Текст книги "Цена посвящения: Серый Ангел"

Автор книги: Олег Маркеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Разбросал ребят по вероятным точкам: к новому адресу, от которого ты ключи получил, у ОВД и прокуратуры. Сам засел там, где ты должен был появиться, если настоящий профи. Угадал я, к матери сразу пошел.

Злобин пропустил комплимент мимо ушей.

– Сколько оперов в группе?

– Шесть на трех машинах, не считая меня и этой колымаги. – Барышников похлопал по рулю. – Сразу же говорю: можно хоть полк нагнать. Но ты никого из них в лицо не увидишь. Порядок у нас такой: меньше шума, больше дела. Ты ставишь задачу, я ее нарезаю операм. Отчитываюсь перед тобой лично. Всякие бумажки идут за моей подписью.

– А как это будет выглядеть процессуально? – усомнился Злобин.

Барышников набрал полные легкие воздуха и выпустил его, беззвучно что-то пробормотав.

– Андрей Ильич, мы с тобой не дети. У меня уже даже грудь седая! Законы пишут в Думе, изучают в институтах и читают в суде. А я – опер. Мое дело – искать и ловить супостатов. Как я это делаю, Бог мне судья. Думаю, ты не особо интересовался у своих оперов, откуда у подследственного фингал под глазом?

– У нас, Михаил Семенович, такие сейчас клиенты, что с фингалом их представить сложно, – усмехнулся Злобин.

– Была бы рожа, а попасть нетрудно, – пробормотал Барышников. – И тем не менее я гарантирую, что все бумажки будут образцово-показательно заполнены, хоть в учебниках печатай. А свидетели строем пойдут повторять показания. Хоть у тебя в кабинете, хоть в Гаагском суде по правам человека.

– Дай-то Бог.

Барышников выбросил окурок за стекло. Достал из кармана блокнотик и ручку.

– Все, я весь внимание. Ставь задачу, Андрей Ильич.

Злобин на секунду задумался.

– Первое, – начал он. – Возьми в разработку Алексея Ивановича Пака.

– Замначальника по розыску ОВД «Останкино», – проговорил Барышников, каракулями выводя строчки в блокноте. – Между прочим, дела по факту исчезновения Шаповалова еще нет.

– Как нет? – удивился Злобин.

– Мама еще заявления не написала, вот они и не чешутся. – Он оторвался от записей. – В чем-то я их понимаю, кому охота глухарь на себя вешать.

– Сучары, – процедил Злобин. – Ладно, разберемся. На Пака и того опера, что был с ним у матери Шаповалова, тащи все. Все, что накопаешь.

– Опыт подсказывает, на грузовике везти придется, – как бы между прочим вставил Барышников. – Вокруг адреса Шаповалова побегать?

– Естественно. Жил он там с детства. Вдруг что-нибудь проклюнется. Барышников опустил ручку.

– Между нами, девочками, Ильич… Какие шансы?

– Если имеешь в виду найти Шаповалова живым, то почти равны нулю. – Злобин достал из нагрудного кармана кредитку. – Мне будет не с руки, в прокуратуре все через плечо заглядывать будут… Ты сможешь быстро и надежно связаться с базой?

Барышников кивнул, не спуская глаз с кредитки.

– Перепиши данные, пусть срочно пробьют по всем каналам. Очень срочно, понял?

Барышников прочитал буквы, проштампованные на пластиковой пластинке, и тихо присвистнул.

– Не хе-хе! Это что же получается, Андрей Ильич? – Он поднял удивленный взгляд.

– Пока только то, что карточку добровольно выдала мать Шаповалова, о чем составлен протокол. И все! – отрезал Злобин.

– Лиха беда – начало. – Барышников покрутил головой, быстро переписывая данные с карточки в блокнот.

– Далее пометь. Пусть поставят на контроль домашний и мобильный телефоны Шаповалова. И последнее, Михаил Семенович. – Злобин сделал паузу, дожидаясь, когда Барышников закончит писать. – Оперов я твоих не видел, в квалификации имею право сомневаться. Но ты работаешь лихо. И нюх не потерял. Поэтому лично, понял – лично отправляйся на Шереметевскую улицу, дом сорок пять. Там недавно вывалился из окна некто Мещеряков. Дело успели похоронить.

Барышников прищурил медвежьи глазки.

– Только очень тихо, Михаил Семенович. Прошу тебя, тихо, – предупредил его Злобин.

– Мальчик вел это дело? – почти шепотом спросил Барышников. Злобин кивнул.

– Да, засада! – протянул Барышников, нахмурившись. – А мне сказали, плевое дело. Новенького проверяют, тебя, значит, подстраховать требуется. Вот, гады, а!

Он развернулся к рулю. Загремел ключом зажигания.

– Что-то ты расчувствовался, Михаил, – поддел его Злобин. – Не бойся, прорвемся.

– Ага, самое время стакан принять для храбрости. – Барышников завел двигатель, под его шум беззвучно выругался. – Однако некогда. Работать надо.

Он хитро подмигнул Злобину. И вновь превратился в веселого балагура-отставника, от скуки и нужды калымящего извозом.

Распахнул бардачок, вытащил на свет мобильный в черном чехле.

– Принимай аппаратуру, Ильич. Фирма платит. Расписываться не надо, под свою ответственность взял. Там под чехольчиком номер его прилеплен. А мой – уже в памяти. Набери слово «Миха», я и отзовусь.

Пока Злобин вертел в руках мобильный, Барышников достал из кармана бумажник.

– Прими вспомоществование на оперативные нужды, Ильич. – Он протянул пачку купюр.

– Зачем? – насторожился Злобин. Как у всех, в чьих жилах текла казацкая кровь, отношение к деньгам у него было особенное, чужих и незаработанных денег он инстинктивно чурался.

– Чтобы было чем с частниками расплачиваться. Не бойся, получил на всю бригаду, тут твоя Доля. – Барышников прищурился. – Слушай, что ты как девочка! Ты партийные взносы всю жизнь платил? Вот и считай, что тебе проценты набежали.

Аргумент был в духе отставного прапорщика, которого опять играл Барышников, и Злобин, не выдержав, рассмеялся.

Убирая бумажник во внутренние просторы летного бушлата, Барышников немного больше положенного распахнулся. На груди мелькнула кожаная перевязь, а из-под мышки вылезла рукоятка пистолета. Обойма была вставлена на место.

– А что ты хотел? – Барышников перехватил взгляд Злобина, запахнул куртку. – Служба!

Старые львы

Срочно

т. Салину В.Н.

Наблюдение за «Ланселотом» восстановлено. Объект находится в Останкинской прокуратуре.

Владислав

Глава пятая. «Знаете, каким он парнем был…»

Ланселот

Грязи и убожества во все века хватало. Но в Древней Греции хотя бы присутственные места содержали в должном порядке, коли богиня правосудия Фемида представлялась эллинам полногрудой красавицей с хорошей фигурой, изящно задрапированной полупрозрачной туникой. Глаза ее закрывала повязка в пол-лица, но и того, что оставалось открытым, хватало, чтобы удостоверится, что ликом богиня сурова, но далеко не уродина.

В наших местах отправления правосудия Фемида мерещится подслеповатой, сварливой, неопохмелившейся бабой, нечистой на руку и злой на язык. Фигурой и нравом она подобна народной судье, даме бальзаковского возраста, в первой стадии маразма и последней фазе климактерического психоза. В руки бы ей вместо меча ментовскую дубинку, вместо весов гирьку – вот и вся аллегория. И никакая реформа УПК и судебного производства не превратит эту бабищу в Фемиду, пока не сделают ремонт во всех районных прокуратурах и судах страны. Не такой, что отгрохал себе экс и. о. генпрокурора Ильюшенко, в его кабинете не уместился разве что бассейн с голыми купальщицами, но сауна точна была. Ну хотя бы как в приличном офисе. Чтобы стены белые, свет мягкий и кабинеты по одному на каждого.

Злобин, морщась, вдыхал казенный дух прокуратуры, с тяжелым сердцем осознавая, что дышит он воздухом родных пенатов, что здесь он – дома. Пыль, табачный дым и хлорка. Все вокруг было так знакомо, что даже не верилось, что дело происходит в Москве. Совсем как в рязановском фильме «С легким паром». Полное дежавю на почве типовых интерьеров. Щербатый трескучий паркет. Облупившаяся краска на рамах. Окурки в щелях подоконников. Стены в рост человека были выкрашены в столь любимый всеми завхозами мутно-зеленый колер, выше и на потолке – разводы известки.

И прокурорские ребята, снующие из кабинета в кабинет, выглядели точно так же, как те, что остались в городской прокуратуре Калининграда. Всклоченные, взвинченные, на последнем издыхании бодрые, как тараканы после дихлофосной атаки. О посетителях, покорно сидящих на убогих стульчиках вдоль стеночки, и говорить нечего. Горе и страх стирают все различия.

Злобин сверился с табличкой на двери и постучал.

Григорий Валерианович Груздь, зам прокурора по следствию, в полном созвучии с фамилией-именем-отчеством был мужчиной грузным, вальяжным и неповоротливым. Тело его целиком и без остатка занимало все служебное кресло. Лицо мясистое, цвета заветрившегося теста, в котором проковыряли дырки ноздрей и вставили две свежезамороженные клюковки вместо глаз.

Ими он обшарил Злобина с головы до ног и указал на кресло у приставного столика. Трубка телефона все еще была прижата плечом к уху, руки Григория Валериановича были заняты чашкой с дымящимся кофе и сигаретой.

– Да, я все понял. Записал. Возьму на контроль. – Он сунул в рот сигарету, освободившейся рукой швырнул трубку на рычаги. – Пошел ты… – процедил он едва слышно. – Так, слушаю вас.

– Злобин Андрей Ильич. Генеральная прокуратура. – На стол легло раскрытое удостоверение.

– А, Злобин! – расплылся в улыбке Груздь. – Мне уже на ваш счет звонили. Цель визита, сказали, проясните сами.

Злобин убрал удостоверение в карман.

– Григорий Валерианович, может, сразу перейдем на «ты» и к делу?

Злобин, помедлив, выжидая реакцию собеседника, протянул руку. Груздь подъехал вместе с креслом к столу, пожал ему руку.

– Чай, кофе? Андрей Ильич, не стесняйся, время обеденное.

– Нет, спасибо. Когда я служил замом по следствию в Калининграде, я всех молодых силой из кабинетов на обед гонял. – Злобин решил для начала сдать немного информации о себе.

Груздь информацию принял и оценил. Получалось, что оба они одного поля ягоды, должности примерно равны, только Злобину немного подфартило и сквозняком кадровых перемен занесло в Москву. Григорий Валерианович был далеко не молод, из возраста иллюзий давно вышел и, естественно, догадывался, что просто так такие назначения не проходят, своим ходом в первопрестольную заявился только Михаиле Ломоносов.

– И я гоняю, – степенно кивнул он. – Иначе давно бы загнулись на сухомятке. И так текучка кадров хуже некуда. Не успел к мальчонке присмотреться, в деле его проверить, глядишь – уже дела сдает. В фирму коммерческую или в адвокаты уходят, там и еда сытнее, и обеды регулярно. Я их не виню, но и не держу никого.

– Валентин Шаповалов не собирался уходить? – спросил Злобин.

– А-а-а, – протянул Груздь, – вон оно что… Странно, что УСБ этим делом занялось.

– Ну мне-то все равно, с чего начинать.

Груздь согласно кивнул. Как и рассчитывал Злобин, версия, что на деле пропавшего следователя УСБ всего лишь проверят новенького, показалась ему вполне приемлемой.

– Хочешь услышать, каким он парнем был, Андрей Ильич?

– Конечно. Но сначала прими меры, Григорий Валерианович. По моим данным, милиция до сих пор не возбудила дело. А трое суток прошло.

Груздь тяжело засопел, из-под воротничка по лицу растеклась багровая краска. Он отъехал вместе с креслом к углу стола, на котором стояли в ряд телефоны. Снял трубку.

– Груздь говорит. Пака мне, срочно! Хоть из-под земли достань!! – Он отстранил трубку и обратился к Злобину, снизив обороты: – Знаешь же, какие отношения сейчас с ментами. «Разборки в Бронксе», а не отношения. Нажму на Пака, но, один черт, больше одного опера он не выделит.

– Хотя бы розыскные карточки по всем отделениям и вокзалам развезет, и на том спасибо, – подсказал Злобин.

– Резонно, – солидно согласился Груздь и сразу же зарычал в трубку: – А-а, Леша, опять мышей не ловишь!.. Как кто? Конь в пальто! Груздь тебя от дел отрывает. И тебе здравствуйте.

Глупый вопрос: ты дело по Шаповалову возбудил?.. Что значит, мама не заявляла?! Я, блин, этому пацану и мама, и папа! – Он отдышался и продолжил умиротворенным голосом: – Пак, дружище, опыт мне подсказывает, что твой опер с делом через пятнадцать минут будет у меня на проспекте Мира. Я прав?.. Ну то-то и оно. Пока!

Он бросил трубку. Поскреб голову.

– Черт, замотался совсем. Хорошо, что у мозга две половины. Одной думаю, куда Валька запропастился, другой – кому его дела распихать. Вот так и живем, Андрей Ильич.

– Первую проблему я с тебя сниму. С этой минуты розыск Шаповалова курирую я. Не дело это, чтобы прокурорские без вести пропадали. Так мне начальство заявило, и я с ним согласен.

Груздь нахмурил густые кустистые брови, отчего его глаза в узких щелках век, и без того маленькие, стали едва видны.

– Розыск! Какой, на хрен, сейчас розыск! – проворчал он. – Вот в царской России, я читал, практически ни одного бесхозного трупа не было. На каждый неопознанный трупешник лично выезжал урядник, ставил на охрану городового, а следом прибывал судмедэксперт. Описывали бедолагу по Ломброзо[12]12
  Чезаре Ломброзо (1835–1909) – итальянский психиатр и криминалист, создатель наиболее полной системы криминалистического описания человека, используемой в настоящее время. На основе анализа антропологических данных выдвинул теорию существования особого типа человека, предрасположенного к совершению преступлений в силу определенных биологических признаков.


[Закрыть] и карточку с нарочным прямо в Петербург отсылали. А там, в канцелярии розыскного отдела, барышни сводили данные описания трупа с розыскными карточками. Будь он хоть житель Владикавказа, пропавший три года назад и погибший где-нибудь в Бурятии, опознают и дело о пропаже с места жительства закроют. По качеству розыска пропавших без вести Россия держалась на первом месте. Заметь, без всяких компьютеров.

Злобин изобразил на лице полное понимание и сочувствие. Сам же решил, что Груздь попросту уводит его от основной темы.

– Ты хотел в двух словах охарактеризовать Шаповалова, – напомнил он.

Груздь допил кофе, затянулся сигаретой, медленно расплющил ее в пепельнице и лишь после этого произнес:

– А больше двух слов и не получится.

– Как же так, человек у тебя три года прослужил! – удивился Злобин.

– Я сам в должности всего год. Из городской на усиление перебросили, – парировал Груздь. – Что о нем сказать? Нормальный следователь. Середнячок, звезд с неба не хватал, но и дела не заваливал. Главное, по срокам к нему претензий не было. Сейчас, сам знаешь, что в изоляторах творится. Душегубки, а не камеры. Мрут подследственные, как мухи. Просто эпидемия острой сердечной недостаточности какая-то. Ну я и гоняю следаков за сроки. Месяц – и в суд, месяц – и в суд. Пусть он после приговора за ГУИН[13]13
  Главное управление исполнения наказания.


[Закрыть] числится, чем неосужденным помрет. Согласись, глупо закрывать дело ввиду смерти подозреваемого. Вот я и гоняю за сроки. Только волю дай, тогда вообще ни одно дело не расследуется до конца. Кофе хочешь?

– Нет, спасибо. Ты уже прикинул, что с ним могло произойти?

– В моргах нет, это точно. – Груздь налил себе кофе. Поморщившись, сделал глоток. – Остальное – фантазии.

– Загул, запой возможны? – не отстал Злобин.

– Если загул с девочками, то вряд ли. Не замечалось за ним такого. А это дело, – Груздь щелкнул себя по складке под подбородком, – вполне возможно. Пил, правда, не больше других. И не в рабочее время.

– Но сломаться от стресса мог, – заключил Злобин. Груздь попросту тянул время, в этом он уже не сомневался. – Как он отреагировал на отстранение от работы?

– А-а-а, вон куда клонишь! – Груздь помешал ложечкой в чашке. – Думаешь, психанул пацан и ушел в штопор?

– Меня не интересует, кто что думает. Меня интересует факт. Как Шаповалов отреагировал на отстранение? И с чем оно было связано? – Злобин перешел на прокурорский тон.

Груздь со вздохом отставил чашку.

– Отстранили мужики из городской прокуратуры. Заявились с проверкой, обшмонали сейфы у следаков. У Вальки нашли патроны. Две упаковки револьверных патронов. Бесхозные. – Он поднял глаза на Злобина, дожидаясь его реакции.

– Незаконное хранение? – догадался Злобин. – И как он отреагировал?

– На конфискацию отреагировал с улыбочкой. Не как нокаутированный. Знаешь, как арестованный улыбается? Вот-вот. А так, с хитринкой.

– И как он все разъяснил?

– А никак, – издал короткий смешок Груздь. – Сказал, что показания даст в рамках возбужденного уголовного дела и в присутствии адвоката. Ход грамотный, согласись. Как раз вышло разъяснение Конституционного суда о праве свидетеля на адвоката. Насчет дела тоже грамотно. Служебное расследование – не уголовный процесс, можно рта и не раскрывать.

Последняя фраза была камнем в огород Злобина. Действительно, правовых оснований для служебного расследования в законах не было, и деятельность в изобилии народившихся служб собственной безопасности, мягко говоря, была сомнительной. Во всяком случае, любой, вызванный на допрос в подобную службу, имел полное право не отвечать на вопросы.

– Будет молчать – уволят, – подсказал вероятный ход развития событий Злобин.

– Вот я его и отстранил. Кусая локти, между прочим! – неожиданно вспылил Груздь. – Работать некому, хоть вешайся.

Злобин спрятал улыбку. По его мнению, данный вид самоубийства Груздю не светил, такую тушу не выдержал бы даже стальной трос.

Груздь бросил взгляд на часы.

– О, все! В суд пора.

– Это в двух шагах, – показал знание местной географии Злобин. – Еще на секунду задержу, не больше. Григорий Валерианович, дай распоряжение передать для ознакомления все дела, что вел Шаповалов. Ну, скажем, за последний месяц.

Груздь нахмурился. Лицо заметно потяжелело. Он явно не горел желанием пускать в свой огород чужака из столь серьезного управления Генпрокуратуры. Если Шаповалов что-то напортачил в бумагах, – а кто не без греха? – то отвечать придется ему, Груздю. Недосмотрел, недобдел, недоучил…

– Для очистки совести, не более того, – постарался подсластить пилюлю Злобин. – Вряд ли на парня наехали из-за дел, что он вел. Конфликтов же не было, так?

– Да был один эпизод, – задумчиво покачал головой Груздь. – С полгода назад. Поцапался Валька на выезде с одним конем в пальто из ГУВД. Но проблему давно разрулили. Нет, оттуда вряд ли ударили, – заключил он.

– Поймаем, спросим, – усмехнулся Злобин.

– А? – удивился Груздь.

– Один опер в Калининграде так шутил, – пояснил Злобин. – Сидим, версии прокручиваем, а он только кивает. А как его мнение спросишь, он плечами пожмет и говорит: «Поймаем, спросим».

Груздь только хмыкнул. Шутку явно оценил, а вот желания посмеяться в голос Злобин у него не заметил.

Злобин занял рабочий стол Шаповалова. Комнатку пришлось делить еще с одним следователем, одногодкой Шаповалова. Парня он привлек к процедуре открытия сейфа Шаповалова, пришлось составлять акт и ставить подпись, и теперь он из своего угла время от времени бросал на Злобина взгляд затравленной мыши.

Злобин разложил дела стопочками, по мере значимости. Всякая уголовная беспредельщина, совершенная в быту испитыми донельзя личностями, устроилась с краю. Перед собой Злобин оставил дело Мещерякова, накрыв его для конспирации делом подпольной видеостудии, что, не таясь, клепала порнографические фильмы в подвале дома, соседнего с ОВД.

Опытному глазу однотипные бланки и безликие бумажки способны рассказать многое. Злобин пролистал подшитые в папке бумаги сначала быстро, чтобы составить общее впечатление, а потом – вчитываясь в каждую строчку. Стала вырисовываться картина происшедшего, и она Злобину не понравилась. Слишком все было заурядно, чтобы привести к такому финалу.

Едва труп Мещерякова ударился об асфальт, как начали вращаться шестерни бюрократической машины. А она, машина, имеет собственное представление, зачем и как работать. Если есть шанс не работать вовсе, то, будьте уверены, найдет возможность – дай только волю! – и шестерни вообще будут вращаться исключительно на холостых оборотах.

На труп, в полном соответствии с приказом генерального, выехал лично Груздь как представитель руководства прокуратуры. Очевидно, из младшего следственного состава под рукой никого не оказалось, и ему пришлось вспомнить молодость и собственноручно составить протокол осмотра места происшествия. На этом его участие в деле закончилось. Бумажка с выводом, что «криминала нет», естественно, подшита не была. Но вывод такой Груздь наверняка озвучил. Потому что по факту смерти Мещерякова формального уголовного дела не возбуждалось. Осуществлялась лишь проверка, как говорят, «в рамках статьи 190 УПК», которую Груздь перепоручил местному ОВД.

Опера в ОВД оказались ребятами тертыми. Несмотря на то, что шла лишь проверка, отработали свидетелей и запротоколировали все, как полагается при ведении уголовного дела. Разумно: чтобы не бегать с высунутым языком, когда проснется прокуратура и все-таки примет решение о возбуждении уголовного дела.

А такая вероятность не исключалась. Гражданка Варавина, сожительница Мещерякова, упорно настаивала на том, что Мещерякова убили, о чем даже написала в заявлении. Зам по уголовному розыску ОВД Алексей Пак с ней не согласился и вынес постановление об отказе. Возможно, разделял устное мнение Груздя, что криминала нет, а скорее всего просто не хотел вешать на себя очередной «висяк». Груздь тоже грузить следователей висяками не хотел и резолюцию утвердил.

Висяк всем на шею повесил Валя Шаповалов. Вряд ли он поддался слезам и мольбам гражданки Варавиной, пришедшей искать правду в прокуратуру. Он что-то усмотрел в акте судебно-медицинского исследования трупа. (Злобин нашел на полях документа закорючки, сделанные карандашом.) Очевидно, не поленился и лично побеседовал с экспертом. О чем они шептались, неизвестно, но следующим ходом Шаповалова был доклад прокурору. Или аргументы Шаповалова так на него повлияли, или сказалось пред отпускное настроение, но прокурор резолюцию Груздя отменил и передал дело для дальнейшего расследования Шаповалову. «Интриги, едреный корень! – подумал видавший и не такие виды Злобин. – И здесь интригуют в служебное время. Неспроста прокурор в последний день перед отпуском отменил решение своего зама. И как на это отреагировал Груздь?» Злобин сверился со списком дел, находившихся в производстве у Шаповалова, список составили по просьбе Злобина. Получалось, даже если не считать дежурств и экстренных выездов на происшествия, в сутках у Шаповалова должно было быть не меньше сорока восьми часов. Как он все успевал, осталось тайной.

А Груздь отреагировал «правильно»: на следующий же день навесил на не в меру ретивого следователя еще три дела.

Формально правы были оба – и прокурор, и зам по следственной работе Груздь. Прокурор проявил принципиальность и жизненный опыт. Блюдя закон, подстраховался, сымитировав прокурорский надзор. В устной форме он, подписывая постановление, мог дать команду Шаповалову тянуть на 5–2, как говорят следователи, то есть работать на прекращение уголовного дела. Злобин такого варианта не исключал, но доказательств, естественно, не имел, просто опыт подсказывал. Груздь же имел полное право воспитывать молодых следователей так, как считал нужным. И даже Валя Шаповалов был прав, навешивая на прокуратуру висяк. Пока молод, надо копаться во всех делах засучив рукава, по самые локти влезая в жижу. Ибо никто не знает, в каком помойном ведре человеческой натуры ты откопаешь золотые звездочки на погоны. «У всех своя правда, а труп на кого записывать?» – пришла на память присказка знакомого опера.

Злобин закрыл папку.

«Действительно, чем же Шаповалов так насолил, если через пару дней его пришлось отстранять от работы? Надо поработать со свидетелем».

Злобин достал из пакета банку кофе, пачку сахара и кружку. «Походный набор» купил у метро, времени искать кипятильник не было, а так получился бы полный комплект.

– Коля, а где можно кипятком разжиться? – спросил он у молодого следователя.

– Сейчас нарисуем. – Коля нагнулся под стол, щелкнул включателем. Сразу же раздался звук закипающего чайника.

– А почему под столом? – поинтересовался Злобин.

– Конспирация. Шмон идет по пожарной линии, – пояснил Коля.

– Не скучаете.

– Лучше бы проводку сменили, – проворчал Коля.

Достал свою кружку, стал протирать подвернувшимся под руку листком.

– А чем тут так пахнет? – Злобин принюхался. – Химией какой-то.

– Вон оно. – Коля указал на коробку в углу, из которой торчали горлышки бутылок из-под бытовой химии.

– Вещдоки? – догадался Злобин.

– Нет, спонсорскую помощь напутанили. – Улыбка у Коли оказалась совсем детской. – Мы одного коммерсанта из-под бандитов вытащили. Он на радостях приволок. А там бутылка была с «Кротом», гадость такая щелочная, трубы ею хорошо чистить. Наверное, подтекла. Во хохма была! У меня допрос идет, Валька что-то на компьютере шлепает, а тут облако в углу нарисовалось. Вонючее – мама, не горюй! И пузыри ползут через край коробки. Валька сдуру из чайника воды плеснул. Тут такая реакция пошла, Нобелевскую за нее давать надо. Дым трех цветов и дышать невозможно. Мой подследственный как заорет: «Суки, менты, травю-ют!» И в коридор как ломанется. Еле внизу поймали.

– Не скучаете. – Злобин принял у Коли чайник, налил кипяток в кружку. – Сам-то будешь? Угощайся, – предложил он.

– Не, спасибо. – Коля похлопал себя по груди. – С утра мотор барахлит. Ночью дежурил, кофе перепил, наверное.

Злобин пил горячий кофе, исподволь наблюдая за Колей. Контакт безусловно состоялся, но настороженность молодого следователя еще чувствовалась. Будь на его месте, Злобин тоже не особо радовался бы соседству с УСБэшником, пришедшим по душу друга.

– Коля, скажи, если бы денег требовалось перехватить до зарплаты, ты бы к Валентину обратился?

– Не вопрос, – сразу же ответил Коля. – И не потому, что у него они всегда были. Денег у всех мало, кто на зарплату живет. Просто Валька давал легко. Знаете, как бывает… У другого знаешь, что есть, а брать не хочется.

– Бывает, – согласился Злобин. – Как ты думаешь, что с Валькой произошло?

Коля послал ему колючий взгляд, потом сосредоточился на сигарете, долго чиркал зажигалкой, пока не выпустил дым.

– Откровенно? – прищурившись, спросил он.

– Если сможешь.

– Думал, что УСБ его тихо свинтило. Все ждал, вот-вот объявят, арестован, мол, ваш сослуживец за особо тяжкое.

– Ну а теперь так не думаешь?

– Теперь я уже не знаю, что думать. Остается самое худшее.

– А загул ты исключаешь? – спросил Злобин.

– Хо-хо-хо! – смех у него вышел трескучий, злой. – Валька? Его к бабе трактором волочь надо было. Не по этой он части, как доктор говорю.

– А водка? – подсказал Злобин.

– Губит людей не водка, а работа, которую без стакана не воспринимаешь, – не по годам глубокомысленно изрек Коля. – Как не пить? Вот у меня случай был. Выехали на парное самоубийство. Мальчик с девочкой с крыши сиганули. Два шприца после себя оставили. У парнишки дорога отсюда – до макушки. – Он провел ладонью от кисти до плеча. – Даже в ноги уже ширялся, козел. А у девочки одна единственная дырочка. Гематома с пятак. Первый раз и не умеючи. Несчастная любовь. Треугольник, твою мать… – Он поморщился. – Она любит его, а он любит героин.

– Сколько им лет было? – Злобин отставил кружку, потянулся за сигаретой.

– Козлу – семнадцатый. Девчонке едва пятнадцать исполнилось. Ленкой звали. В моем дворе жила. Матери наши дружили. Как ей сообщили, сразу же реанимацию вызывать пришлось, – закончил он, глубоко затянувшись сигаретой.

– Валька по этому поводу напился? – спросил Злобин.

– Нет. По этому поводу он сказал, что козла этого надо еще раз с крыши сбросить. И бросать, пока от него куча дерьма не останется! На виду у всех школьников бросать.

– Не могу не согласиться.

– То-то. – Коля сразу же расслабился. – А вы говорите…

Злобин решил воспользоваться моментом.

– Коля, не в службу, а в дружбу. Если хочешь, чтобы друг твой в бесхозе не числился, напиши мне все места, где вы после работы расслаблялись. Вдруг где-то поблизости лежит.

– Напишу, конечно. Только мы все давно обшмонали. По собственной инициативе. Глухарь там.

– И тем не менее, – настоял на своем Злобин.

Коля потянул к себе листок бумаги.

– У него, кстати, не было мании великого дела? Ну, знаешь, как у молодых бывает. Хотят раскрыть что-то эдакое. Типа убийства Кеннеди.

– У кого не бывает, – усмехнулся Коля. – Я и сам бы не прочь. Но все больше алкаши друг друга мочат.

– А из последних дел ничего не наклевывалось? – Злобин указал на папки на столе. – Может, он ходил такой… будто крылья выросли?

– А он всегда такой ходил. Бледный весь от недосыпа, а крылышками трещит. – Коля на секунду задумался. – Вот что! Он просил кое-что по Интернету прокачать. Братишка у меня из Сети не вылазит. Сейчас, сейчас… – Коля проверил карманы. Бумажка нашлась в заднем кармане джинсов. – Вот она. Так, он просил пробить сколько может стоить зажигалка «Зиппо». Очень редкая. С серийным номером и блямбой какого-то американского подразделения. Типа зеленых беретов[14]14
  Части сил специального назначения США; создавались для контрпартизанских операций и ведения диверсионно-разведывательных действий в тылу противника, основная база – Форт-Брагг, Южная Каролина. Первоначально береты зелено-бутылочного цвета не являлись уставной формой одежды. Их заказывали себе солдаты первой волны набора в спецназ у одного мюнхенского портного, чтобы подчеркнуть свою исключительность, из-за чего даже возник конфликт с командованием Форт-Брагга, приказом запретившим ношение беретов. Президент Кеннеди узаконил зеленые береты в качестве формы одежды и символа сил специального назначения после показательных учений в 1961 году, с тех пор «зеленый берет» стало именем нарицательным.


[Закрыть].

– И сколько зажигалка стоит?

– На торги через Интернет выставлялась год назад. – Коля оторвал взгляд от бумажки. – Кто-то выложил пять штук баксов.

– У богатых свои причуды. – Злобин посмотрел на свой серийный «Крикет», купленный в ларьке.

На столе зашелся трелью телефон. Злобин с непривычки вздрогнул.

– Специально, чтобы в коридоре было слышно, – пояснил Коля, резво вскочив с места.

Трубку Злобину снимать не полагалось, так он понял, придвигая дребезжащий аппарат к краю стола.

– Да! Проханов слушает… – Лицо Коли сделалось пепельно-серым. – Жив? Вот суки! Ладно, выезжаю.

Он опустил трубку.

– Вот так и живем, Андрей Ильич.

– Труп? – поинтересовался Злобин.

– Два трупа, как с куста. Наряд вневедомственной охраны нарвался. Положили прямо в машине. Одного я знал.

Коля поискал глазами, куда бросить окурок. Махнул рукой, вышел, так и зажав его в пальцах, В дверях он столкнулся с молодой женщиной. Она ойкнула, уступив ему дорогу.

– Я к Шаповалову, – сказала она, остановившись на пороге.

– Смотря по какому вопросу.

– По делу Мещерякова.

– Входите!

Злобин раздавил окурок в пепельнице, рукой распугал дым.