Текст книги "Цена посвящения: Серый Ангел"

Автор книги: Олег Маркеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

– Где барсетку помыли? – небрежно спросил он.

– В бильярдной «Лиана», – подал голос Барышников.

Злобин почувствовал, что нервная тряска, гулявшая по плечу Барышникова, пропала. Сам тоже расслабился, достал сигареты и закурил.

– Ждите. Если хотите, поужинайте. Имран встал из-за стола. Барышников повернулся к Злобину.

– Андрей Ильич, мясо здесь готовят замечательно.

– Ну если ты так уверен, – включился Злобин в игру «я – начальник, ты – дурак».

Имран щелкнул пальцами, подзывая официанта. Сам растворился в полумраке.

На питание, как понял Злобин, Барышников оперативных фондов не жалел. Заказ делал обстоятельно, не особо считаясь с ценами. И ел со вкусом и с расстановкой, долго отдыхая между сменами блюд.

– Если коня не кормить, он пахать не будет, – ответил он на ироничный взгляд Злобина. – Ты ешь, Андрей Ильич, не стесняйся. Лучший способ убить время – хорошо потрескать. И нервы успокаивает, и организму сплошная приятность.

Он отвалился от стола, похлопал себя по животу. Глаза сделались осоловелыми, лицо расслабилось. Но Злобин почувствовал – играет. Барышников сидел лицом к залу, от него зависело, что и как о них думают.

Как только ушел Имран, вокруг их кабинки образовалось невидимое кольцо, в которое время от времени проскальзывал официант.

– Сорок минут, – Злобин бросил взгляд на свои «наградные» часы.

– Дай людям поработать. Мы бы неделю искали. – Барышников налил в бокал вина. – С твоего разрешения, – обронил он. Сделав два глотка, добавил: – И для конспирации. А то сидим, как два голубых на первом свидании. Сам, наверное, боишься развязать?

– Ничуть. – Злобин пригубил вино.

– Странно.

– А я не завязывал, не кодировался и не насиловал себя Миша. Просто перестал. Встретил хорошего человека – и как рукой сняло.

– Серьезный специалист? – спросил Барышников.

– Очень. – Злобин решил не распространяться, что человек этот стал для него Навигатором. Помогающим не сбиться с курса.

– Странно. – Барышников причмокнул, то ли пробуя на вкус слово, то ли смакуя вино. – И вообще странный ты мужик, Ильич. Уж извини за откровенность.

– И в чем это выражается? Не в этом, я надеюсь? – Злобин указал на бокал.

– Ну, это в нашей среде не странность, а уникальность, – натужно хохотнул Барышников. – Но не о том речь. Странный ты тем, что слишком лихо работаешь. Правильно, но лихо. Прешь к цели, будто никого вокруг нет, и тебе наплевать, что уже не одному любимую мозоль отдавил. Москва, Ильич, такое не любит. Здесь паутина интересов. Многослойная и не нами сплетенная. Это я к тому говорю, что этап сбора информации ты, как я понял, уже закончил. Вот-вот начнешь хватать и сажать. Упаси господь делать это без оглядки. Могут не понять. Щелкнут по носу – ерунда. А ну как по голове?

– Еще про семью напомни, – подсказал ему Злобин.

Барышников тяжко вздохнул.

– Про семью ты сам помнить должен. – Он описал вилкой в воздухе круг. – Но и Москва – большая семья. Тут такая сага о Форсайтах – зачитаешься! Все свои и все друг друга жрут. И если тебя прикрывает Иван Иванович, то всегда найдется Семен Семенович, который твоего благодетеля на дух не переносит. А Семеныча мечтает подсидеть Петр Петрович, который в вечных контрах с лучшим другом Иван Ивановича. Понятно излагаю?

– Понятно. Только не ясно, куда клонишь.

– Не спрашиваю, есть ли у тебя крыша, не мое дело. Спроси себя сам, а насколько она надежна.

Злобин промолчал.

Барышников окинул Злобина оценивающим взглядом.

– То-то! Не бычься, Андрей Ильич. Не пугаю и не прощупываю я тебя. На фиг мне это надо. – Он потянул к себе бокал, но пить не стал. – Кое-кого ты мне сильно напоминаешь. Отличный мужик был. Был.

Злобин следил, как медленно, заталкивая в, себя, как лекарство, выпил вино Барышников.

– Первое, Михаил Семенович: не расклеивайся, ты мне еще нужен. Второе: есть такое правило – кто Богу не грешен, царю не ответчик. По нему и живу.

– Как ты сказал? – удивился Барышников.

– Кто Богу не грешен, царю не ответчик, – отчетливо повторил Злобин. – Предки мои по нему жили. И мне хочется.

– Ну ты… Просто самурай какой-то, – покачал головой Барышников.

– Казак, – поправил его Злобин.

– Все равно завидую.

Барышников стрельнул взглядом в конец зала. С лица сразу же сошло добродушное выражение.

– Готовься, Ильич, – обронил он, прикрывая губы салфеткой.

* * *

Их провели на задний дворик кафе к грузовому контейнеру, переоборудованному под склад.

Остролицый потянул на себя тяжелую дверь, жестом пригласил войти.

Злобин оглянулся через плечо. На отвилке, ведущей к избушке, заметил милицейский «уазик».

В контейнере горела яркая лампа под потолком. Резкий свет конусом бил вниз. В круге света стоял молодой парнишка в наручниках. По бокам стояли двое одногодков, руки у них были свободны, но держали они их, как полагается на правеже, скрещенными на груди. Головы у всех были опущены, стрижки короткие, почти под ноль, в беспощадном свете лампы казалось, – над головами парит золотистое свечение.

Имран сидел на табуретке на самой границе света и полумрака. Оглянулся, сверкнув коронками.

– Начнем, суслики залетные, – обратился он к молодым. – Кто надоумил на чужой территории без разрешения работать?

После тягостной паузы тот, что в наручниках, пробурчал:

– Я.

– Обзовись, как полагается, цапель клювастый! – потребовал Имран.

У парня действительно был длинный перебитый нос.

– Клювом кличут. С Владимира я.

– И кто за тебя, Клюв, слово сказать сможет? – продолжил знакомство Имран.

– Иван Толстый.

– Свердловский? – быстро задал вопрос Имран.

– Нет, свердловского не знаю. Это наш, владимирский.

Имран удовлетворенно кивнул.

– Барсетку в «Лиане» четырнадцатого вечером ты помыл? – Имран хрустнул пальцами.

Парень поднял голову.

– Моя работа. – Голос от волнения дребезжал. – Солировал я, Воробей и Жора на подхвате работали. – Он перевел дух, набрался смелости и продолжил громче, с непонятным вызовом: – Объявляю: барсетку у мента помыл я. Они в «Лиане» засаду устроили, я сразу просек. Один лоха играл, барсетку чуть ли не в руки всем совал. Пацаны сказали, мотать надо, хозяйка, крыса, наверняка заяву накатала. Мы же там с неделю кормились. Ну а я решил: назло ментам прямо из-под носа уведу барсетку. Цапнул ее и, Воробью не скидывая, сам вынес. Потом ходу на хазу. Там и залегли.

– А в ментовку как загремел? – спросил Имран. Оглянувшись, прокомментировал для Злобина: – За сорок восьмой мусарней числится. Мы его на полчаса выкупили.

– Не подфартило, – Юный вор опустил голову. – Вышел к метро жратвы купить. А там у ларьков баклан по беспределу на меня наехал. Я ему в пятак припечатал. Тут еще рванье налетело, пошел махач серьезный. И менты нарисовались. Своих, суки, выпустили, а мне бакланку вешают. Я им сказал: по позорной хулиганской статье не пойду, лучше вскроюсь сразу.

– Я сам тебя вскрою, дятел безмозглый, – процедил Имран.

Злобин наклонился к уху авторитета, тихо шепнул: «С твоего разрешения» – и громко задал вопрос:

– С чего взял, что это мент был?

Парень заметно вздрогнул.

– Пацаны показали. В Останкинском опером работает. Лешей зовут, кажется.

– Как выглядел? – тут же последовал вопрос.

– Белобрысый и высокий. Как жердь.

Барышников удовлетворенно кивнул.

– А паспорт мента зачем светил? – спросил Имран.

– Для авторитета, – пробурчал парень. – Кто еще может цапнуть на виду у ментов?! Только не его это паспорт оказался, а белобрысого.

Имран затрясся от беззвучного смеха. Махнул рукой. Встал.

– Казбек, объясни убогим, как им жить дальше, – распорядился он.

Казбек, стоявший за спинами Злобина и Барышникова, толкнул дверь.

Показательный допрос окончен, понял Злобин и первым вышел наружу.

Имран плотно закрыл дверь контейнера, в котором уже эхом гудел голос Казбека. Ощерил золотые коронки.

– Доволен? – не без подколки спросил он Злобина.

– Более-менее.

– Страсть как люблю, когда менты меж собой грызутся, – продолжил веселиться Имран.

Злобин промолчал.

Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы сообразить, что барсетку с паспортом Шаповалова чуть ли не в руки сунули начинающим воришкам. Свои. А потом, возможно, еще подбросили карточку «Виза» в квартиру.

Глава одиннадцатая. Бей своих

Ланселот

Барышников гнал машину на предельной скорости, умело виляя в потоке. Единственным ориентиром для Злобина служил шпиль Останкинской башни, судя по нему, они двигались куда-то к Ботаническому саду.

– Тьфу, как дерьма наелся, – сплюнул Злобин. – Смотрящие, разводящие, положенцы, авторитеты… Кто бы знал, как мне это все надоело!

– Не переживай, Ильич, – глухо отозвался Барышников. – У меня тоже во рту не сахарно. Однако терплю. Ну поставил себя Имран выше закона, глумится над тобой. Значит, минуя твой кабинет, под вышку уйдет. Или свои на сходке приговорят, или такой, как Клюв, рано или поздно вместе с «мерсом» подорвет.

– Сейчас таких к ногтю надо прижимать, а не ждать, когда его Господь приберет!

– Да не трави ты душу, Ильич! – простонал Барышников. – Я, блин, сам еле держусь. Кабы не нужда, я бы с ним не хаш трескал, а подвесил в том контейнере и бил по почкам, пока дерьмо изо рта не полезло вместе с информацией. – Барышников протяжно выдохнул. – Я добрый, потому что мне не разрешают быть злым. И, заметь, Имран отлично это понимает. Потому и сдает своих. Кобенится, а сдает!

– У нас своих сук полно, – зло вставил Злобин. – Давно пора гнать всех на общие зоны. Рвать погоны с мясом и кидать в камеру к ворам! Пусть их там дрючат во все пихательные и дыхательные.

– Когда приказ такой по МВД издашь, приходи – завизирую с радостью, – откликнулся Барышников. – Только ты не министр, а я не президент.

Злобин отвернулся к стеклу, стал нервно теребить зубами фильтр сигареты.

На светофоре Барышников успел раскрыть записную книжку, перелистал, беззвучно шевеля губами. Книжку отбросил на соседнее сиденье. Достал мобильный.

– Не изводи себя, Ильич, – сменил тон Барышников. – Я мужика одного сегодня помянул. Игорь Белов, знатный опер был, от Бога! У него хорошее правило было: лучшее средство от депрессии – это успешная контратака. Вот я тебя сейчас и вылечу. Только не мешай, лады?

– Хоть поделись идеями, – попросил Злобин.

– Ильич, если доверяешь, не мешай, – нехотя отозвался Барышников. – Все будет, как ты учишь. И Богу не грешны, и царю не ответчики.

Он стал тыкать пальцем в кнопки, косясь на красный глаз светофора.

* * *

Алексей Гордеев в свободное от службы время крышевал маленький магазинчик в подвале соседнего дома. Деньги капали маленькие, но зато особых проблем не возникало. Магазинчик открыл бывший школьный друг на пару с женой. По дружбе попросил защиты. Магазинчик не вызвал никакого интереса у серьезных людей, Алексею ни разу не довелось устраивать из-за него разборки. Так что ежемесячные выплаты он считал чем-то вроде премии за вредность по основному месту работы – в Останкинском РОВД.

Кроме материального интереса – денег и скромных заказов к праздникам – Алексей имел с магазина и душевные радости. Выражались они периодических интимных встречах с совладели-магазинчика. Проходили они прямо в подсобке, в отсутствие мужа, естественно. Связь тянулась уже год. Ни Алексей, ни другова жена отношений не форсировали. Менять тихоню мужа на гулену опера жена явно не спешила, да и Алексей не настаивал. Муж, как водится, ни о чем не догадывался. Или делал вид, что не догадывается.

Звонок этого рохли и сорвал Алексея с постели. В единственный выходной он решил выспаться до отвала, а потом, приняв пива, спать дальше.

– У меня серьезные проблемы, Леша. Подходи срочно, – промямлил в трубку друг. От подробностей отказался.

Пришлось идти. Благо дело недалеко.

Чертыхаясь в душе, он семенил по плохо освещенной дорожке, гадая, кому понадобилось наезжать на богом обиженного коммерсанта. Решил, что шестерик банок импортного пива он с малахольного стрясет непременно. В качестве снотворного перед долгим сном.

От этой мысли Алексей сразу повеселел. В жизни появился хоть какой-то смысл.

У спуска в подвальчик, над которым горела вывеска магазинчика, гремел бутылками в пакетах какой-то бомж. Все у него не получалось сгрести три пакета разом. Горемыка брал два, а третий никак не мог подцепить. Приходилось ставить пакеты на асфальт и все начинать сначала.

– Сынок, рубля не будет? – обратился бомж к подошедшему Алексею.

– Бог подаст, отец, – бросил на ходу Алексей.

Стал спускаться в подвал, но на второй ступеньке пришлось остановиться: снизу поднимался мужчина в светлых куртке и кепочке.

Мужчина нес в руке бутыль пива. Без лишних слов он врезал этой литровой бутылью прямо Алексею в промежность.

Алексей захлебнулся от боли, в глазах сразу же померкли мигающие лампочки вывески. Кто-то сзади, очевидно бомж, захватил горло в мертвый клинч. Алексея резко потянули вниз. Рефлекторно он выставил руки, страхуясь от жесткого удара задом о ступени. И на них тут же щелкнули наручники. Потом навалились еще пара человек, цепко схватили и потащили спиной вперед в темноту.

Крепкий, как боровичок, мужчина с бутылью вышел из подвала. Огляделся. Сковырнул пробку. Сделал два глотка. Крякнул и отшвырнул бутыль в кусты.

– На такое дерьмо оперативные фонды переводим, – пробормотал он.

Пошел к фургончику, в который уволокли Алексея.

Ланселот

Барышников предложил Злобину не светиться. Захват он наблюдал из кабины фургончика. Не успел сосчитать до десяти, как опер оказался в салоне, отгороженном от водителя стеклом. Следом подошел Барышников, похлопывая себя по ноге белой кепочкой.

Забрался в салон, выдохнул, окатив всех пивным духом. И сразу же приступил к делу.

Наклонился над сидевшим на полу Алексеем, сунул ему во внутренний карман куртки пачку денег.

Алексей попытался сопротивляться, но сидевшие в креслах по бокам вдавили пальцы ему в плечи, и он затих.

– Ручки ему помазали? – спросил Барышников у державших Алексея.

– Да, – ответил один из них.

– А я денежки тоже «Светлячком»[21]21
  Аэрозольная краска, видимая в ультрафиолетовых лучах, используется как спецсредство в оперативных мероприятиях, в частности в делах по взяточничеству.


[Закрыть] побрызгал, – с мерзким смешком объявил Барышников. – Что это значит, гражданин Гордеев?

– Кто такие? – прохрипел Алексей.

– А это значит, Леша, – не обращая на вопрос внимания, продолжил ерничать Барышников, – что Управление собственной безопасности сейчас протокольчик составит. По факту получения взятки.

– Не обломится! – выплюнул Гордеев.

– Так дружок твой уже заяву накатал.

В салоне едва светила мутная лампочка. Читать при таком освещении было невозможно, но Барышников все же достал листок и поднес его к носу Гордеева.

– Все как положено. Склонял, вымогал, давал, надоело… Достал ты его, Леша. Уж не знаю чем. Не я тебе домой звонил, а он. Вот и мозгуй.

– Удостоверение покажи, – потребовал Гордеев.

– С превеликим удовольствием.

В руке у Барышникова зажегся точечный фонарик, им он осветил раскрытое удостоверение.

Гордеев на секунду свесил голову, потом резко вскинулся и попытался лягнуть Барышникова. Но только чиркнул по голени, подстраховали державшие, резко наклонив ему голову к груди.

– Ой, больно-то как! – застонал Барышников. – Больно, боже ты мой… – Он задрал штанину, послюнявил ссадину. – Черт с ней, на тяжкие телесные не тянет, – уже серьезным голосом продолжил он. – А вот тебе взятки маловато будет, как я погляжу. Мужики, вариант номер два! – скомандовал он.

Один резко закинул Алексею голову, другой поднес к его лицу пипетку. Алексей зашипел, задергался всем телом. Не обращая внимания на его сопротивление, один из мужчин обшарил карманы, вытащил связку ключей, бросил в подставленную ладонь Барышникова.

– Вкус знакомый, торчок? – с усмешкой спросил Барышников, поигрывая ключами. – Чистый героин. Для тебя берег.

– Су-уки, – процедил Гордеев, шмыгая носом.

– Сейчас через эпителий наркота в кровь пойдет. Через пару минут можно и на анализы везти. А чтобы зря время не терять… – Барышников достал пакетик, вместе с ключами протянул в с окошко Злобину. – Сгоняй, мальчик, в адрес. Оставь там пакетик где-нибудь. Но особо не ныкай, чтобы потом долго не искать.

Злобин, по оперативной необходимости переименованный в «мальчика», принял пакет и ключи. Закусил губу, чтобы не рассмеяться. Барышников играл на грани фола, но виртуозно. Тут любой пакетик с содой, купленной в этом же магазинчике, со страху примешь за героин.

– Не надо, – затряс головой Гордеев.

– Чего не надо? – повернулся к нему Барышников. – Чего не надо? Не надо колоться на пару со своей подружкой. Тогда не будут на нем ломать. Не надо кормиться за счет друга и трахать его жену. Тогда он на тебя заяву не накатает. И не надо молчать, когда тебя спрашивают по-хорошему.

– Так вы еще ничего не спросили! – простонал Гордеев.

– Виноват. Исправляюсь. – Барышников придвинулся ближе. – Расскажи, как ты в «Лиане» барсетку прошляпил.

* * *

«Вечером четырнадцатого около полуночи в отдел, где я находился, вошел зам по розыску нашего ОВД – майор Пак Алексей Иванович. Он предложил мне проехать с ним в бильярдную „Лиана“, где, по его данным, уже с неделю работала команда залетных воров. Хозяйка бильярдной некая Лида, дружеская связь Пака, обратилась к нему с просьбой о помощи, но официальное заявление писать отказалась. Пак предложил мне сыграть роль живца. Я согласился. На машине Пака мы выехали в „Лиану“. Там я должен был играть подгулявшего лоха, а Пак перехватить преступников на выходе. В качестве приманки Пак выдал мне барсетку, вложив в нее деньги, примерно пятьсот рублей разными купюрами. Другие отделения барсетки, кроме той, где лежали деньги, приказал не открывать, сказав, что они обработаны „Светлячком“. Примерно в 00.45 барсетку похитил неизвестный молодой человек. Внешность я его запомнил и при необходимости готов опознать. По договоренности с Паком я дал ему уйти. Через минут десять вошел Пак. Он сказал, что с преступниками он разобрался, больше они сюда не сунутся. Пак сказал, что сегодня мы работали не „на дядю“, а на „красивую тетю“, и выдал мне двести долларов, приказав никому ничего не рассказывать. Мы выпили по кружке пива и уехали. Пак довез меня до дома. Это все, что я могу показать по данному факту», —

закончил читать Барышников.

Свет по случаю раскола клиента сделали ярче. Теперь отлично было видно, что лицо у Гордеева мокрое от пота и бледное, как лампочка под потолком салона.

– И часто ты такую работу для Пака делал? – спросил он у Гордеева.

– Иногда, – глухо ответил он.

– Когда к Шаповалову домой ходили, кто стол его шмонал?

– Пак. Меня попросил со старухой поговорить. Ну, чтобы под ногами не болталась.

Барышников покосился в окошко, откуда за всем происходящим в салоне поглядывал Злобин.

– Та-ак, что же с тобой делать? – вздохнул Барышников, обращаясь к Алексею. – Веры тебе ни на грош, а убивать нельзя. Слушай, Леха, у тебя что больше болит – сердце или голова?

Гордеев вскинул голову, пытаясь разглядеть лицо Барышникова.

– Повторяю для бестолковых: сердце или голова?

– Сердце иногда шалит, – выдавил из себя Гордеев.

– Замечательно! – Барышников шлепнул себя по коленке. – Ставлю тебе диагноз – аритмия. Три дня в реанимации. Никаких посещений и звонков. Прямо сейчас и поедем.

– Зачем в больницу? – насторожился Гордеев.

– Не хочешь в больницу – поехали в «Матросскую тишину», – пожал плечами Барышников. – Там тебя от всех болезней враз вылечат.

Гордеев замотал головой.

– Клиент на тюрьму не хочет, – констатировал Барышников. – Настаивать не имею права. Значит, в больничку!

Он наклонился, вытащил из куртки Гордеева пачку денег, шлепнул его по носу.

– Только помни, сучонок: пикнешь кому – я тебе эту пачку в задницу законопачу. А сверху кокаином присыплю! – процедил он. – И если показания менять начнешь, лучше сам удавись. Не так больно будет.

Барышников толкнул дверь и с кряком вывалился наружу.

* * *

Фургончик, покачивая рубиновыми фарами, выехал из мрачного двора на освещенную улицу.

Злобин с Барышниковым остались. Стояли у машины, курили, снимая напряжение.

С ночного неба стал накрапывать мелкий дождик. Листва ожила, чуть слышно зашептала. Стволы деревьев заблестели и отчетливо проступили в темноте.

– Пусть пока полежит в больничке, чтобы дружки не всполошились. Завтра поутру я все под протокольчик, как положено, зафиксирую. Будет нужда, свозим в «Лиану» на опознание. Не бойся, с крючка не сорвется. – Барышников стер испарину со лба.

– Мастерская работа, Михаил Семенович. За час с небольшим такое организовать! И откуда ты все знаешь?

– Живу долго, вот и накопил информашку, – неохотно отозвался Барышников.

Он стоял, закинув голову, как дети, ловя лицом дождинки.

– Ты что скис? – спросил Злобин.

– Да так. Возраст, наверное, – вздохнул Барышников. – Раньше я такие «моменты истины» устраивал – закачаешься! Такой кайф ловил, словами не передать. А теперь… Муторно все это. Ничего нового. Надави на человека – из него одно дерьмо лезет. И ничего другого!

– Ты деньги на самом деле «Светлячком» мазал? – спросил Злобин, чтобы отвлечь напарника от неприятных раздумий.

– Дурак я, что ли, оперативный фонд поганить! – хмыкнул Барышников и снова стал самим собой. – Тут же голая психология, Ильич. Пацан каждый день показания выбивает да улики подбрасывает. Как дела стряпаются, сам знаешь. И любой, кто сейчас подследственного гнобит, мысленно, в самой глубине умишка своего, хоть раз да планиду подследственного на себя примеривал. А если так, то слабинка есть в каждом. В нее и надо бить.

– И ты так любого в оборот взять можешь?

Барышников чиркнул зажигалкой. В ее свете остро и хитро вспыхнули его глаза.

– Пака уделать решил? Расслабься, Ильич. Компромата на него поболее будет, но ухватить не за что. Показания воришек и этого опера только для нас с тобой смысл имеют. А для суда – тьфу. – Он сплюнул себе под ноги. – И начальство нам за такие версии по промежности мешалкой даст.

– Согласен. Никто не видел и под присягой не покажет, что Пак сунул в барсетку паспорт Шаповалова. И никто не видел, что он попользовался кредиткой, а потом подсунул ее в квартиру Вальки.

– И я говорю, дохлый номер! Не заглотили пустышку – уже молодцы.

Злобин первым докурил сигарету, отшвырнул в темноту. Бросил взгляд на «наградные» часы. Без десяти одиннадцать.

– Миша, ты давно в чужие квартиры без спроса не входил?

Барышников поперхнулся дымом. Откашлялся.

– Предупреждать надо, Ильич!

– Ты скажи – сможешь или нет.

– Смотря к кому, – протянул Барышников.

– Именно такого ответа я ожидал. Профессионал словами не бросается.

– Ты пилюлю-то в сироп не макай, Ильич! Говори, что надумал.

Злобин обошел машину, взялся за ручку двери. – Поехали, Михаил, по дороге объясню.

Барышников бросил под ноги окурок. Оглядел двор. Открыл водительскую дверь.

– Мне за сверхурочные полагается молоко, – проворчал он, усаживаясь за руль.

– По дороге куплю тебе молока, – рассмеялся Злобин.

– Так оно трехпроцентное, Ильич! А я употребляю сорокаградусное, из-под бешеной коровы. Марки «вилль-билль – и в дамки». – Он щелкнул себя по горлу и закатил глаза, изобразив третью стадию алкогольного опьянения.

– Куплю хоть кубинское, девяностоградусное, – пообещал Злобин. – Целое ведро. Только сделай дело.

– Ловлю на слове. – Барышников завел мотор. – Но ведро я без помощников не осилю. Возраст уже не тот.

Старые львы

Срочно

т. Салину В.Н.

Объект «Ланселот» успешно реализовал полученную оперативную информацию. Получены данные о возможной причастности к исчезновению «Искателя» оперработников Останкинского ОВД.

Объектом «Ланселот» объекту «Миша» поставлена задача на негласное проникновение в жилище Ивана Шевцова – охранника фирмы «Самсон» – с целью обнаружения и фиксации уликовых данных.

На оперативной машине «Миши» объект «Ланселот» доставлен в свой новый адрес.

Наблюдение продолжаю.

Владислав