Текст книги "Битва за Гималаи. НКВД: магия и шпионаж"
Автор книги: Олег Шишкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)
Глава 11. Пылающие горы
1
Мышиная возня существует во всех политических департаментах. Бумажные черви для того и созданы, чтобы переваривать тексты правительственных реляций, и этим можно объяснить тот факт, что иногда от переедания они впадают в легкий анабиоз. Но истинные знамения, которые Господь чертит молниями на Синае, не могут ускользнуть от острых взглядов канцелярских орлов.
Сэр Джон Бари Вуд третий год служил в должности резидента правительства Его Величества короля Георга V в Кашмире. Но свою карьеру в Индии он начал еще четверть века назад младшим секретарем в иностранном департаменте тогдашнего вице-короля лорда Керзона. Правитель был высоким, статным аристократом, самоуверенным, но прозорливым, любившим верховые прогулки и музыкальные вечера в зимней резиденции в Симле.
Да, это было четверть века тому назад. С тех пор Вуд успешно продвигался по служебной лестнице. Вначале он получил пост политического агента в Белуджистане, затем несколько лет тянул чиновничью лямку в Центральной Индии – в Индоре. И только перед мировой войной его перевели в Дели – начальником политического иностранного департамента.
Так бы он спокойно и нес далее бремя белого человека, но как только в России произошло восстание, а потом и на Памире замаячили люди с красными флажками, Вуд стал первым, кто предложил назначить специального офицера при политическом иностранном департаменте для сбора информации о большевистской деятельности вне Индии, а в особенности о коммунистических планах и перемещениях в Центральной Азии, в Афганистане, Персии, да в конце-то концов и во всем Индостане. Чем черт не шутит.
Начало 20-х годов для многих политиков Старого и Нового Света стало временем головной боли. Правительство Британской Индии приняло жесткие меры, чтобы остановить движение подрывных элементов, просачивавшихся через границу– из Советской России. В срочном порядке было создано «Специальное бюро информации», работавшее в тесном контакте с офицером по особым поручениям при штабе директора Разведдепартамента и с отделением Генерального штаба. Между тем напряжение на северных границах Индии росло. В Лондоне были хорошо осведомлены, что: «В Ташкенте основана передовая база для развертывания действий в Индии, с политическим и военным Департаментом. Здесь всем индусам, прибывавшим в Туркестан, давали инструкции по революционной тактике, и эти группы уже направили своих эмиссаров в Индию»[64]64
ЦХИДК. Ф. 198. Оп. 17. Д. 544. Л. 119.
[Закрыть]. Там знали и следующее: «Индийские революционеры просят, чтобы был образован военный центр на границе Читрала и Памира. Военный приказ Советов провозгласил установление красного знамени на Памире, и верны предположения о том, что проект развертывания военных действий в этой стране находится в стадии подготовки»[65]65
Там же. Л. 120.
[Закрыть].
Эмиссары Коминтерна проникали в Кашмир горными тропами Памира. Один из таких маршрутов шел через Горный Бадахшан – Лянгар – Прин – Узед (река Вохан) – Шулк – Кипкут – Саргоз – Баботанг (перевал) – Кинхун. Через сеть осведомителей еще на территории Советской России удавалось фиксировать караваны агитаторов. Но чаще всего они сами попадались, используя при покупках в местных индийских лавках крупные купюры. В таких случаях торговцы обращались в полицию, и той не составляло труда арестовывать богатых оборванцев. Но со временем горький опыт научил бы коминтерновцев истинному коварству.
В такой обстановке сэр Джон Бари Вуд расценил свое новое назначение на должность резидента в Кашмире как величайшее доверие империи. Он прибыл в столицу княжества в 1923 году, а уже через год хорошо знал не только свою «епархию», но изучил и соседний Северо-Западный пограничный район – вместе с Пенджабом эти территории составляли Северный военный округ.
В подчинении Вуда находились политический агент в Гилгите майор Лоример и консул в Кашгаре (Западный Китай) майор Гиллан, исполнявший роль чиновника по китайским делам при резиденте в Кашмире, чья штаб-квартира находилась в Сринагаре, столице княжества.
Кашмирский чиновник не любил высоких слов и метафор, но он знал, что когда опускаются сумерки, любой путник с окрестных холмов в маленьком городке сможет разглядеть целые созвездия огоньков, бегущих к северу и северо-востоку: то были костры многочисленных гарнизонов Британской армии, чьи солдаты в час «икс» вступят на сопредельную территорию Западного Китая, но не для того, чтобы ее оккупировать, а чтобы двинуться на север, к границе Советов. Там произойдут решающие сражения. Резидент Вуд предполагал и то, что в эти часы агенты ОГПУ уже передают своим боссам следующее: «Английские войска концентрируются для удобнейшего и кратчайшего проникновения в Кашгар (через перевал Мын-тепе, долину реки Дангы-Баш – Сарыкол)»[66]66
РГВА. Ф. 25 895. Oп. 1. Д. 847. Л. 66.
[Закрыть].
Да, север таил в себе много опасностей и сюрпризов. Но в марте 1925 года Вуда заинтересовали люди, приехавшие в Сринагар с юга. Это была семья неких русских по фамилии Рерих.
Кто они были? Туристы? Ученые? Праздные богатые собиратели экзотических сувениров? Белый эмигрант Николай Рерих называл себя гражданином Соединенных Штатов и говорил, что находится в Кашмире как глава экспедиции, которая должна вот-вот проследовать по Центральной Азии с целью осуществления там зарисовок, пейзажей и панорам, поиска оригинальных восточных рукописей и изучения фольклора. С Рерихом прибыл его сын – востоковед и жена – медиум и мистик. С ними ехал и подросток-тибетец – Рамзана-геген. Они остановились в гостинице «Недоу» и ожидали известий из Лондона – там американский посол информировал правительство Британии о готовящейся экспедиции и испрашивал позволения на ее проведение. Пока тянулась вся эта канитель, Рерихи готовились к предстоящему предприятию. Покупали вьючных животных и снаряжение, а в перерыве между работой отдыхали, наслаждаясь красотами Кашмира. В один из таких дней они отправились на прогулочной лодке в маленькое путешествие по озеру Byлар. Во время плавания их внимание привлекла ничем не примечательная деревушка Бандипур. Но была у этого места одна особенность – здесь начиналась стратегическая трасса через Гилгит на Сарыкол, а оттуда прямой и короткий путь в соседний Кашгар и к границе СССР. Николай Константинович не удержался и сделал примечательную запись в своем дневнике: «Гилгит и Читрал берегутся особо. Если трудно идти на Ладак, то Гилгит и Читрал всегда под особым запретом»[67]67
Рерих Н. Алтай – Гималаи. 1992.– С. 72.
[Закрыть].
Здесь Рерихи совершили подъем на одну из вершин и заночевали– в сумерках они увидели фантастическое зрелище– целые созвездия костров британских гарнизонов. Огненные ленты, причудливо извиваясь, уходили на север.
2
Три месяца длились приготовления к экспедиции, и три месяца Вуд наблюдал за всем, что происходило в базовом лагере. 15 апреля «американцы» переехали из Сринагара в небольшой поселок Гулмарг, находившийся на берегу озера, и резидент оценил это перемещение. Он чувствовал, что-то здесь не так, что за всем происходящим стоит какая-то тайна– интрига, суть которой от него ускользала.
Двадцать шестого мая из Лондона было получено разрешение, позволявшее экспедиции проследовать по северной территории Индии и Малому Тибету (Ладакху). Такой поворот дел вовсе не понравился резиденту, подозревавшему подвох за каждым действием тихих американцев. Они производили огромные закупки вьючного скота и снаряжения. «Что они, собственно, собираются тащить в горы?»– спрашивал себя Вуд. И чем больше он задавал себе вопросов, тем больше росла его уверенность в том, что эти люди приехали в Кашмир с тайной миссией.
Восьмого августа экспедиция вышла из Гулмарга, а на следующий день на Лехской международной трассе у местечка Тангмар на караван было совершено нападенье. Группой неизвестных, вооруженных монтировкой, руководил шофер кашмирского резидента. Он был опознан Рерихом. Часть караванщиков получили ранения и были избиты. Атаку удалось отразить, но напряженность сохранялась, и руководители экспедиции вспомнили об оружии.
На следующий день кашмирский резидент вновь напомнил о своем существовании, но уже в пункте Балтал. Там на стоянку экспедиции явился местный полицейский, утверждавший, что люди из каравана уничтожили санитарный пост и оскорбили врача. Никаких свидетелей этой акции представлено не было. Полицейский сослался на сторожа почты, но тот при расспросах не подтвердил утверждение блюстителя порядка.
Все провокации Вуда не имели успеха, но цель их резидент видел в том, чтобы все время напоминать Рериху– в Кашмире и на Ладакхе за ним будут пристально наблюдать и не оставят в покое. В те же дни художник направил телеграмму на имя вице-короля Британской Индии, где сообщал о происшедших инцидентах и просил оградить экспедицию от подобных акций. Глава колониальной администрации связался с Вудом и предложил ему провести служебное расследование. Кашмирский резидент ответил правителю немногословной телеграммой, в которой указывал, что к случившемуся не стоит относиться серьезно.
В своих действиях Вуд был столь груб, что напоминал провинциального жандарма-громилу, а не контрразведчика. Справедливости ради стоит сказать, что судьба предоставила ему возможность для серьезных действий, но он не воспользовался этим шансом, так как не располагал полной информацией. А шансом этим мог бы стать человек, чье имя было известно не только Вуду, но и всем секретным службам мира с 1918 года. В Лехе– столице княжества Ладакх, где экспедиция задержалась почти на месяц, к каравану Рериха должен был присоединиться неприметный буддийский лама, по виду монгол, но в действительности один из самых одиозных агентов ОГПУ – Яков Блюмкин.
Глава 12. Пламенный человек
1
В один из первых сентябрьских дней 1925 года из углового дома в Денежном переулке вышел молодой лысый человек в элегантном костюме. Его улыбка сияла вставными металлическими зубами. Свои он потерял в петлюровских застенках. Коренастый парень фланирующей походкой прошуршал по Арбату, пересек Воздвиженку у морозовского особняка и скоро очутился на площадке перед старинным домом в Шереметьевском переулке. Он вошел в подъезд, поднялся на третий этаж и позвонил в квартиру Александра Евгеньевича Снесарева, профессора Военной академии РККА и «отца» ее Восточного отделения. Генерал считался одним из лучших русских экспертов по Северо-Западному району Британской Индии. Он исследовал его в свое время и как разведчик.
В кабинете, куда хозяин дома пригласил пришедшего, сидела дочь Снесарева, школьница. Несколько дней назад она отвечала урок по обществоведению и рассказывала классу, «что был такой Блюмкин, нехороший эсер, и он пытался вызвать снова войну с Германией, убив посла Мирбаха». Девочка сидела в кресле и рассматривала книги отца.
Посетитель, пришедший к отцу по «каким-то своим делам», был всего лишь чиновником Наркомторга. Он работал там не больше месяца. Александр Евгеньевич хорошо знал этого посетителя. «Перед вами белая стена Восточного Гиндукуша, – рассказывал Снесарев. – С его снеговых вершин вам придется спуститься в трущобы Северной Индии. Если вы познакомитесь со всеми ужасами этой дороги, вы получите впечатление потрясающее. Это дикие утесы и скалы, по которым пойдут люди с ношей за спиной. Лошадь по этим путям не пройдет. Я шел когда-то этими тропами. Переводчик моего друга из свежего и бодрого человека стал стариком. Люди седеют от тревог, начинают бояться пространства. В одном месте мне пришлось отстать, и когда я вновь догнал спутников, то застал двух переводчиков плачущими. Они говорили: «Туда страшно идти, мы там умрем…»»[68]68
Цит. по кн.: Снесарев А. Е. «Афганистан». М.:ГИЗ. 1921.– С. 36.
[Закрыть].
За всем происходящим в комнате внимательно наблюдала маленькая дочь профессора. «Я часто сидела у папы в кабинете. Там у него было много интересных книг, – вспоминает Е. А. Снесарева. – Неожиданно посетитель, поговорив о чем-то с папой, стал рассказывать о том, как он убивал Мирбаха, как тот из чувства самосохранения, уже раненный, заполз за стол. Тогда он подбежал к послу и выстрелом добил. Я папу спросила:
– Скажи, это тот самый Блюмкин, который Мирбаха убил?
– Ну, конечно! Он самый и есть.
– Он правильно рассказывал, как он убивал?
– Так оно и есть!»[69]69
Информация Евгении Александровны Снесаревой.
[Закрыть].
2
«Россия обновилась, Россия переродилась, появился новый тип русского человека – инициативного, подвижного, энергичного, быстро выходящего из любого затруднения, появился новый пламенный человек. Чекист – наиболее законченный тип такого нового человека!»[70]70
В этом разделе использованы устные воспоминания А. С. Агамирова.
[Закрыть] – сказал Николай Бухарин на торжественном заседании в Моссовете, посвященном 10-летию органов ВЧК-ОГПУ Несомненно, что все эти слова полностью относились к лысому крепышу – Якову Григорьевичу Блюмкину.
«Это был человек театрального действия», – говорила сестра жены Луначарского Татьяна Сац, к которой Яков не раз сватался. И хотя он был «актер» и любил приврать, очень многое из того, что он сообщал, являлось истиной. Тогда, в сентябре 1925 года на кухне у Луначарского, за чашкой чаю, Блюмкин много рассказывал о своих приключениях на Востоке и, в частности, сообщил, что закладывает основы государства Израиль в английской колонии Палестине. Здесь британская администрация планировала начать строительство новой магистрали, которая вела бы к Индии. Маршрут должен был начинаться у побережья Средиземного моря и далее, проходя через Месопотамию, заканчиваться у Персидского залива, на другом берегу которого уже располагалась Британская Индия. По своему значению новая трасса приравнивалась к Суэцкому каналу, который мог быть потерян, если в Египте захотят полной независимости. Тогда стратегическое шоссе смягчило бы удар от утраты Суэца. ЦК ВКП(б) считал, что с помощью идеи создания независимого государства Израиль можно будет подорвать позиции Британии на Ближнем Востоке.
Яков мог бы рассказать, как, отрастив бороду и располнев, он в соответствии с чекистской легендой вел в Палестине жизнь правоверного еврея. Под видом владельца прачечной он устроил в Яффе конспиративную квартиру и умудрился сделать в городе несколько снимков. Потом Яков переслал эти фото в Москву главному редактору «Огонька» Кольцову. Они были опубликованы в журнале 6 мая 1923 года с интригующей подписью «Специально для, Огонька»». И хотя английская контрразведка смогла выйти на след советского резидента, Блюмкин в последний момент улизнул от британских ищеек.
Мелькали в сагах Блюмкина Монголия, Иран, Афганистан. Он ездил в Кабул с одной из первых российских делегаций. И почему-то находился там как писатель. Вместе с другим «писателем» и секретным сотрудником – Львом Никулиным. В афганском городе Герате эти литераторы вместе с советским консулом Тагером пытались установить связь с местными мистиками – исмаилитами, чтобы привлечь их к подрывной деятельности против англичан. Из Афганистана Блюмкин проник в Британскую Индию и подробно изучил базы королевских ВМС в Карачи, Бомбее и на Цейлоне – в Коломбо.
Общение родственницы Луначарского, Татьяны Сац, с Блюмкиным не одобрял первый заместитель Дзержинского в ОГПУ Вячеслав Менжинский. Он, кстати, настойчиво советовал Анатолию Васильевичу Яшу даже на порог не пускать. Менжинский часто оказывал своему другу конфиденциальные услуги – звонил и сообщал по телефону фамилии сексотов ОГПУ, которые приходили в гости к наркому просвещения. Однажды Луначарский после такой консультации сделал выговор Татьяне за приглашенных подруг из Большого театра – все симпатичные гостьи, оказывается, работали на органы. Что же касается Блюмкина– то тут и Менжинский и Луначарский были единодушны. Анатолий Васильевич и слышать не хотел о «помолвках» и категорически запретил родственнице даже говорить на эту тему.
– Я тебя предупреждаю, – как-то вспылил он, – этот человек плохо кончит! Это авантюрист и убийца! (А ведь тогда Блюмкин еще был в большом фаворе.)
Но Яков, на правах соседа, продолжал захаживать в квартиру Луначарского, а сотрудники Менжинского, дежурившие у Анатолия Васильевича и прослушивавшие его апартаменты, продолжали информировать шефа об опасных контактах. Дом наркома был негласной явочной квартирой ОГПУ. Здесь за каждым диваном и шкафом торчали микрофоны. Здесь лучше было держать язык за зубами. Но Яков… Тот считал себя неуязвимым. Ведь он так много знал о кремлевских нравах и боссах ОГПУ, ведь в конце концов он убил Мирбаха, и у него есть заслуги перед революцией и ЦК.
3
Летом 1925 года Я. Г Блюмкин по решению ЦК РКП(б) был перемещен с должности помощника полномочного представителя ОГПУ на Кавказе по командованию внутренними войсками. Там он прослужил несколько месяцев и теперь возвращался в Москву для получения нового назначения. Особую роль в этом сыграли начальник Спецотдела Бокий и руководитель лаборатории Спецотдела Гопиус, курировавший всю научную работу подразделения[71]71
«А ведь эти люди, Б.(окий) и Г.(опиус), в состав предполагавшейся экспедиции Александра Васильевича предлагали включить таких лиц как Блюмкин…» (Из письма члена ЕТБ Шишелова вдове Барченко Ольге Павловне. 26 июля – 3 августа 1956 г. Архив семьи Барченко.).
[Закрыть]. Они уже спланировали экспедицию в район, лежащий на границе Афганистана, Китая и Северо-Западной Индии, который называли Шамбалой и где, по мнению Барченко, находился очаг древней цивилизации, уцелевшей в дни последнего потопа. Ученый ссылался и на данные, полученные от обладателей тайны мистической страны Шамбалы, сообщивших ему в Костроме потаенный маршрут. Именно по этому пути должна была отправиться в Шамбалу секретная экспедиция переодетых и загримированных путников.
Выйдя из района Рушан на советском Памире, через горные кряжи афганского Гиндукуша паломники Спецотдела предполагали найти заповедное место в одном из каньонов Гималаев. Руководителем секретного каравана был назначен Барченко, а комиссаром «Лысый». Полиглот, мастер рукопашного боя, имеющий опыт нелегальной работы на Востоке, Блюмкин как нельзя более подходил для роли комиссара экспедиции. Положение на Каракорумском перевале, состояние дорог, ведущих к границам СССР, наконец, концентрация британских войск в Читрале, исследование предполагаемого театра военных действий – вот лишь часть заданий, которые должен был осуществить суперагент. Он должен был выполнить задание Спецотдела ОГПУ (подчиненного непосредственно ЦК) и лично начальника этого подразделения товарища Бокия. Это были задачи, которые ставил перед агентом Центральный Комитет, желавший воочию убедиться в намерении англичан начать с СССР войну на территории Западного Китая. Но не менее интригующей представлялась им возможность связаться с тайными братствами Азии.
Секретность новой операции в Западном Китае и Северо-Западной Индии считалась исключительной, и требовалась величайшая конспирация для ее проведения. Было известно, что спецслужбы Англии, Франции и разведка китайских гоминьдановцев вели наблюдение за Блюмкиным, его квартирой в Денежном переулке и его служебными перемещениями. Французское 2-е бюро пыталось перевербовать советского суперагента с помощью своего сотрудника Грегуара Фонтенуа, который с некоторого времени стал появляться в компании с Блюмкиным в доме у наркома Луначарского. Настойчивость в «исследовании» Блюмкина проявляли и китайцы в лице полномочного дипломатического представителя Ли Тья Ао, в прошлом известного террориста, и поверенного в делах Китайской республики Ся Вейсуна.
Для того чтобы скрыть новую миссию Блюмкина, Спецотдел придумал оригинальный ход, и здесь Бокию помог начальник Орграспредотдела ЦК ВКП(б), член ЕТБ Иван Москвин, в прошлом, как и Бокий, выпускник Горного института. Через свою епархию он провел назначение Якова Блюмкина в Народный комиссариат торговли ко Льву Каменеву на должность начальника Экономического управления. В Нарком-торге Блюмкин должен был подряд получить две командировки по линии своей официальной работы – в Лендревтрест и «на заводы Украины». Вместо Блюмкина на Украину поехал сотрудник Тимирязевской сельскохозяйственной академии – Артоболевский, специалист по тракторам, приглашенный в Нарком-торг по рекомендации Якова. Артоболевский, прикрывая Блюмкина, должен был выполнить действительную работу в командировках[72]72
Если сравнить личные дела двух командированных, хранящиеся в фонде 5240 Наркомторга (ГАРФ. Оп. 17), то выясняется удивительная особенность этих документов. Мы не найдем ни одного официального командировочного удостоверения у Блюмкина. А то, что там есть, выполнено на обычной бумаге. Между тем у Сергея Ивановича Артоболевского командировочное удостоверение настоящее – на бланке с гербом СССР и со всеми остальными атрибутами. Позднее, вернувшись из «командировки», Блюмкин заполнил свое личное дело липовыми документами, разумно полагая, что начальник 1 отдела, традиционно связанный с органами, его покроет.
[Закрыть]. Удалось принять дополнительные меры от соглядатаев, и некоторое время в промежутках между командировками от квартиры Блюмкина в Денежном переулке до Наркомата торговли курсировал двойник Якова.
Подготовка экспедиции в Шамбалу весной 1925 года шла полным ходом. Барченко вспоминал: «Мне при содействии Бокия удалось добиться организации экспедиции в Афганистан. Экспедиция должна была побывать также в Индии, Синцзяне, Тибете, и на расходы экспедиции Бокию удалось получить около 100 тысяч рублей (то есть 600 000 долларов. – О. Ш.). Во главе экспедиции должен был ехать и Владимиров (агентурная кличка Блюмкина. – О. Ш.)»[73]73
Протокол допроса Барченко А. В. от 10 июня 1937 г.
[Закрыть]. Деньги выделялись по линии ВСНХ по личному распоряжению Феликса Дзержинского, выступавшего самым горячим сторонником будущего предприятия. Кроме Барченко и Блюмкина, в число членов экспедиции включили выпускника Института живых восточных языков, ответственного референта НКИД, члена «Единого Трудового Братства», Владимира Королева[74]74
Эзотерическое имя «Малый».
[Закрыть]. «Я также должен был ехать в составе экспедиции, – вспоминал он, – и мне было предложено пройти курс верховой езды, что я и сделал на курсах усовершенствования в Ленинграде, куда получил доступ при помощи Бокия. Мне было также предложено Барченко усиленно заняться английским языком. Сам Барченко изучал английский язык и урду (индусский)…»[75]75
Протокол допроса Королева В. Н. от 22 июня 1937 г.
[Закрыть].
Основной базой для подготовки экспедиции стала занятая Спецотделом бывшая усадьба начальника кремлевской «экспедиции строения» М. М. Измайлова, расположенная между подмосковными селами Быково и Верея. Это место выбрали отнюдь не случайно. Здесь находился засекреченный санаторий для семей руководящего аппарата ОГПУ Особняк, построенный в конце XVIII века по проекту Баженова, сильно напоминал ансамбль Царицына. Центральный зал усадьбы был украшен мистическим орнаментом. Здесь часть будущих путешественников осваивали английский и урду, слушали различные лекции. Каждый день все участники марша в Шамбалу занимались верховой ездой в тенистых аллеях старого парка.
В конце июля все приготовления в целом уже завершились. Наступил наиболее ответственный момент, связанный с необходимостью провести документы через ряд бюрократических советских учреждений. Чтобы нейтрализовать нежелательную реакцию народного комиссара иностранных дел Чичерина, Бокий поручил Барченко обратиться к нему с рекомендательным письмом от сотрудника отдела международных связей Коминтерна Забрежнева, являвшегося членом масонской ложи «Великий Восток Франции» и имевшего степень «метр венерабль»[76]76
Протокол допроса Барченко А. В. от 23 декабря 1937 г.
[Закрыть]. Забрежнев еще с 1919 года занимался связями и переправкой ценностей для Французской компартии[77]77
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 82 (Бюджетная комиссия Коминтерна). Д. 1. Л. 2.
[Закрыть] и был одинаково известен как в Наркомате иностранных дел, так и в Спецотделе. Нарком сам когда-то входил в ложу «Великий Восток Франции», и Бокий знал, что вольные каменщики были для него высоким авторитетом. «Чичерин вначале отнесся к моим планам доброжелательно…»– вспоминал Барченко[78]78
Протокол допроса Барченко А. В. от 10 июня 1937 г.
[Закрыть].
Для того чтобы окончательно закрепить успех, 31 июля Бокий, Барченко и начальник лаборатории Спецотдела Гопиус пришли на прием к Чичерину, и после недолгого разговора с ними последний дал положительное заключение по поводу предстоящей экспедиции. Бокий сообщил наркому, что документы членов каравана давно лежат в визовом отделе посольства Афганистана и уже решена дата отъезда. Чичерин удивился такой поспешности и поинтересовался перед самым уходом посетителей о том, в курсе ли начальник разведки Трилиссер о положении дел с экспедицией. Бокий ответил, что еще на коллегии в декабре проинформировал его о плане этой операции, и глава ИНО голосовал за ее поддержку– в принципе этого достаточно. Как начальник Спецотдела «при» ОГПУ Глеб Иванович и не обязан был докладывать Трилиссеру о частностях работы своего подразделения. Коллегия ОГПУ и ЦК ВКП(б) – этого было более чем достаточно.
И все же это несколько насторожило Чичерина. Как только трое посетителей покинули его кабинет, он позвонил начальнику разведки и в двух словах пересказал разговор с Бокием. Трилиссер был взбешен. Он закатил истерику по телефону. «Что вообще себе этот Бокий позволяет?»– шипел в трубку Трилиссер. Да, он тогда был просто начальником ИНО (разведки), но уже метил в зампреды ОГПУ И хотя коллегия поддержала план экспедиции Барченко– Бокия, а значит, поддержал и он, но это было в декабре. Трилиссер явно интриговал.
Его раздражал Бокий, этот сухопарый интеллигентик, недоучившийся студент, мелкий буржуа. Раздражал он не только Трилиссера, но и всемогущего Генриха Ягоду. Их обоих беспокоило то, что он со своим Спецотделом тоже проводит спецоперации и занимается еще черт знает чем, о чем никому не сообщает. А сам, между прочим, в курсе всего творящегося в ОГПУ. Мало того, он еще время от времени строчит доклады Дзержинскому о положении на Лубянке, о политическом трепе сотрудников и о сторонниках Троцкого и Зиновьева в аппарате спецслужб. И все ему сходит с рук. Потому что Глеб подчинен ЦК и на все плюет. А на партсобраниях он сидит тише воды ниже травы, слова из него не вытянешь. Но сам все слушает и подмечает. И ведь главное– везде сует своих старых дружков из Горного института. Половина питерского ГПУ оттуда. А теперь и в Москве устанавливает свои порядки.
И Трилиссер и Ягода распространяли о Глебе Бокии всевозможные нелепые слухи: они говорили, он настолько озверел, что пьет человеческую кровь и ест собачье мясо.
Трилиссер попросил Чичерина отозвать свое заключение. И сразу же после телефонного звонка посетил Ягоду и рассказал о случившемся. Глава контрразведки был разъярен тем фактом, что Бокий действовал напрямую, через визовый отдел Афганистана и втихаря от Генриха Генриховича. «Значит, он и раньше так делал?»– завелся Ягода. И хотя Глеб пользовался поддержкой Дзержинского и некоторых членов ЦК, Трилиссер и Ягода договорились о совместных действиях по блокаде экспедиции.
В тот же день они навестили Чичерина, благо здания Наркомата и ОГПУ находились в двух шагах и не потребовалось гонять автомобиль. Ягода и Трилиссер заставили его полностью пересмотреть свои взгляды на экспедицию. Экспедиция была отменена в самый последний момент в результате протеста главы НКИД[79]79
Протокол допроса Барченко А. В. от 10 июня 1937 г.
[Закрыть]. Первого августа Чичерин дал о ней отрицательный отзыв в Политбюро. «Некто Барченко, – писал нарком, – уже 19 лет изучает вопрос о нахождении остатков доисторической культуры. Его теория заключается в том, что в доисторические времена человечество развило необыкновенно богатую культуру, далеко превосходившую в своих научных достижениях переживаемый нами исторический период. Далее он считает, «что» в среднеазиатских центрах умственной культуры, в Лхасе, в тайных братствах, существующих в Афганистане и тому под., сохранились остатки научных познаний этой богатой доисторической культуры. С этой теорией Барченко обратился к тов. Бокию, который ею необыкновенно заинтересовался и решил использовать аппарат своего Спец. Отдела для нахождения остатков доисторической культуры. Доклад об этом был сделан в Коллегии Президиума ОГПУ, которое точно так же чрезвычайно заинтересовалось задачей нахождения остатков доисторической культуры и решило даже употребить для этого некоторые финансовые средства, которые, по-видимому, у него имеются. Ко мне пришли для товарища из ОГПУ и сам Барченко, для того, чтобы заручиться моим содействием для поездки в Афганистан с целью связаться с тайными братствами.
Я ответил, что о поездке в Афганистан и речи быть не может, ибо не только афганские власти не допустят наших чекистов ни к каким секретным братствам, но и сам факт их появления может привести к большим осложнениям и даже к кампании в английской прессе, которая не преминет эту экспедицию представить в совершенно ином свете. Мы наживем себе неприятности без всякой пользы, ибо, конечно, ни к каким секретным братствам наши чекисты не будут допущены»[80]80
АПРФ (Архив Президента РФ). Ф. 3. Оп. 65. Д. 739. Л. 57.
[Закрыть].
Но Бокий и Барченко не отказались от путешествия в мистическую Шамбалу. Начальник Спецотдела решил дождаться удобного момента, когда можно будет осуществить задуманное и утереть нос Трилиссеру и Ягоде.
Но, несмотря на все козни, один человек из членов экспедиции все же отправился в район Шамбалы. Перед началом операции Бокий проинструктировал его и сообщил, что задание является исключительно серьезным и никто, какое бы место в советской иерархии он ни занимал, не должен знать о «путешествии».
Уходивший в Шамбалу слушал начальника Спецотдела внимательно. Ему предстоял трудный путь. Но он не нуждался ни в визах, ни в документах, ни в бюрократических формальностях. Ему достаточно было приказа, чтобы пройти сквозь вражеские границы и кордоны. Это был Блюмкин.
Спустя полтора месяца на границе Британской Индии он объявился под видом тибетского монаха[81]81
О путешествии Блюмкина в обличье ламы в 1925–1926 гг. упоминает начальник Разведывательного управления РККА в одном деликатном документе (РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 126. Л. 48).
[Закрыть] в расположении экспедиции Рериха. Да, он уже догонял Лоуренса Аравийского[82]82
В 1990–1991 годах в верхах КГБ серьезно обсуждался вопрос о присвоении Блюмкину звания «Героя Советского Союза».
[Закрыть].
