Текст книги "Цена посвящения: Серый Ангел"

Автор книги: Олег Маркеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– Груздь-то… Так засветиться! – Барышников повернулся к Злобину. – Ты такое предполагал? – Предполагал, но особенно не рад, – нехотя отозвался Злобин. – Чему тут радоваться, еще одна сука нашлась в наших рядах.

– Ну ты и пессимист, Ильич. Одной сукой меньше – вот как надо говорить! Не так погано на душе будет. – Он заворочался в кресле, вытянул ноги в проходе. – И коль скоро о ссученных речь зашла… Пак не один работал, безусловно. Есть информашка, что в Москве действует целая банда из ментов с солидными погонами. По своей линии копят компромат, а потом бомбят коммерсантов. Уголовщина чистой воды, с мордобоем и запугиванием до мокрых штанов. Только что паяльники в зад не вставляют. Но в лес кое-кого вывозили и могилку копать заставляли. Как понимаешь, информашка чисто оперативная, заявителей нет и пока не предвидится.

– Бред какой-то, – поморщился, как от зубной боли, Злобин.

– Кошмар и бред сейчас у тебя начнутся, когда я скажу, кто бандой руководит. – Барышников сделал паузу, нагнетая и без того напряженную обстановку. – Начальник одного отделения ФСБ в чине полковника. Фамилию называть не буду. Зачем до ареста чернить светлое имя чекиста? Но намекну, так и быть. Этот гад имеет прямой выход на предпринимателя с исконно русской фамилией Березовский. А посему ходит по Лубянке, как принц-консорт по Букингемскому дворцу.

– Полный бред!

– Так о чем я подумал, Андрей Ильич… – Барышников придвинулся ближе. – Может, не станем Пака свинчивать? Наверняка сейчас к дружкам побежит. Навесим хвост, а сами в кусточках посидим, посмотрим, что дальше будет. А вдруг он нас к этому принцу приведет?

Злобин сидел, закрыв глаза, и на секунду ему привиделось лицо матери Вальки Шаповалова.

– Нет.

– Что «нет»? – Делаем, как решили.

– А может…

– Нет! – отрезал Злобин. Барышников засопел. Пошевелил бровями, потом хмыкнул.

– У меня, конечно, мышление испорчено конторой. Это там был девиз: не высовывайся и жди, что-нибудь да станцуется. Но изрядная доля здравого смысла в этом есть, согласись.

– Нет! – так же резко повторил Злобин. Выдохнул, успокаиваясь. – Я Вальку хочу до снега найти, неужто непонятно? Мать его по моргам таскать не хочу. Нечего Паку на свободе гулять!

– Резонно, – кивнул Барышников. – С другой стороны, какая разница, за что Пака на крюк подвесить? Главное – его в камеру законопатить.

А там время будет поспрошать обо веем. Правильно я рассуждаю?

– Теперь – да.

Рация в руке Барышникова тихо пискнула.

– О, клиент созрел. Что скажешь, Ильич? На секунду лицо Злобина закаменело.

– Захват! – выпалил он. Барышников поднес рацию ко рту.

– Внимание, «Беркут»! Захват!!

Он опустил руку, пощелкал антенной по рулю.

– Напущу-ка я на него мальца, – задумчиво произнес он. – Пусть попинает Пака слегка. Так страшнее будет. А уж потом сам подключусь. Так сказать, всей мощью своего интеллекта. Как считаешь, Ильич, с психологической точки зрения я прав?

Злобин кивнул.

– Благодарю за доверие, – усмехнулся Барышников.

Достал из-под куртки пистолет, передернул затвор, поставил на предохранитель и сунул оружие в карман.

Пак вышел на крыльцо ОВД. Постоял, делая вид, что наблюдает, как из «уазика» выгружают двух кавказцев в наручниках. Гордые дети гор, глотнув воздуха свободы, попробовали трепыхаться. За что один тут же получил от сержанта прикладом в ребра. Охнул, присел на корточки, сипло задышал сквозь зубы. Другой сказал на своем языке что-то короткое и резкое, как плюнул. Стоявший у него за спиной сержант ударил сверху по наручникам. Они, очевидно, были жесткие, с зубчатым подвижным кольцом внутри, впивающиеся в кисти, потому что кавказец изогнулся, закинув голову, и рухнул на колени.

– Что раком встал? – процедил сержант. – Еще настоишься, козел. Пошел!

Он подхватил задержанного за наручники, высоко завел ему руки и таким образом заставил семенить впереди себя на полусогнутых ногах. Второго таким же способом поволокли следом. Судя по перекошенному лицу, наручники и ему до хруста передавили кисти. «Вот тебе и статья „пытки“. Что, теперь всех сажать? Салага, щегол пестрожопый!» Пак сплюнул, вспомнив молодого следователя Кольку.

Он посторонился, уступая процессии дорогу. Поморщился, когда обдало запахом мокрых милицейских бушлатов пополам с парфюмом кавказцев. Наверное, ребята перед выходом из дома вылили на себя по полфлакона.

Из кабины «уазика» выбрался Гена Сычев, опер из ОБНОНа. Потянулся, похлопал себя по заду и резво побежал к крыльцу.

– Привет, Кореец! – Он протянул руку. «Еще не в курсе», – подумал Пак, пожимая ему руку.

– Твои? – Пак кивнул на дверь, за которую уволокли кавказцев.

– Уже мои! – рассмеялся Гена. – Прикинь: поперли на продавщицу в «Звездочке». Охрана их вразумить попыталась, они забычились. В охране наши ребята подрабатывают, терпеть не стали. Носом в пол уложили, вызвали наряд. Начали абреков этих принимать, как полагается, карманы вывернули… А там, вот чего! – Он достал из кармана плоскую плитку в пакетике. – Как тебе шоколадка?

Пак с первого взгляда определил – героин.

– Фирма, блин! Настоящие «три девятки», – продолжал радоваться Генка.

Афганский героин с фирменным знаком «три девятки» пошел на Москву почти сразу же, как замирились с Масхадовым, дав ему шанс построить что угодно на руинах республики. Получился левый нефтекомплекс с нарколабораторией. За неполные два года поставки чеченско-афганского героина достигли такого объема, что вытеснили с рынка «легкие» наркотики типа марихуаны.

– Говорят, что им подбросили, конечно? – из вежливости поинтересовался Пак. Ответ знал заранее.

– А что они все говорят! – Генка засмеялся. – У одного, блин, дорога от пяток до макушки, ни одной нормальной вены. Второй такой ширнутый, что ни бельмеса не соображает. Только зенками крутит.

– Плитку на продажу несли скорее всего.

– А хрен их знает. – Генка сунул трофей в карман. – Сейчас, пока бумажки напишу, орлов пока на экспертизу свозят, время пройдет. Через часика два начнется ломка, тогда и поговорим.

Сдадут все, не впервой.

«Как Лешка меня», – подумал Пак.

– Ну, удачи, тебе. – Он заставил себя улыбнуться.

– К черту, к черту! – Генка махнул на прощанье рукой и захлопнул за собой дверь.

Пак остался один; С лица сразу же сошло добродушное выражение. Не поворачивая головы, обшарил глазами двор. Потянул носом, принюхиваясь, как зверь.

«Уходить надо. Вскрыть кубышку, чтобы на первое время хватило. И рвать когти из Москвы. Сейчас покружу по городу, сброшу хвост, если навесили. Беру у Жоры в автосервисе любую колымагу – и ходу в Татарстан, к Джабраилу. Он свистнет своим абрекам, дочку тихо вывезут. Дочку пасти не станут, ума не хватит. За женой наружку пустят. Ну-ну… Заодно узнают, с кем эта лахудра спит. Хватит, что мне здесь ловить? Ленка, хрен с ней, другого мужика найдет. Уже нашла, тварь… А дочку в этой говенной стране я не оставлю. Увезу за кордон, слава богу, бабки есть. Там нормальные люди живут, а не скот и шакалы, как здесь. Пусть поживет по-людски и человеком станет». – Он зажмурился, вспомнив шелковые волосы и нежный запах кожи дочки. Нет! Сначала надо проведать Доктора, шило ему в сердце сунуть, а потом уже дальше рвать. К утру все будет, как эти сучонки поют: «Нас не догонишь, нас не догонишь!»

Он поднял воротник куртки, вприпрыжку сбежал с крыльца. Вышел на плохо освещенную улицу. Незаметно огляделся. Наклонил голову, будто бы спасаясь от дождя – так лучше было контролировать взглядом тыл. Пошел расслабленной походкой, невольно попадая в такт песенке, засевшей в мозгу. «Нас не догонишь, нас не догонишь», – повторял он, как заговор, на каждый выдох.

Впереди послышался нервный цокот каблучков. Мелькнул контур женской фигуры.

Пак сузил глаза, дал команду телу расслабиться и приготовиться к любой неожиданности.

Навстречу по дорожке трусила девушка. Ноги на высоких каблучках то и дело подламывались, она всхлипывала и тихо, по-щенячьи поскуливала.

Увидев Пака, ускорила шаг, почти побежала. Левая рука прижимала что-то белое к лицу.

– Мужчина, где здесь милиция?! – В голосе слышалась едва сдерживаемая истерика.

В сумерках – а остановила она его в самом темном месте на аллейке – Пак с трудом разглядел, что девушка прижимает к лицу заляпанный темными пятнами платок.

– Где милиция?! – почти простонала она. У Пака сработал рефлекс профессионала.

– На вас напали? – машинально спросил он, вместо того чтобы указать дорогу.

Вскользь оглядел незнакомку. Прилично одета, молодая, пахнет дорогими духами, «Нарвалась на гопников, лохушка», – сделал вывод он.

– Сумочку вырвали, – глотая слезы, проговорила девушка. – И лицо… Они по лицу ударили! Я ничего не вижу. Лицо изуродовали-ли-ли!! – Она захлебнулась рыданиями.

«Скорее всего просто нос раскроили, – мысленно подредактировал ее показания Пак. – У баб всегда так: раз дали по роже, то уже уродина на всю жизнь».

Он бросил взгляд вдоль аллеи, потом назад.

Ничего подозрительного.

– Ну-ка покажите! – потребовал он.

Рук, однако, не протянул. Они так и остались расслабленно висеть вдоль корпуса.

Девушка громко шмыгнула носом, одним глазом (другой закрывал платок) уставилась на Пака.

– Мне милиция нужна! – почти крикнула она.

– Тихо! Я сам – милиция, – строгим голосом оборвал ее Пак. – Как зовут?

– Анжела, – ответила девушка.

«Надо же, как дочку», – мелькнуло у Пака в голове.

– Лицо покажи, Анжела, – уже мягче сказал он.

Девушка, помедлив, отвела от лица руку, сжимающую скомканный платок. Голову при этом она повернула, подставив лицо под свет фонаря.

Паку пришлось немного податься вперед. Но разглядел, что лицо девушки густо покрывают темно-красные разводы. Глаз в темном круге фиолетового пятна. Верхняя губа вздулась и неестественно оттопырилась. «Классно припечатали», – машинально отметил Пак.

Девушка развернула кисть, держащую платок. Пак только успел отметить, что движение это ненужное, непонятное… И через секунду едкая струя ударила по глазам.

– Ах ты сука! – прошипел Пак, зажмурясь от обжигающей боли.

Рефлекс бойца прыжком отбросил тело назад, потом резко вперед, срывая дистанцию. Правая нога выстрелила вверх. Он ничего не видел, слезы застили глаза, но знал: если девчонка еще стоит на месте, удар проборонит ее от живота до подбородка.

Но девчонки там уже не было. Пустота. В удар Пак вложил всю злость, сила была такой, что, не встретив цели, нога ушла так круто вверх, что колено ударилось о плечо. Пак на выпаде выстрелил ударом кулака вперед. И опять – в пустоту.

И тут на запястье его вытянутой рукой обрушился сверху мощный рубящий удар. Следом шею захватили в клинч жестко, до хруста под кадыком. Ни вздохнуть, ни крикнуть. Руки захватили с двух сторон, ловко взяв на болевой прием. Нажали так, что локти выгнулись в обратную сторону. Парализующий удар в живот тренированный пресс Пака выдержал. Но следом врезали в пах. Уже сквозь красный туман боли он почувствовал, что чьи-то руки железным хватом сковали ноги в коленях… «Минимум четверо. Это захват», – успел подумать он, проваливаясь в пустоту.

Его бросили лицом вниз на резиновый коврик, жестко пнули в копчик. От резкой боли Пак чуть не завыл, но в голове прояснилось. «И то ладно. Еще повоюем», – подумал он, прислушиваясь к себе.

Болело сразу в нескольких местах, но, похоже, ничего не сломали. Значит, можно драться. А то, что выжигает глаза, черт с ним. Даже вслепую он мог качественно зацепить одного-двух. Судя по запаху, бросили его в салон машины. По размерам скорее всего микроавтобус. Тем лучше, места хватит побрыкаться, а им навалиться кучей – нет. Пака резко перевернули лицом вверх. По щекам хлестнул удар. Раз, потом еще один. Слезы и так лились, а от этих мощных ударов, против воли хлынули ручьями.

– Я тебя урою, гнида! – раздался сверху срывающийся голос.

Пак ничего не видел, но человека узнал.

– Кишка тонка, щегол, – прошамкал он разбитыми губами.

И снова хлесткие удары в лицо. Пара чувствительных тычков в ребра.

– За Вальку я тебя порву, сука!! – В голосе Кольки послышались визгливые истеричные нотки. – Удавлю! Хрен тебе, а не задержание. В лес сейчас поедем, яму копать себе будешь. Ногтями, тварь, слышишь, ногтями яму себе выроешь! Срал я на Груздя… Хрен вам все законы, нелюди. Мне дело лучше ввиду смерти подозреваемого закрыть, чем рожу твою на допросе каждый день видеть. Понял, сука?! За Вальку. За такого парня… Я тебя… Я тебя живым в землю зарою!!

Колька всхлипнул, Следом град ударов обрушился на голову и грудь Пака. Били, как он чувствовал, истерично, по-бабьи, но от этого стало еще страшнее.

– Не могу, не могу больше! – выдохнул Колька. – Дай ствол. Ствол дай, кому говорю! Я его тут замочу.

Что-то холодное уперлось в лоб Паку. Щелкнул затвор.

От резкого звука обмерло сердце. Пак почувствовал, что по телу разлилась предательская слабость, оно больше не хотело драки до конца, оно хотело принять в себя кусок расплавленного свинца и затихнуть.

– Не стреляй, – прошептал Пак. – Дочка у меня…

Слезы, до этого злые, холодные, вдруг стали горячими, как расплавленный воск.

Пол под ним качнулся, кто-то занял место Кольки.

– По какому шоссе в лес поедем, браток? – Голос принадлежал пожилому мужчине.

Паку показалось, что он должен быть таким же округлым и добродушным, как и его голос.

– По Ярославскому, – уже не контролируя себя, выдавил Пак.

– Дочке-то сколько лет? – поинтересовался мужчина, промокая глаза Паку.

– Пять. – Пак, мучительно поморщившись, сглотнул комок в горле.

– Несмышленыш совсем. Ничегошеньки еще в жизни не понимает. – Мужчина вздохнул. – А я дядька старый, опытный. Я сразу смекнул, что Вальку вы далеко вывезти не могли. Первым делом Ярославку отработал. Шевцов, вояка отмороженный, на джипе «вранглер» разъезжает. Машина сейчас редкая, только пижоны вроде него ею пользуются. Прокололись вы из-за тачки такой приметной, ага. В тот день «вранглер» в угоне стоял, по всей Москве сводка прошла. На посту ГАИ, что на Кольцевой, вас тормознули. И на въезде в Мытищи еще раз. Шевцов не стал бы труп вывозить без прикрытия. Кто-то был нужен с ксивой, чтоб гаишников шугать. Вот ты и светил, дурачок, своим удостоверением.

Он последний раз протер глаза Паку, убрал платок.

– Вот и ладненько, вот и хорошо.

Голос мужчины все еще оставался таким же добродушным, словно не выдавал он смертельно опасную для Пака фактуру, а как добрый дед внуку сказку рассказывал.

– Тебя мне не жалко. А вот перед дочкой неловко. Какой-никакой, а все же папка. Ты не молчи, дурашка. Вали на Шевцова, пока не поздно.

Пак отдышался. Слизнул с губ липкую соленую слизь.

– Валентина живым везли. Это Доктор… Иван Шевцов его потом убил, – старательно выговаривая слова, произнес он.

Он проморгался, выдавив из-под век остатки влаги, и смог открыть глаза.

Увидел, что мужчина, как и предполагал, пожилой, с округлым лицом. Улыбается добродушно. Только пистолет держит у виска Пака именно он, а не Колька.

– Значит, признаешь, что соучаствовал в убийстве следователя Шаповалова? Ну, голубь, каркай быстрее. – Продолжая улыбаться, мужчина вдавил ствол в висок Пака.

– Признаю, – выдавил Пак.

– Где Шевцов персональное кладбище оборудовал, знаешь?

– Да.

– Дорогу не забыл?

– Покажу.

– Вот и все. А ты боялся. – Мужчина тихо хохотнул.

Сбоку, вне поля зрения Пака, кто-то взвыл. Резкий удар в ребра выбил воздух из легких Пака. Послышалась возня, сдавленное сопение.

– Коля, уймись! – строгим голосом потребовал мужчина. – Одно дело попинать для пользы дела, а другое – для души. Если для души или с психу, то иди к врачу, пока не поздно. Иначе сам под статью загремишь.

– Все, пустите! – попросил кого-то Колька. – Я в порядке, все. – Он несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. – Слышь, Кореец, – сказал он, давясь истерическим смешком, – а эпизод по продаже ствола все равно я буду вести. Так что на допросах мы еще встретимся!

Пак сглотнул вязкую кровавую слюну, но промолчал.

– Коля, выйдем, – произнес незнакомый Паку голос.

Качнулся пол, скрипнула на полозках дверь, в салон ворвался свежий воздух.

Пак услышал, как хлопнула дверь, выпустив наружу кого-то вместе с Колькой. Закрыл глаза и приказал себе расслабиться и ни о чем не думать. Получилось очень легко. Тело не хотело борьбы и боли, а мозг отказывался просчитывать ситуацию. И так ясно – конец.

Глава восемнадцатая. Свинарка и пастух

За Мытищами пикап «мерседес» свернул на проселок, следом пристроился джип с группой силового прикрытия.

Злобин мысленно который раз поблагодарил Барышникова за предусмотрительность. В пикапе уместились все. Пак сидел на заднем сиденье, зажатый между двумя операми. Рядом тихо сопел Барышников, используя время для сна. Эксперта отправили в кабину водителя, сейчас ему делать нечего, а лишних ушей не надо.

Злобин устроился лицом к Паку. На коленях держал папку, в которую по пути легли две служебные записки от постовых ГАИ.

Щелкнул кнопочкой диктофона.

– Продолжаем приступ честности?

– Валяй, – процедил Пак.

– Итак, вы ждали Шевцова у прокуратуры, – начал за него Злобин.

– Валька последние дни нервный ходил, – подхватил Пак. – Он бы чужого к себе не подпустил бы, а уж тем более – в машину сесть. На том Шевцов расчет и строил. Подошел я, поздоровался. Слово за слово, повел его к метро. Доктор, Шевцов, значит, сзади накатил. Дверцу открыл. Я Вальку подтолкнул, а Доктор каким-то хитрым макаром его ударил. Валька захрипел, ноги подогнулись… Мы его в салон заволокли. Бросили на заднее сиденье. Я еще спросил: «Ты что, его грохнул?» А Доктор ответил: «Не бойся, до места доживет». Протянул мне бутылку водки. Я влил несколько глотков Вальке в рот. На постах потом говорили, что прокурорский на выезде перебрал, к маме везем.

– К маме, – кивнул Злобин, давя в себе желание ткнуть диктофоном в плоскую морду Пака. – Кто предложил спрятать труп на ферме?

– Шевцов. У него тут дружок армейский живет. Фермером заделался. – Пак нехорошо улыбнулся. – Свиней разводит.

Барышников завозился, стрельнул глазками в Пака, потом в Злобина.

– Что за друг? – Злобин специально ушел от вопроса о свиньях, иначе бы не сдержался бы.

– Где-то воевали вместе. Такой же отморозок. – Пак несколько раз судорожно вдохнул. – Позывной «Пастух». Так его Шевцов называл.

– Подъезжаем, – подал голос водитель. – Какая-то развалюха за перелеском мелькнула. Через пару минут будем на месте.

Барышников зевнул, повернулся. В щель между шторками посмотрел наружу, там кисло под дождем вспаханное поле. Опять зевнул. Почесал живот под бушлатом. Вытащил пистолет и упер его в бок Паку. Специально, наверное, попал в ребро, Пак от боли охнул и согнулся пополам.

– Слушай меня, сучара! – процедил Барышников. – Если твой Пастух в дурь полезет, первая пуля – твоя.

Пак хлопал ртом, пытаясь восстановить дыхание.

– Стрелок я никудышный, – добавил Барышников. – Но в упор не промахнусь. А Андрей Ильич мне организует необходимую самооборону. Да?

Он подмигнул Злобину, продолжая ковырять стволом пистолета в ребрах у Пака.

– А-а-а! – выдохнул от боли Пак. – На одной… На одной машине надо. Иначе вспугнем!

– Полезная штука – массаж. – Барышников пистолета не убрал. – Не спи, Ильич, командуй!

– Тормози! – очнулся Злобин. Пикап послушно замер на месте. Злобин выскочил наружу, скользя по колее, побежал к джипу.

Ланселот

Фермой называлась покосившаяся изба с тремя полуразвалившимися сарайчиками. Перед крыльцом стоял трактор «Беларусь», такой же изношенный и неживой, как и постройки.

Злобин, большую часть жизни проведший в Прибалтике, где хутор – это маленький колхоз, удивился, что кто-то решил прокормиться на этих раскисших глиноземах. На личное хозяйство ферма явно не тянула. А вот на частный морг – да. И окружающая природа соответствовала: грязь непролазная, чахлый березнячок, огородик в десяток грядок и сверху небо, рваное и мокрое, как половая тряпка.

Изнутри все еще распирало, как жар при ангине, предчувствие близкой беды. Злобин сглотнул нервный комок, застрявший в горле. Посмотрел за окно. Группа силового обеспечения, громилы в черной форме, уже должны были подобраться к задам дома. «Ребята больше приучены выламывать двери квартир и укладывать носами в ковролин офисную челядь, по грязи шлепали только в армии. Но не сахарные, не расклеятся», – успокоил себя Злобин.

Одного он взял в пикап. Без этого накачанного парня с автоматом передовая группа смотрелась довольно жалко. Два опера в ботиночках, Барышников в бушлате и эксперт с чемоданчиком. Себя Злобин за боевой штык не считал. Никогда пистолета с собой не носил и сейчас не взял.

– Трогай! – скомандовал он водителю.

Пак неестественно широко распахнул глаза и с какой-то обреченностью на лице следил, как приближается дом.

Остановились у распахнутых ворот. Одна створка болталась на ветру, другая мокла в траве. «Пастух явно не имеет тяги к деревенской жизни», – мысленно отметил Злобин.

Рация на груди парня дважды пискнула. Он нажал на тангенту, ответив тремя сигналами.

– Пора! – обратился он к Злобину и передернул затвор «кедра».

Барышников ткнул в бок Пака. Решили, что им выходить первыми. Пака здесь знали, а Барышников в бушлатике вряд ли вызовет подозрение. По крайней мере выигрыш секунд в десять, пока спецназ не вломится в дом.

Пак, скрючившись, двинулся к отъехавшей вбок двери, таща за собой на мертвой сцепке наручников Барышникова.

– Не бойся, Ильич, прорвемся, – успел шепнуть Барышников.

Скорчил хитрую рожу и вывалился из салона. Злобин отметил, как затрепетали на сыром ветру редкие волосы Барышникова.

Пак встал, широко расставив ноги. Закинул голову к сизому небу. И вдруг громко захохотал. Ледяным, мертвым смехом.

И тут же с треском распахнулась дверь дома.

– Хрен вам! Живым не возьмете!! – истошно заорал молодой голос.

Барышников ощерился, толкнул плечом подавшегося из салона Злобина. Сам, поскользнувшись от резкого движения, потерял равновесие и замер в неудобной позе, оторвав пистолет от бока заходящегося в смехе Пака.

Автоматная очередь прошила серую тишину. По грязи, вдоль пикапа зашлепали фонтанчики. «Чоу-онк» – шлепнула пуля, войдя во что-то мягкое. Барышников охнул, вскинул руку с пистолетом к груди и рухнул в грязь, увлекая за собой Пака.

Какая-то злая пружина выкинула Злобина из салона. Он кувырком прокатился по телам Барышникова и Пака. Уперся ногой, гася инерцию. Вскинул правую руку. Сам не понял как, но в ней оказался пистолет, залепленный грязью. Ни о чем не думая, Злобин нажал на спуск, ловя прыгающей мушкой дверь дома. После первого же выстрела в ушах зазвенело…

В плечо жестко вошли чьи-то пальцы.

Злобин очнулся. Из глаз сразу же ушла красная пелена.

Рядом, укрывшись за телом Пака, лежал спецназовец. Лицо заляпано грязью. Глаза хищно прищурены, губы сжаты в ниточку. Он с трудом разлепил их и что-то прошептал.

– Что? – переспросил Злобин.

– Мокнул ты его, – повторил спецназовец. – Второй пулей снял.

Из дома доносился треск дерева и возбужденные голоса. Глухо хлопнул одиночный выстрел.

На пороге появился кто-то в черной форме, переступил через комом лежащее тело, поднял над головой автомат.

– Порядок, – выдохнул спецназовец.

Он подхватил автомат, легко вскочил на ноги. Помог встать Злобину.

Пак судорожно дышал, так, что тело ходило ходуном.

Спецназовец исподлобья посмотрел на Злобина, будто прося разрешения, а потом резко ударил Пака бутсом в ребра.

– Аа-ах! – вышибло воздух из Пака. Он всхлипнул и вновь затрясся. – Фары… фары надо было включать. Даже днем!

Второй удар врезался ему в живот уже без разрешения. Пак хрякнул и затих.

– Хватит! – остановил Злобин.

Спецназовец сплюнул сквозь зубы и вразвалку пошел к своим.

Из пикапа выпрыгнули два опера. Вид у них был растрепанный. Но пистолеты из кобур все же достали.

– Стволы убрали! И помогите мне, – распорядился Злобин, наклонившись над Барышниковым.

С трудом перевернули ставшее вдруг очень тяжелым тело. Барышников упал лицом вниз, вся грудь была в липкой жиже. Из-за нее Злобин не сразу разглядел круглую дырочку в обрамлении багровой слизи. Распахнул бушлат, сунул внутрь руку. Она сразу же наткнулась на что-то горячее и липкое.

– Тише, Миша, только не волнуйся, – зашептал он, заглядывая в бледное, перемазанное грязью лицо Барышникова. – Сейчас в больницу тебя отвезем.

Барышников вялым языком облизнул грязные губы. Прищурился, как близорукий, стараясь разглядеть Злобина.

– А… Ильич… Золотой ты мужик… Ты прости меня, старого, – свистяще прошептал он.

– Это я виноват, Миша. Надо было дом с четырех углов поджечь, а уж потом соваться! – Злобин до крови закусил губы.

Барышников слабо улыбнулся.

– Богу не грешен, да? «Бредит», – с ужасом подумал Злобин. Вскинул голову, закричал эксперту, выползшему из кабины:

– У тебя хоть что-нибудь есть? Спирт, бинты? Эксперт пялил глаза на тела, валявшиеся в грязи, и лишь мотал головой.

– Слышь, Ильич, – Барышников уцепился за рукав Злобина. – А ведь я тебя… Ну, за тобой… Там, в бушлате.

Злобин глубже засунул руку, пошарил в теплом нутре бушлата, нащупал плоскую коробочку. Вытащил.

Диктофон. Фирма «Лансье», пятичасовая запись на тонкую пленку. Производится и выдается исключительно для оперативных нужд.

– А что ты хотел? Москва-а-а… – протянул Барышников.

Дрогнул всем телом и сипло выдохнул. Лицо сделалось мучнисто-белым.

* * *

Из сарайчика уже выгнали свиней. Злобин осмотрел покосившийся загончик, полный вонючей жижи.

– Здесь? – холодно спросил он у Пака.

Два спецназовца, поддерживавшие Пака с боков, ткнули его локтями в ребра. Пак поднял голову. На лице растекалось синее пятно: приложил-таки старший группы, а Злобин останавливать не стал.

– Здесь, – прошамкал он разбитыми губами. Злобин жестом приказал отпустить Пака. Подошел вплотную. Долго смотрел в бегающие глазки. В нос лез мерзкий запах испуганного до смерти человека. «Нелюдя», – поправил себя Злобин. В глазах сразу же заплескалось огненное марево.

Злобин одной рукой подхватил Пака за пах, другой сгреб за воротник. Крякнув, рывком опрокинул через загончик. Пак плюхнулся тяжело, расплескав по углам жижу.

На крючке под потолком висело старое решето. Злобин снял его, шлепнул в жижу рядом с головой Пака.

– Переберешь все руками! Каждую косточку найдешь, слышишь! – проревел Злобин. – Хоть одну пропустишь – свиней запущу. Работать, тварь!!

Пак беспомощно плюхал руками по жиже, стараясь поймать ускользающее решето.

– Андрей Ильич, он нам всю машину перемажет, – тихо взмолился один из оперов.

– Из шланга помоешь! – обжег его взглядом Злобин.

Растолкал насупившихся спецназовцев и вышел из сарая.

* * *

Девчонка была щуплой, заморенной, с острым мышиным личиком. Зябко куталась в большую вязаную кофту, босые ноги сунула в обрезанные валенки.

«С дебилинкой дуреха, – подумал Злобин. – Никудышный свидетель, придется для верности на экспертизу посылать».

Говорила она быстро, захлебываясь словами:

– Он как вас увидел, сразу за автоматом кинулся. А я – за печку. Мало ли чего?! Он же дурной на всю голову, на него когда найдет – мать родную зарежет, даже не заметит. Не навоевался, урод!

– А что ты тут делаешь? – задал вопрос опер, ведший протокол.

– Так, живу я тута. – Девчонка дернула плечом, поправляя соскользнувшую кофту. – С Каменец-Уральского сама. В Москву приехала с подружкой. На рынке работали.

– Тебе сколько лет-то? – перебил ее опер.

– Пятнадцать почти. Ой, так это не важно. Туда всяких берут. – Она шмыгнула острым носиком. – Один раз меня Леня с Иваном, ну Доктор который, сняли. Ну, поиздевались по-всякому. А утром меня Леня сюда привез. Сказал, будешь жить. Ну я и живу.

– И как тебе здесь живется?

– Ай, хуже, чем в Москве, лучше, чем дома. Леня меня, конечно, бил, измывался по-всякому. Друзьям своим подкладывал. Но кормил хорошо. Когда не пил, он добрый. – Она опять шмыгнула носом. – А как он там? Вы же его заарестовали, да?

– Отстрелялся твой Леня, – подал голос Злобин.

Он сидел на табуретке у холодной печи, безвольно свесив руки.

Девчонка испуганно оглянулась.

– Что вы сказали, мужчина?

– Мертвый он.

Девчонка всхлипнула, быстро-быстро закрестилась.

– Матерь Божья, заступница… – запричитала она. Рукавом вытерла лицо, оставив грязную угольную полосу. – Все скажу, только не перебивайте. Он, зверюга, людей свиньям скармливал! Иван привозил, а Ленька потрошил и на куски рубил. Иногда вдвоем. Но чаще Ленька. Он потом пил и за мной гонялся по всей избе.

– Что же ты не сбежала? – поморщился Злобин.

– А куда? – Она беспомощно развела руками. – Ленька не догонит – Иван в Москве найдет. Поймают и свиньям скормят. Так и говорили! Я тут, дядя, чего только не насмотрелась. – Она по-старушечьи подперла щеку кулаком. – Этот, что в хлеву сейчас… Кореец. Он же живого еще привез. Молоденький такой… Во дворе его долго пинали. Сначала Кореец, потом Иван. А как Ленька влез, так парню и хана настала.

Вошел эксперт, наполнив комнатку запахом свинарника, наклонился над Злобиным.

– Есть фрагменты, Андрей Ильич, – прошептал он. – Фаланга большого пальца и часть голеностопной Кости. Предварительно, конечно, но это разные тела. Палец – женский.

Девчонка навострила уши.

– Мужчина… Гражданин начальник, – окликнула она Злобина. – Если вы что от мертвых ищите, так Леня в подполе прятал в коробке железной. Наказал Ивану не говорить, тот за такое и убить мог. Говорил… эти… ну как их…

– Улики? – подсказал Злобин.

Опер молча отложил ручку, встал, откинул грязную половицу. Дернул люк. Пахнуло сырой землей.

– Пусть сама принесет, – усталым голосом приказал Злобин.

За стенкой бубнили голоса. А здесь было тихо. Пахло тряпками, соленьями и сухими грибами. Из приоткрытой двери, изрешеченной пулями, сквозило студеным ветром. В щель были видны раскисшая дорога и застывший у ворот пикап.

Злобин покачивался на скрипучей скамейке. Боль под сердцем все не отпускала, сколько ее ни баюкал.

В руке сжимал часы с металлическим браслетом. «Командирские», с подарочным циферблатом. Надпись, выгравированную на обороте, запомнил наизусть: «Сыну Вале в первый день работы от родителей».

Из поленницы выполз худой трясущийся котенок. Жалобно пискнув, стал тереться о ногу.

– Уйди, – прошептал Злобин. – Не до тебя сейчас.

От прикосновения теплого, дрожащего тельца к ноге что-то хрустнуло под сердцем. Злобин закусил губу, но глаза все равно залила жгучая влага.