Текст книги "Мертвый угол"

Автор книги: Олег Игнатьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Последним усилием воли Климов заставил себя подтянуться повыше, глотнуть влажного холода и оттолкнуться ногой от скобы.

Расшатанная ржавая лестничка, приваренная к металлическим штырям, торчащим из стены, ходила ходуном.

«Если сорвусь, уже не встану, – обреченно понял Климов и уперся головой в тупик. – Я на пределе».

Если бы не влажный холодок, который он почувствовал своим лицом и грудью, Климов бы отчаялся: подумал, что уперся в стену, а так он поднял руки и пальцами нащупал узенькую щель над головой. Обтрогал камень и, напрягшись, сдвинул его в сторону.

Выход был найден.

Зловещее безмолвие туннеля осталось позади.

Над головой было небо, сыпавшее мокрым снегом и дождем, прохладой, сыростью и ощущением жизни.

Часы показывали пять минут седьмого.

И все же утра не было. Была сплошная ночь. Осенняя, ненастная, замешанная на дожде со снегом, просквоженная предзимним глухим ветром, раскачивавшим кроны горных вязов. От всего этого немного закружилась голова и Климову устало показалось, что горы были такими же мрачно– угрюмыми, как утро, а утро мрачным и угрюмым, словно горы. Как зубчатые их вершины. Как отвесные скалы Ястребиного Когтя за спиной Климова.

«Нет, все же кто-то помогает одиноким», – с благодарностью в душе подумал Климов и выбрался наружу. Судя по тому, что скалы были за спиной, а горная вершина уходила дальше вверх, он выбрался к нужному месту. Где-то впереди была площадка.

Климов потер виски, вдохнул прохладный ночной воздух и в этот миг услышал журавлей.

Крик их был такой сиротский и отчаянный, что он невольно запрокинул голову – где, где они? Да и они ли это? Он был склонен думать, что ему помстилось, но таинственный и малопостижимый мир случайных совпадений так явственно кричал в ночи простуженными журавлями, словно это кричало вечное, непроходящее и заблудившееся вместе с ними настоящее.

Климов поднял глаза и вдруг увидел их – этих провозвестников утраты. Они расталкивали крыльями промозглый мрак со снегом у него над головой, и он, вцепившись в сдвинутый им камень, не мог понять, о чем они кричат?

Ночные, сбившиеся со своего пути, озябшие и явно обессилевшие в холодных высях осени, ненастного предзимья, они надсадно извещали о своей беде невесть кого, и хриплые их, сорванные голоса затягивал в свою утробу ветер. А птиц затягивало в узкую воронку горной впадины, скалистой котловины. Они взывали к своему неведомому богу, и Климову казалось, будто кто-то звал его несчастным журавлиным плачем, этим небесным гаснущим под мокрым снегом голосом.

На голове зашевелились волосы: он слышал плач погибших душ – расстрелянных заложников. И в том, что это так, что он коснулся тайны мира, убеждала неожиданно сгустившаяся темень. Горы исчезли, их уже нельзя было увидеть. Все поглотила неизвестность.

Преодолев мистически-ужасное оцепенение, Климов поежился и вновь потер виски, как бы отгоняя от себя видение. Он уже не видел журавлей, чьи крылья, как в замедленном кино, распластывались над его лицом и над вершинами деревьев. Верховный клик растерянных и бесприютных птиц томил и мучил горестной неразделенностью их участи. Они надеялись, поэтому и плакали, поэтому и всматривались в леденящую высь одиночества, а он не мог помочь им в обретении пути. Не мог, хотя знобяще чувствовал свою причастность к их смятенному мытарству, как вечно чувствовал свою вину перед людьми, безвинно и нечаянно погибшими.

Мокрый снег вперемешку с дождем наносимый порывами ветра холодяще таял на лице, прохватывал ознобной дрожью стынущее тело, и Климов, переломив свое гнетущее чувство усталости, оцепенелого сиротства и родства с потерянными птицами, рывком поднялся на ноги.

Он уже знал, куда идти и что ему делать.

Глава тридцать вторая

«Да у меня и вариантов: раз-два и обчелся, – ступил на поваленное дерево Климов и сделал шаг по скользкому стволу. – Если не то, так это, а если это, так не то».

Балансируя над пропастью, он перебрался по толстому кряжу через расселину и устремился вверх по каменной гряде.

Сознание того, что выход найден, придало ему бешеную энергию.

Камни – это его укрытие, надежда, сила и спасение. Так же, как и дождь со снегом.

В его глазах уже не плыл черный туман, он приспособился к мраку, пригляделся к темени и различал свой путь.

Все время вверх.

Тело слушалось и это радовало Климова.

Он знал, что теперь ничто не заставит его потерять контроль над собой. Площадка была где-то близко. Но ничего, кроме неясных очертаний, он пока не видел.

«Так и не угостил меня кенийским чаем, – неожиданно подумал Климов, совершенно неуместно вспомнив обещание Петра, – но, может, еще все и обойдется. Все-таки кость не задета, ранение сквозное».

Мысль о горячем чае скорее всего выдала измучившую его жажду, банальное желание добраться до воды.

Поднявшись на очередной каменный выступ, он с трудом перевел дыхание и облизал губы. Затем запрокинул лицо и стал ловить ртом мокрые хлопья снега. Хлопья снега и капли дождя.

Меж лопаток потек холод.

В узком туннеле он вспотел от духоты, а пока добрался до подножия площадки, все промокло: десантный «камуфляж», пиджак, сорочка. Словом, все.

Морозно-волглый, как непросохшее белье, западный ветер больно стегал по лицу. Пронизывал насквозь. Заставлял двигаться.

Боясь напороться на мину, он специально выбирал отвесные участки, острые выступы и крупные камни. Каждый шорох и каждая тень таили для него опасность.

Пальцы одеревенели от напряжения и холода. Мышцы ног сводила судорога. Но, несмотря на это, им овладело возбуждение. Он шел по следу. Приближался к цели.

В принципе, уже в вагоне, когда напали на старика и толкнули его самого у титана, Климов начал свое расследование. И сейчас спрашивал с себя, как с человека, привыкшего рассчитывать на свои силы.

Где-то далеко внизу осталась штольня, превращенная в подземный каземат, вентиляционный канал, заваленный камнями, ржавые рельсы, сваленные набок вагонетки, шахта подъемника, стальные тросы, лента роликового транспортера, перекрытия и балки крепежа, поручни, л есенки, и даже скалы Ястребиного Когтя, под толщей которых была жуткая дыра, всосавшая в себя, словно пушинку, «Медика»… Нет такого человека, который бы не получил того, что он хотел.

Обследовав рукой очередную расщелину и не обнаружив в ней ничего опасного для своей жизни, Климов поднялся еще на несколько метров, с трудом перевел дыхание и попытался немного расслабиться. Промокший и окоченевший, он не знал, откуда у него берутся силы, да ему и некогда было об этом думать. К вертолету надо было добраться затемно. Иначе его не подпустят и тогда его план не сработает. Любопытство не порок, но за него частенько лупят. Причем, больно. Климов это знал по собственному опыту.

Вжавшийся в расщелину под нависавшим над ним камнем, Климов хватал ртом воздух и восстанавливал дыхание, когда ему на голову посыпалась щебенка. Мелкая горная осыпь. Он инстинктивно замер. Превратился в слух. А сверху зажурчало. В ноздри ударил запах мочи, и Климов сцепил зубы. Его лопатке стало горячо.

Кто-то стоял на камне и справлял нужду.

Через несколько секунд чурюканье прервалось, и снова посыпался щебень. Скрипнул и посыпался, проваливаясь в темноту.

Климов понял, что находится у цели.

Осторожно обогнув каменный выступ, Климов облегченно вдохнул прохладный сырой воздух, отметил про себя, что дождь усилился, а снег уже почти что не срывался, похвалил себя за выдержку, присел на корточки и разглядел фигуру, уходящую в потемки. Это был рослый плечистый десантник с расслабленной пружинистой походкой. В таком же «камуфляже», как у Климова. На голове – кепка-афганка. В левой руке – автомат. На поясе – фляжка. Заметив ее округлый бок, Климов тщательно вымазал грязью лицо и пожалел, что у него нет сажи или жженой пробки. Тьма была абсолютной, но глаза того, кто имел на своем поясе фляжку, давно должны были привыкнуть к темноте.

Прячась за камнями и выступами, Климов осторожно настиг медленно шагавшего «десантника» и оглушил его прикладом автомата. Все произошло мгновенно. Без эмоций.

Подхватив тяжелое бесчувственное тело, Климов оттащил его за небольшой валун и забил рот «десантнику» кепкой-афганкой. Затем вытащил из его брючного кармана носовой платок и туго завязал лицо рослого парня. Брючным ремнем перетянул кисти его рук и снял с пояса фляжку. Как ни крути, а Климов почти сутки был без воды. Под укрытием валуна он отвинтил пробку, понюхал содержимое фляжки, ополоснул горлышко, брезгливо сморщился и сделал несколько глотков. Это был крепкий чай с лимоном. Вполне горячий, чтобы снять окоченелость. Переведя дыхание, он еще несколько раз хлебнул из фляжки и завинтил ее горлышко. Хватит. Иначе мышцы станут вялыми, сырыми.

Найдя у парня рацию, Климов пристегнул ее к поясу, вынул из чужих ножен клинок, располосовал комбинезон «десантника» и крепко привязал ноги в ботинках к стволу кривой осины, росшей подле валуна. Сунув клинок под камень, он подхватил чужой автомат и глянул на часы. Повернулся спиной к ветру и дождю и посмотрел на циферблат. Без четверти семь.

«Через час, от силы полтора, будет светло, совсем светло, – подумал Климов. – Истечет срок ультиматума и все. Зиновий нажмет кнопку».

Запечатленная в памяти схема горного разреза, да ощущение подъема, вот все, что заменяло Климову и компас и ориентир. Он знал, что должен двигаться на юго-восток, снизу вверх, как можно круче вверх, почти что вертикально, и чутье его не подвело. Появившийся охранник лучше всякого ориентира говорил о том, что вертолет с Зиновием поблизости.

Карабкаясь по крутизне, по мокрым от дождя камням, Климов представил свое изможденное бессонницей и жутким напряжением лицо со ссадинами и кровоподтеками, и горько усмехнулся. Кто любит дичь, не станет звездочетом.

Чувствуя, что дождь смывает с лица грязь, он снова тщательно намазался вязкой землей и вытер руки о комбинезон. Человек должен бояться. Он чужой этому миру. И об этом надо помнить. Постоянно, ежедневно и ежесекундно. Опасливые живучи. Поскольку смерть издревле лелеет, холит, обожает ротозеев. Она их просто зацеловывает.

Вымазав грязью лицо, Климов схватился за корни какого– то дерева, свисавшие над головой и, переступая с камня на камень, резко поскользнулся. На какое-то мгновение он потерял сознание, словно сорвался в бездну, в темноту, но уже в следующую секунду ноги обрели устойчивость. Только под ногами зашуршала мелкая осыпь. «Осторожно, – сам себе приказал Климов и вскарабкался на мокрую плиту известняка. – Я его вижу».

Метрах в пяти от него озябше перетаптывался с ноги на ногу еще один десантник.

Затаив дыхание, смягчая каждое движение, Климов передвинулся правее, наметил впереди себя укрытие: комель поваленного дуба, и, тихо перебросив свое тело, нырнул в потемки. Упав на грудь, ударился ребром. От боли резко втянул воздух и зажал зубами кашель. Подавился. Уткнулся в землю лбом. Надсадно выдохнул. И этого было достаточно, чтобы охранник оглянулся.

– Стой! – скорее для себя, чем для кого-то, сказал он и начал пятиться назад. – Стреляю сразу.

Распластавшись, вжавшись в землю, Климов пристально следил за каждым его шагом. Пальцами нащупал мелкий камень, чуть перевалился набок и метнул камень в кусты. Правее от себя.

Охранник тотчас развернул свой автомат.

Опасливо шагнул. Навстречу только что услышанному шороху. Климов еще раз метнул в кусты комочек грязи, выцарапанной из-под комля, и бесшумно отполз в сторону, левее.

Охранник замер.

Климов тоже.

Используя любой скрип дерева или шум ветра, постепенно подобрался к чуткому «десантнику», подкрался со спины…

Порывистый ветер и яростно хлеставший дождь заставляли часового ужимать голову в плечи и отворачивать лицо.

Это позволило Климову приблизиться на расстояние прыжка.

Он напружинился – ив этот миг «десантник» обернулся.

– Кто тут?

Ослепительный луч света вырвался из фонаря в его руке, и Климов инстинктивно пригнул голову и прыгнул.

В тот момент, когда охранник разворачивался к нему, перенося тяжесть тела с ноги на ногу, Климов подсек его, лишил опоры, и они, ломал ветки и кустарник, покатились вниз.

По хватке пальцев Климов понял, что противник сильный и опасный. Но удар локтем в висок лишил его сознания. Пальцы разжались. Климов придавил коленом сонную артерию, захватил голову и свернул шею. Прижал забившееся тело. Вогнал – до позвонков – под горло сталь. Обтер липкое лезвие. Толкнул бесчувственное тело, вытащил из– под него короткоствольный автомат, снял с пояса гранату.

Сунув клинок в ножны, полез вверх.

Туда, откуда только что скатился.

Неожиданно на его поясе заговорила рация. Видимо, включилась при падении. Климов тотчас ушел вбок, присел за камень.

– Седьмой, седьмой… ответь… седьмой, седьмой… я третий.

Климов прижался к камню и ответил.

– Здесь я. Что за кипишь? Уже поссать нельзя.

Третий взорвался.

– Ты мне, бля, ответишь! Недоносок! Спрашивают – отвечай, чумарь с подливой.

– Ладно, – виноватым тоном, глухо сказал Климов. – Че базлатъ впустую? Здесь я, здесь…

– Восьмого видишь?

Климов поднялся, подобрал скатившийся к камню фонарь, прижал стеклом к земле, включил и выключил: фонарь работал. Аккуратно вытер стекло изнанкой куртки, помолчал, делая вид, что вглядывается в темноту, и вялым голосом проговорил:

– Да вон он, подозвать?

– Не надо, – уже спокойным тоном сказал «Третий» и выключил рацию. – Стойте.

Старший не узнал по голосу подмены, и это придало Климову сил. Он быстро поднялся к тому месту, где торчал «Седьмой» и занял его пост. Сколько бы ни было охранников, их старший должен догадаться, что на площадке что-то происходит.

Долго молчал «Седьмой», «Восьмой» не отвечает…

Будь на его месте Климов, он бы уже насторожился. Даже, если допустить, что «Восьмой» спит, уснул, зараза, на посту, за что, конечно, и ответит, старший не успокоится, пока не узнает, в чем дело.

Панические мысли всегда невероятны и ужасны.

Едва Климов занял место «Седьмого», как до его слуха донесся легкий шорох и мягкое постукивание. Он повернулся – и замер от неожиданности. Сзади него маячила высокая фигура, передвигавшаяся влево-вправо на три– четыре шага.

«Да сколько же их тут? – мелькнуло в голове, и Климов резко сел, прижук на корточках. – Один другого ищет».

Охранник переступал с ноги на ногу, постукивал ботинком о ботинок и, увлеченный какими-то своими мыслями, не уловил момент, когда из-под плиты, вернее, из-за валуна, выбрался Климов. По-видимому, он не допускал, что на площадке может быть чужой. Уже светает, в смысле, уже утро, ночь прошла спокойно, никого и ничего… теперь бы врезать двести грамм, согреться после лютого ненастья, ветра и дождя, отменно закусить и – можно восвояси, сделав дело. Болтать по рации ему порядком надоело, все обрыдло и давно наскучило. Его поставили, он и стоял. Поэтому устал и хотел спать. Продрог, озяб, замерз. Чтобы согреться, стал постукивать ботинком о ботинок, представлять, что будет, когда акция закончится, когда получат баксы…

Климов не дал ему додумать сладкой мысли.

Лезвие ножа вошло под первый шейный позвонок.

Армейский навык.

Подхватив тушу, Климов осторожно опустил ее на землю. Оглянулся. И тут заговорила рация.

– Седьмой, я пятый? Как ты там?

«Если не ответить, начнется паника», – подумал Климов и, нарочно понижая голос, чтобы не узнали, глухо вымолвил:

– Нормально. – Сказал и выслушал короткий анекдот про тетю Цилю. Посмеялся. Сам ответно рассказал другой, про Сару и Абрама. Услышал смех еще двоих, а там и голос старшего. Тот проверял посты.

– Четвертый.

– Я.

– Как ты.

– На ять.

– Пятый с тобою?

– Рядом.

– Тагды «ой».

Рации, как понял Климов, были не у всех.

Через одного,

Если «Третий» – старший, то пилот вертолета – по идее – «Второй», поскольку «Первым» может быть только Зиновий.

Климов осторожно двинулся в обход площадки. Нужно было уяснить расположение постов. Старший, как он понял, проверять их, в общем-то, не собирался. Довольствовался рацией.

«Восьмого», «Седьмого» и «Шестого» уже нет, – подвел первые итоги Климов. – «Первый» и «Второй», конечно же, сидят в кабине, в вертолете, готовые в любой момент сорваться с места. Значит, остаются «Пятый», «Четвертый» и старший».

Не так и много, решил он и лег на землю. Он наконец-то разглядел в потемках вертолет. По виду – восьмиместный. Стоял он в самом центре крохотной площадки, хвостовым оперением в сторону Климова. Около него прохаживался старший. Такой же рослый и плечистый, как все его парни. Не теряя ни секунды, Климов приник к земле и бесшумно пополз к вертолету. Дождь и ветер колотили в спину старшего, и он невольно отворачивал лицо, сутулился и отходил все дальше… Климова это вполне устраивало. Если чего ему и не хватало, так это пистолета с глушителем. Можно было почти одномоментно снять старшего и взять на мушку «Первого»… Зиновия. Продолжить детскую игру в «пятнашки».

Оказавшись под вертолетом, Климов осторожно вытащил взрыватель с усиком- антен кой и примагнитил его к бензобаку. Затем быстро откатился в сторону, достал портативный зубной аппарат, крохотную и надежную в работе «Мицуету», вставил титановое сверлышко и нажал на кнопку. Легкий свист стремительно вращавшегося бора был совсем неслышен в шуме ветра. Климов вспомнил, как легко и безболезненно сверлила его зуб японская машинка и приставил бешено вращавшееся тонкое сверло к металлу бензобака. «Дзы-ы», – тонко прожужжала заблудившаяся в сумраке пчела, и бор мгновенно провалился в пустоту.

Климов выдернул сверло и сразу же почувствовал, как из бензобака потекло горючее – тонкая упругая струя.

Не выпуская из виду старшего, Климов отполз к краю площадки и, помня, что на горной щебенке легко оскользнуться, медленно двинулся разыскивать оставшихся часовых.

Главное для него было – осторожность и скрытность. Один неверный шаг – и все пропало.

Как он и предполагал, «Пятый» стоял недалеко от вертолета, на самой крутизне горного спуска. Климов залег среди каменных обломков и пополз. Выбрал за крупным валуном место для засады. Сел на корточки и притаился. Рацию он давно выбросил. Чтоб не мешала. Точно так же, как и «Мицуету». Оставил самое необходимое: фонарик, нож, два пистолета.

Когда «Пятый» включил рацию и что-то глухо сказал старшему, Климов вскочил и, по-кошачьи мягко, перепрыгнул через глыбу валуна. Присел, застыл. Сам превратился в камень. Ощущал тревожные нотки в голосе «Пятого», невольно оглянулся. Никого. Воздух серел. Светало. Климов все фиксировал и замечал. Кривые ветви дерева. Фигура. Шорох. Легкое покашливание… Крутой, почти отвесный склон горы и ровная, как стол, площадка с вертолетом.

Очень тихо, очень-очень медленно, почти ползком, выдерживая низкую стойку змеи, Климов подкрадывался, подбирался к явно нервничавшему охраннику:

– Ни Леха, ни Толян не отвечают…

Рывок. Прыжок с ножом. Точный удар. И все – в доли секунды.

Голова «Пятого» упала, зубы лязгнули. Он еще раз дернулся и вытянулся на земле. Климов успел отметить бледное пятно лица, страдальческий излом бровей и пену на губах.

Подхватив автомат и рацию, Климов быстро побежал в ту сторону, где по его расчетам был «Четвертый».

– Третий, я пятый, – сдавленной скороговоркой прохрипел он на бегу, заметив впереди фигуру часового. – Леха молчит, узнай, в чем дело?

Пока бежал, боялся одного: наткнуться на сигнализацию. Люди коварны, а скалы отвесны.

Увидев «Четвертого», стоявшего у края пропасти, Климов поднялся во весь рост и, продолжая говорить по рации, старался громко и отчетливо произносить подслушанные имена: Лехи, Толяна и Зиновия.

– Что с ними? – возбужденно двинулся навстречу Климову «Четвертый» и не разобрал ответ. – Что, что?

«Осел с копытом», – про себя подумал Климов и сделал вид, что падает:

– Ложись!

Реакция у «Четвертого» была отменной. Он упал, перекатился, вжался в землю. Стукнулся о камень лбом и больше не поднялся.

Климов аккуратно вытер нож.

Еще один не пожил на земле. Тот, кто считал, что он достоин иной жизни. «Сам вызвался на эту грязную работу», – перевернув убитого, мрачно подумал Климов и вызвал по рации старшего:

– Скорей, сюда! Леха приполз… в крови…

Увидев движущийся луч фонарика, Климов взял автомат за ствол, взвалил на себя тяжелое тело «Четвертого» и медленно, пошатываясь от усталости, пошел навстречу старшему. Поковылял, побрел, безвольно потащился.

– Вот, – глухо выкашлял он себе под ноги, когда увидел чужие ботинки и взметнувшийся луч фонаря. – Леха приполз… – и бережно уложил на спину мертвое тело.

Старший невольно наклонился, стал на колено, и страшный рубящий удар свалил его на землю. Автомат убитого полетел в сторону.

– Это вам за Федора и за Петра, – отер лицо от грязи Климов и, сунув один пистолет за пояс, а другой взяв в левую руку, подсел под труп старшего и напрямую пошел к вертолету.

«Если в вертолете есть кто-то еще, кроме пилота и Зиновия, – с пугающей медлительностью приближался он к железной стрекозе, – расколошмачу бензобаки и швырну гранату».

Как можно ниже склоняясь под ношей, чтоб скрыть свое лицо, он чувствовал, что две последних схватки начисто лишили его сил, вымотали до предела.

«Все-таки я сыщик, не убийца», – сказал сам себе Климов и уже на подходе к вертолету неожиданно увидел, как из кабины – один за одним – выпрыгнули еще двое охранников и стали по обе стороны двери. В ее проеме появился третий. Стал на ступеньку, но на землю не спустился. Все трое напряженно следили за Климовым. Сделав вид, что поудобнее перекладывает на плечах ношу, но выбрал для себя позицию и пожелал, чтоб все прошло успешно.

Грош цена опыту, если за ним не следует удача.

Иначе вновь придется напрягаться, прыгать и стрелять.

Сделав маленькую передышку, он еще медленнее потащился к вертолету. Шел и шатался под нелегкой ношей. А внутренне был четок и спокоен. Глаза смотрели прямо, ничего не выражали. Даже веко не дергалось. Взгляд был отсутствующим…

– Что случилось? – барственно спросил стоявший на ступеньке громила, и Климов узнал голос Плахотина, любимчика спортивного Ростова, того, кто харкнул много лет тому назад ему в лицо. «Ты, сука, хто?» А после Климова избили в душевой. С тех пор веко и дергалось, и в голове словно сорока стрекотала.

Затягивая паузу, Климов опустил труп к своим ногам, устало, сокрушенно наклонился, стал на колено, расстегнул на груди мокрую куртку, сделал вид, что слушает, стучит ли сердце, незаметно вытащил из кобуры старшего заранее взведенный пистолет и четко – упор на колено – выстрелил из двух стволов. Двинувшиеся было к нему охранники одномоментно отшатнулись, точно по глазам хлестнула ветка, и, схлопотав по новой пуле, рухнули навстречу.

Кубарем перелетев через труп старшего, Климов пружинисто вскочил и взял Плахотина на мушку.

– Здравствуй, Зюня.

Сзади него коротко рявкнул автомат, но он даже не дернулся: чей-то палец конвульсивно надавил на спуск. А судороги Климова не волновали. Он делал все автоматически, интуитивно уходя от смерти. Двадцать лет работы в «уголовке» развили дар предвидения.

– Здравствуй, – вальяжно произнес Плахотин, довольно быстро справившись с оцепенением. Высокомерие важной особы так из него и перло. – Я ждал тебя.

– Да что ты говоришь, – с издевкой сказал Климов и перевел один из пистолетов на пилота. – Сиди, и не шурши. – Тот сразу присмирел. – Кончай трепаться.

– В самом деле, ждал, – с серьезной ласковостью в тоне проворчал Плахотин. – Как только с «Медиком» связь прервалась.

– Выбрасывай взрыватель, – указывая подбородком на дистанционный пульт в руках Плахотина, прикрикнул Климов, хотя чувствовал, что своего он не добьется. Большой палец Зиновия строго лежал на кнопке.

– Даже не подумаю, – небрежно сказал Плахотин и, бравируя своей невозмутимостью, своим контролем ситуации, сел на ступеньку. – Это я потребую, чтоб ты выбросил пушку. Одно твое неловкое движение, твой выстрел или же упрямство, и я нажму, – он показал на пульт, – вот эту кнопку. И твоя совесть, Климов, будет плакать: тысяча невинных душ взлетит на воздух.

Он хамски засмеялся, показывая, что уже пришел в себя от потрясения, и Климов с досадой подумал, что там, где жизнь не стоит и полушки, хамить всегда резонно.

Представив, что началось бы в бомбоубежище, нажми Плахотин кнопку и сработай там взрыватель, Климов сделал вид, что честь его уязвлена и негодует. Демонстративно направив пистолет в лицо Плахотина, он обозвал того «парчушкой», причем, лагерной. Он знал, что самолюбивые страдают больше: их оскорбленная бессилием гордыня кровоточит похлеще тяжкой раны.

– Ты сидишь на заборе, – неожиданно спокойно отреагировал на унижение Плахотин, – пора спрыгнуть с него.

– Зачем? – сделав шаг назад и влево, Климов сменил позицию.

– Затем, что ты нам нужен.

– Кому это, вам? – Держа пилота под прицелом, спросил Климов.

– Тем, кто сделает переворот в российском МВД и скоро придет к власти. – Видя заинтересованность Климова и чувствуя, что может раскрыть карты, Плахотин живо сплел бесхитростную паутину лести и без обиняков объяснил, что там, где рыба гниет с головы, идти на преступление всегда благоразумно, иначе, как объяснить, что силовых структур все больше, а уважения к ним с каждым годом меньше?

– Будь реалистом. Это лучше, чем бездумно фантазировать. Я предлагаю тебе десять миллионов долларов – твоих, плюс доля «Медика» и «Чистого», кстати, спасибо, что ты мне помог от них избавиться, я очень благодарен, – он ернически приложил руку к груди, и Климов резко поменял позицию. – Не бойся, – успокоил его голосом Плахотин, – мне нет нужды марать об тебя руки: ты нам нужен. Бесстрашный, умный, волевой. Такой как есть. – Он намекал, впрямую говорил о тайном сговоре каких-то сил внутри секретных служб.

– Не всегда нужно идти против ветра, можно дождаться, когда он сменит направление, – выказывал благоразумие и явную заинтересованность в предложенной ему огромной сумме денег, отвел пистолет от лица Плахотина Климов и вдохновил того на откровенный разговор.

– Пойми, – держа на кнопке палец, возбужденно произнес Плахотин. – Война, развязанная в Афганистане, продолжается, только теперь на нашей территории. И тем, кто хочет повлиять на ее ход, необходимы деньги. И эти деньги выделит правительство.

– На усиление борьбы с бандитскими формированиями? – еще ниже опустил ствол пистолета Климов и сразу же услышал похвалу Плахотина. – Вот именно. Изыщет средства. Поэтому те люди, что внизу, – он указал на землю, – давно списаны. Обречены. Участвуют в массовке.

– В спектакле-провокации?

– Ага, – с циничным простодушием подтвердил Плахотин. – Маленькие скандалы в провинции помогают делать большие деньги в центре. А путь от незаконных доходов к захвату власти – путь любой партии.

– Мафию при свете не увидишь? – Климов сделал вид, что озадачен только что услышанным и подошел поближе.

– Мафию? – Плахотин усмехнулся. – Брось чудачить. Ты умный мужик и должен знать, что управляют всегда те, кого нельзя увидеть. Люди-призраки. Их нет и они есть. В этом суть власти. А мафия… – он помолчал, потом добавил. – Мафия, это когда снизу вверх, а не наоборот. Не стоит путать хрен с морковкой. Понимаешь?

– Вроде, да, – пожал плечами Климов. – Но ведь десять миллионов не такие, в общем-то, и деньги…

Чувствуя, что Климов заглотил наживку, начал торговаться, Плахотин деловито объяснил ему, что нужно сделать с этими деньгами.

– Короче, так: когда уран закончился, в горах нашли вольфрам и молибден. А после – серебро. Об этом помни. Когда мы проведем, – он указал на Климова и на себя, – спектакль до конца, взорвем газгольдеры, устроим большой шум – вся пресса взбеленится, представляешь? – Глаза горели торжеством злорадства. – Мы создаем концерн, можешь назвать его «Климплах» – «Климов-Плахотин», по бросовой цене приватизируем рудник и городок, распространяем акции, заманиваем молодежь: даем им заработать, открываем бары, рестораны, казино, устраиваем шоу процветающего городка и гребем деньги! Миллиарды! – Плахотин уже видел будущее Ключеводска и постанывал от возбуждения. – У, цымус! – он чмокнул свои пальцы и послал Климову воздушный поцелуй. – Соло с трелями и крем-брюле в зефире!

– А инвестиции? – с холодной недоверчивостью алчного пройдохи поинтересовался Климов и снова шагнул в сторону и чуть назад, стараясь не стоять на одном месте.

– Нет проблем! – хвастливо заявил Плахотин. – Все уже схвачено и обговорено заранее. Двести миллиардов долларов уже лежат в калифорнийском банке: ждут своего часа.

– Мало! – с неожиданной обидой в голосе признался Климов. – Десять миллионов долларов мне мало.

– Погоди, – сказал Плахотин. – Ты забыл про долю «Медика» и «Чистого». Ты сам их ликвидировал и сам все заработал.

– Сколько? – Климов вновь направил пистолет в лицо Плахотину.

– Считай, сто миллионов. Пятьдесят и пятьдесят.

– Гринов? – по-свойски спросил Климов и удовлетворенно опустил ствол пистолета.

– Разумеется, – сказал Плахотин. – Итого, сто десять.

– Обижаешь, – шмыгнул носом Климов. – Я дороже «Медика» и «Чистого» в два раза. Не они, а я их обыграл. Давай мне двести!

– Много, – произнес Плахотин. – Это нереально.

– Ты подумай, – угрожающе поднял ствол пистолета Климов. – Жадные два раза платят. Я стреляю.

– Ты самоубийца, – отстранившись, потемнел лицом Плахотин. – Ты рискуешь жизнью.

– Мне не привыкать.

– Но самоубийца никогда не губит ближнего.

– Ты, что ли, ближний? – спросил Климов, не скрывая голосом иронии.

– Не я, – вздохнул Плахотин. – Твои дети. Твои парни и твоя жена. О них ты хоть подумал?

– Сволочь, – с тихой болью выговорил Климов. – Мразь ползучая. – Он обреченно опустил ствол пистолета. Его грубо припирали к стенке. – Чего ты хочешь?

– Чтобы ты сел в вертолет, и мы взорвали этот городок к едрене фене! – Плахотин пальцем зажал кнопку пульта.

– Ты не сделаешь этого, – хрипло предупредил Климов и почувствовал на своем горле пальцы. Как будто нахватался едкого дыма. – Свяжись с конторой и скажи, что ты отказываешься от своих требований! – Климов целился в пилота. – Сначала я убью его, потом тебя. – Два пистолета угрожающе зависли в воздухе. – Живее! – Ложь, коварство, многоликость и продажность всех и на всех уровнях взбесили Климова. Если раньше он догадывался обо всем об этом, то весьма смутно. Скорее, допускал нечто подобное, имел в виду. Но верить… нет, поверить он не мог.

– Дурак ты, Климов! – зло сказал Плахотин и приказал пилоту включить двигатель.

Тяжелые винты стали раскручиваться над кабиной, и Климов резко присел, пригнулся, отступил.

– Предупреждаю!

– Идиот! – Плахотин продолжал держать палец на кнопке. – Выстрелишь в меня – погубишь всех. Тебя раздавит эта глыба. – Он имел в виду ту партию, которая стремилась к власти.