Текст книги "Вредная (СИ)"
Автор книги: Оксана Пузыренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)
Глава 1. Заплыв на длинную дистанцию
Вступление
Писателям, описывающим боль и страдания влюбленных пар, и не снилась трагедия, произошедшая в Италии. Там, в больнице города Падуя, произошла печальная история. Печальная вдвойне тем, что это не является плодом чьего-то воображения или выдумкой трагика. Это реальный случай, повествующий о пожилой итальянке, которая находилась в коме после сердечного приступа в течении 4-х месяцев. А также о ее 70-ти летнем муже, который потерял надежду на то, что его любимая супруга выйдет из комы. Не видя смысла жить без нее, мужчина покончил с собой. И в этом мире они разминулись лишь на несколько часов… Женщина вернулась к жизни сразу после его смерти и первый вопрос, заданный врачам, был: «Где мой муж?». На этот вопрос она не смогла получить желаемого ответа.
Вредная
Привет, ребят. Меня зовут Алексис О'Доэрти. Фамилия О'Доэрти (O'Doherty) имеет ирландские корни и переводится как «вредный», что я узнала, создавая свое генеалогическое древо в начальной школе. И, знаете, это значение полностью соответствует моему характеру. И дает возможность оправдаться перед окружающими, в стиле: «Я не могу ничего поделать, меня фамилия обязывает иметь такой жуткий нрав». Но это не мешает мне жить. Не смотря на мою врожденную вредность, вспыльчивость, и прочие «прелести», у меня много замечательных друзей и большая, любящая семья. Ах да, еще и любимый парень. Мы вместе уже 3 года, и хоть ссоримся добрую половину времени(ауч): я все равно люблю его больше жизни и уверена, что это взаимно. Была уверена.
Но давайте начнем по порядку, меня зовут Алексис О'Доэрти, моя фамилия переводится как «вредный», и я только что вышла из комы. Приятно познакомиться.
Глава 1
В любом сне, детка, главное – вовремя проснуться.
Я рад, что тебе это удалось.
Мариам Петросян
«Дом, в котором…»
Я проснулась и почувствовала… ничего. Усталость, наверное. Да, дикую усталость в каждой клеточке тела. Я очнулась не в первый раз, это происходило и ранее. Это было похоже на то, как ты выныриваешь из воды, делаешь судорожный глоток воздуха, а потом тебя снова накрывает сильной волной. Только вместо воздуха я хватала какие-то слова, фразы, звуки. Чьи-то голоса были мне знакомы, чьи-то нет. Но сейчас все было иначе. Я чувствовала, как волны отступают, и перестают забирать мой воздух, медленно и плавно меня выносило на берег. Вместе с усталостью на меня нашло дикое раздражение. Хотелось быстрее прийти в себя и скинуть это противное покрывало с груди, которое мешало дышать и неприятно давило на оголенные участки кожи. А это что? Во рту у меня явно было что-то инородное. Трубки? Бе.
Я попыталась поднять руку, чтобы снять невиданный аппарат, но мне это не удалось. На короткое мгновение меня даже охватила паника: у меня руки вообще есть? Так. Спокойно. Хорошо, давайте начнем с пальцев. Вдохнув, я дернула пальцами, отозвался лишь мизинец. Молодец парень, я горжусь тобой. Думала открыть глаза, но почему-то было страшно (я все еще не уверена на счет наличия рук и прочих частей тела, знаете ли). Почувствовала, как от напряжения лоб покрылся испариной, а пальцы правой руки начинают мелко подрагивать.
– Тише-тише, боец. – Совсем рядом раздался бархатистый мужской голос, глубокий, нежный. На мою руку легла другая, большая и прохладная ладонь, наверняка она принадлежит обладателю этого голоса. Боже, как это было приятно. Я сразу притихла, но незнакомец отпустил мою руку, чтобы в следующую секунду положить ее уже на мой лоб, аккуратно убрав влажные волосы. – Вот так, Лекси, а теперь, ты можешь открыть глаза? Если да, сделай это, но очень аккуратно.
Голос был странный. Я никак не могла отнести его в одну из категорий: «знакомцы» или «незнакомцы». Я точно знаю, что мне не приходилось встречать этого человека, но в тоже время такое ощущение, будто я слушала этот бархат всю жизнь. И, если честно, у меня просто не было сил для подозрительности или неподчинения незнакомцу. Да и открывать глаза в компании было не так страшно. Я медленно подняла веки, и из под мелко дрожащих ресниц стал проступать белый свет. Нет, не в конце туннеля, просто он играл отблесками на белом потолке и стенах комнаты, в которой я оказалась. Точнее палаты. Ну, не рай, конечно, но свои ангелы тут явно водятся. Глаза резало, и я с трудом сфокусировала взгляд на человеке, аккуратно гладящем меня по волосам. Хм. Вау. Не было бы у меня парня, я бы точно вернулась обратно в обморок, а я явно там прибывала, раз теперь имею честь находиться в больничной палате. Но он у меня есть, любимый Адриан. Единственный и самый лучший. Воспоминания об Адриане заставили мое сердце сладко сжаться и сделать руку на моей голове невыносимо тяжелой. Радость от телесного контакта хоть с кем-то пропала, и я открыла рот, чтобы напомнить господину доктору (а судя по его одежде и бэйджику, который я не могла прочитать из-за того, что глянец отсвечивал солнечные лучи, это был именно врач), что в его полномочия не входит наглаживание макушек пациентов. Честное слово, он мне там сейчас лысину протрет. Но слова не вылетели у меня изо рта, потому что: во-первых, может кто-нибудь наконец уберет у меня эту дрянь от лица? Во-вторых, в комнату влетели мои родители с одним из моих племянников. О, ясно, он опять тусуется у нас. Погодите, что?! Это мой племянник? Определенно! Но вчера он был несколько меньше… Эм… И младше… Что за… Чужие дети растут быстро, особенно в этом возрасте, но не настолько же?!
– Лекси, Господи, дочка, маленькая наша, Лексис! Спасибо, спасибо, Господи! – Мой душевный монолог прервали объятия и слова, лившиеся от родителей вперемешку со слезами. Папа плакал. Я не видела, чтобы он плакал, никогда. Нет, было пару случаев, мне рассказывали о его слезах, и это были действительно горькие слезы. Он плакал, когда хоронил своего отца. Он плакал после долгой разлуки со мной, когда я, будучи совсем крошкой, сильно заболела и не могла видеть его (мои глаза загноились, ужас, верно?). И сами попробуйте не заплакать, когда после нескольких месяцев видите своего ребенка, тянущего к вам руки наугад, как слепой котенок. Но теперь…
– Папа, мама… – Нет, увы, я не сказала это, а просипела. Вряд ли это было похоже на привычный набор звуков. Я бы закашлялась, но мне просто не хватило сил на это. Я бы подняла руку, чтобы обнять их, но тоже не могла. Но мне стало грустно, дико грустно. Меня поглотила такая тоска от вида подрагивающих плеч мамы и того, что мое лицо обжигали слезы родителей, что я сама заревела. Я не понимала, что происходит, но случилось что-то плохое, верно? Как минимум потому что я, мать вашу, чувствую себя инертным мешком мяса и костей!
Родители не выпускали меня из рук, а вытянувшийся вверх, пятилетний Даниэль смотрел на нас непонимающим взглядом. Его явно пугала картина плачущих родных, но тот самый доктор стоял сзади племянника, как будто они давно знакомы, и держал обе руки на его плечах. В палату стали прибывать люди: старшая сестра Лили в курточке, застегнутой в неправильном порядке. Вообще-то она оплот аккуратности, но, очевидно, она слишком спешила в этот раз. Почти сразу за ней ее муж, мой обожаемый зять Мэтьюз, несший переноску с полугодовалой сестрой Дэниэла – Даниэллой. Да, они очень оригинальны в выборе имен. И все члены моей семьи плакали. Они уже приходили, нет, врывались в палату, с красными глазами и дрожащими губами и давали себе волю в палате. Они без устали повторяли мое имя, как будто были счастливы уже от того, что обращаются ко мне. Если честно, у меня от сердца отлегло только тогда, когда все собрались рядом. Ведь это хорошо, мы все живы и здоровы, а это главное. А чего все ревут – не важно, вместе справимся. Только… Подождите, Адриан?
– А..Ар…Адр… – Прокашляла я в очередной раз. Моя семья не особо его любила, но всегда уважала мой выбор. Нет, он не был плохим, просто мы слишком часто ссорились и меня действительно это убивало. А какой человек захочет регулярно видеть страдания своего ребенка или сестры? Но, думаю, мы когда-нибудь с этим справимся. Под «этим», я скорее всего имею ввиду наш темперамент. Ну, например, кому нужна дома стеклянная посуда? Заменим ее пластиком. И будем убирать во время ссор острые и колющие предметы. Чем не вариант семейного счастья?
Мне ответила Лили, обнимавшая Дэни, который перекочевал из рук доктора к ней на колени. Очевидно, она увидела панику в моих глазах:
– Успокойся, все со всеми хорошо. И… Наверное, доктор тебе все расскажет. – Она повернулась на того самого доктора, которой одобрительно кивнул в ответ на ее предположение.
Затем он обратился к семье:
– Да, и я понимаю ваше счастье, но вам придется на время выйти. Лекси еще слаба, слишком много эмоций. Физические показатели в норме, даже более чем, но нужны анализы и не хотелось бы рисковать. Я позову вас чуть позже, но лучше бы, чтобы она поспала. Джордж и Мари, с вами мне бы хотелось поговорить в моем кабинете уже завтра.
Что? Спать? Ты серьезно, парень? У меня ощущение, будто я спала всю жизнь! Между прочим, я в принципе не способна спать более 7–8 часов, иначе просыпаюсь с жуткой головной болью, так что пусть оставит при себе свои советы… И, кстати, Лекси? Когда мы успели так близко познакомиться? Не помню, чтобы он наливал мне пробирку этилового спирта на брудершафт! Вместо того, чтобы озвучить свои мысли, я лишь фыркнула (читать: сделала попытку) и попыталась скептически приподнять одну бровь. Очевидно, мимика мне подчинялась, потому что он посмотрел на меня и в ответ поднял обе брови, а в глазах, ярко-зеленых глазах, явно заплясали смешинки. Он был доволен. Ого.
Родители заверили врача, что будут здесь и могут поговорить хоть завтра, хоть сегодня. Мама поцеловала меня в щеку, тоже повторили и папа с сестрой. Все родные нестройным рядом вышли из палаты, некоторые все еще вытирали глаза. На их смену прилетели медсестры в белых халатах и замельтешили вокруг моей кровати.
Я проводила взглядом членов моей семьи, проигнорировала снующие белые пятна вокруг, и снова посмотрела на врача. Он сел в кресло рядом с кроватью, положил локти на колени и, наклонившись, оперся подбородком на скрещенные руки. И просто смотрел. И я смотрела. А медсестры-снежинки все еще бегали вокруг, периодически говоря что-то, что я не понимала, да и не хотела понимать. Тем более, что в данном случае мне было на что посмотреть. Если бы мои подруги знали, что есть такие врачи, они бы себе точно сломали пару костей. Плечи были довольно широкие, а из под коротких рукавов врачебной рубашки явно виднелись мышцы. Не слишком выдающиеся, но вполне-таки рельефные. И, если честно, я не представляла, что кому-то может настолько идти форма врача. Даже несколько сезонов так и не досмотренной «Клиники» не содержали такой экземпляр. Светло-русые волосы были слегка взъерошены, что, впрочем, лишь придавало ему очарования. Челки не было, и открывался вид на умный лоб. Ну знаете, есть такие лбы, которые хочется назвать умными? Вот, это был он. На лице были явно очерчены высокие скулы, а зеленые глаза были красивы, действительно красивы, с длинными черными ресницами, взгляд его будто обволакивал меня. Он смотрел не внимательно, как на пациентку, взвешивая, какой ей вколоть раствор для оздоровления, а пристально. Впитывая черты моего лица. Если честно, я действительно смутилась. Я что, настолько привлекательна в больничной пижаме и с явно ненакрашенным лицом? Эх, знала бы раньше, давно показалась бы Адриану в таком виде. Я почувствовала себя достаточно сильной, чтобы попытаться сказать целую фразу.
– В чем дело, Док? – проронила я знаменитую фразу Багза Банни. Мда, отличное начало. Можно сразу поставить диагноз уровню моего интеллекта. Светловолосый усмехнулся и, откинувшись назад, потер лицо, как будто стирая усталость, и снова пристально посмотрел на меня.
– Алексис, пока что тебе сложно говорить, поэтому просто послушай. А позже мы поработаем вместе, чтобы оценить ситуацию. Меня зовут Джереми Вуд, мы находимся в Больнице Джона Хопкинса. Я твой лечащий врач уже… уже 9 месяцев. Ты попала в аварию и находилась в коме. Состояние твое было стабильно, сейчас тоже все хорошо. Это удивительно. Ты удивительна. – Он сделал акцент на последнем заявлении. – Я… я думаю, нам обо всем следует поговорить позже и вообще не стоило с этого начинать. Но это лучше, чем лежать в неизвестности, верно?
Верно? Интересно, он ожидает от меня ответа? Как я могу понять что верно? Нет, он несет бред. Это розыгрыш. Как его… Пранк, точно. Новый мейнстрим. И… погодите. Сколько? Почти год? Я была в отключке почти год?! Ох. Девять месяцев. Символично, не правда ли? Как заново родиться. Я бы оценила юмор тетушки Судьбы, если бы в меня медленно не стал проникать Страх. Страх с большой буквы. Потому что мой Страх – это не какое-то безликое чувство, я будто видела его образ. Худой, бледный, с темными, очень длинными и спутанными волосами. И длинными пальцами, которыми он сначала поковырял в моем животе, затем тронул сердце, заставляя его оледенеть, почти ласково погладил меня по позвоночнику, и лишь потом впился своими когтями мне в мозг, заставив осознать каждое слово, сказанное этим сидящим напротив меня мужчиной. Я ощутила, что ладони снова потеют и пульс начинает подскакивать, что вызвало морщинку на лбу доктора.
– Я… – Я не знала, что хочу сказать. Авария? Какая авария? Я не знаю что страшнее, то, что я ни черта не помню о какой-то аварии, или слово «кома», или… Господи, я испугалась. Очень. И, наверное, врач понял это по моему лицу. Неожиданно он спустился с кресла на колени перед моей кроватью и взял в обе руки мою руку.
– Послушай, Лекси, теперь все хорошо. Все очень хорошо, ты в порядке, ты наконец с нами. Я помогу тебе во всем, мы все поможем. – Он еще говорил и говорил, и гладил мою руку. И предлагал поспать, рассказывал что-то о моем здоровье, о визитах моей семьи, а я смотрела на наши сплетенные руки, и чувствовала его прикосновения, слушала его голос, даже не улавливая слов. Девять месяцев. Я спала гребаных девять месяцев. Я, мать вашу, совершеннолетний эмбрион.
В висках начала стучать кровь, а позвоночник, наоборот, все еще холодило. Не знаю, когда я начала плакать, я не уловила момент. Мне даже не хотелось плакать. Я не чувствовала грусти, я была растеряна. Может его голос так повлиял меня, может это был единственный способ для меня проявить хоть какие-то эмоции. Не знаю. Просто в один момент доктор… Джереми, стал нежно собирать мокрые горячие капли с моего лица.
Я не помню, как я снова заснула. Проснулась я ночью (надеюсь этой же, и не минуло снова года эдак три?) от методичных ударов за окном: погода разбушевалась и по стеклу барабанили крупные капли воды. Ветер заставлял биться об угол окна большую ветку дерева. Чувствовала я себя однозначно лучше, но события прошлого дня все еще казались нереальными. Плачущие родные, стены палаты и, что это, я серьезно все еще подключена к каким-то приборам? Иголки в моих руках… Какая все-таки гадость. Ах да, еще пристальный взгляд зеленых глаз и руки доктора. Их этому обучают на факультете медицины? Не слишком ли сильный контакт с пациентами?
Я заерзала на кровати и осмотрелась уже внимательнее. Светильник, озарявший комнату приятным зеленовато-желтым светом, позволил рассмотреть то, на что у меня не было сил смотреть в прошлый раз. На мне оказалась широкая майка, что ж, спасибо, что не больничная фланель. Кожа бледная, волосы явно отросли. С удивлением обнаружила, что мои ногти были ухоженные и аккуратно накрашены моим любимым бирюзовым цветом. Маникюр тоже входит в больничный сервис? На руку, из которой торчала пластиковая трубка, я старалась не смотреть. Каждый раз, когда взгляд цеплял трубку с раствором все мое тело начинало зудеть от желания вырвать ее с корнем. Ненавижу уколы.
Моя палата была одиночная и довольно просторная, в теплых, песочных тонах. Окно занимало большую часть стены и, когда было солнечно, наверняка освещало каждый уголок больничной палаты. Одеяло на кровати тоже не походило на больничное: нежно-голубое, с вышитыми узорами. Теперь оно показалось мне безумно красивым и не вызывало приступа агрессии, как сразу после пробуждения.
На стене, напротив кровати, весел небольшой телевизор. Ну да, он мне был необходим эти девять… Твою мать, девять месяцев! Никак не могу успокоиться. Слева, рядом с дверью, находился шкаф и маленький диванчик. Справа от меня было большое мягкое кресло, а рядом с окном столик и еще два плетеных ротанговых кресла. Обстановка больше походила на уютную однокомнатную квартиру с большим количеством сидячих мест, чем на больничную палату.
Весь подоконник, стол, оба кресла, диван и даже пол у кровати были заставлены вазами с цветами, среди которых я, с щемящей сердце нежностью, узнала цветы из маминого сада, а также мягкими игрушками и корзинами с чем-то. На мысли о том, что это может быть сладкое, мой желудок отозвался ноющей болью. Я определенно голодна и не отказалась бы от огромной порции пасты или хотя бы бутерброда.
Я перевела взгляд на приборы по левую сторону от кровати, один из них тянулся к моей руке. Кажется теперь я вспоминаю, что на мне еще была какая-то бесячая маска во время того, как я приходила в себя. Намордник убрали по приходу родителей, но потом вернули. Хорошо, что снова убрали. Наверняка ее отключил Док. Интересно, он еще долго сидел вчера? Я посмотрела на кресло, вспоминая его взгляд. Странно, но он правда кажется мне знакомым. Его голос и его руки, как будто это старый родственник. Ох, от этих мыслей мне становится только хуже. Надеюсь это не мой старший брат, чей образ и существование стерлись у меня из памяти из-за аварии, о которой я, собственно, тоже ничего не помню.
Интересно, я уже достаточно сильна, чтобы вести монологи? Мне необходимо поворчать вслух. Я глубоко и медленно вздохнула и протянула:
– А-а-а-а…
Неожиданно дверь в палату открылась, и в нее вошел Джереми. Он посмотрел на меня, быстрым шагом пересек комнату и положил руку мне на лоб:
– Лексис? Что-то случилось?
Он что, дежурил под дверью?
– Дождь. – Сипло буркнула я. Что означало: «Я проснулась из-за дождя».
Джереми подарил мне еще один обеспокоенный взгляд и перевел его на датчики у кровати, затем подошел к ним и начал что-то проверять. Мне было неудобно поворачивать голову и следить за ним, и я с сожалением уставилась на книгу на моей кровати. Очевидно, это он положил ее, ворвавшись ко мне в палату.
– Да, я давно говорил спилить эту ветку, но никому и дела нет. Хоть сам лезь. Да только если я полезу, то наверняка потом меня положат в соседнюю палату. Как ты на это смотришь?
Джереми снова оказался в поле моего зрения, он улыбался, а желто-зеленый свет комнаты играл с его чертами лица, делая их более мягкими. Кажется, я все-таки созрела для больших предложений, но выталкивать их приходилось кусками:
– Если хотите… Можете занять одно из ротанговых кресел… А если очень повезет… То я уступлю вам того плюшевого зайца. – Я слабо кивнула в сторону огромной мягкой игрушки, занимавшей угол комнаты.
Не думаю, что шутка была самая удачная, но Джереми искренне засмеялся и провел рукой по волосам. Может то, что это была моя первая шутка, ввергло врача в восторг? Ну там, в стиле «мой ребенок сделал первый шажок, aaawww».
– Очень любезно с твоей стороны, и давай на «ты». А то чувствую себя старым.
– Ну, ворчал ты… Действительно как старик. – Фыркнула я. К слову о старости, совершенно не понимаю, сколько ему лет. Простим мне это, я не знаю сколько мне лет, по крайней мере «вчера» мне было почти 18, а «сегодня» почти 19. Тут у кого угодно крыша съедет.
Джереми снова улыбнулся и рассеянно провел рукой по волосам. Привычка? Или волнуется? Может, я его задерживаю?
– Почему не спишь, Док? – Думаю, раз уж он называет меня «Лекси», я имею полное моральное право на такую фривольность, как профессиональное прозвище.
Джереми снова посмотрел на меня, и, медленно убрав книгу, сел на кровать.
– Ты очнулась, и я просто не мог уснуть. Вот, книгу взял. Думаю, сегодня мало кто из твоей семьи спит. Я разрешил прийти им завтра утром, так что цветов в твоей оранжереи станет еще больше.
Из моей семьи? А он то что не спал? Может я его первый подопытный объект? Интересно, как давно он занимается пациентами?
– Сколько тебе лет? – Честно слово, я видела, что он покраснел!
– 25, летом исполняется 26.
Ну, все понятно, первые подопытный – большая ответственность.
– У меня тоже день рождения летом.
– Я знаю. – Он опять покраснел?
– Док, – Определенно, мне нравится так его называть. – Что случилось?.. Почему я здесь?
– Ты ничего не помнишь?
– Очевидно. Нет, пойми правильно, я… Помню все, но не понимаю… Почему я оказалась здесь? Что… произошло?
Он молчал томительные секунды, или минуты. Явно взвешивал «за и против», но все же повернулся ко мне:
– Послушай, Лексис, я бы не хотел этого говорить. Я не хочу, чтобы вообще кто-то с тобой об этом говорил. Память должна вернуться сама. Тогда, когда ты будешь готова. Я не буду тебя от этого ограждать, но и подталкивать не стану.
Я нахмурилась, а он лишь опять улыбнулся.
– Эй, не дуйся. – Он легко похлопал меня по колену, спрятанному под одеялом.
– Тогда расскажи мне что-нибудь еще. Когда я могу выйти отсюда? Я могу получить телефон и поговорить с друзьями? Когда… – Мой живот заурчал, прерывая мой монолог и вызывая понимающую улыбку на лице врача.
– Отлично, все вопросы после ужино-завтрака! Я распоряжусь, чтобы тебя покормили. Но, сама понимаешь, это будет не бифштекс. – Он развел руками, а я была благодарная уже за то, что он способен раздобыть мне ночью еды и не вдаваться в подробности диеты людей, вышедших из комы. Я и так узнала, что из-за отсутствия рефлексов мне вводили пищу с помощью резинового зонда! Нет, вы представьте!
Позже меня ждал монолог на тему сложностей моего положения, прогноз долгого пути восстановления потерянных навыков и рефлексов, реабилитация, которая может занять год, и прочая дрянь. Были и восхищения по поводу отсутствия у меня афазии (Умное словечко, да? Вообще, это нарушение речи, но так звучит солиднее.) и поразительных показателей. Оказалось, что я действительно уже приходила в себя, но сейчас с концами. А семью он успел позвать потому, что прежде чем "вынырнуть из своих волн" я уже успела очнуться. Если верить Джереми, то я просто феноменальна в этом плане. Если верить моим ощущениям – я в дерьме.
