Текст книги "Цена посвящения: Серый Ангел"

Автор книги: Олег Маркеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Глава вторая. Бизнес-ланч с провинциалом

Приказ срочно отбыть в Москву в распоряжение управления кадров Генеральной прокуратуры застал Злобина врасплох. Сам считал, что висит на грани увольнения, столько грехов накопилось. Да и характер был еще тот, крутой, в казацкую родню по отцу, всем икалось: и подследственным, и непосредственным руководителям.

Новость быстро распространилась по Калининграду и одноименной области, повергнув всех, имевших отношение к уголовному кодексу, в шок. Опера приуныли, криминальный элемент тихо радовался, начальство хранило гордое молчание, делая вид, что ему все равно, кто через их голову летит в столичные выси.

Провожали Злобина с помпой. После неизбежной отвальной в родной прокуратуре, особенно бессмысленной и тягостной для бросившего пить Злобина, кортеж из служебных машин доставил его прямо к вокзалу. Он решил ехать поездом, чтобы хоть немного прийти в себя от горячки сдачи дел и суетливой беготни последних дней.

Перед вагоном выстроился почетный караул СОБРа. Таким образом его командир Петя Твердохлебов, для своих – Батон, решил почтить старого друга. Вышло чересчур показушно, Злобину стало даже неловко, но разве возразишь, если от всего сердца. Хорошо, что не додумался привести бойцов в полной боевой выкладке.

Петя реабилитировался, по-простому, по-мужицки стиснув Злобина в объятиях. Прошептал в ухо: – За семью не беспокойся. Ребята присмотрят. А если в Москве попробуют тебя через них прижать, только свистни. Спрячу в надежном месте. А тех, кто их прессовать попробует, найду и лично в Балтике утоплю.

Слов Петя Твердохлебов на ветер не бросал, это было известно всем. Тем приятней было их услышать Злобину.

На семейном совете решили, что жене с дочкой следует пока остаться в Калининграде. Дочери лучше окончить школу здесь, а жена, завотделением в больнице, тоже так просто сорваться с места не могла. Вслух не говорилось, но подразумевалось, что с таким характером, как у Злобина, гарантий прижиться в Москве нет никаких. Да и сам он приказал себе никаких видов на столицу не иметь, считать поездку командировкой и ничем более.

– Не забывай нас, Андрей, – отстранившись, попросил Твердохлебов.

– Тебя, Батон, разве забудешь! – рассмеялся Злобин.

– Это намек на мои успехи в войне с бандитизмом? – Петя сыграл возмущение. – Вот уж от кого не ожидал!

Твердохлебов не оговорился, он именно воевал, умело, бескомпромиссно и беспощадно, как и полагается на войне. Не всем в высоких кабинетах это было по нраву. Злобин был уверен: на месте Батона он действовал бы так же. Их подведомственный контингент по сути – звери, что уважают только силу, стоит дать слабинку – вцепятся в горло. Таких только страхом неминуемого и беспощадного наказания можно держать в узде.

В августе Злобин помог Твердохлебову вылезти из очередной неприятности. При задержании СОБР сгоряча покромсал очередями дагестанца Мухашева и всю его организованно-преступную группу. Мухашев и его группа в количестве пяти человек организованно направилась на суд Аллаха, а Пете предстояло предстать перед земным судом за необоснованное применение оружия. Злобин сделал все возможно и невозможное, чтобы вывести Батона из-под удара. Кто же знал, к чему этот благородный жест приведет!

Кроме пяти дагестанцев, в этом наспех закрытом деле еще числились трупы. Некто Гусев, прибывший с секретной миссией по линии ГРУ, суд-медэксперт по прозвищу Черномор, милый старикан с добрым и больным сердцем, и опер особого отдела военного округа. Но по последнему дело рывком забрала себе военная прокуратура и через пару дней так же резко приштамповала резолюцию – самоубийство.

Злобин был уверен, стоит покопать в дюнах и лесочках, непременно обнаружились бы новые трупы. Но копать ему не дали. Приказали паковать чемоданы.[6]6
  Об этих событиях см. в романе Олега Маркеева «Оружие возмездия».


[Закрыть]

– Ладно, не поминай лихом, Петя. Злобин пожал крепкую, с набитыми костяшками кисть Твердохлебова.

– Эх-ма, жаль. – Петя поскреб жесткий ежик волос на голове. – Но с другой стороны, может, это и к лучшему. Вдруг там, в столице, что-то действительно с головы на ноги встало, если таких, как ты, к себе призывают.

– Раскатал губу! – через силу улыбнулся Злобин. – Да и никогда один в поле воином не был.

– Э, не скажи. Один, если он мужик настоящий, многих стоит.

Твердохлебов махнул рукой и отступил назад, к шеренге своих бойцов. И то ли из-за серого камуфляжа, то ли потому, что все были как на подбор крепкие, хваткие, надежные, слился с ними, стал неотличим. Командир и его отряд. Первый среди равных.

Они смотрели на Злобина, и в глазах читался немой вопрос: «Мы знаем, каким ты уезжаешь, а каким вернешься, кем станешь или во что превратишься там, где все шустрят, подличают и предают?» Этого не знал никто. Но им, каждый День грудью идущим на стволы и финки, очевидно, очень важен был ответ. Злобин, пятясь, чтобы не отворачиваться от устремленных на него испытующих взглядов этих людей в серо-пятнистой форме, шагнул в вагон.

Поезд будто только этого и ждал, дрогнул и плавно поплыл вдоль перрона.

В пустом купе Злобина ждал еще один сюрприз. Прощальный жест от местного криминального сообщества был более изыскан, чем твердохлебовский. Но с червоточинкой, с подковыркой.

На диване лежал огромный букет матово-белых хризантем. Свежие цветы, с лепестками в водяных искорках, наполнили купе тонким печальным ароматом, забив вагонные запахи.

В букете торчала визитка. Злобин достал ее.

Фирменный золотой вензель адвокатской конторы «Эрнест и партнеры». Ниже красивым шрифтом – «Эрнест Янович Крамер, адвокат».

В партнерах у конторы Крамера ходили все значительные персоны из местного криминального и делового сообщества. Расследуя последнее дело, Злобин так наступил на хвост Эрнесту Яновичу, что не сомневался, Крамер с удовольствием возложил бы этот букет на его могилу. И еще речь бы задвинул в лучших традициях своего кумира столичного адвоката.

Злобин, хмыкнув, перевернул визитку. На обороте округлым вычурным почерком дорогой ручкой было выведено: Все что могу. К сожалению.

И витиеватая подпись, в которой легко прочиталась фамилия адвоката.

Как всегда с Эрнестом Яновичем, с первого раза невозможно было догадаться, что он имеет в виду. На поверхности – не придраться. А копнешь глубже – хочется вытереть руки.

Если иметь в виду не букет, а повод к подарку, то получалось: Крамер намекает, что за Злобина ходатайствовали «партнеры» адвоката. Что ж, такое вполне могло быть. Вытолкнуть в столицу строптивого и неуемного – один из надежных способов избавиться от него. И на этот первый, по надежности, способ, если задуматься, намек имелся. Но трусливый, так лает из-за забора мелкая шавка, Крамер и его «партнеры» отдавали себе отчет: смерти Злобина, даже от несчастного случая, Батон никому не простит. Сорвется с цепи и всех шавок перегрызет без разбору.

Но и примазывался Крамер зря. Злобин знал, кому и за что он обязан новым поворотом в судьбе.

Он разорвал визитку на мелкие клочки, сунул их в щель на окне. Белые лепестки бумаги тут же подхватил и унес прочь ветер. Брезгливо вытер пальцы, словно на них мог остаться сальный налет от дорогой мелованной бумаги.

А цветов стало жаль. Злобин взял букет и, покачиваясь от стенки к стенке, пошел к проводнице.

– Это вам.

На усталом лице девушки в форменной тужурке сначала появилось озадаченное и недоверчивое выражение.

– Это вам. Лучшему работнику МПС от не самого плохого работника прокуратуры.

Злобин так заразительно улыбался, что девушка поверила. Она потупила глазки, на щеках вспыхнул румянец. Злобину даже стало немножко неловко за этот обман. «Наверное, давно никто цветов не дарил», – подумал он, невольно скользнув взглядом по заветренным пальцам проводницы, когда она принимала букет.

– Чаю хотите? – дрогнувшим голосом спросила проводница.

– Нет, спасибо. Спать, до самой Москвы – спать!

Злобин еще раз улыбнулся на прощанье и пошел к себе в купе. Захлопнул дверь, поставил на стопор и бессильно рухнул на диван.

* * *

Он проснулся от мягкого, но настойчивого толчка в плечо. Сразу же вынырнул из сна. Сжался, готовясь принять удар. Знал, что в купе должен быть один: дверь сам запирал на стопор.

Резко вскинул тело. Сел. Ошарашено осмотрелся. Никого. Только полосы от дальних фонарей ползут по стене купе.

Сердце тяжко ухало в груди. Злобин свесил ноги, сел, обхватив голову руками. «Нервы, нервы, старик, – успокаивал он себя. – Как говорят врачи, дисмобилизационный синдром. После такой свистопляски это нормально. Стоит расслабиться, как все прет наружу. Ты соберись, а то и до инфаркта недалеко».

Он взял со стола бутылку минералки, стал жадно глотать прямо из горлышка.

Потом захотелось глотнуть свежего воздуха, купе показалось тесной камерой-одиночкой. Отчаянно, до иголок в ногах захотелось выйти за дверь. В гулкий, прокуренный и холодный тамбур.

Злобин потянулся, отщелкнул стопор. Дверь-сама беззвучно поехала вбок. Он невольно отпрянул, бросил взгляд на столик, где среди фруктов лежал нож.

– Доброй ночи, – произнес знакомый голос.

Высокий седовласый мужчина шагнул через порог, сел напротив Злобина. Дверь тут же бесшумно затворилась. Очевидно, в коридоре остался еще один, страхующий.

Свет дальних фонарей врывался в темное купе и скользил по остроносому лицу мужчины. В неярком этом свете глаза мужчины казались неживыми и неподвижными, как у птицы.

Он всегда входил в жизнь Злобина вот так – без стука и приглашения. Но каким бы неожиданным ни был его приход, в его присутствии Злобина окатывала волна покоя и умиротворения. Вот и сейчас спазм, клешней сжавший сердце, ослабил свою хватку, и Злобин расслабленно откинулся к стене.

– Вы, надеюсь, еще не забыли, как меня зовут? – задал вопрос мужчина.

– Навигатор, – тихо ответил Злобин.

Поезд шел в глухом поле, вдали от огней. Купе погрузилось в темноту, лишь из-под двери пробивалась узкая полоска света.

Мужчина был одет во все черное, на фоне матово-серой стены был виден лишь контур фигуры и седой венчик волос над овалом бледного лица.

– Я счел необходимым предупредить вас. – Голос у Навигатора был сухим и бесстрастным. – Вам предстоит серьезное испытание. Какое – не знаю. Возможно, речь идет о самой жизни. Так бывает всегда и со всеми. Знайте, мы не станем вам помогать. Таковы правила. Шаг через порог человек должен сделать сам.

– Я могу знать, кто вы? – спросил Злобин. Показалось, что по губам Навигатора скользнула улыбка.

– Об этом еще рано говорить. Впрочем… Мы никого не зовем и никого не приглашаем. Наши двери всегда открыты для тех, кто найдет к ним дорогу. Мы не приказываем. Пришедший к нам действует по собственной воле, исходя из чувства баланса, интуитивно ощущаемой пропорции между необходимым Злом и желаемым Добром. Чувство Баланса живет в каждом, кто не растерял в себе человеческое и ищет божественного. Я ясно выражаюсь?

– Да, – кивнул Злобин.

– Вы относитесь к тем, кого мы называем «Серыми Ангелами». – Палец Навигатора выплыл из темноты и завис напротив груди Злобина. – В апокрифах написано, что группа ангелов отказалась участвовать в войне. Они не приняли ни сторону Бога, ни сторону Люцифера. Дым и копоть той изначальной Битвы лег на их одежды и лица как печать избранничества. Они – особенные. Серому Ангелу многое позволено, но и спросится с него по максимуму.

Палец коснулся груди Злобина. Показалось, холодная игла вошла в сердце.

– Слушайте свое сердце. В нем живет Баланс. – Навигатор убрал руку, но холодок в сердце Злобина остался. – Мой совет – единственное, что я могу вам дать. В остальном рассчитывайте только на себя.

Он повернул голову к окну. На фоне стены отчетливо был виден его остроносый орлиный профиль.

Злобин против воли тоже повернул голову. За окном плыла ночь. Из рваных туч выглянул месяц. Лунный свет залил купе.

Краем глаза Злобин заметил, что черный контур фигуры на стене исчез.

Следом тихо щелкнул замок двери. От этого звука Злобин, как по команде гипнотизера, упал лицом в подушку…

Ланселот

Москва, сентябрь 1998 года

Злобин вышел из здания Генеральной прокуратуры. Оставалось обойти круглую клумбу и через проходную выйти на Дмитровку. Но он остановился, глядя на приготовившиеся к смерти цветы. Растительность на клумбе была и без того чахлой, неухоженной, ни единого замысла в рисунке, ни продуманной цветовой гаммы. Безликая клумба, как казенный ковер присутственного места.

Остановился он не столько из желания полюбоваться на этот нелепый островок природы посреди асфальта, а из-за предчувствия, остро кольнувшего в грудь. В последнее время, как он с удивлением заметил, ни одно событие в его жизни не происходило, заранее не дав знать о себе. В поезде, болтаясь между сном и явью, он увидел коренастого черноволосого человека, вылитого пикового короля, стоявшего спиной к окну, за которым плескалось золотое море листвы.

Новый начальник смотрелся вылитым пиковым королем, а офис управления, в которое после долгих собеседований направили Злобина, располагался вблизи Филевского парка. Управление находилось достаточно от здания Генпрокуратуры на Дмитровке, в тихом, малолюдном месте. Но все основные магистрали города были под рукой, и при необходимости не возникало проблем оказаться в нужном месте в нужное время. Естественно, где же еще расположить столь специфическое подразделение, как Управление собственной безопасности Генпрокуратуры? Подобные конторы должны быть, как оружие, незаметны, но всегда под рукой.

А сегодня утром Злобина остановила дежурная по этажу ведомственной гостиницы. Попросила отдать ключ от номера. Злобин удивился: по молчаливой договоренности с администрацией командированные ключи не сдавали. Протягивая ключ с казенным брелоком, Злобин ощутил уверенность, что назад он его не получит. Подтверждения предчувствия пришлось ждать недолго. Едва переступил порог кабинета, как раздался звонок. Новый начальник приказал срочно гнать в Генеральную получать ключи от ведомственной квартиры.

Сейчас они лежали в кармане пиджака – связка безликих плоских болванок. Ключи от будущего. Их выдал Злобину мелкий чинуша из хозяйственного управления. Процедуру он затянул максимально, явно балдея от бюрократической активности.

Несмотря на приятный повод, общение с хозушником не доставило Злобину никакого удовольствия. Больно царапнуло то, что мышь вырядилась в партикулярный темно-синий прокурорский мундир. Все, далекие от реального дела, обожают его атрибутику. Так армейские интенданты увешивают себя с ног до головы оружием. Ни при каких условиях Злобин не мог признать в этой серой мыши своего коллегу. Мог дать голову на отсечение, что чинуша труп видел только в сериале «Менты». «Чем дальше фронт, тем толще рожа», – пришла на память присказка, привезенная с войны отцом.

Злобин поиграл в кармане ключами. Обновить их сегодня он решил не раньше вечера. Сначала дело. Странное, мелкое и несуразное для такого матерого волка, каким он себя считал. Получив задание, он удивился, что его спецслужба занимается подобной мелочевкой. Подумав, решил, что это вступительный экзамен, проверка на профессионализм, усидчивость и вшивость.

Там, за воротами проходной, его ждет крупная неожиданность, способная перевернуть жизнь. Злобин еще раз прислушался к себе. Предчувствие не отпускало. От невесть откуда взявшегося нервного напряжения комком собрались мышцы пресса. Злобин медленно выдохнул, снимая напряг, и широким шагом решительно двинулся к проходной.

На улице у решетки тихо безумствовал митинг. С десяток побитых жизнью мужичков и истерического вида теток, развернув плакаты, топтались на тротуаре, ежились от ветра и зверских взглядов двух сержантов.

– Вы посмотрите, что они творят!! – подступил к Злобину мужчина в сером пиджачке и спортивных штанах. Протянул огромный лист мятой фольги. – Куда смотрит прокуратура?!

Работник прокуратуры Злобин посмотрел на фольгу, к которой была пришпилена бумажка с надписью: «След от применения психотронного оружия». Стрелка указывала на тонкую дырочку в фольге, возможно, сделанную булавкой.

Злобин пробежал взглядом по плакатам демонстрантов – требования были аналогичными, вплоть до отдачи под суд «психофашистов». Перевел взгляд на сержанта.

Тот воспринял немой приказ и сразу же оживился.

– Так, психи, мое терпение лопнуло! Кому было сказано – до работников не докапываться?

Он двинулся грудью на малахольного с фольгой, оттеснив его от Злобина. Другой сержант ткнул кулаком в плакат, растянутый перед собой другим демонстрантом. Очевидно, удар пришелся в грудь, плакат схлопнулся, как крылья бабочки. Женская часть жертв экспериментов загомонила, но стала пятиться.

– Где, где нам искать защиты?! – шипел обладатель вешдоков применения пси-оружия.

Сержант, тащивший его за локоть, хохотнул и изрек:

– Иди к Думе, убогий. Там и митингуй. Это уже не наш участок.

Злобин развернулся спиной к обычной для Москвы сценке и пошел вверх по улице. «Идиоты. Стоят у органа государственной власти и требуют защиты от этой же власти», – неожиданно всплыло в памяти.

Злобин остановился. Слова принадлежали профессору Мещерякову. Ворвался в жизнь, как входит в сон бред, намутил, еще больше все запутав в и без того странном деле погибшего Гусева, которое расследовал Злобин. Со слов Мещерякова получалось, что убили Гусева именно пси-оружием. Проверить версию не удалось. Мозг погибшего – а в нем можно было найти следы применения оружия, кстати, напоминающие булавочные уколы, – похитили из морга. Убив при этом случайно подвернувшегося судмедэксперта Черномора.

Злобин помотал головой, отгоняя ненужные сейчас воспоминания.

– Андрей Ильич?

Перед ним стояли двое представительного вида мужчин. Про таких говорят, в возрасте и в теле.

На первый взгляд они были совершенно разными: один холеный интеллигент в дорогих очках, другой не прятал своих крестьянских корней, в прищуренных глазках искрился народный ум и бесхитростный юмор. Но при внимательном рассмотрении они казались очень близкими, долго и плотно общавшимися друг с другом. Так становятся неуловимо похожими совершенно разные мужчины, женившиеся на сестрах. И еще в них чувствовались достоинство и неспешность, идущие от привычки к власти.

– Позвольте представиться. Виктор Николаевич Салин. Сопредседатель фонда «Новая политика». – Мужчина в элегантном светлом плаще и столь же элегантных очках с дымчатыми стеклами отвесил полный достоинства полупоклон. Затем тот, чья фамилия оказалась псевдонимом самого Сталина[7]7
  Иосиф Джугашвили за годы партийной карьеры сменил несколько псевдонимов: Коба, Бесошвили, Чижиков, Васильев, Иванович, Иванов, Салин. В историю вошел под псевдонимом Сталин. Некоторые исследователи считают, что этот псевдоним взят из осетинского эпоса о Стальном человеке, сыне смертного мужчины и богини плодородия Наталки.


[Закрыть], сделал пол-оборота корпусом, приглашая напарника представиться самому.

– Решетников Павел Степанович. – Крестьянского вида мужчина растянул в улыбке губы.

Злобин по дуге обшарил взглядом улицу. Ничего подозрительного. Бояться было нечего, вокруг все обложено наружкой Генпрокуратуры. Да и такие сами грязной работы не делают, планируют и отдают приказы – да, но рук никогда не марают.

– Если вы ко мне, вон приемная. – Злобин указал за спину. – А на улице не знакомлюсь. Никогда.

– Нам просто хотелось поговорить. Без протокола, – мягким голосом заметил Салин.

– Тем более. У меня есть начальство. Прикажет – поговорю. Без протокола.

Решетников глухо хохотнул, отчего живот, обтянутый легкой курткой, колыхнулся.

– Что я тебе говорил, Виктор Николаевич? Проспорил, брат, проспорил.

Продолжая веселиться, он извлек из кармана мобильный. Одним нажимом кнопки, как заметил Злобин, набрал номер. Дождавшись соединения, с тем же хохотком в голосе обратился к абоненту:

– Валерий Иванович? Опять Решетников беспокоит. Хочу поздравить. Отличные кадры у тебя, даже завидно. Бдительные и принципиальные. Вот один тут стоит передо мной… Ага, глазами расстреливает. Ты скажи, что мы с Виктором Николаевичем не кусаемся… Ага, Злобин его фамилия.

Решетников протянул трубку опешившему от неожиданности Злобину.

– Андрей Ильич, поговори с этими людьми, – раздался из трубки баритон нового начальника Злобина. – Считай, это личная просьба.

Связь сразу же оборвалась. Значит, просьбу следовало понимать как приказ.

Злобин молча вернул мобильный владельцу.

Он в упор разглядывал этих людей, способных одним звонком организовать «личную просьбу» начальника Управления собственной безопасности Генпрокуратуры, человека, имеющего право прямого доклада в Администрацию президента страны.

И Салин с Решетниковым разглядывали его. Один прятал глаза за дымчатыми стеклами, другой с хитрым прищуром, но в узкой щелке глаз поблескивал льдинкой, словно мужик приценивался, куда сподручнее засадить рогатину в тушу медведю.

Решетников первым нарушил напряженное молчание. Одернул куцую куртку, поеживаясь.

– Солнышко вроде, а ветерок пробирает. Как бы ревматизм не нажить. – «Ревматизм» он произнес с мягким знаком, как Хрущев «социализьм». – Может, в теплое местечко переберемся, там и побеседуем, а?

Салин плавно развернулся, приглашая Злобина идти рядом. Решетникову пришлось идти по бордюру, время от времени оступаясь на асфальт дороги.

Краем глаза Злобин заметил, что стоявшая на противоположной стороне темно-синяя «вольво» тронулась с места и поползла следом.

– Ага, наша, – кивнул Решетников, поймав его взгляд. – Но пешочком-то интереснее. И геморрой не наживем. Вы в Москве недавно, дней десять, еще не все достопримечательности осмотрели. А посмотреть есть на что.

Злобин молчал, внутренне тихо сатанея. Новые знакомые давили плавно, но мощно, демонстрируя свою силу. Сначала звонок непосредственному начальнику, потом машина, которой охрана разрешила стоять прямо напротив входа в Генпрокуратуру, теперь еще и осведомленность показали. Потом подумал, что, возможно, именно таким он им и нужен, зажатый изнутри провинциал, не знающий, кому в первопрестольной в ноги кланяться, а кому морду бить. От этой мысли сразу же стало легче дышать.

Злобин свободно расправил плечи и послал Решетникову один из тех взглядов, от которых у подследственных после непродолжительного ступора начинался словесный водопад.

От Решетникова взгляд отскочил, как стальной шарик от кирпичной стены. Никакой реакции. Он продолжил балагурить:

– Вот, например, ничем не примечательное здание. – Он указал на дом на противоположной стороне. – Скорее всего доходный дом конца девятнадцатого века. Точно не знаю, врать не буду. Но зато мне доподлинно известно, что четвертый этаж выкуплен полностью, квартиры соединены между собой. Интерьерчик, дизайн, джакузи с березовыми вениками, все как полагается. Думаете, что апартамент принадлежит «новому русскому»? Не угадали. Там шикарный публичный дом, Андрей Ильич. Дежурит смена из двенадцати на все готовых барышень. По первому требованию привезут еще столько же. Сам, упаси господь, не пробовал, но друзья хвалили. Говорят, некоторые клиенты прибывают с собственными женами. Мода, наверное, такая.

Злобин не удержался и скользнул взглядом по ряду стеклопакетных окон на четвертом этаже. Они так выделялись на сером фасаде, что при желании труда не составляло вычислить полуподпольный бардачок.

Решетников, словно читая мысли, продолжил:

– У человека, далекого от московских реалий, может возникнуть закономерный вопрос: а как такое может быть на полпути между Генпрокуратурой и МУРом? Куда, так сказать, смотрит милиция? Хе-хе-хе. – От смеха его брюшко забавно дернулось. – Отвечу. Милиция зрит в корень такого пагубного явления, как проституция. То есть кроме денег, которые она приносит, ничего не видит. И если вы, Андрей Ильич, узнаете, что этот бардачок накрыли, а в «Московском комсомольце» прочтете, что «полиция нравов» обложила всех проституток данью, то знайте: делят бабки. Просто милиция общественной безопасности, оставшись без внебюджетного, хе-хе-хе, финансирования, начала драку с коллегами-конкурентами. «Общественники» имели с барышень штрафы за отсутствие регистрации в размере процента от дохода. Кто же от таких денег откажется?

Они уже шли мимо белого куба здания Совета Федерации. Под его колоннадой пестрели плакаты демонстрантов. «Верните деньги учителям Приморья», – прочел Злобин на одном из них. Как раз проходил торжественный съезд служебных автомобилей. Из них колобками выкатывались тугие в теле слуги народа и их шустрые слуги с портфельчиками под мышкой. Народные представители спешным шагом проходили сквозь строй представителей голодающего народа, зло косясь на самодельные плакатики.

– Ну, про этот бардак известно всем. Достопримечательность столицы, – тоном экскурсовода произнес Решетников. – Обратите внимание, как не зависимы от народа его слуги. Даже кажется, что сама судьба над ними не властна. А почему? – обратился он к Злобину. Ответа не дождался. – А потому, дорогой Андрей Ильич, что у каждого, кроме счета в швейцарском банке, где-то в березнячке родной области закопан котелок с золотыми червонцами. И не скопидомничество это, поверьте. Так надо! Политика – штука серьезная. Без надежных тылов получается одно горлопанство. Как на Первом съезде Советов при Горбачеве. Кто же с голой задницей берется решать проблемы страны? Только Станкевич с Поповым. Ну и где они, эти глашатаи перемен? А эти, с казанком червонцев, пришли во власть надолго.

– Навсегда? – ввернул Злобин.

– Это как карты лягут, – усмехнулся Решетников.

– И долго нам так гулять? – спросил Злобин.

– Уже пришли, Андрей Ильич, – подал голос Салин. Указал рукой на вывеску ресторанчика, расположившегося через переулочек от Совета Федерации. – Нам туда.

– Тихо, тепло и спокойно, – добавил Решетников, готовясь перейти через дорогу.

Злобин заметил, что «вольво» уже притормозила у входа в ресторан, из нее быстро выскочил мужчина средних лет и скрылся в дверях.

– Да, организация у вас! – не удержался Злобин.

– Именно. Организация, – с расстановкой произнес Салин.

* * *

Час был ранний даже для завтрака. Зал оказался пустым, если не считать официантов. Решетников небрежным жестом отогнал метрдотеля, столик выбрал сам. Злобина усадили боком к окну, стилизованному под японскую ширму. Напротив сел Салин, Решетников пристроился рядом. В глубине зала расположился мужчина из «вольво». С его позиции отлично просматривался их столик и подходы к нему.

Осмотревшись, Злобин пришел к выводу, что крупно влип. Ресторан, на первый взгляд неброский, оказался местом элитарным. Хозяева превратно истолковали истину, гласящую, что не место красит человека: стены украшали фотопортреты известных личностей, поковырявших палочками местную стряпню. Злобин узнал лишь некоторых, особо примелькавшихся. Под жизнерадостными взглядами бывшего министра иностранных дел Козырева, шефа МЧС Шойгу, демократического критика режима Явлинского, вечно молодого Немцова и олигарха Гусинского стало как-то неуютно.

– Тэк-с, полюбопытствуем, чем тут ублажают. – Со сладострастной улыбочкой чревоугодника Решетников развернул папку с меню. – Между прочим, ресторашка тоже достопримечательность. И не в том смысле, что к Совету близко. Что само по себе показательно… Тамошняя челядь любит закусить рыбкой фугу. За чужой счет. Заскакивают они сюда иногда, бывает. Но регулярно гуляет один районный военком. Интересно, на какие шиши? Ответите на этот вопрос, Андрей Ильич, и сразу поймете, почему у нас в армии эпилептики с язвой и плоскостопием служат. Что скажете?

– А что тут говорить? – пожал плечами Злобин. – Придет время – спрошу. Когда за другим столом и в другом месте с ним окажемся. Если карты правильно лягут, как вы выражаетесь, Павел Степанович.

– Очень хотелось бы дожить, – обронил Решетников. – Так-так, кое-что нашел…

Он углубился в изучение меню.

Злобин любопытства ради развернул лежащую перед ним папку. Обомлел. «Мраморное мясо с лапшой, побегами бамбука и грибами – 140, суши – 10, сашими – 25, стакан сока – 25». Злобин был не так наивен, чтобы считать, что цены проставлены в рублях.

Складывалась ситуация из любимого фильма «Место встречи изменить нельзя» – Шарапов в ресторане: «А вы мне лучше, Машенька, еще кофейку налейте». Но даже с кофе не светило – 15 у.е.

В кармане у Злобина было не густо, а оперативных фондов пока не полагалось. Будет дело – будут и деньги, заявил начальник. Собственных дел в разработке у Злобина до сих пор не было, а на порученное утром задание, как показалось, грех даже просить.

Он захлопнул папку.

– Заказывайте, не стесняйтесь. – Решетников посмотрел на него через край своей папки. – Мы же вас пригласили. А по этикету платит пригласивший. Я прав, Виктор Николаевич?

Салин сквозь очки изучал Злобина. Молча кивнул.

Злобин решил, что пора показать зубы.

– Я никогда не принимаю приглашения, если не могу оплатить свою долю, – твердо заявил он. – Правило у меня такое. Никогда не знаешь, как разговор пойдет и чем кончится. К тому же меня просили с вами поговорить, а не отобедать.

– Ну-ну, так неинтересно, – обиженно протянул Решетников.

– Достаточно, Павел Степанович, – тихо обронил Салин.

Он машинально покрутил на столе пару палочек для еды. Оставил их лежать под углом к себе.

Папка сразу же легла на стол.

Салин нырнул пальцами в нагрудный карман, достал плоскую коробочку из светлого металла. Раскрыл, крышка тускло отсветила золотом, достал визитку, протянул Злобину.

– Представляюсь еще раз.

Злобин пробежал взглядом строчки. Все соответствовало устному представлению.

«Фонд „Новая политика“. Салин Виктор Николаевич, сопредседатель, доктор общественных наук».

Адрес на Софийской набережной, столбик телефонов, факс и даже новомодный e-mail.

«С одной стороны, можно поверить. С другой – картонка, которую на каждом углу за сто рублей пачку изготовят – не официальный бланк с печатью и не справка из ЗИП, ГУВД».

– Я слушаю вас, Виктор Николаевич.

Злобин вопреки всем правилам этикета визитку не убрал в бумажник, а положил на стол перед собой.

Салин снял очки, тщательно протер уголком галстука, словно пытался оттереть дымчатое напыление, потом снова водрузил на нос.

– Мы с Павлом Степановичем, как вы уже, наверное, догадались, партнеры давние, – начал он. – До перестройки, которую я называю катастрофой, мы служили в Комитете партийного контроля.

– И контрразведки, – добавил Злобин. Надоело играть в дурачка. Салин пожевал губами.

– Прекрасно, что вы так осведомлены. Это существенно облегчает положение. Можно говорить в открытую. Мы же с вами в некотором роде коллеги. Я имею в виду вашу нынешнюю работу. Контроль и контрразведка, собственная безопасность… Меняются лишь названия, вы не находите?

– Допустим.

– По тону понял, вы желаете перейти непосредственно к делу. – Салин придвинулся, положил правую ладонь на стол, стал мерно похлопывать ею, отмеряя ритм фраз. – Итак, вам поручено расследовать исчезновение следователя районной прокуратуры. Дело, как вам, возможно, представляется, не стоящее внимания Управления собственной безопасности.