Текст книги "Воин. Возвращение"

Автор книги: Олег Говда

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
(проходная)

'О, наслажденье скользить по краю,

Замрите, ангелы, смотрите, я играю,

Моих грехов разбор оставьте до поры,

Вы оцените красоту игры'.

Юлий Ким

Глава двадцать шестая

Он сидел возле старого сруба, прямо на не остывшей еще после жаркого лета земле. Сидел, закрыв глаза и опираясь спиной на объект 'И-4', как огражденный родник обозначался на набросанной мне впопыхах схеме, почти сливаясь с очарованием осени. При этом явно желая быть замеченным. Но, привычка – пуще неволи. Навыки, вколоченные в подсознание вражескими снайперами, как известно: не пропьешь. Он и не пропил. Прапорщик Шведир погиб совершенно трезвый. Из-за чужой оплошности. Впрочем, ту растяжку и он бы не заметил.

Короче, если б у бабки выросли… усы, стала б бабка дедом. Это только в моих похождениях в жизни появилось сослагательное наклонение, а в том мире все случалось без вариантов. Растяжку не заметили, Швед мертв, я – жив. Пока. А сейчас он сидит передо мной, и по обыкновению жует травинку. Как говорится: жизнь полна неожиданностей. Или это опять проявились мои бонусные возможности?

– Чего завис? – жизнерадостно улыбнулся рекомый покойник. – Подходи ближе, не боись. Я не заразный…

– И тебе не кашлять, – пробормотал я не слишком внятно, но хоть с шага не сбился. А то уж совсем неудобно получилось бы.

– Думаешь, я твой глюк? – еще шире улыбнулся Швед.

Не выдержав такой оживленной артикуляции, травинка выпала у него изо рта, тем самым разорвав кокон наваждения. Плевать, я не прокурор, чтоб выяснять: что, откуда и почему? Как сказал, не помню кто, если что-то выглядит, пахнет и на вкус не отличается от колбасы – значит, это и есть колбаса. Сравнение далеко не этичное и ни разу не политкоректно, но именно в эту минуту мне, вспомнилась именно колбаса, которую Мыколе Шведиру к большим религиозным праздникам присылали из родной деревни. Сырокопченую, начиненную крупнорублеными кусками свинины, почти без специй, но с запредельным количеством чеснока. О ее наличие в посылке заблаговременно узнавал весь личный состав, находящийся в подветренном секторе с расстояния в пару километров.

– Думать положено тому, кто звездочки на плечах рисует, а наше дело строевым шагать.

– Ага, – хохотнул Николай. – Ты мне еще напой: 'Выше ногу папуасы, Кордашу нужны лампасы, а Хоме три звезды, остальное до…'

Потом пружинно вскочил и… протянул открытую ладонь.

– Здоров будь, Рак.

– Да пошел ты… – проворчал я в ответ, шагнул навстречу и со всей силы сжал товарища в объятиях. Аж хрустнуло. На ветку наступил, наверно…

– Живой, чертушка…

– Как тебе сказать, – Швед не отстранился, но и значительных усилий в процессе обнимания не приложил. – Помнишь, куда меня? – он демонстративно задрал подбородок.

Да, ничего не скажешь. Распоротое осколком горло, чисто теоретически, можно зашить. Но чтоб даже шрама не осталось? Так не бывает.

'Бывает, бывает!..'

– Ну и каков твой приговор?

Швед перетек чуть назад. Собственно, я и не удерживал уже, сосредоточившись на чистой, даже без царапин от бритья, шее товарища.

– Знаешь, Мыкола, – я был искренен, как на исповеди. – А мне это совершенно по бейцам. Главное, что ты – вот. Здесь, рядом… – и потянул через шею, висячую на ремешке флягу с крепким медом. – Дернем, за встречу?

– Легко… Чтоб наша доля нас не чуралась…

Швед принял посудину, ловко выдернул чоп* (*пробка) и с наслаждением направил струю горилки прямо в глотку. Только забулькало…

– Ух, хорош напиток!.. – довольно отер губы и передал фляжку мне.

– Чтоб лучше в мире жилось… – закончил я любимый тост прапорщика и уверенно допил остаток более чем полутора литровой емкости.

Перевел дыхание и вернулся к более прозаической, но по степени важности, далеко не последней теме разговора.

– Ты тут именно меня дожидаешься, или мы случайно на одной тропинке оказались?

– Не умничай, Влад. Меня же убили, а не контузили… – он нагнулся и сорвал очередную травинку. – Случайно… Это тебе, городскому, все зеленое – зелено. А я такого у нас не видел. Так что вряд ли на этой планете, кроме нас с тобой еще земляне найдутся.

– Вот только не надо, Мыкола, из себя смесь Лиденброка с Паганелем изображать. Я и так знаю, что хитрее хохла зверя нет. Колись по-доброму: кто и с какой целью тебя в засаду поставил?

– Чуть что, так сразу хохол… – ухмыльнулся прапорщик. – А евреи на что? Но, ты прав. Я здесь, чтоб держать и не пущать. А также возвращать обратно заблудших…

'Бабушка, ты сюда не ходи, ты туда ходи… – насмешливо подсуетилась память. – А то снег – башка попадет, совсем мертвый будешь…'

– Интересно девки пляшут. Это что ж там такое заныкано, что они… – я неопределенно покрутил головой, – сволочи, так подсуетились. Аж тебя в охранение выставили?

– Ну, так, разве кто-то другой тебя шального остановит?

– И обратно ты прав, Швед, – кивнул я. – Но на этот раз, остановить меня, и тебе не удастся.

– Уверен?

– Как в рассвете… Слишком многие концы там завязаны… Так что, извини, брат. В фильмах обычно прибавляют: 'ничего личного', но тут другой расклад.

– Влад, – прапорщик понизил голос, как бы невзначай передвигая руку на ремне автомата. – Я не пугаю, но Устав караульной службы ты не хуже меня знаешь.

– Первый в голову, второй в воздух? – я посмотрел в лицо Николаю и увидел там не только досаду и обиду, но и решимость. – Неужто стрельнешь? Не верю.

– Правильно делаешь, – Швед снял автомат и прислонил его к срубу. – Но задержание я проведу.

'Бить буду сильно, но аккуратно'.

– Очнись, Мыкола, – я отступил на шаг, разрывая дистанцию. – Это ж когда ты у меня хоть один спарринг выигрывал?

– А вот и проверим, заодно, – проворчал Швед, не позволяя мне уйти в отрыв. – Ты это или кто другой в твоем обличии по миру шастает?.. – и тут же показал, что бросится мне в ноги. А потом продолжил движение…

Меч в рукопашной схватке, явно лишняя деталь гардероба. Чуть-чуть сковал движение, но именно этой доли секунды мне не хватило для сустепа* (термин из бокса, 'шаг в сторону'), зато оказалось вполне достаточно, чтоб пальцы прапорщика дотянулись до моих штанин. Те самые пальцы, которыми не слишком проворный Мыкола без особых усилий плющил автоматные гильзы. И борьба перешла в партер…

Минут через пять усердной возни, в мой разум закралось некое подозрение, которое продолжало только крепнуть с каждым новым приемом, проводимым Шведом. Он совершенно ничего не делал для получения преимущества, тратя силы исключительно для сохранения статус-кво.

– Этак мы и до скончания веков обжиматься будем… – пробормотал я, высвобождая голову из очередного неплотного, но вязкого захвата. – Ты, Мыкола, часом ориентацию не сменил?

– И не мечтай… – прохрипел он, отжимая мой локоть.

– Так, может, поговорим?

– Почему нет?

Мы отползли друг от друга примерно на полметра и разлеглись, глядя в небо.

– Кто первый начнет?

– 'Хочэтэ соби сыдить, а я нэ пойиду, хоч посыджу я за вас, а вы йидьте диду', – процитировал кого-то из украинских писателей* (*Степан Руданский 'Вір не вір, а не кажи брешеш') Николай. – Лично я никуда не тороплюсь. Мне вменялось твое задержание на данном рубеже. А борьбой, стрельбой или разговорами – без разницы. Так шо сам решай, кому первому. Заодно, определись: исповедоваться будем, или дезу гнать?

– Да, не зря говорят, что когда появились хохлы, отец хитрости Люцифер с горя запил. Ну, хорошо, пусть будет по-твоему. Только прежде чем начать рассказ, хотелось бы узнать: насколько легитимно твое присутствие. Не исчезнешь ли ты в процессе беседы? – а сам подумал: 'Врать точно не имеет смысла, но и душу выворачивать на трезвую голову, проблематично'.

– Вроде, не должен, – отозвался Швед. – Я же на посту. И пока никто меня с него не снимал.

– А ставил кто?

– Интересный вопрос… Ладно, слушай. Короче, после взрыва очнулся я как бы в степи. На горизонте что-то вроде кремля белеет. Но мне только общие очертания стен и башен видны. И ворота…, как в лупу. Все в перспективе, а сами ворота скачкообразно увеличены. Степь испещрена дорогами, которые к ним ведут. А по дорогам тем, бесконечные вереницы людей, в одной из которых и я сам неторопливо продвигаюсь.

– Жуть…

– Не, – возразил Николай. – Тихо, благостно… Жаворонки, опять-таки. И тут подходит ко мне некий господин в сопровождение девицы. Прямо скажем: нерядовая девочка. Я как в пазуху ее уставился, так ничего больше и не зафиксировал. Вот сейчас пытаюсь вспомнить облик того господина, а только эти белоснежные полушария и вижу. Типа, Анечка Семенович в своей лучшей форме…

– Не напрягайся… – я вспомнил цыганку на автовокзале. – Мне есть с чем сравнить. Рассказывай дальше.

– Дальше? – переспросил Швед, которому, судя по интонации, опять явилось мимолетное виденье. – Ах, да. Так вот, этот самый господин и спрашивает: 'Не скучно тебе здесь, воин?'. Я говорю: 'А что, есть варианты?'.

'Ну да, – усмехнулся я. – Нашел того, кто на вопросы отвечает сходу'

– Господин засмеялся и говорит: 'Есть… Можешь, здесь остаться, а можешь – в нормальном мире на посту постоять и с другом пообщаться. На то время, пока очередь на рассмотр твоего дела не подойдет'. 'Так на посту, или – пообщаться?' – уточняю. А он опять смеется: 'Сам разберешься. Главное, чтоб твой товарищ дальше тебя не прошел. Ну, так что, согласен?'. Я и кивнул. А чего? Все какое-то разнообразие напоследок.

– Ну, а зачем и почему ты должен меня 'держать и не пущать' не объяснили?

– Веришь, Влад, объяснил и очень внятно, но я… запамятовал.

– Семенович?

– Она, – вздохнул прапорщик. – Справна дивчина…

– Ну, и ладно… В таком случае, как говаривал Ильич: мы пойдем другим путем.

'Влад, – отозвался что-то давно притихший Эммануил. – Если ты хочешь, то мы можем задержать твоего друга здесь подольше'.

'Конечно, хочу! Ты еще спрашиваешь?! Единственный по-настоящему близкий мне человек в этом мире! Но как?'

'Подселим к нему Владислава Твердилыча. И тот, кто отправил сюда тело с одним сознанием, не сможет выдернуть его обратно, пока не изгонит второе. Ну, а за этим я пригляжу. Только для этого мне нужно согласие Николая'

'Решим. Эх, жаль мед закончился. Нам бы со Шведом сейчас по глоточку. Многое куда проще стало бы'.

'Обижаешь, – усмехнулся мысленно vip-дух. – Погляди там, сзади за колодезным срубом… Думаю, вам понравится'

'Подожди, но ты говорил, что прямое вмешательство не…'

'А где ты его увидел? Товарища твоего иные силы сюда направили. Я только подобрал, то что, в самом прямом смысле, у дороги валялось. Да и прочее из того же разряда. Так что давай, займись подготовкой своего друга к подселению. Очередь к Райским вратам, хоть и длинная, но не бесконечная…'

* * *

– Интересная история, – кивнул я сосредоточенно. – Думаю, что моя эпопея тебе тоже понравится. Только ответь мне сначала на один вопрос.

– Да хоть на десять, – пожал плечами прапорщик. – Если буду знать: что.

– Видишь ли, Коля. Так складываются обстоятельства: что если ты не станешь возражать против некоторого вмешательства в свою личность, то имеется солидный шанс задержать тебя здесь гораздо дольше, чем на это рассчитывали даже те, кто тебя сюда отправил.

Швед молчал.

Минуту, вторую, третью…

– Ну, что скажешь? Ответь хоть что-нибудь. Не молчи, – не выдержал я затянувшейся паузы.

– А ты, шо – уже спросил? – захлопал глазами Мыкола. – Извини, я наверно, задумался и не расслышал. Не обижайся, Влад, спроси еще раз.

Икнув, сдерживая неуместный сейчас смех, я изложил тему предельно просто.

– Если впустишь в свою голову на время еще одно сознание, то будешь жить еще очень долго. Пока не надоест. Согласен?

– Еще одного? – поскреб лоб Николай. – Да пусть себе. Что мне места жалко? Мы с братьями, бывало, втроем на одной кровати и под одной периной спали. А он не буйный? – спросил озабоченно.

– Вроде, нет, – усмехнулся я. – Меня не беспокоил.

– А не еврей?

– Ничего себе заявочка, – присвистнул я. – Коля, ты случайно не антисемит?

'Терпеть не могу расистов и негров', – не преминул съехидничать внутренний голос. Один из… Наверняка, мой собственный. Эммануил для таких шуточек слишком интеллигентен, а Владислав Твердилыч хотя и вполне подписался бы под расовую теорию, но живого негра точно, ни разу не видел. Впрочем, как и мертвого…

– Не, – отмахнулся тот. – Просто бабушка сказывала, что они сильно неряшливые. А я, ты же знаешь, терпеть ненавижу беспорядок.

Интересно, был ли в части хоть кто-то, кто об этом не знал.

– Нет, он сам воин. Из бывших легионеров, так что с дисциплиной знаком не понаслышке. Споетесь, я думаю.

– Тогда, согласен. Пусть в тесноте, лишь бы не в обиде…

– Вот и славно.

Я решил, что пришла пора ставить точку в подготовительной беседе и поднялся.

– Ты куда? – бдительно напрягся Швед.

– Да тут рядом, буквально за углом, – кивнул я на сруб.

– Я с тобой, – начал движение прапорщик.

– Донести поможешь, или только подержать? – я ухмыльнулся, умышленно облекая вопрос в скабрезную двузначность.

Швед гепнулся обратно.

– Ты только без глупостей, Влад… – попросил не слишком уверенно.

– Да не боись ты, Мыкола, – отмахнулся я. – Свалить в разгар такой задушевной беседы хуже, чем извинится и слезть с кровати на пике удовольствия. За такое не только бьют подсвечниками, но и сапогами пинают. Что я поц какой?.. – и тут же не удержался от удивленного возгласа. – Ну, ни фига ж себе фига!

– Гриб нашел? Или растяжку? – проявил понимание и заинтересованность прапорщик. – То не я…

– Амфору!

– Кого? – мгновенно вскочил на ноги тот.

Похоже, Швед не прикалывался. Я не стал переспрашивать, с чем столь неприязненным у хлопца из краснодарского села ассоциируется это вполне безобидное слово, а просто нагнулся, ухватился за ручки и с некоторым усилием выставил на сруб историческую посудину. По весу и на глаз – явно больше двух ведер.

– Вот…

– Ух, ты! – захлопал глазами Мыкола. – Никогда таких здоровенных глечиков* (укр. кувшинов) не видел… Красивый, – но врожденная хозяйственность тут же взяла верх над эстетическим воспитанием. – Полный?

– Судя по весу, под пробку.

– А чего в нем?

– Я тебе что рентген? – возмутился я, продолжая играть взятую на себя роль. – Иди сюда, поможешь дотащить до нашего достархана. Там и исследуем: чего в него набухали?.. Очень надеюсь, что не оливковое масло?

– Почему? – не въехал прапорщик. – Оно ж страшенно дорогущее?

– Да? И кому ты его продавать собрался? Гоблинам?

– Тьфу, – сплюнул Швед. – Совсем запамятовал. Никак не могу привыкнуть, что я уже… того…

– Не знаю причем здесь японский адмирал* (*Хэйхатиро Того, один из адмиралов Японского флота во время русско-японской войны 1904–1905 гг.), – притворно возмущенно повысил я голос. – Но если ты, япона мать, не соизволишь переставлять свои ходули шибче, то я могу и уронить находку. Амфора тяжелая, а бревно округлое и скользкое.

Такого безобразия с пусть временно, пусть случайно, но уже вверенным имуществом прапорщик допустить не мог.

Вовремя. Уж не знаю, кто там, наверху решил в очередной раз подшутить, но мои ноги вдруг поехали вперед, словно я стоял не на лесной почве, а на зимнем катке или в луже масла на бетоне. И – если б не проворство Николая, вполне возможно, что хлебать вино нам пришлось бы прямиком из сруба. Утешало только, что колодец был неглубокий и пересох давно. Но, хвала спецназу, в лице его достойных представителей – обошлось легким испугом и громким матом.

Эммануил не подвел. Чтоб понять это, хватило сколупнуть печать. Никакого намека на дрожжи, а только густой запах винограда и… знойного лета.

– Вино? – оживился Николай. – Или духи?

Второй вариант он предложил менее воодушевленно, но и не так чтоб сильно опечаленно. Заморский парфюм, конечно, не 'Шипр' и не 'Тройной', ну так и мы – не Ален Делон. Плавали, знаем. Однажды, после суток проведенных под проливным дождем в одном хб, только благодаря бритвенным принадлежностям избежали воспаления легких, вовремя прогрев организм изнутри 'Огуречным лосьоном'.

Так что нас голыми руками не это самое, не смутишь, как и отсутствием мелкой посуды. Душа меру знает. Даже если определенно имеется некий излишек, этих самых душ, в одном отдельно взятом индивидууме. И тем более, когда вина так много.

– Если душевно ранен,

если с тобой беда.

Ты ведь пойдешь не в баню.

Ты же придешь сюда…

– Ой, чий то кинь стойить? Що била грывонька…

– Где? – я попытался тоже узреть упомянутого Николаем коня, но в обозримом пространстве, кроме нас двоих и лежащей на боку амфоры не было никаких посторонних объектов. – Ты чего, Коля? Откуда ж здесь лошадям взяться? В этой Мрачной Роще? В лесу заколдованном?..

– В заповедном лесу, где трепещут осины… – сменил тему Швед.

– Где с дубов-колдунов, опадает листва, – согласился я с товарищем. – Зайцы в полночь траву, на поляне косили…

– Щэ нэ йдэ… – наставительно покивал пальцем Николай и прилег рядом с амфорой, присосавшись к горлышку, как к титьке.

Какое-то время я добродушно глядел на него, но потом гены, унаследованные от деда, активного борца против индивидуализма, возмутились и со словами: 'Э-э! Хорош! Оставь и мне глоточек', – я провел насильственную рокировку, и сам занял место у горлышка.

Процесс подготовки объекта до нужной кондиции, достаточной для подселения сознания переходил в завершающую фазу.

* * *

– Хорошо, что мы отключились раньше, чем успели все вылакать… – исполненный радостного оптимизма голос Шведа вернул меня к реальности. Вообще-то, мог и подождать. Призванная в мой сон его воспоминаниями, Анечка как раз согласилась исполнить стриптиз, с вполне возможным продолжением банкета. По горизонтали, четыре буквы… Тем боле, утро после попойки не то событие, приход которого хочется ускорить. Хотя, если отбросить эмоции и вычленить суть, то не все так плохо…

Я открыл глаза и, стараясь не делать резких движений, сел. Перестраховщик вы, батенька. Кроме вполне понятного и ожидаемого сушняка, никаких отрицательных ощущений не наблюдалось. Голова казалась, легкой и вполне вменяемой. Да, выдержанное вино, не бакалейная бормотуха.

– Так там почти тридцать литров было. Скажи, тебе приходилось когда-нибудь присаживаться к столу, имея три ведра вина на двоих?

Швед призадумался.

– Не-а. С ведром самогона – было однажды. С канистрой пива – тоже, а вот вина больше трехлитровой банки зараз никогда не получалось. У нас его тоже делают, да бабы прячут.

Можно было продолжить эту занимательную тему, но поскольку в большой семье клювом не щелкают, а Николай именно в такой и рос, мне следовало поторопиться.

– Я понимаю, что инстинкт прапора могуч, но заповедь: делится с ближним своим, гораздо древнее.

Не отрываясь от амфоры, Швед что-то невнятно пробормотал. А потому мне, как и вчера, пришлось применить силу. Кстати, а вчера ли? Что-то я потерялся во времени. Неплохой довесок, к пространственному переносу.

Какая только чушь не лезет в похмельную голову. И совершенно правы были древние, утверждавшие 'In vino veritas'. Ну, вот – еще пара глотков и можно будет вслед за Гамлетом вскричать: 'На кой нам ляд сосуд, коль нет вина в сосуде?'

– Слышь, Николай, а ты вообще себя как чувствуешь? – вспомнил я причину, по которой, собственно, и затевалась пьянка.

– А что?

– Николай, я понимаю, что просто отвечать на поставленный вопрос, как бы ниже собственного достоинства. Но очень тебя прошу, не виляй.

– Да шо ты ко мне прицепился? – возмутился прапорщик. – Кто здесь со звездочками на погонах? Может мне еще смирно стать и по всей форме доложить?

'Горбатого и могила не исправит. Тем более что, 'концы поэтов отодвинулись на время'.

– Мы договаривались, что ты впустишь к себе чужое сознание? Не забыл?

– Так это когда было, – отмахнулся Швед. – Я думал: ты о чем-то другом спрашиваешь. А с Владом у нас полное взаимопонимание. Он хлопец правильный и субординацию понимает. Не то что некоторые… Кстати, а если нас теперь двое, то чтоб двойной разум задурманить, сколько выпить придется?

– Сейчас, размечтался, – пырхнул я, в отместку за субординацию. – В лучшем случае, полуторная норма. Это, если я в своем тезке не ошибся и у него мозги не из того же, положенного по штатному расписанию прапорщикам, облегченного полевого образца.

И пока Швед переваривал информацию, поспешил отвлечь его обходным маневром.

– А что у тебя из снаряжения имеется?

– Автомат, четыре снаряженных рожка, пригоршни две насыпом. Эфка* (граната Ф-1) и два 'яйца'. Штык-нож, баклага. – И все? – не поверил я Николаю, прекрасно зная его запасливость.

– Да я ж не в отпуск вещички собирал, – пожал плечами тот. – Ты же помнишь: мы тогда, по существу, прогуляться вышли, а не в рейд…

Но я упрямо продолжал смотреть ему чуть выше правой брови. Самый раздражающий взгляд. Вроде и в лицо человеку смотришь, а глазами не встречаешься. Вроде, как подозреваешь его в чем-то…

Швед тотчас заерзал на срубе, а потом хлопнул себя по лбу.

– Не, ну ты точно как моя матушка. Та пока все с отца не вытащит, нипочем не отстанет. Я и забыл, а теперь вспомнил. Две 'синеглазки*' (*шашки со слезоточивым газом, на основе хлорпикрина) в кармашке рюкзака. Они ж ничего не весят, я их и не выкладывал ни разу. Теперь точно все.

– Да, весь мир стоит на пути разоружения и за отказ от химического оружия, а прапорщик Шведир конвенцию не подписывал, – хохотнул я и запел.

– Медленно ракеты уплывают вдаль, встречи с ними ты уже не жди.

И хотя Америку немного жаль, у Китая это впереди…

– Скатертью, скатертью хлорциан стелиться, – подхватил Николай. – И забирается под противогаз.

– Каждому, каждому в лучшее верится. Медленно падает ядерный фугас.

'Влад, что это за ужасная песня? – совершенно неожиданно возник в моем сознании голос Эммануила. Обычно молчаливый и скромный, сейчас он явно был не на шутку взволнован.

'Да так, обычная шуточная обработка детского стишка. А что?'

'Но ведь там погибнут многие миллионы. Как же можно шутить подобным? Неужели подобное возможно на самом деле? Это же ужасно'

'Видишь ли, – я попытался собраться с мыслями и объяснить максимально доступно. – Те, кто от кого зависит, начать ядерную войну или нет, прекрасно защищены и уверенны, что уж они-то уцелеют при любых раскладах. А остальные люди, от которых как раз ничего не зависит и именно им суждено погибнуть в первую очередь, чтоб не сойти с ума от ужаса, стали смеяться'.

'Но, почему смех. Разве молитва хуже?'

'Как тебе сказать, vip ты мой, чтоб не обидеть. За две тысячи лет победившего христианства, только в войнах погибло более ста миллионов. И не все они были грешниками… Вот и разочаровались внуки и правнуки, уцелевших в последней всемирной бойне в силе молитвы. Даже пословицу придумали: 'На Бога надейся, а сам не плошай'

'Но ведь это ужасно!'

'Ты-то чего разволновался? Этому миру до ядерного синтеза еще тысяча верст, да все лесом. А уж мы со Шведом, будь надежен, о реакции полураспада позабудем напрочь. Обещаю…'

И постарался подумать, как можно убедительнее, что оказалось довольно сложно проделать, на фоне распевшегося прапорщика.

– Над Берлином взрыва гриб качается. Под ногами плавится бетон.

А все что после Запада останется, мы погрузим в голубой вагон…

Скатертью, скатертью…