Текст книги "3 ангела и половинка (СИ)"

Автор книги: Оксана Панасенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Ночь 2

КРЕСТИК В КРУГУ

Я и не заметила, сколько уже прошло дней, с тех дней, как у моем доме появился Микиэль. Я настолько привыкла к нему, к его внешности, бродящей по дому, голосу, разговаривающему со мной, улыбке, готовой изменить мое настроение в позитивную сторону. Мы с ним стали друзьями. Быстро нашли общий язык. И не потому, что вынуждены были, так как жили в одном доме, а так как наши сердца воспринимали ноты и мелодии той же жизни. Первоначально Квенсент был не слишком добр к Микиэлю, но со временем, к нему его чувства изменились, и они также стали хорошими друзьями. Настолько, что иногда я начинала им позавидовать. Квенсент брал Микиэля под руку и утаскивал в какое-то место, забывая мне рассказать, а если я спрашивала, то Квенсент нахально кривляясь, отвечал:

– Туда пускают лишь мужчин.

Вот хамы!

Старалась расспросить, что же за место такое у Микиэля, а он все тоже давал непонятный глупый ответ:

– Квенсент мне запретил рассказывать. Извини.

А, вообще, я очень горжусь таким другом, как Микиэль. Со стороны, если бы я его не знала, то назвала «настоящим романтиком». Со своей одежды отец выделил ему вещи – коричневые брюки с черным кожаным ремнем и белую рубашку, посчитав, что его черно-фиолетовый наряд, в котором мы его нашли, будет очень выделяющийся среди обычного люда. Поэтому, бережно его спрятали под матрасом кровати. А его новый наряд, особенно белая рубашка, еще больше вырисовывая, пробуждала в нем романтичность. Припоминается, как на следующий день утром, я обнаружила его за домом. Босиком. Он стоял в пропитанной росой траве и смотрел неотрывно в небо. С этого времени, это стало его любимое место. За домом. И ходить по траве босиком. Иными друзьями, кроме меня с Квенсентом, у него стали птицы, живущие у нас на дереве за домом. И ему каким-то образом их удалось к себе приучить, с легкостью вытянутого пальца, усаживать себе на руку. Казалось, дикие птицы становились в его руках совершенно ручными. Микиэль любил сидеть под деревом, слушать друзей-птиц и читать книги с нашего книжного шкафа в гостиной.

Наследующий день после его появления, я знакомила его с домом, обстановкой, и подвела к книжному шкафу, принявшись ознакомлять с произведениями. Вытаскивала некоторые книги с полок, листала, рассказывала примерный их сюжет. Это очень заинтересовало Микиэля.

– А про что эта? – спросил он, указав пальцем на книгу с понравившейся ему переплетом.

– Не знаю, – призналась, – Я ее еще не читала.

– Тогда обязательно нужно узнать, о чем она, – и его рука, словно намагниченная, потянулась к книге.

Тяга к чтению, словно магнит, повесилась на шею крепкой цепью. Но и за это я была рада. Ведь Микиэль нашел себя. Свое хобби. Свое желание. Свое стремление к чему-то.

У нас втроем завелась привычка, часто прогуливатся всем вместе по парку Аурика. И так получилось, что мы остановились у одного из зданий с большими окнами-ветринами. Хотя, правда, нам до него не было ни какого дела. Мы дожидались, пока Микиэль застегнет на себе растегнутую пуговицу. И пока Микиэль склонил голову, смотря себе на грудь, и орудуя пуговицей и петлей на рубашке, Квенсент, как и всегда, его поучал:

– Меньше дроздов ловить нужно.

– Ничего я не ловил. И пуговица сама растегнулась. И дрозды здесь не причем. Что ты постоянно придераешься к птицам? – довольно сдержанно ответил на то Микиэль.

– Потому что ты птичник! Постоянно с ними водишься, – более агресивно.

– Ну, вот поехало, как и всегда, закатила я вверх глаза и покачала головой. Я уже успела свыкнуться к их подобных разговорам, такому дружескому общению, вечному агрессивному подкалыванию Квенсента в сторону ни виновного Микиэля.

Я перевела взгляд в витрину и посмотрела. Как же мы гормонично дополняли друг друга. Левостоящий Квенсент, правостоящий Микиэль, а между ними – я. На что даже не сдержалась и улыбнулась с «хи-хи».

Квенсент остановил горький порыв ветра и спросил:

– Ты чего, Немфея?

На что я взяла их обеих под руки и повернула к ветрине.

– Смотрите. Какие мы хорошенькие и колоритыне. Блондин, шатенка и брюнет. Не хватает только рыжика, – улывбнулась еще разок, мило-мило, обнажая зубки.

– Ты на что намекаешь?! – одновременно закричали в возмущение Квенсент и Микиэль. Хоть что-то их соизволило успокоить и объединить. И в их взглядах отчетливо читался намек, что я им собираюсь изменить. Подружиться с каким-то еще другим, рыжим, парнем.

– Ни на что – ни на что! – быстро поставила щит, вытянув немного согнутые в локтях руки, и закрутила головой, быстро-быстро, пока ее не отвела до самого упрека в сторону.

– Ну смотри мне! Лишний рот в нашней команде нам не нужен. Поняла? – строго уяснил мне Квенсент.

– Поняла-поняла, – быстро закивала головой.

И пока Квенсент строго продолжал вчитывать мне морали, Микиэль, словно вообще нейтральный персонаж во всей этой истории, попросту, заложил руку в карман брюк и отвернул голову в сторону.

В выходные я пригласила его вместе со мной сходить в театр. Познакомиться с новым зданием нашего города, в котором еще не бывал. На спектакль «Ромео и Джульетта». Я предлагала пойти и Квенсенту, но он не любил такие творческие места и быстро нашел отговорку. Мы пошли вдвоем. Заняли места. Микиэль уже заранее принялся переживать. Но я успокоила, чтобы расслабился. Ничего страшного не произойдет. А все, что будет происходить на сцене, будет лишь игрой актеров. Прозвенел звонок к началу спектакля. Я приложила палец ко рту, давая Микиэлю сигнал молчать. Мы приготовились. Спектакль начался. Скоса я посматривала на реакции Микиэля на просмотр спектакля. Ему очень нравилось. Он был в возбуждение. Он переживал. Он чувствовал эмоции актеров, и это мне нравилось в Микиэле. А когда дошла часть сцены до убийства, где Ромео заколол Тибальта, Микиэль неожиданно схватил меня за руку и сильно сдавил.

– Ой, извини, – поняв, что сделал, попросил прошения Микиэль.

– Да ничего, можешь подержать, – разрешила я, и сама взяла его за руку.

На удивление, Микиэль руку не отпустил, продолжая держать до самого завершения спектакля. При каждой волнующей сцене он сжимал руку, и я знала, что он взволнованный.

– Извини за руку, – попросил прощения Микиэль, когда мы вышли с театра.

Я улыбнулась. Ничего не сказала в адрес его слабости духа. Лишь еще раз улыбнулась. Он был храбрецом. Не то, что я, в конце спектакля чуть ли не расплакалась. При виде двух умирающих возлюбленных. Сколько страдать, переносить боли, непонимания со стороны родителей, а в конце – гроб.

– Нууу, и как тебе театр? – стараясь развеселить позитивным тоном голоса себя и его, отвлечься от трагических воспоминаний смерти Ромео и Джульетты.

– Здание, или то, что я видел? – уточняя, смотря на ладонь, которая сжимала мою руку.

– И то, и другое.

– Здание красивое, а вот…Неужели все было игрой? Настолько реалистично. Особенно сражение.

Я кивнула головой и прибавила:

– Мг…Если хочешь, можем прийти еще. Посмотрим этот спектакль или другой.

– А их много?

– Ну, конечно же! А что тебе больше всего понравилось в спектакле?

– Сцена на балконе.

– Мне тоже. Такая романтичная. А что не понравилось?

– Сцена с убийством.

– С Тибальтом что ли? А почему?

– Ненавижу насилие. И оружие. Я думаю, лучшее оружие против зла – это мир во всем мире.

– Может ты и прав, – задумалась, покачала головой.

– Тогда, зачем ты носишь собой это? – намекнул на мой кинжал.

– А? – посмотрела на кинжал, – Это больше для красоты, нежели, чем оружие. Отец заставляет носить его для самозащиты, хотя не умею его и правильно держать, – прикоснулась к ножнам кончиками пальцев, – Дело в том, что пару лет назад, меня похитили и чуть ли не убили. Вот теперь отец и боится за мою безопасность.

– Извини. Я не знал, – виновато.

– Да ладно. Ничего. Все в прошлом.

Мы завернули за угол, ведущий к рынку, оказавшись между домов. Я немного отстала. Нужно было поправить сапог. Микиэль пошел вперед. С промежутка между домов на него набросился мужчина, схватил за шкирку, приставил нож к животу. Мужчина требовал деньги.

– У меня нет денег, – ответил Микиэль. Он мгновенно испугался, побледнел. Руки задрожали.

– Еще чего! Богатенький мальчик с Аурики и без денег. Не лги! Очищай карманы.

– Микиэль! – догоняя, звала я, как увидев картину нападения, сразу же резко закрыла себе рот рукой. Спиной прислонилась к стене дома, – Опа! Ничего себе. Что же делать? Ничего, Немфея, успокойся.

Посмотрела на кинжал и в голове появилась идея. Тихонько достала с ножен кинжал. Закусила нижнюю губу, зажмурила глаза, набираясь храбрости на дальнейшие поступки. Немного присела и постаралась незаметнее выйти с убежища. Присела еще ниже. Подкралась мышкой. И при словах грабителя: «…я тебя убью», резко подскочила, обхватила рукой за шею грабителя и приставила к шее кинжал.

– А если я тебя? – сказала я.

Грабитель от неожиданности замолчал. Растерялся.

– Быстро выбрось нож и отпусти заложника или я тебя, обещаю, заколю, как Тибальта Ромео, – угрожая.

– Кого? – не понял.

– Живо! Я сказала, – приказала.

Грабитель, злобно фырча от неудовольствия, отбросил свой нож в сторону на землю, и медленно отпустил Микиэля.

– А теперь, закрой глаза. Закрой глаза, я сказала! – приказала я.

Грабитель закрыл.

Я дала сигнал Микиэлю отойти в сторону. После, незаметно убрала с шеи руку и кинджал. Сделала шаг назад и коленкой ударила легонько в попу. Расхохоталась.

– А теперь убирайся от сюдого прочь и нож свой не забудь.

Растерянный грабитель схватил с земли нож и удрал, затерявшись между домов.

– Микиэль, а ты негодяев приманиваешь, – улыбаясь, сказала я, засовывая в ножны кинжал, довольно.

– С-с-спасибо, – запинаясь, поблагодарил Микиэль, хватаясь за горло.

– А ты еще говорил, зачем мне кинжал? Да вон против таких негодяев…Хотя, он первый, – почесала затылок, – Говорю же, приманиваешь, – засовывая в ножны кинжал.

– И тебе не было страшно меня спасать? Размахивать этих? – намекая на оружие.

– Было. Еще как. А что поделаешь? Ты же мой друг. А друзей в беде я не бросаю. Запомни, друг, – потыкала в Микиэля пальцем.

– Жаль, что я с вами тогда не пошел, а теперь так жалею. Я б надавал тому негодяю, – винил себя Квенсент, что не пошел с нами в театр, когда я ему на следующее утро рассказала о случившемся.

Мне с трудом удалось его усадить за стол на кухне, теперь одновременно слушая, кроме словарных высказываний Квенсента еще его эмоциональные стуки по столу. Я его понимала. Он очень беспокоился за меня и Микиэля, и я за это была ему очень благодарна. Но, на тот момент думала, что шуметь можно немножко и потише. Я сделала чай и поставила чашку перед Квенсентом, чтобы он успокоил свой адский гнев да пыл. Даже с таким Квенсентом мне хотелось провести времени подольше. Еще чуть-чуть в моей компании и он должен был отправляться к отцу в мастерскую, пусть даже отец и работал дома, но когда он и Квенсент пропадали, то, казалось, пропадали в какой-то совершенно незнакомой чужой и далекой стране. И поэтому, я постоянно радовалась, когда каждое утро приходил Квенсент, словно утренняя пташка, в наш маленький дом, со стороны запасной кухонной двери. Приносил с собой в руках бумажный пакет с продуктами: молоко, свежий хлеб, и чего-то новенького, например, сегодня, это была капуста, с которой я, потом, пообещала приготовить всеми любимый красный борщ. Искренне улыбался, одновременно открывая дверь, и оттого на моем сердце уже становилось тепло. Я могла с ним поразговаривать и минуточку, а это мне уже казалось целой вечностью.

– Кажется, я вспомнил, – подскочил со стула, до того мирно сидящий возле нас за столом и попивающий чаек, Микиэль.

– И что же? – спросил без любопытства Квенсент, так как он вмешался в его гневные высказывания по поводу вчерашнего нападения.

Да и я с не большим интересом, стоя около стола, стараясь утихомирить бушующего Квенсента, успокоительными фразами и жестами, что все обошлось, не стоит так переживать, повернула голову, и посмотрела с взглядом: «Ты не вовремя» на Микиэля.

– Сейчас.

Микиэль сорвался с места и побежал в гостиную. Там на письменном столе взял первый попавший лист бумаги и с обратной чистой стороны пером обмакнутым в чернило, быстро нарисовал узор – крест в середине круга. Побежал на кухню и сунул под нос всем, бросив на стол.

– Вот.

– И что это? – нагнувшись над листом, спросил, уже заинтересовавшись Квенсент.

– Крест в кругу, – сказала кратко я, оказавшись между Квенсентом и Микиэлем.

– Неверно. Это символ. Он постоянно кружиться в моей голове. Не могу выбросить.

– Интересный символ. Может это родовой герб печати, ну, как у знатных людей, герб страны, сложение геометричных фигур или просто детская забава, на подобие яйца-райца, – пожав плечами, предположила я, – Давай посмотрим. Если герб нашей страны вот этот, – быстро взяла с руки Микиэля перо и нарисовала около его рисунка на листе в треугольнике круг, – То этот тогда…Вполне возможно. Давай сравним рисунки.

Мы отправились в гостиную, где я с верха шкафа достала огромную сложенную старую потертую карту. Она была настолько велика, когда разложишь, что пришлось разместиться на полу. И проверила, есть ли такие страны с подобными гербами. И какое же было мое удивление, когда около нашей страны, нашего герба, стоял герб, нарисованный точь в точь Микиэлем, страны Гелиус. Загражденная горами с обеих сторон, давая чувства, что страна или не хочет кого-либо выпускать или посторонних впускать в свои владения. Страна-тайна, окованная горами-оберегами. Меня это заинтересовало еще больше. Мы жили настолько рядом, но о ней ничего не знали. Не изучали ее на уроках географии в школе. Припоминается, что в моем учебнике ее даже совсем и не было нанесено на карте. Это еще чудо, то я нашла ее на этой старой, отцовской. Захотелось даже посетить эту страну.

Я посмотрела с замедляющим поворотом головы на Микиэля и произнесла:

– Гелиус.

– Гелиус? – спросил он.

– Гелиус…Так, значит, ты оттуда? – подвела подсчет я.

Микиэль пожал плечами. Он ничего не помнил.

– Гелиус…Гелиус, – накручивая себе на ум, стараясь вспомнить.

В дом вошел отец, и на радость я подскочила к нему, желая поделиться радостной вещью, что Микиэль что-то вспомнил, еще и уверенная что отец-то, как старший, должен хоть что-то знать об этой стране, пусть и в форме испорченного телефона.

– Папочка, привет! С возвращением! А что это за страна такая Гелиус?

Отец резко застыл на месте. Его прекрасное лучистое настроение погасло.

– Страна, как страна. Ничего больше или особенного.

– Представляешь, она находиться совсем рядом с нашей. Стоит лишь перейти за горы от нашего города и в миг у нее в гостях. Надо же! Даже в школе нам никогда не рассказывали об этой стране. А ты о ней что-то знаешь?

– Нет! – резко и твердо, – А если в школе не рассказывали, то и к лучшему и не знать…А к чему такой резкий интерес?

– Представляешь, сегодня Микиэль нарисовал герб Гелиуса. Думаю, это его часть воспоминаний. А, представляешь, если окажется, что он житель страны Гелиус? Как было бы хорошо.

Отец наморщил недовольно лоб. Скривился.

– Тогда было бы можно ходить к нему в гости, – не обращая внимания на смену внешности и характера отца, продолжала довольно я, – Ходить в другую страну.

Отец рассердился не в шутку.

– Еще чего! Будешь сидеть дома!

– Пппапа, – не понимая.

– Все, я сказал, – ударил кулаком по стенке и удалился.

На тот момент я была рада, что мы разговаривали вне дома. Я так радостно подскочила тогда к отцу, что попросту вытолкнула его из-за порога дома, а и так, надеюсь, Квенсент, а, главное, Микиэль, не слышали нашего громкого недопонимания.

Больше отца до самого позднего вечера я не видела. Он резко развернулся и ушел в свою мастерскую. Пришел лишь под ужин, когда уже все сидели за столом. С нами сидел и Квенсент. Он практически всегда у нас ел и уже давно стал членом нашей семьи. Отец не разговаривал. А и с тем, за столом звучала полнейшая тишина. Я боялась даже посмотреть ему в глаза.

После ужина прозвучали лишь единственные отцовские отца. Да и то, холодные, как осколки айсберга. Они обращались к Микиэлю. Он просил, точнее, приказал, ему последовать за ним. Они вышли за дом, где отец при полной темноте, и только лишь единственной свидетельнице – серебряной луне (Стоп! Я с Квенсентом, тоже были свидетелями. Мы тихонько выглядывали из-за дверей, притаившись мышками, внимательно прислушивались, о чем идет речь), вели обсуждение. Отец, все еще соблюдая лед в сердце и прямоту речи, сказал, что Микиэль, больше не может оставаться в его доме.

– Почему? – спросил, спокойно воспринимая Микиэль, как его выбрасывают за двери дома, словно провинившегося за что-то котенка. В то время как я эту новость восприняла даже весьма удивленно. Округлила глаза. Закусила губы, лишь бы не закричать с упреками. А кулаки зажала, чтобы сдержать себя на месте, не выдать себя с убежища.

– Не подумай ничего лишнего. Ты парень хорош. Но, с жителями Гелиуса я ничего общего иметь не хочу.

– Вы их не любите? – не понимая, в чем провинился он, за что несет наказания, за какие грехи своих жителей.

Не объясняя, отец попросту отвернул голову и сделал строгое лицо.

– Хорошо. Я уйду сейчас. Лишь соберу вещи, – успокоил Микиэль, что больше не потревожит его и его семью своим присутствием.

– Я не тиран. Можешь переночевать. А завтра, ранним утром уходи, – ослабил айсберг сердца, заявил отец, и резко развернувшись, пошагал в сторону дома.

Квенсент схватил меня за плечо и затянул в дом. Мы быстро сели за стол, и кабы ничего не бывало, ничего не слышали и ничего не знаем, сделали глупые выражения лица, при этом стараясь заняться еще каким-то подручным делом.

Отец, не обращая на нас внимания, протопал тяжелыми шагами прямиком к себе в комнату. Мы с Квенсентом глубоко выдохнули. Нас не раскрыли.

Спустя пару минут, в свою комнату направился Микиэль. Я хотела подняться со стула, обратиться к Микиэлю, но Квенсент меня остановил, и я расстроенная до опустошения в душе, опустилась на стул. Затем, сердце сжалось сильно-сильно, оттого, что я не могу ничего сделать. Ногам захотелось куда-то бежать. Я не удержалась. Подскочила из-за стола. Направилась к выходу.

– Ты куда? – спросил в непонимание Квенсент.

– Я прогуляюсь. Ненадолго, – объяснила и, выйдя за порог дома, забыла за собой прикрыть дверь.

Прогуливаясь по саду Церемониальности, обдумывая, не заметила, как устала, а ноги привели к берегу реки. Мне вспомнилось, что я часто сюда приходила. Когда хотелось побывать одной, когда было грустно, или хотелось о чем-то хорошенько подумать, о чем не подумаешь дома или в другом месте, где постоянно кто-то мешает. А здесь, чувствовалось спокойствие. Даже плавающие под водой рыбы, боялись нарушить гладкость поверхности, чтобы встревожить воду, образовать волны. Все должно быть гладкими, как зеркальная поверхность. Все должно быть спокойным, чтобы очистились мысли, улетучились не те негативные чувства, которые тяготят сердца. А иногда, в таком месте лучше всего выплакаться. Ноги заболели, и я опустилась, присела у дерева, облокотилась об ствол, закрыла глаза. Глубоко вдохнула приятный аромат свежего воздуха и улыбнулась. Расслабилась.

Я совсем не думала, что Квенсент кинется меня искать. На лошади исколесил большую часть города. И когда остался сад, про себя пробурчал: «Конечно». И принялся изучать деревья. Он кабы знал, где я нахожусь, может, мог чувствовать мое присутствие, тихим шагом подошел к дереву, под которым находилась я. Наблюдающее посмотрел. Я лежала на боку, поджав ноги. Спала.

– Вот, значит, где ты, – прошептал он, заботливо улыбнулся, снял с себя свою накидку, и покрыл ею меня.

Несомненно, я любила его синие одежды. Однобортный мундир со стоечкой с косой потайной застежкой с черной каймой. Штанами. Белой рубашкой. Черными сапогами с синими пуговицами на боку. Белыми перчатками. Особенно я любила, шелковую сине-черную накидку. Она была моей защитой. Предметом частого внимания. С внутренней стороны была черной, а с внешней – синей, напоминая мне озорную ночь. Особенно, когда повевал ветер, и накидка развевалась, тем самым привлекая еще большего внимания.

Квенсент присел около меня. Положил руки на колени и замечтался. Засмотрелся вглубь реки. Темной, окрашенной персиковыми оттенками. Посмотрел на меня, тогда на реку, снова на реку.

Где-то в глуши сада запели птицы, но я их услышала, и медленно открыла глаза. И первым делом увидела около себя сидящего Квенсента.

– Квенсент? – протянула удивленно я, не понимая, как он здесь оказался.

– О! Проснулась? – повернув ко мне голову, сказал он, – Ну и заставила же ты меня за тобой погоняться.

– А? – не понимая, поднялась с травы, прогретой теплом моего тела.

Я скинула накидку с себя и протянула Квенсенту, но он сказал:

– Одень, холодно. Простудишься.

– Спасибо, – с благодарностью.

Накинула, принялась застегивать, но ничего не получалось. Тогда Квенсент помог, умело застегнул брошь.

Я пересела, оказавшись позади Квенсента, прислонилась спиной к его спине. Подняла к небу голову и произнесла:

– Хорошая погодка, не так ли?

Ночь уходила прочь, приглашая рассвет, подымая яблоко нерасцветшего солнца.

– Не плохая, – согласился Квенсент.

– Вот так бы всегда, сидеть и любоваться рекой и небом и больше ничего.

– Немфея, ты романтик, – подметил.

– А что здесь плохого? Хорошо же хоть иногда расслабляться...Знаешь, пока я здесь находилась, я долго думала, и знаешь, я очень рада, что у меня есть такой, как ты друг. Ты мой самый лучший друг, Квенсент. Спасибо тебе за все.

– Ты так говоришь, словно прощаешься. Ты случайно, никуда не собираешься? – насторожился.

– Нет. Я бы сказала тебе об этом первому.

– Тогда, все замечательно. Не придумывай глупостей в голову.

– Я постараюсь. Я же умничка, – улыбнулась.

– Поэтому-то, береги себя.

– А как же иначе? Хотя меня не отпускает вопрос.

– Какой? Ты хочешь пойти в Гелиус?

Я промолчала.

– Я не разрешу, точно так же, как и твой отец.

– А как же Микиэль? Ему нужно помочь. Я его не брошу.

– Давай поговорим начистую: он не с нашего рода, пускай выкарабкивается со своей проблемы сам.

– Нет! Я его привела. Я за него в ответе. Да что я говорю, он мой друг. Квенсент, он и твой друг тоже.

Квенсент опустил голову вниз.

– Разве друзья так поступают? – вступилась читать ему нотацию о дружбе, – Мы тысячи раз с тобой ругались и две тысячи мирились, но на том и строиться дружба – на доверии. И я обязательно помогу Микиэлю. И вернусь домой. А если тебе страшно за меня, то отправляйся вместе со мной в Гелиус.

– Неужели тебе не страшно той страны?

– Отчего же, иногда мысли возникают, что увижу не то, чего хочу.

– Тогда почему?

Я, и сама не зная, как сказать и что, просто-напросто улыбнулась. Квенсент глубоко вдохнул и выдохнул.

– Ладно, куда ты, туда и я. Я не отпущу тебя от себя. У нас же контракт. На века быть вместе, – поднял руку, на которой на указательном пальце сиял серебряный перстень с лунным камнем.

Я улыбнулась.

После, мы закрыли глаза и долго молча сидели.

– Что же, давай отправляться домой, – спустя кое-какое время, предложил Квенсент.

– Мг, – согласилась я, принявшись подыматься с земли.

– Ты, как всегда, пришла сюда пешком?

– Ты же знаешь, я не умею ездить на лошади.

– Точно-точно. Пойдем. Я свою Анабэль привязал недалеко к дереву. Подвезу.

– Какая милость с твоей стороны. Спасибо.

Мы зашли вглубь сада, найдя привязанную коричневую лошадь с серой длиной гривой и черными большими добрыми глазами. Сначала залез Квенсент, точнее, запрыгнул, на лошадь. Затем подал руку мне и помог сесть позади него.

– Держись крепче, – скомандировал Квенсент.

– Хорошо, – послушалась я, обняв его за талию посильнее.

Мы тронулись в путь. И спустя примерно полчаса были уже дома. Отец пропадал в своей мастерской.

Я надеялась, как и всегда, застать Микиэля сидящего под деревом за домом при свете свечки в цоколе, босиком. Чувствующего сквозь ступни блаженство влажной травы, читающего очередную понравившуюся книгу с нашего книжного шкафа в гостиной. Увидеть, как его волосы подхватывает и развевает ветер, тем самым освежая лицо. Полюбоваться длинной шеей и выразительными ключицами, отчетливо выраженными в проеме не застегнутой белоснежной рубашки, делающие его силуэт стройнее. Микиэль был загадкой. В него не было ничего, ни ценностей, ни памяти, от амнезии, и при этом, чувствовалось, что у него есть все до полной зависти. Или застать его хотя бы в постели. Но, ни там, ни там, его не было. Он уже покинул дом.

Я запаниковала. Заметалась. Глаза налились слезами. Я не знала, что делать. Лишь минуту назад, я строила с Квенсентом планы, а вот уже им и не осуществиться. Микиэль исчез. Микиэль испарился, словно привидение, которого, словно и совсем не существовало в моей жизни.

Не собираясь утихомиривать эмоции, ворвалась в мастерскую отца, размахивая руками-крыльями, положила руки на стол и закричала:

– Почему ты не задержал Микиэля! Ты же знал, как он мне дорог! Он мой друг. А я с ним даже не попрощалась. И, вообще, как ты мог выгнать его с нашего дома?!

– С чего ты решила, что я его выгнал? Он сам ушел.

– Не ври! Я сама слышала. Ты ему приказал. Чуть ли не угрожал. Никогда бы не думала, что ты такой злой.

– Послушай, это ради твоего же блага.

– Я сама знаю, где мое благо, и что для меня лучшее.

Затем, резко развернулась и крикнула:

– Я ухожу на его поиски!

Я уже не помню, подскочил ли отец из-за стола, и погнался ли за мной вдогонку, стараясь остановить, и какие говорил тогда слова, но, точно помню, как складывала вещи в свой черный рюкзак, как переодевалась с розового платья, в черный фрак, рубашку, штаны и сапоги, как поправляла на лацкане клеверную брошь, и как делала это все в спешке. А при выходе с дома на меня ожидал Квенсент, до того внимательно наблюдая за моей движущей тенью и светом в окне. А потом, я резко выскочила с дома, забыв попрощаться с отцом на прощание, забыла попросить его благословения. Затем, подождала Квенсента у его дома, теперь сама, смотря за его тенью в окне. И мы тронулись в путь. В поисках Микиэля. В стремлениях и желаниях его догнать и отыскать.

Так незаметно прошел день. Мы шли по городу, мысленно прощаясь со своей родной Рапсодией, блуждая среди людей, казавшимися нам и родными, так как жители, и в тоже время незнакомцами, ведь мы не знали их имен. И неожиданно, продавающая яблоки летняя женщина, в сером протертом плаще с капюшоном на голове, лет за восемьдесят пять, вся сгорбленная, а на вид нищенка, схватила меня за руку и остановила. Я, честно сказать, очень испугалась. Продрогла мгновенно и повернула голову в судороге тела.

– Тебе не стоит туда идти, куда ты собираешься, – сказала она мне, предупреждая.

Я не поняла.

– О чем вы? – освобождая руку, крутя кистью.

– Не иди в тот незнакомый город. Там живут одни демоны.

Я в недоумение улыбнулась, стараясь выбраться с крепкой хватки руки женщины. Но, она меня держала. И, сдавливала еще сильнее.

Заметив, мое отставание от себч, Квенсент подошел ко мне.

«Демоны» – меня это слово поразило. Сперва, я подумала, что это какая-то аллегория.

– Ну, знаете, – недовольно скривила лицо я, – Некрасиво оскорблять людей лишь из-за того, что один из них в прошлом вам насолил.

– Ты не поняла деточка…Они все настоящие. Потомки самого демона, – потыкала пальцем, угрожая, – Я сама там была и все видела на собственные глаза. Пусть они и подобны нам по облику, носят нашу личину, но, кровь их черна. Зубы источены клыками, а сами призывают себя «данталионцами», что обозначает – «воскрешение дьявола с земли». Их страной правит наследник дьявола – имеющий в знак символа черные крылья и метку дьявола – перекрещенных два крылья. В каждую ночь новолуния он съедает по младенцу и купается в его крови.

Я прикрыла рот, ужаснувшись.

– Не может такого быть, – не веря.

– Еще как возможно. Все допустимо в стране Гелиус. Мне самой с трудом удалось убежать от ее жителей. Да и то, с огромной расплатой – потеряла единственную дочь. Ах, как же это было давно.

– Бабушка, как вы узнали, что мы направляемся в Гелиус? – все же надеясь, что это подлог, подстроенный моим отцом.

– От вас издалека несет духом того человека, за которым вы следуете, ее жителя. А ее запаха я никогда уже не перепутаю. Сгнившая плоть, вонь. Горечь во рту. Полное отвращение. И глупое разочарование в душе.

Я, не попрощавшись со старушкой, схватила Квенсента за руку, и как можно скорее и дальше утащила от этого места.

Он меня остановил.

– Да постой же!

Я заставила остановиться ногам, которые бежали бы и бежали, чего-то напугавшись.

– Ты напугалась? – спросил он.

Квенсент меня раскусил. Он меня всегда умел щелкать, словно орех щелкунчик.

– Нет, – соврала, отведя голову в сторону, – Мы продолжаем идти вперед.

– И куда же?

– На поиски Микиэля. А после, вместе в Гелиус.

– А как же слова той старухи?

– Ложь! Все ложь! Очевидно, она все врала.

– А как же узнала о нас?...Может провидица?

– Еще чего? Яблоневая торгашка. Разве не ясно, – ее отец подослал. Он всех на рынке знает. Вот попросил сделать милость. Ни получит милость! Особенно, от меня, – тряхнула рюкзаком, – Так, все, вперед.

Мы отправились пешком, что очень горевало Квенсента, потому что ему пришлось покинуть его любимицу молочно-шоколадную на цвет лошадь Анабэль, о которой он мог разговаривать дни напролет. Она была ему очень дорога. Она жила на конюшне господина Хаккера, и, каждый день, он к ней приходил, и очень сожалел, что у себя держать не мог.

Под конец улетучующегося дня, нам все же удалось отыскать след Микиэля. Он тянулся в центральном парке Аурика.

Усталые и валившиеся с ног, изучившие весь город, мы увидели знакомый силуэт, выходящий с театра. Я не дождалась, пока очередь покидающая театр через главные двери не разойдется окончательно, нагнала быстроты и со всей силы и духа набросилась на мужской стройный силуэт, повалила на пол, пригвоздив собой.

– Ты где был? Мы испепелили шагами весь город в твоих поисках, – сказала я силуэту, оказавшемся никем другим, как Микиэлем.

Он был очень удивлен нашему появлению. А, особенно, мне, лежащей на нем, смотря всплошную лицо в лицо.

– Что вы здесь делаете? – растерялся он.

– Это мы хотим у тебя спросить, – отозвался Квенсент, подовая на удивление с приветной улыбкой руку Микиэлю, когда я с него скатилась и поднялась на ноги.

– Решил последний раз сходить в театр. Последний раз на последнее выступление «Чайки в круговороте любви», прежде чем покинуть вашу страну.

– Почему ты решил покинуть Лаурентиду, уйти с дома Немфеи, ни сказав нам, ни слова? – толкнул сильно его в плечо, сказал Квенсент, сменив приязнь на сердитость, – Мы же за тебя беспокоились.