Текст книги "Цена посвящения: Серый Ангел"

Автор книги: Олег Маркеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

– У меня нет привычки обсуждать приказы, – резко вставил Злобин.

– Похвально. Тем более что в контроле и контрразведке, а равно и в собственной безопасности любая мелочь может стать фатальной. Поверьте моему опыту.

– Охотно верю, Виктор Николаевич. Но для обмена опытом у меня сейчас просто нет времени.

Салин ответил на выпад едва заметной улыбкой.

– Я сокращу эту процедуру до минимума, Андрей Ильич, – пообещал он. Ладонь возобновила ритмичные мягкие удары. – Итак, четвертые сутки на работу не выходит молодой следователь. Принято решение начать полномасштабный розыск. Валентин Шаповалов, так, кажется, его зовут, пропал сразу же после отстранения из-за начатого в отношении него служебного расследования. Странное совпадение, не так ли? Вы, естественно, просмотрите все дела, которые он вел в последнее время. Где-то в них и кроется причина наезда, который, возможно, имел место. И причина пропажи парня, которая есть факт. О загруженности следователей я наслышан. Минимум десяток дел в разной степени готовности у каждого. Так вот, уважаемый Андрей Ильич, попробую облегчить вам работу. Опыт мне подсказывает, что причина кроется в деле о смерти одного гражданина, случившейся неделю назад. Если оно не закрыто ввиду отсутствия факта преступления и не сдано в архив, вы найдете его в сейфе у Шаповалова.

Злобин окинул Салина холодным взглядом.

– Не понял, это что – заказ?

– Нет, Андрей Ильич. Заказ предполагает отсутствие другого интереса, кроме меркантильного. Я же не назвал фамилию потерпевшего. А вам она будет небезынтересна. – Салин выдержал паузу. – Мещеряков Владлен Кузьмич.

Злобин с трудом скрыл удивление. Постарался сделать лицо непроницаемым, и от напряжения даже свело мышцы на скулах. В полученном задании и речи не шло о Мещерякове. Знал бы, не поехал бы за ключами, а час-два сидел бы в кабинете и прокачивал ситуацию.

Полез в карман за сигаретами.

– Здесь курят? – на всякий случай поинтересовался он.

– Где пьют, там и курят, – изрек Решетников. – Сейчас принесут.

И действительно, стоило Злобину достать пачку, как мигом у столика возник официант. Поставил пепельницу, замер, ожидая указаний.

– Ступай, друг мой. Потребуешься – позовем, – не поворачивая к нему головы, распорядился Решетников.

Официант испарился.

Злобин закурил, потер тлеющий край сигареты о кромку пепельницы так, что образовался огненно-красный клинышек. С удовлетворением отметил, что пальцы не дрожат. Думать мешала ладонь Салина, мерно постукивающая по столу. От этого в голове образовалась странная вязкость.

– Вы пока качайте ситуацию, качайте, – подсказал Салин. – А я продолжу. Как вы заметили, мы обладаем некоторыми возможностями. Поэтому не составило труда выяснить, что по последнему делу, которое вы вели в Калининграде, свидетелем, а точнее – экспертом, проходил Мещеряков.

– Кто он вам? – спросил Злобин.

– Был экспертом, – коротко ответил Салин.

Злобин глубоко затянулся. На секунду закрыл глаза. Дал себе слово больше не смотреть на гипнотизирующую ладонь Салина. По привычке стал под столом тихо постукивать ногой. В голове сразу же прояснилось.

Собеседник плыл, это Злобин отчетливо почувствовал. Все сразу же стало на свои места, пусть и обстановка не подходящая для допроса, но сидели они с Салиным как полагается – лицом друг к другу. И Злобин ощутил в себе готовность по-прокурорски врезать вопросом.

– В делах, что у американцев называли «Гарвардским проектом»[8]8
  Широкомасштабные научные исследования в области управления сознанием человека, центром которых стал Гарвардский университет в США. Результаты работ стали основой принципов и методик «психологической войны» против СССР, пиком которой стала «перестройка». Воздействие на широкие массы и отдельные группы населения осуществлялось путем искусственного создания ситуаций, вызывающих запрограммированные психические реакции через специально подобранных «агентов влияния» – лиц, пользующихся авторитетом у разных социальных групп (известные деятели науки, культуры и искусства, диссиденты и «преследуемые за убеждения», разрекламированные политиканы), частично с использованием различного рода технических устройств. Более подробно о «Гарвардском проекте» и его реализации см.: Норка С. Русь окаянная. ОЛМА-ПРЕСС, 2000.


[Закрыть]?

Удар оказался мощным и точно в цель. Но эти двое, как оказалось, умели держать удар. На их лицах Злобин не прочитал никаких эмоций.

– Я бы не стал так громко употреблять специальные термины. И вам не советую, – бесцветным голосом произнес Салин. – И тем не менее ваша осведомленность делает вам честь. Приятно иметь дело с компетентным человеком, который отдает себе отчет в важности и опасности проблемы. «Предупредил так предупредил, – мысленно усмехнулся Злобин. – Так боксер-тяжеловес двумя хуками в воздух отгоняет противника. И невольно отпрыгнешь, когда знаешь, что каждый удар весит полтонны».

– Не стану томить ваше прокурорское чутье, Андрей Ильич, – продолжил Салин. – Пересечений в этом плевом дельце об исчезновении мальчика масса. Начну по порядку. Мещеряков действительно наш человек. Следующее. До Калининграда он уже попадал в поле зрения правоохранительных органов в связи с загадочными смертями.

– Была у него такая мания – свидетелем по делам проходить, – с сарказмом вставил Решетников.

Салин, казалось, не обратил на ремарку напарника никакого внимания.

– Первая смерть – его ученик Виктор Ладыгин. Вторая – крупный чин из Службы безопасности президента Подседерцев. Оба выпали из окон. Скажем так, не по своей воле. – Он сквозь очки уперся взглядом в Злобина. – Пересечения?

– Возможно, – немного подумав, кивнул Злобин.

– Возможно, прокурорский мальчик тоже уцепился за эти пересечения и не поверил в то, что Мещеряков случайно вывалился из окна. И как всякий, узнавший больше положенного, пропал. Версия?

– Хорошая версия. Не хуже, чем причастность марсиан к краже огурцов с огорода бабы Клавы. – Злобин употребил любимую фразу своего учителя, осаждавшего ею буйную фантазию молодых следователей.

Решетников зашелся кхекающим смехом, первым оценив шутку.

– Сомневаетесь? – Салин лишь мягко улыбнулся. – Вот и развейте наши сомнения.

– Надеюсь, не в письменном виде? – с иронией уточнил Злобин.

– Что вы, достаточно устно, – в тон ему ответил Салин. И без всякого перехода стал серьезным. – Мне очень хочется, чтобы сомнения так и остались сомнениями. В противном случае я решу, что кто-то через Мещерякова пытается атаковать нас. Старые дела, архивы, связи законсервированные и действующие… Возможно, у кого-то опять потекли слюнки.

– Придется опять дать по сусалу, – вполголоса встали Решетников.

Злобин последний раз затянулся, тщательно загасил окурок в пепельнице. Не поднимая глаз, задал вопрос:

– А чем вы развеете мои сомнения, что полет Мещерякова и пропажа следователя, сунувшего нос не в свои дела, не ваших рук дело? «Начнет юлить или нет? Скорее всего еще раз сунет меня носом в свои безграничные возможности. Имея такие связи, я бы полгорода завалил, и никаких концов не осталось бы», – подумал Злобин, пока тянулась пауза.

– Право развеивать сомнения я предоставляю вам, Андрей Ильич, – произнес Салин. – Любые. Включая самые невероятные. Со своей стороны гарантирую полную лояльность и посильную помощь. «Вот змей, а!» – мысленно восхитился Злобин.

Он убрал в карман сигареты и зажигалку, давая понять, что разговор окончен.

– Пойду я, с вашего разрешения.

– «Никто не заходит так далеко, как тот, кто не знает, куда идет». Оливер Кромвель[9]9
  Деятель Английской буржуазной революции XVII века, свергнувший и казнивший короля Якова I; опираясь на республиканскую армию, жестоко подавил национально-освободительные движения в Шотландии и Ирландии, репрессировал политических противников и установил режим единоличной военной диктатуры – протекторат. Казнен в 1658 году.


[Закрыть], – пояснил Решетников в ответ на недоуменный взгляд Злобина. – Надо думать, знал, что говорил.

Злобин решил полупредупреждение-полуугрозу оставить без комментариев. Но к сведению принял.

– Визитку не забудьте, Андрей Ильич, – напомнил Салин. – Мало кто может похвастаться, что у него есть такая же. Звоните по любому нок меру, после сигнала добавьте три тройки, соединят со мной, где бы я ни находился.

Злобин покрутил между пальцами визитку с эмблемой фонда «Новая политика» – две слившиеся в рукопожатии ладони, заключенные в овал венка из дубовых листьев. Подумав, сунул в нагрудный карман пиджака.

– М-да, организация у вас, Виктор Николаевич. Невольно позавидуешь.

– Именно. Организация, – с расстановкой повторил свою недавнюю фразу Салин.

Злобин встал. Решил, что раз при встрече рук друг другу не жали, то и сейчас ручкаться необязательно. Да и выглядело бы, будто заключает сделку. Ограничился кивком и пошел между столиками к выходу.

Старые львы

По настоянию Решетникова они все-таки сделали заказ. Принесли какие-то пахнущие морем и специями комочки и трубочки. Салин вяло поковырял чужеземную еду и отодвинул тарелку. – Плоды твоей страны не насыщают меня, как сказал Христос, – пробурчал Решетников с набитым ртом. – Тут я с ним согласен. Есть надо то, что растет на твоем огороде. Кстати, сам ем исключительно из-за первой стадии стресса. Организм требует.

Салин сделал глоток апельсинового сока, запивая тминную горечь соуса.

– Не комплексуй, Павел Степанович, – сказал он с ироничной улыбкой. – Ешь на здоровье.

– Какое тут здоровье, когда ты сидишь с таким лицом. – Решетников пощелкал палочками, умело поддел очередной кусочек и, обмакнув в пиалу с соусом, отправил в рот. – Заработаю несварение – ты будешь виноват, учти. Чем ты так озабочен?

Салин вытер губы салфеткой.

– Не чем, а кем, – ответил он.

– Вот тебе раз! – сыграл удивление Решетников. – Я ему элитный человеческий материал поставляю, а он недоволен. Да при нынешнем дефиците этот Злобин – раритет, штучная работа. Полезное ископаемое, можно сказать. Ты вон туда посмотри.

В ресторан ввалилась группа людей партикулярного вида. Очевидно, челядь из соседнего здания выскочила на деловой завтрак. Оживленно переговариваясь, уселись за столик и сразу же распахнули папочки с меню. Официанты завились вокруг них, как пчелы над распустившимся цветком. За столом сразу же выделился дядечка провинциальной наружности, с ухватками мелкопоместного дворянчика. Он слушал, что заказывают люди в серых пиджаках, и вальяжно кивал метрдотелю. Платить по всем раскладам придется ему.

– Бизнес-ланч с провинциалом. – Салин презрительно скривил губы.

– А Злобин с голоду помрет, а не одолжится, – добавил Решетников.

– Ты обещал Д’Артаньяна, а он… – Салин пошевелил пальцами, подбирая нужное слово. – Ланселот какой-то.

– Рыцарь без страха и упрека? – Решетников – пожевал, будто пробовал фразу на вкус. – Согласен. Страха в нем нет, но есть осторожность. Упрекнуть пока не в чем. По первому разу собрать компромат не удалось. Кстати, может, человечка отрядить в Калининград? Пусть копнет глубже. Не помешает, а?

Салин в это время полировал стекла очков уголком галстука. Бросил на Решетникова полный тревоги взгляд.

– Ни в коем случае! Начнем копать, его там и закопают, не найдешь.

– Думаешь, Злобин родные пенаты заминировал?

– Мне он показался человеком серьезным. – Салин водрузил очки на нос. – Владислав знаки подает. Позовем?

Решетников отложил палочки, кивнул Владиславу, сидевшему за дальним столиком лицом ко входу.

Владислав подошел к ним плавной, размеренной походкой уверенного в себе человека.

– Передали, Злобин отсюда поехал в Медведково. Сейчас находится у матери следователя Шаповалова. Какие будут указания?

Салин с Решетниковым переглянулись.

– Наружку не снимать. Иди заводи машину. Перебираемся в офис, – распорядился Решетников.

Салин утвердительно кивнул.

Едва Владислав отошел от их столика, Решетников азартно потер руки.

– Началось. Видал, сразу на след встал. А ты куксился!

– Как бы нашего Ланселота раньше срока из седла не выбили, – с сомнением покачал головой Салин.

– А мы на что? – Решетников бодро усмехнулся.

– Ну-ну. – Салин умел читать намеки.

Владислав и его люди – лишь внешнее кольцо наблюдения. Многого на расстоянии не уловить. Нужен человек, вошедший в близкий контакт. И в самое ближайшее время рядом со Злобиным такой окажется. Все произойдет случайно, логично и объяснимо и никаких подозрений не вызовет. В умении плести паутину интриги Решетникову не было равных.

Глава третья. Сердце матери

Ланселот

Бывает, что крошки со стола взять нельзя, век не расплатишься. А случается, что не принять приглашение, означает смертельно обидеть, да и неловко отказываться, если от самого сердца. Пусть даже не будет разносолов, а от сердечного тепла, что шатром накрывает бедный стол, становится такое застолье дороже всех пиров.

Злобин не смог найти в себе силы отказаться от предложения матери Шаповалова перекусить на скорую руку. Вслед за чашкой чая на столике появилась тарелка с бутербродами и керамическая плошка с пирожками.

Мать Шаповалова, Ирина Алексеевна, села в кресло напротив.

– Может, зачерствели, вы уж извините. Вчера пекла. Когда работаешь, забываешься как-то. Сердце не так болит.

– Нет, что вы, очень вкусные. – Злобин с показным аппетитом откусил полпирожка.

– Давно домашнего не ели, – покачала головой женщина. – Вот и рубашку сами гладили.

– Как догадались? – удивился Злобин. Рубашку гладил действительно сам, гостиничным утюгом, но в качестве был уверен.

– Женщина иначе гладит. А вы не разведенный, нет?

– Нет, слава богу. Семья пока в Калининграде осталась. К Новому году, надеюсь, переберутся в Москву.

Ирина Алексеевна относилась к тому типу женщин, у которых сердце болит за всех и вся. Было в ней что-то исконное, деревенское, столицей не подпорченное. Простой ситцевый халатик, прическа, какую носили в детстве Злобина школьные учительницы – прямой пробор и клубок косы на затылке, – а глаза… Злобин не смог смотреть в них больше секунды. Столько там плескалось горя и невыплаканных слез.

Едва войдя в квартиру, он сразу же определил, что живут здесь трудно, но честно. Пахло домом. И еще бедой. Валерианкой или какими-то сердечными каплями. Мебель старая, еще сэвовских времен, чешский гарнитур расставили по всем трем комнатам. Цветной телевизор с полированными боками, последний шедевр советской радиоэлектроники. Вышедшие из моды шторы, обои давно следовало сменить, но тем не менее, надо отдать должное хозяйке, смотрелось все уютно и аккуратно.

Злобин скользнул взглядом по полочкам серванта. Между посудой стояли семейные фотографии. Обычная семья. Из такой идут в армию. Но редко – в тюрьму.

Обычный набор книг в шкафу, какой появляется в любой семье ко второму десятку жизни: полные собрания сочинений классиков шестидесятых годов издания, серенькие томики «ЖЗЛ», купленные в педагогическом порыве, детские книжки в ветхих переплетах и школьные учебники литературы. Само собой – детективы. От Сименона до Марининой. Особняком стояли новенькие томики юридической литературы.

– Валентин – первый юрист в семье? – спросил Злобин.

Ирина Алексеевна сморгнула, промокнула пальцем уголок глаза.

– Да, – кивнула она. – Я, конечно, хотела, чтобы он шел в медицинский. Но Валя настоял на своем.

– Почему «конечно»? Вы врач?

– Нет, не сложилось. Фельдшер-акушер. Теперь, правда, на пенсии.

– А у меня жена – кардиолог, – подхватил тему Злобин. – Друзья подкалывали: женился на медичке. А мы уже сколько лет вместе, и тьфу-тьфу-тьфу. Может, для прокурорского это идеальная пара. Врач и следователь. По себе скажу, доброта докторская помогает. Озвереть не дает… У Владислава девушка есть?

– Была – Леночка. Не сложилось у них, – тяжело вздохнула Ирина Алексеевна. – Жалко. Хорошая девочка.

– И других не было?

– Откуда им взяться с такой работой! – с неприкрытой болью ответила Ирина Алексеевна.

Злобин отхлебнул чай. Следующий вопрос напрашивался сам собой, но он тянул время, давая матери собраться перед новой порцией боли.

– Ирина Алексеевна, Валентин сильно пил? – тихо спросил он.

Она лишь кивнула и закрыла глаза ладонью.

– М-да, у нас это вроде профессионального заболевания, – попытался неловко смягчить горечь Злобин.

– И Валя так говорил! Слово в слово. А сам уже без бутылки пива не засыпал, – запричитала Ирина Алексеевна. – Придет за полночь, а от него уже водкой разит. Выключит на кухне свет и сосет свою «Балтику девятую». Потом ногами прошаркает в свою комнату и рухнет как мертвый.

Злобин встал. Положил руку на вздрагивающее плечо Ирины Алексеевны.

– Ну-ну, не плачьте. Все через это прошли. Я тоже пил до чертиков. А потом в момент бросил.

– Правда? – глухо спросила она, вытирая глаза.

– Пять лет не пью, честное слово.

Злобин в эту минуту был противен сам себе; ничего не мог поделать с прокурорской натурой: одна часть ее утешала, искренне сострадая горю матери, а другая находила и цепляла в памяти мелкие детали, из которых потом сложится полная картина.

Дверь в комнату Валентина была открыта, и Злобин тщательно обшарил ее взглядом. Ничего выпадающего из общего стиля квартиры. Ни дорогой радиоаппаратуры, ни компьютера, ни календарей с голыми девочками. Или Валентин жил, как научили отец с матерью, или у него была своя норка, обставленная и оборудованная на нетрудовые доходы.

– А у вас дети есть, Андрей Ильич? – спросила Ирина Алексеевна.

– Дочка, – машинально ответил Злобин.

– С дочкой проще. Маме помощница… Выдать замуж за порядочного и работящего, все на сердце легче. Хотя порядочным и работящим сейчас хуже всех приходится.

Злобин поморщился. Не хотелось переходить к формальной процедуре, но ничего не поделаешь.

– Ирина Алексеевна, извините меня… Но Валентин, скажем так, пропал… Мы начинаем розыскные мероприятия. Полагается осмотреть жилище пропавшего. Ну, на предмет установления… Может, он паспорт с собой взял зимнюю одежду. Значит, уехал. Вы понимаете?

– Я понимаю. Конечно, конечно. – Она в последний раз всхлипнула, достала из кармана платочек и быстро промокнула глаза.

– С вашего разрешения, – скороговоркой пробормотал Злобин и шагнул к дверям комнаты Валентина.

– Андрей Ильич, вы в сны верите? – остановил его на пороге тихий голос Ирины Алексеевны. «Черт, истерика началась… Не дай Боже», – с тоской подумал Злобин. Но тут предчувствие больно укололо под лопатку. Он повернулся.

– Да, Ирина Алексеевна, верю. Особенно если это сны матери.

Ирина Алексеевна терзала в пальцах платочек,

– Мне сон приснился. Валик… Живой, улыбается. Говорит: «Мама, никому не верь. Никаких денег я не брал». – Она подняла на Злобина измученный взгляд. – Поверьте, он не брал этих денег. Мой Валик просто не мог!

Злобин вернулся на свое место. Сел, протянул через стол руку и накрыл ладонью ее пальцы, все еще комкающие мокрый платочек.

– Ирина Алексеевна, какие деньги?

Женщина высвободила руку, сунула в карман, чуть помедлив, достала и выложила на стол пластиковую карточку. «Виза» с фамилией и инициалами владельца. Латиницей, выпуклыми буквами значилось «Валентин С. Шаповалов».

– Так! Уже кое-что.

Злобин потянул карточку к себе. За отпечатки на пластике уже не беспокоился, все затерто матерью.

– Где нашли? – быстро спросил он.

– В столе у Вали. Верхний ящик. Под коробочкой с карандашами.

– Потом покажете. Когда нашли?

– Сегодня ночью. Как сон увидела.

Злобин нагнулся. У ножки стола лежала папка, в ней он по привычке носил комплект бланков. Достал нужный.

– Ирина Алексеевна, сейчас я оформлю протокол изъятия. Чтобы у нас все по правилам было. – Злобин щелкнул ручкой, приготовившись писать. – Но перед этим скажите, кто еще входил в комнату сына, кроме домашних?

– Ребята с его работы. Вчера приезжали. Задавали те же вопросы, что и вы.

– Кто именно?

– Леша Пак, его Валя Корейцем называл. Второго не знаю. Молодой парень, из новеньких.

– Пак служит в прокуратуре?

– Нет, в нашем ОВД, заместитель по розыску.

– Ясно.

Злобин достал еще один бланк – протокол допроса свидетеля.

Ирина Алексеевна тяжело откинулась на спинку стула и прижала ладонь к сердцу.

– Что же теперь будет, Андрей Ильич?

– Ничего. Искать будем вашего сына. Сходите, пожалуйста, за соседями, за теми, кто не болтлив. Карточку следует изъять в присутствии понятых.

– Господи, позор-то какой! – выдохнула Ирина Алексеевна.

Злобин не удержался и посмотрел в ее страдальческие глаза.

– Ирина Алексеевна, не изводите себя. – Он ткнул ручкой в карточку. – Это еще ничего не значит. В то, что ваш сын честный человек, я верю и буду верить до последней минуты. «Бедная. Только бы выдержала. Скоро начнем таскать по моргам, предъявлять на опознание все бесхозные трупы, подходящие под описание. Тут даже стальное сердце в клочья разлетится, а материнское и подавно».

Злобин с трудом заставил себя вывести первую строчку в протоколе.

Глава четвертая. Засадный полк

Ланселот

Злобин стоял на остановке и курил, нещадно теребя фильтр зубами. Иных проявлений эмоций он себе не позволил.

Вокруг в осенних лучах плескалась жизнь. Ветер гонял по асфальту золотые листья пополам с серебристыми упаковками и рекламными листочками. Гости с Украины расставили вдоль тротуара коробки с экзотическими фруктами, лузгали семечки и вяло перебранивались. Сын солнечного Азербайджана махал картонкой над мангалом, разгоняя шашлычный чад. Из ларьков неслась интернациональная музыка – на все лады и на всех языках. Под нее перебирала ломкими тонкими ножками группа школьниц. Все как одна сосали пиво из бутылок, между глотками успевая сделать по паре затяжек. Разговаривали развязно и визгливо, как стайка сорок на ветке. Само собой, мат шел вместо знаков препинания.

В двух шагах от Злобина готовились к трудовой вахте наперсточники. Коробку с тремя стаканчиками установили посреди тротуара так, что не обойти. Катала уже разминался, но игру не начинали. Очевидно, ждали группу обеспечения. Пару человек из нее Злобин уже вычислил. В публике, снующей на пятачке у остановок автобусов, особняком держались три девицы с наглыми глазами и пяток угрюмых молодцов все как один в однотипных кожаных куртках и кепочках. «Так, девки у нас шли сто пятьдесят девятой, а мальчики, по малолетке сходив за хулиганку, норовят с почетом сесть по бандитским статьям. – Злобин имел привычку определять, по какой статье шел человек и, возможно, по какой суждено сесть. Как правило, угадывал. – Ну их к лешему! Один хрен, по двести десятой[10]10
  Статья 210 УК РФ – Организация преступного сообщества; статья 159 УК РФ – мошенничество.


[Закрыть] их не загребешь. Вон уже и ангелы-хранители прилетели».

Из-за ларьков появился наряд милиции. Два сержанта продефилировали мимо коробки наперсточника, едва не задев ее бутсами, но на каталу никакого внимания не обратили. Будто и не было его вовсе.

Злобин сплюнул окурок под ноги. В глазах опять потемнело от злости. Всю дорогу от дома Шаповалова она, буро-красная, то и дело поднималась изнутри и застила глаза. «Едреный в корень… Тридцать две районные прокуратуры, московская городская, военная. Минимум пять сотен следаков. А больше всех досталось одному Шаповалову. Сами дерьмо развели, а потом пацана, как кутенка, в нем утопили. – Злобин остановил себя. – Ладно, не расходись. Знаешь же, любого могли утопить. И наверняка топят сейчас. И тебя самого топили не раз. Спасибо добрым людям, вытянули, не побоялись измазаться. Только поэтому ты стоишь здесь живой и чистенький. А что всей страной бултыхаемся в дерьме, не новость. И борешься не за чистоту, а чтобы не утонуть».

На память пришла цитата из полного собрания сочинений Ленина, накрепко вбитая в голову на тягомотных курсах марксизма-ленинизма: «Нельзя жить в обществе и быть от него свободным». Вместе со всеми в кулак хихикал над глубиной и неохватностью мысли вождя. Оказалось, прав был лысый черт. Зрил в корень и на век вперед!

Он с тоской посмотрел на многоэтажку, в которой еще жила надеждой мать Вальки Шаповалова.

У Злобина ни иллюзий, ни надежд не было. Если парень действительно попал в жернова, что крутят подобные Салину с Решетниковым или те, кто легко подбрасывает кредитки «Виза», дай Бог к снегу найти труп. Да и то надежда слабая. Вращающие жернова и не таких бесследно перемалывали. Ибо знают прокурорскую истину: нет тела – нет и дела.

У обочины притормозил блеклого цвета «жигуленок». Сразу же распахнулась дверца.

– Слышь, служивый, тебе куда? – раздался бодрый голос.

Злобин нагнулся, чтобы лучше разглядеть бодрячка. Оказалось, за рулем сидел дядька – вылитый кот Бегемот, только осунувшийся немного. Улыбался заразительно, скаля зубы в стальных коронках.

– Почему «служивый»? – по привычке уточнил Злобин.

– Так, прикид такой: кепочка, курточка, папочка. Сразу видно – на службу человек спешит. Садись, подброшу.

Злобин посмотрел на толпу, собравшуюся на остановках, потом – вдоль по улице. Автобусов не предвиделось.

– Мне, в принципе, к метро.

– К какому, командир?

– Надо бы к «Проспекту Мира». Но подбрось к ближайшему.

Дядька поскреб подбородок.

– Садись, подвезу к «Проспекту», – решил он.

Злобин уселся на сиденье, с трудом захлопнул разболтанную дверцу.

– А к чему такая милость? – поинтересовался он.

– Да у спорткомплекса я всегда клиента найду. Там книжный рынок. Ну, интеллигенты наши, сам знаешь, умные, но дохлые. Книжек накупит, а дотащить сил уже нет. Или оптовик какой подвернется.

Злобин привычно осмотрел руки водителя. Наколок не было. Да и не смотрелся он на сидельца. Скорее отставник. Из-под летной куртки выбивалась уставная рубашка защитного цвета.

– Сам-то служил? – спросил он.

– Ага, служил, – с готовностью отозвался дядька. – Страна у нас такая: в начальники не выбился – либо служи, либо воруй. Вот я и служил, как тузик. Куда палку бросят, туда и бегу. Не скули и не тявкай без приказа.

– Из военных?

– Из прапоров, если точно. – В полумраке салона вспыхнула металлическая улыбка. – Служил, пока ноги и руки носили. А как стало нечего нести, меня и поперли. А вы, как погляжу, из милицейских?

– Не угадал, – ответил Злобин.

– А вопросики по-милицейски задаете. – Дядька бросил взгляд в зеркальце заднего вида. – Я тут одного мента вез. Цельный полковник, ага. Пьяный, правда, в хлам. С Маяковки до самого Ясенева вез. Я его, гада, чуть ли не в подъезд ввез. А он мне – пять долларов и визитку сверху. – Дядька обиженно причмокнул губами. – Спорить я не стал, но осадок остался. Утром, думаю, позвоню. Ага! Поднимает трубку и как рявкнет: «Тимохин, слушаю!» Блин, наш комполка танкового тише орал. Ну я вежливо говорю: «Здрасьте. Водитель, что милость вашу в жопу пьяную вез, беспокоит». А он: «Что надо?» Я возьми от балды и скажи: «Техосмотр». А он рыкнул: «ГАИ Центрального округа. Скажи, от меня». И трубку бросил. Не веришь? Вон талон. – Дядька указал на цветную картонку в углу лобового стекла.

Как травят байки на Балтфлоте, Злобин знал, но с фирменным трепом московских водителей столкнулся впервые. От беззастенчивого этого вранья комок под сердцем разжался, и Злобин беззаботно рассмеялся.

– Не верите? Сейчас визитку покажу. Сами можете позвонить, вдруг чего-нибудь обломится.

Дядька круто вывернул руль, по встречной полосе обошел едва тащившийся грузовичок, по крутой дуге, заложив левый поворот, влетел на перекресток и вклинился в поток, вползавший под светофор на противоположной стороне дороги.

– Вот так мы их. Мертвая петля, как у Чкалова. Тютелька в тютельку, – с гордостью прокомментировал он. – А как не нарушать? Москва, брат… Хочешь ехать – будешь нарушать. Все как в жизни. Кругом одни законы и заборы, а жить надо… И дураки, мать их! – Он вспугнул гудком бабку, прыгнувшую под колеса. – Дома надо сидеть, старая! – послал он ей вслед сквозь приоткрытое окошко.

Нагло растолкав соседей, он выкатил «жигуленок» на трамвайные пути, рванул с места, за минуту догнав громыхавший по рельсам трамвай. Обогнал его, едва не чиркнув по фарам, за что заработал отчаянную трель звонка и яростную жестикуляцию женщины в кабине.

– Дома на мужа махай, дура! – глядя в зеркальце, ответил дядька.

Вильнул к обочине и резко притормозил. Взялся за ключ зажигания.

– Случай у меня был. Дружок девицу подвозил, ага. Выскочил за сигаретами, а ключи забыл. А эта лахудра дрыгалки свои перебросила, за руль села – и ага. Дружок до сих пор хрен в газете курит.

Он выключил мотор.

– Так я же не девица вроде бы, – возразил Злобин.

– Ну, причиндалы мужские в этом деле не главное. – Дядька не гасил улыбку, но кошачьи глазки настороженно обшарили пассажира. – Руки есть, рулить сможешь, ноги есть – на педаль нажмешь. Поскучай минутку, я и ларек и назад.

Злобину ничего не оставалось как согласиться. От нехорошего предчувствия в зашарпанном салоне, пахнущем сырой картошкой и бензиновой ветошью, стало холодно и неуютно. Дверцу дядька не закрыл, и на том спасибо.

Вернулся он через минуту, как обещал, с пачкой «Явы» в руке. Плюхнулся на сиденье так, что «жигуленок» заходил ходуном. Стал отколупывать пленку на пачке, при этом тихо хихикал, постреливая в Злобина глазками.

Злобина это немного заводило, но виду он не подал. Мало ли сумасшедших за рулем в Москве.

Дядька сунул в рот сигарету и вдруг стал серьезным.

– А за вами хвост, Андрей Ильич. От самого дома Шаповалова пасут, ага.

Упреждая вопрос Злобина, он из нагрудного кармана куртки выудил удостоверение, раскрыл у себя на коленях. «Генеральная прокуратура. Управление по надзору за соблюдением закона в органах дознания и следствия прокуратуры. Оперативный уполномоченный Барышников Михаил Семенович», – прочел Злобин каллиграфические буковки. Под таким велеречивым названием шифровалась служба собственной безопасности Генпрокуратуры. У Злобина в кармане лежало такое же удостоверение.

Старые львы

Срочно

т. Салину В.И.

После посещения адреса «Искателя» зафиксирован контакт объекта «Ланселот» с Барышниковым М.С. – старшим оперативной группы, приданной «Ланселоту». Барышникову присвоен псевдоним «Мишка».

На машине «ВАЗ-2101» (гос. номер МО 347 Л, регион 77) «Ланселоту» удалось оторваться от наблюдения. Принял решения не преследовать.

Владислав

* * *

Двор был угрюмый и запущенный, как квартира обнищавшего да к тому же и крепко пьющего москвича. Пыльные окна смотрели на мир заспанно и осоловело. С обветшалых, больных тополей ветер сбивал листву. Истошно скрипели покореженные качели, на которых качались, забравшись с ногами на сиденья, две малолетки.

Злобин с Барышниковым курили, выпуская дым через низко опушенные стекла.

– Так ты где служил, Михаил Семенович?

– В Московском управлении КГБ, на второй линии[11]11
  Профессиональный жаргон, имеется в виду Вторая служба УКГБ – контрразведка.


[Закрыть], – со вздохом ответил Барышников. – Остальное правда. Как тузик, ей-богу… Ушел в девяносто шестом. Год проваландался в охране.

Но старого пса новым штукам не научишь, надоело, хоть вой. А тут подкатили с предложением из УСБ. А что? Москву я знаю, как ее только бомжи и беглые знают, нужных телефонов – полная записная книжка, на голову не жалуюсь, нюх не потерял. Почему бы не попробовать?

– И как оно?

– По-всякому бывает. Но порядку больше. Как у нас в лучшие времена было. – Он с трудом сглотнул и неожиданно спросил; – Слушай, Андрей Ильич, а ты пьющий?

Злобин уже прикинул, откуда у Барышникова может быть сухость во рту, собачий взгляд и красные ниточки на бугорках носа. Постарался ответить так, чтоб ненароком не задеть самолюбие.

– Скажем так: я непьющий алкоголик. Барышников покачал головой, причмокнув губами.

– Во как сказанул, молодец. – Вздохнул. – А я, Андрей Ильич, временно завязавший. Если разницу знаешь, прошу учесть и на нервы особо не давить.

– Заметано, – согласился Злобин.

Знакомый нарколог со свойственным врачам могильным юмором называл таких альпинистами. Ползет человек вверх, карабкается, чуть ли не на ногтях висит, а все равно силы тяжести одолеть не может. Чуть надавит на него жизнь – он в штопор и мордой в асфальт.

– Теперь о деле. – Барышников сел вполоборота к Злобину. – За маскарад извини, оперативная надобность. Как мне задачу поставили, хотел тебя у Генеральной перехватить, но не сложилось.