Текст книги "Двадцать один день неврастеника"

Автор книги: Октав Мирбо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

– Генерал! – прервал я его, – у меня мелькнула блестящая мысль... простая, но гениальная мысль.

– Говорите!..

– Можно красить белых в цвет негров, чтобы пощадить национальную сентиментальность...

– Так... а потом...

– А потом убивать... а потом дубить их кожи!..

Генерал стал серьезным, озабоченным.

– Нет! – воскликнул он, без обмана... Такая кожа была бы подлогом... Я солдат, честный солдат... Теперь убирайтесь... Мне нужно работать...

Я допил свой стакан, на дне которого оставалось еще несколько капель абсента и ушел.

Отрадно время от времени встречать таких героев... истинных выразителей народного духа.

X

Маркиза Параболь положительно революционизирует местное население и всех приезжих своими туалетами и поразительной красотой... Я когда-то знавал ее и даже очень близко – но ничего дурного в наших отношениях не было, как вы сами увидите... Можно бы, пожалуй, возобновить знакомство... Но мне как-то в голову не приходило... Зачем?.. Я даже рад, что мое лицо не напомнило ей о наших прежних интимных отношениях, хотя мы и встречаемся утром и вечером, в буфете, в аллеях, в клубе...

С первым мужем она развелась, второго похоронила. Теперь я не знаю, что с ней, чем она живет и почему называется маркизой Параболь... Да и знать мне это незачем... Здесь у нее много поклонников... Вечные празднества, прогулки... Всегда за ней целая свита обожателей, всех видов животной чувственности.

Но вот, видите ли, курорты оказываются единственным местом, где божественное Провидение еще дает знать о себе.

Несколько дней тому назад по соседству со мной поселился в отеле какой-то господин с очень грустным лицом, или, вернее, совершенно безличный... Седая голова, серое лицо, серый костюм и, наверное, серая душа, все под один цвет... Спина согнута, ноги дрожат... И несмотря на это чувствуется, что это не очень старый человек... У него угловатые манеры и вид маньяка... Несколько раз за обедом, на дворе отеля, на прогулке я замечал, что он упорно смотрит на меня... Его взгляд раздражал меня, хотя в нем не видно было никакой вражды... Но я все-таки уже готов был положить конец этому, как вдруг вчера этот господин совершенно неожиданно вошел в мою комнату...

– Извините... – сказал он мне... но это сильнее меня... Мне нужно, наконец, отвести себе душу... Вы очень хорошо знаете маркизу Параболь... Я вас часто, очень часто встречал с ней... в театре... ресторане...

– Совершенно верно, знал... ответил я холодно.

И я счел нужным по глупости прибавить:

– Ничего дурного между нами не было...

– Я знаю.

Затем после некоторого молчания он представился:

– Я первый муж маркизы...

Я поклонился и вопросительно посмотрел на него.

– Видите ли... Я до сих пор люблю маркизу... Я следую за ней повсюду... По я не осмеливаюсь ни заговорить с ней, ни написать... Поэтому, я подумал...

– О чем?

Он вдруг как-то смутился...

– Ах... – воскликнул он со вздохом... моя судьба поистине необычайна... Вы мне, может-быть, позволите сначала рассказать вам странную историю моего брака?

Я жестом выразил свое согласие.

– Маркиза, начал он, была маленькой женщиной с белокурыми волосами и розовым личиком, когда я женился на ней. Она была очень своеобразная, живая и хорошенькая. Это было оригинальное, подвижное, восхитительное маленькое животное. Она прыгала как козленок в Люцерне и щебетала как птичка в лесу весной. В сущности она не была вполне ни женщиной, ни маленьким животным, ни птичкой. Это было существо более сложное, более оригинальное. В ее уме, шумном веселье, беспечном щебетании, неожиданных капризах, в полном равнодушии к моим вкусам, чувствам, любви, во всех ее проявлениях видны были черты всех этих трех существ. Но любопытнее всего была ее душа, совсем маленькая душа, как у мухи, чувствительная, вздорная, вибрирующая, которая вечно кружилась и билась около меня с криком и смехом, от которых можно было с ума сойти.

Лора была моей шестой женой... Да, верно, шестой! Две первые умерли. Не знаю отчего. Другие меня в один прекрасный пень покинули... Также не знаю почему. И еще менее понимаю, какая тайная, враждебная сила заставляла меня жениться. Ведь я заранее знал, что ждет меня.

Моя жизнь, смею вам сказать, какое-то сплетение противоречий... Мне кажется, что я самый безобидный человек в мире. Я никогда не злюсь, не дуюсь, не нервничаю. Я готов все сделать, чтобы угодить своим близким. Я исполняю все их капризы, как бы вздорны они ни были. Ни жалоб, ни ссор, ни обид, ни приказаний, никогда ничего подобного. Я совершенно отказываюсь от своих желаний, привычек, я готов пожертвовать собой для счастья того, кто живет со мной. И несмотря на эти героические усилия обезличить себя, я не могу удержать около себя женщины больше трех месяцев. Все они совершенно одинаково тяготились мною. Брюнетки, блондинки, маленькие, большие, полные, худые, все одинаково презирали меня. Не проходило и трех месяцев, как они исчезали... Одни умирали, другие без всяких основании покидали меня. Без всяких оснований, уверяю вас, разве только на том единственном основании, что как мужчина и женщина мы были антиподами по отношению друг к другу.

Да, да, я знаю, что мне могут сказать... Скажут, конечно, что я сам был виновником своего несчастья... Но что прикажете делать... Я не могу выносить одиночества. В одиночестве я совсем несчастный человек. Меня заедает тоска, и преследуют страшные образы. Это еще хуже женщины. Мне необходим всегда шум семейной обстановки. Мне уже не важно, будет ли это музыка или скрежет зубовный, лишь бы только что-нибудь было и отгоняло от меня страшные призраки тишины.

Я вам расскажу одну совершенно непонятную историю. Прошу извинить меня. Я буду краток и буду избегать пошлостей.

В первую же ночь после свадьбы со мной произошел странный и неприятный случай. Я сжимал в своих объятиях свою жену со всем пылом своей страсти, как вдруг Лора быстрым движением вырвалась из моих рук и, отбросив меня в сторону, – воскликнула:

– Более мой! какая я беспамятная... Боже мой! Боже мой!., я забыла помолиться святому Жозефу!

Не обращая внимания на мое удивление и непристойный беспорядок, она встала на колени на кровати и с распущенными волосами и обнаженной шеей стала осенять себя крестным знамением.

– Святой Жозеф, молилась она, будь милосерд к папеньке, к маменьке, к сестричке... пошли им счастья и долголетия!.. Будь добр к моим миленьким кошечкам Плюме и Кики и бедному Николаю (это был попугай), – он уже стар, не поет больше и я боюсь, что он умрет... Будь добр также к моему мужу и пусть он не причиняет мне боли.

Затем, приняв более брачную позу, она с улыбкой на устах сказала:

– Ну вот... готово... Теперь можете продолжать...

Но пыл пропал уже у меня... и мне невозможно было вернуть этот момент очарования. Лора не могла скрыть от меня своего чувства досады, которое долго видно было в углах ее рта.

На следующий день мы отправились после завтрака гулять в поле. Она блистала своей красотой. Настроена была весело и даже несколько шаловливо. Каталась по траве, заговаривала с цветами, птицами, бабочками и сама казалась цветком, птичкой, бабочкой... Ее маленькая душа, как у мухи, кружилась и жужжала в солнечных лучах... В каштановом лесу, где мы были одни, я схватил ее в свои объятия... Уже было поздно, и мы решили вернуться. Она была немного утомлена и шла опираясь на мою руку. Я был в восторге от своего счастья и также хранил молчание, в котором слышались громкие слова, шумная музыка и раскаты грома. Вдруг она оставила мою руку и мелкими, осторожными шагами, как сорока, прыгающая утром по влажной траве, выбралась на тропинку, которая вела через дорогу вправо в долину.

– Куда ты идешь по тропинке? – закричал я, куда ты идешь?

– Наш дом как раз напротив, за холмом... Сюда ближе, – ответила она.

Легкая и воздушная она продолжала прыгать по тропинке. Я догнал ее.

– Эта дорога никуда не ведет, моя дорогая... Она выходит к речке...

– Ну что же, – возразила Лора, если она ведет к речке... мы пройдем через мост.

– Но там нет никакого моста...

– Нет моста?.. Зачем ты говоришь, что нет моста?.. Это не любезно с твоей стороны... Зачем же эта тропинка, если нет моста?.. Смешно было бы...

И вдруг строго, повелительным тоном прибавила:

– Я хочу пройти через мост, вот и все!.. Слышишь?.. Иди через деревню, если тебе угодно.

В самых мягких выражениях я попытался разубедить ее, но она заставила меня замолчать своим резким тоном. Я не смел настаивать и пошел за ней по тропинке среди булыжника, который ранил нам ноги, и терновых плетней, которые рвали ее платье...

В конце тропинки протекала широкая и глубокая речка, над которой с другого берега свесились ветви ивы и ольхи. Темно-зеленая поверхность воды напоминала пропасть.

– Вот видишь! – сказал я мягким голосом и без всякого упрека... Нет моста... И ты устанешь.

Она сделала недовольную гримасу, но ничего не ответила. Несколько минут она простояла и смотрела на зеленую поверхность воды, на ивы и ольхи на другом берегу. Мы повернули обратно. Мы оба как-будто стеснялись чего-то. Мы оба были подавлены какими-то новыми предчувствиями, и наш путь стал для нас трудным и тревожным, как восхождение на Голгофу.

Лора еле передвигала ноги от усталости, и я несколько раз предлагал ей опереться на мою руку. Она на-отрез отказывалась.

– Нет... Нет... Я не хочу твоей руки... Я ничего от тебя не желаю... Ты злой человек.

Вечером она не вышла к столу и не хотела впустить меня в свою комнату, заперев ее на ключ.

– Убирайся... – крикнула она мне за дверью... Я очень больна... Я не хочу тебя больше видеть...

Напрасно я умолял, употребив в дело все свое красноречие и заклиная простить невольно причиненную обиду... Я даже стал оправдываться.

– Ну, да, да! – закричал я, поворачивая ключ в замке... Конечно... Там был мост...

Она оставалась неумолимой и упрямо повторяла:

– Нет... нет... слишком поздно!.. Я не хочу тебя больше видеть... Убирайся...

– Боже мой! – говорил я себе, удаляясь в свою комнату, еще одна уходит от меня... И почему? Что с ней такое происходит?.. Не может мне простить, что не было моста через речку?.. Возможно... Ведь покинула же меня Клементина только потому, что, когда она однажды вечером возвращалась с бала, пошел дождь и испортил ей платье... Или она чистосердечно верит в эту минуту, что это я из умышленной жестокости, пользуясь своим авторитетом мужа, заставил ее усталую идти по тропинке и переходить через заведомо несуществующий мост?.. Мне бы хотелось знать это... Может, быть, она сама этого не знает...

– Не правда ли, как удачно все складывалось для меня?

Он замолчал...

– А потом, – спросил я... вы развелись?

– Да... через шесть месяцев... Я был слишком несчастлив.

– А она вторично вышла замуж?

– На следующий год она вторично вышла замуж за красивого молодого человека Жозефа Гардара. Я его хорошо знал...

После некоторой паузы он прибавил:

– Он умер от нее...

– Как же это случилось?

– О! очень комично.

Он слегка усмехнулся.

– Я вам расскажу этот анекдот. Это было через неделю после их свадьбы. Они обедали одни у себя дома. Когда они встали из-за стола, Лора сказала своему мужу:

– Мой друг, я хочу, чтобы ты принял ванну.

Гардар с удивлением смотрел на нее.

– Ванну?.. Теперь?.. Зачем?

– Я так хочу, мой друг.

– Разве я грязен?

– О, нет!.. Но я. хочу, чтобы ты принял ванну сейчас же.

– Но это безумие!.. Вечером, да... но теперь?

– Я так хочу... хочу... хочу...

Она говорила со сложенными руками, с мольбой в голосе.

– Это бессмысленная просьба, моя дорогая... И кроме того, уверяю тебя, это опасно...

– О! сделай мне это удовольствие... Я хочу, мой дорогой...

Она села к нему на колени, нежно обняла его и прошептала:

– Прошу тебя... сейчас!

Они пошли в ванную комнату. Лора сама хотела приготовить ванну и разложила на столике мыло, щетки, волосяные перчатки, пемзу...

– Я сама буду растирать тебя... Посмотришь, как хорошо будет.

Раздеваясь, он продолжал еще протестовать:

– Какая глупая мысль!.. Да и опасно... так скоро после обеда... Знаешь, некоторые умирали от этого.

Она заливалась громким смехом:

– О! некоторые... Никогда не умирают, когда делают удовольствие своей жене.

Он начинал сердиться.

– Но я ведь совершенно чист... Я сегодня утром принял душ... Я совершенно чист.

– Ну! Ну! не злись.

Крайне удивленный он вошел в ванну и опустился в воду.

– Так! – сказала Лора... Разве не приятно? Окунись хорошенько, мой милый... Так!.. Еще!..

Через несколько минут у Жозефа Гардара появилось какое-то странное неприятное чувство. Хотя вода была очень теплая, ему показалось, что ногам стало холодно. Он стал задыхаться. Лицо раскраснелось, в голове появился жар... В ушах зашумело, как от колокольного звона.

– Лора!.. – закричал он, Лора!.. Мне дурно... мне дурно...

Затем глаза его вдруг выкатились, и на белках появились красные жилки. Он попытался подняться, но руки беспомощно опустились в воду. Он поскользнулся и с шумом упал на дно ванны.

– Ах! мой милый, это не хорошо с твоей стороны так делать... прошептала Лора сквозь сжатые, губы.

Она рассердилась, ушла из ванной комнаты и улеглась спать.

На следующий день лакей нашел своего хозяина плавающим в ванне.

Мой собеседник покачал головой и сказал:

– А затем... черт ее знает, что она делала... А черт в данном случае – это вы, я... и другие... и все другие...

Он снова замолчал. На губах его играла какая-то насмешливая улыбка... Так как он оставался неподвижным, то я спросил у него:

– В чем же теперь дело?..

– Да вот видите ли!.. Мне незачем теперь вас беспокоить. Я поговорил о ней, и у меня пропала моя страсть... Странно, но я вдруг стал совершенно равнодушен к ней. Извините меня и не особенно насмехайтесь над моим странным визитом.

Он поднялся. Я проводил его до дверей, где он все продолжал извиняться и кланяться.

Я весь остальной день провел в грезах и воспоминаниях... Комичные воспоминания, печальные грезы!..

Когда я знавал маркизу, она была любовницей моего друга, славного и красивого молодого человека Люсиена Прияна. Теперь Приян стал знаменитостью. Он богат, с большим положением и в короткое время сделал блестящую карьеру по службе в качестве военного шпиона.

Они оба очень скоро меня посвятили в свои любовные отношения не из чувства дружбы, как вы могли бы подумать, а просто потому, что и мог, по их мнению, быть им очень полезным... И кроме того я действительно как-то особенно располагаю людей посвящать меня в тайны... комедии...

Но в то время, о котором я говорю, Люсиен был беден. Он еще не успел выдать иностранным державам тайны нашего вооружения – пресловутые тайны Полишинеля – и наши мобилизационные планы. Он занимал какую-то жалкую меблированную комнату на улице Мартир с крайне бедной обстановкой, мало приспособленной для такого рода любовных отношений...

– Ты понимаешь, – говорил мне Люсиен, – я право не могу принимать у себя моей возлюбленной... Ведь моя квартира ниже всякой критики. Мебель покрыта гранатовым репсом, кресла без ножек... А кровать, трюмо, посмотрел бы ты... И это для нее, такой изящной женщины, привыкшей ко всякой роскоши!.. Непременно сбежит от меня... Для любви нужна красивая оправа!.. Подумай только, мой дорогой, у меня даже нет пианино, а на стенах развешаны эти ужасные литографии: „Возвращение моряка“, „Отдача знамен“, „Повешенный заяц“. Что могут дать эти картины такой богатой женщине, которая обладает художественными произведениями Мориса Дени – потому что она очень религиозная – и заказала свой портрет художнику Больдини!.. Так глупо не иметь теплой уютной квартиры с красивыми обоями, розовыми абажурами... и коврами для маленьких голых ножек!.. Если бы ты только знал, сколько великолепных случаев я упустил из-за этой противной комнаты, сколько денег я мог бы получить у замужних женщин при другой квартире!..

– Но, – возразил я... ведь твоя возлюбленная–  вдова и свободна... Почему бы ей тебя не принимать у себя?

– Она не может, мой милый... из-за прислуги... К тому же у нее большие связи в католическом обществе... Она знакома с де-Мэном и Мако... Была продавщицей на благотворительном базаре...

– Какая у тебя прекрасная квартира, – продолжал он с мольбой в голосе... По-английски и в стиле Людовика XVI, как у нее... и так мило... так уютно!.. Как бы мы там наслаждались с ней! Вообрази, я уже готов был сказать моей бедняжечке, что я не могу принимать ее у себя... потому что со мной живут отец, сестра и две старых тетки разбитых параличом... Ведь это ужасно!.. Недоставало только, чтобы упустить еще и этот случай?.. Ах, если бы ты только захотел!..

Я уступил его просьбе. Три раза в неделю я отдавал свою квартиру для свободной любви Люсиена и его дамы сердца. Я сделал даже больше. Я одолжил Люсиену свои туфли, ночные рубашки, духи, ключ от своей тайной библиотеки. В порыве деликатности я приказал приготовить для их rendez-vous кое-что, чем подкрепиться: ветчину, имбирные пирожки, портвейн, чай и пр. Я знал таким образом все их радости.

– Какая у вас красивая квартира!.. говорила мне маркиза вечером в ресторане или театре, потому что на зло де-Мэну и Мако с их благотворительными базарами мы всегда были вместе... С каким вкусом!.. Она создана для любви!

– Правда... вы находите?.. Вы очень любезны...

– Но ваша уборная...

– Не нравится?

– Нет, не то!.. Но... у вас стыда нет... какие непозволительные картины!..

– И вы?..

– И ваши книги... какой ужас!..

– Но вы же их читаете?..

– Да, у вас великолепный вкус!..

Так мы проводили вечера в разговорах на серьезные темы.

Это продолжалось три месяца. В один прекрасный день Люсиен, бледный, убитый, со слезами на глазах пришел сказать мне, что все кончено. Она изменяла ему... Дикая, грубая и страшная сцена!.. Во время объяснения ему понадобилось разбить три моих зеркала и несколько маленьких дорогих безделушек... Он вернул мне ключ от квартиры и ушел.

Несколько лет я его не видел больше и совершенно потерял из виду маркизу Параболь.

Однажды вечером я ее снова встретил у одной австрийской дамы из Галаты, которая принимала у себя самую пеструю публику и каким-то бесцветным голосом пела Шумана. В этом доме никто друг-друга не знал, потому что гости беспрестанно менялись и набирались главным образом в иностранных колониях.

Я подошел к маркизе Параболь. Она была все такая же красивая, молодая, шаловливая, обольстительная и страстная, только волосы ее казались несколько более белокурыми, чем раньше.

– Ах, сколько лет! – воскликнул я... Что же с вами было... после этой катастрофы?

Маркиза Параболь внимательно посмотрела на меня, сморщила лоб, как бы стараясь припомнить.

– Какой катастрофы? – спросила она.

– Но ведь вы маркиза Параболь?

– Без сомнения... А вы кто такой?

– Жорж Вассёр... сказал я кланяясь... Помните?..

– Нет!..

– А Люсиена Прияна?

– Люсиена Прияна?.. Какого Люсиена Прияна?.. А, позвольте... Небольшого роста, блондин?

– Нет, мадам, большого роста, брюнет...

– Совершенно не помню.

– Большого роста, брюнет, которого вы так страстно любили... целых три месяца... у меня... в моей квартире... в прелестной квартире?..

Маркиза Параболь делала все усилия, чтобы вспомнить, перебирала в памяти всех своих любовников и все квартиры своих любовников... и с искренней грустью в голосе сказала:

– Нет, право... высокого брюнета... в вашей квартире... совершенно не помню... Нет, я думаю, что вы просто с ума сошли!..

Неделю спустя я ее снова встретил в другом доме у одной чилийской дамы из Канады, которая пела Шуберта голосом Иветты Гильбер... Она первая подошла ко мне и смеясь сказала:

– Вы наверно сочли меня сумасшедшей... тогда вечером?.. Ну, конечно, я теперь все вспомнила... Люсиен Приян!.. Как же!.. Боже мой, как он был глуп, этот бедный малый!.. И как мы оба ему изменяли!

– Я ему изменял, я?.. подскочил я... Но с кем?

– Да со мной же... Поцелуи... укусы... мои волосы! Ты уже все забыл, неблагодарный?

Теперь была моя очередь удивляться.

– Вы ошибаетесь, мадам... Вы не со мной изменяли моему другу Люсиену Прияну...

– Так с кем же?.. Позвольте!.. Ведь вы же были другом Люсиена Прияна?

– Совершенно верно!

– И я не с вами ему изменяла?..

Она очаровательно надула губки и недоверчиво посмотрела на меня.

В это время в зале поднялся шум. Хозяйка дома собиралась пропеть романс Шуберта, Маркиза Параболь отошла от меня.

Я не видел ее больше.

Я увидел ее только здесь.

Может быть завтра я буду говорить с ней...