Текст книги "Вторая жена. Ты выбрал не нас (СИ)"
Автор книги: Оксана Барских
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
Глава 22
– Мать – психически неуравновешенная шизофреничка, а отец – алкоголик. Такой ты жизни хотела, Дилара? Разве не должна сказать мне спасибо, что я привела тебя в обеспеченную семью, которая дала тебе будущее?
Жестокие слова матери до сих пор терроризируют мой разум, не оставляя меня ни на секунду. Я почти всю ночь беспокойно ворочаюсь в постели, радуясь, что у дочери сон крепкий, и она не просыпается от моих тревожных метаний.
Идти нам с ней пока некуда, так как Саид электрику не починил, а сейчас не лето, чтобы я рисковала здоровьем дочери. Будь я одна, может, психанула бы и вернулась в дом, чтобы побыть одной и залечить раны. Переосмыслить всё, что произошло со мной за последние несколько дней.
И если развод не оказался для меня неожиданностью, то вот новость о том, что родители мне вовсе не родители, настолько выбивает из колеи, что я совершенно не понимаю, что делать дальше. Как теперь жить с мыслью, что где-то в мире есть люди, которые могли стать моей семьей.
В груди червоточина, разум кипит, а меня никак не отпускает мысль о том, правду ли мне сказала мать. Что мать больна, а отец страдает алкоголизмом. Вот только зачем ей врать? Она явно меня недолюбливает и была бы рада, если бы я навсегда исчезла из ее жизни. Но они с отцом, наоборот, против того, чтобы я искала свою родню.
Утром, когда я встаю даже раньше Амины, и выхожу из комнаты, чтобы выйти на улицу и подышать свежим воздухом, рядом неожиданно появляется Амир.
– Как ты, Дилара?
Не то чтобы я горела желанием общаться, но собственные мысли настолько отравляют мой разум, что его компания становится благословением.
– А сам как думаешь? Муж требует развода, так как его новая жена ждет наследника, родители мне не родители, как оказалось, а я – без пяти минут неработающая мать-одиночка. Просто супер.
Я редко позволяла себе язвить, но сейчас не сдерживаюсь. Меня будто загнали в тупик, и я пока не знаю, как из него выбраться.
– Всё не так плохо, как ты думаешь, сестренка. У тебя есть мы, твоя семья, и мы всегда тебя поддержим.
– Отец отойдет от новости о поступке матери и вскоре поймет, какой позор я навлекаю на них своим разводом. Мы же не в столице живем, Амир, здесь каждая собака друг друга знает, не то что люди. Вот начнут о нас шептаться, отец выгонит нас с дочкой, как мама и говорила.
– О чем тебе говорила мама?
Голос у Амира напряженный, он явно насторожен, но я не обращаю на это внимания.
– Что отец никогда не допустит, чтобы в семье была разведенка.
– Не думай об этом, Дилара. Мама слишком сильно печется о традициях и общественном мнении. Отцу же важно, чтобы ты была счастлива и тебя никто не обижал. Если бы ты сразу пришла с проблемой к нему, он бы в любом случае тебя поддержал.
– Но мама лучше…
– Мама совсем не знает отца, Дилара. Неужели ты не видишь?
Вопрос обескураживает, ведь я все эти годы считала нашу семью крепкой и образцовой, но за эти сутки с глаз будто пелена спадает. Всё оказывается совсем не так, как я себе представляла.
– Я люблю маму, сестренка, но смотрю на всё трезвым взглядом. Не хотел тебе этого говорить, но думаю, придется. Помнишь, этим летом мама якобы в санаторий подлечить здоровье ездила?
– Да, конечно.
– Ни в каком санатории она не была. Мы отправили ее на лечение в клинику.
– О чем ты?
Я поднимаю голову, глядя на старшего брата снизу вверх, никак не могу уложить в голове то, что он мне сейчас сказал.
Амир вздыхает и проводит ладонью по лицу, словно собирается с мыслями и не уверен, стоит ли говорить мне всю правду. Но я устала находиться в неведении, потому трогаю его за руку, пытаясь привлечь внимание к себе, и качаю головой, намекая, что не потерплю больше никаких секретов.
– Когда мама была беременна тобой… – осекается он в конце, – точнее…
– Я поняла.
– В общем, в тот период у отца и правда была другая женщина, и он хотел взять ее второй женой… Ты всего не знаешь, так что прошу тебя, не осуждай его… Мама ведь говорила тебе, что у них был брак по любви, верно? Но это не совсем так… Брак организовали их родители, так как мама была влюблена в отца. Он не собирался на ней жениться, даже не обращал на нее особого внимания, но… У нее с юности уже были проблемы с головой, так что она стала угрожать своим родителям, что если они не организуют этот брак, она сведет счеты с жизнью. Она ведь была у них единственной дочкой, так что вскоре почти весь город гулял на их свадьбе.
– Так вот оно что… А мама говорила совсем другое… – шепчу я, чувствуя себя так потерянно, будто меня обманули. Впрочем, так оно и было ведь, я всю жизнь жила в искусственной среде, где всё вокруг меня было обманом.
– Отец смирился со временем, сначала я родился, потом Валид, затем Ильхан, но… Как это бывает, он встретил женщину, которую полюбил и решил сделать второй женой, но мама, когда узнала, уже была беременной. Стала угрожать, что сделает что-то с собой и ребенком, если он уйдет или женится второй раз. Так что я не думаю, что она сказала нам вчера всю правду.
– Хочешь сказать, она украла у меня другой пары, чтобы шантажировать отца?
У меня перехватывает дыхание, и к концу голос сипит, ведь я вот-вот готова расплакаться от осознания того, что я была всю жизнь лишь инструментом для достижения целей матери. Она использовала меня, чтобы удержать подле себя мужчину и контролировать его.
Даже удивляюсь тому, что отец все эти годы любил меня. Вот только… Я лишний раз убеждаюсь, что он и правда меня любил. Иначе не стал бы идти на поводу у жены.
– А причем тут прошлое лето, Амир?
Я хмурюсь, когда вспоминаю начало разговора. Стараюсь перевести тему, чтобы и правда не расплакаться, так как сил на это просто нет. Я должна быть сильной, а вместо этого раскисла тут, никак в себя прийти не могу.
– Отец не бросил ту женщину, все эти годы она жила в пригороде. Летом мать узнала об этом и слетела с катушек, перестала пить таблетки. Ты жила у себя, поэтому не заметила этих перемен. В клинике ее подлечили, но в последнее время она снова ведет себя странно.
– Я заметила… – бормочу я, начиная понимать, что с ней происходит. Вот почему мне казалось, что раньше она была другим человеком.
Сердце сжимается в надежде, что ее нынешнее поведение – результат отсутствия лечения, а не ее истинное ко мне отношение. Неприятно думать, что женщина, которая тебя вырастила, всю жизнь тебя ненавидела.
– Я к чему рассказал тебе всё это, Дилара. Ты не обижайся на родителей, ты ни в чем не виновата. Главное, запомни, что я сказал. Мы одна семья. Мы всегда будем рядом и поможем, чем сможем. О разводе тоже не беспокойся, я уже поднял своих юристов заняться этим вопросом. А насчет твоих биологических родителей…
– Я не буду их искать, Амир.
Это решение дается мне тяжелее всего, но пока я не в состоянии рушить то, что у меня осталось от моей жизни. Мне сейчас нужна хоть какая-то опора, чтобы встать на ноги. Разворошить прошлое я всегда успею.
Глава 23
На заседание суда по бракоразводному процессу Саид даже не пришел. Отправил вместо себя адвоката, который представлял его интересы и даже подал заявление об оспаривании отцовства с требованием провести анализ ДНК.
– Скорее всего, суд удовлетворит ходатайство и назначит экспертизу, но заставить вас явиться на нее вас никто не может, – заранее предупредил меня о таком исходе дела адвокат, которого мне нанял Амир.
– А если мы с Аминой не придем?
– В этом случае порадовать мне вас нечем. С большей вероятностью запрос вашего мужа будет удовлетворен, а его отцовство опровергнуто. Лучше будет сдать анализы, если вы уверены, что ребенок…
– Не нужно. Мы с дочерью никуда не пойдем.
– Но Амир Хамитович…
– Ваша клиентка – я, а не Амир Хамитович. Саид не является отцом моего ребенка, так что если суд встанет на его сторону, тем лучше. С домом и деньгами всё в силе?
– Да, Саид Шамильевич подписал соглашение касательно отступных и имущества, так что с этим проблем не возникнет.
Адвокат со мной не спорит и не настаивает больше ни на чем, но хоть его взгляд и не выражает никаких эмоций, я чувствую, что мои действия он не одобряет. Я же стою на своем и решений менять не собираюсь. Как только спустя несколько дней благодаря связям брата и самого Саида, которому не терпится снова стать свободным мужчиной, получаю развод, сразу же выставляю дом на продажу.
Всё это время мы с дочкой живем у родителей, с которыми я не знаю, как себя вести, так что я хочу как можно скорее решить вопрос с жильем и уехать как можно дальше, чтобы начать новую жизнь.
Все эти дни мать избегает меня, словно не может смотреть мне в глаза, а отец, как обычно, пропадает на работе. Единственные, с кем отношения никак не изменились, так это братья, которым, казалось, было неважно, находимся ли мы в кровном родстве.
– Ты уверена, что хочешь уехать, Дилар? Никто ведь вас с Аминой не гонит, – говорит мне однажды Валид, который переживает из-за нашего предстоящего отъезда сильнее всего.
– Уверена, Валид. В этом городе нам спокойной жизни не дадут. Ты разве не слышал, что матери без конца ее подружки и знакомые звонят? Стервятники слетаются, чтобы полакомиться сплетнями, разве это жизнь? Это сейчас Амина маленькая, а как в школу пойдет, так ее безотцовщиной называть будут, а что еще хуже, могут начать и травить. Что ж я за мать буду, если позволю издеваться над своим ребенком и заставлять ее страдать? Да и семья Инжу и Саида меня в покое не оставят. Не место нам больше здесь, Валид.
– Это Саиду в городе не место, – цедит сквозь зубы брат, недовольный тем, что всё обернулось вот так.
– Ты не расстраивайся, мы ведь всё равно видеться будем. Вы ведь в столицу по делам часто приезжаете, так что даже соскучиться по нам не успеете, как мы вскоре увидимся.
– Удивлен, что отец разрешил тебе переехать.
Я молчу, хоть у меня и есть предположения на этот счет. Отцу, в отличие от матери, стыдно передо мной, поэтому он и не возражает против моего отъезда. Даже наоборот, готов купить нам с дочкой в Москве квартиру и помочь с трудоустройством. Я слышала их разговор с матерью пару дней назад, как она отговаривала его от этого поступка, напирала на то, что меня надо повторно выдать замуж хоть за кого-нибудь, чтобы скрыть позор, сбагрить в какое-нибудь село, выждать, когда всё уляжется, но отец проявил твердость. Даже повысил на нее голос, велев замолчать и прекратить городить ерунду.
– Мне кажется, он, наоборот, рад моему отъезду, Валид, – говорю я, чувствуя, что так оно и есть.
Ему неловко видеть меня, поэтому он практически перестал появляться дома. Свои же чувства я пока не осознаю. Обидно ли мне, что ничего уже не будет, как прежде, или я рада тому, что многое в моей жизни прояснилось? Лишь время покажет.
– Никто не хочет вас отпускать. Отец тебя любит, Дилара, несмотря на то, что…
Валид сглатывает, не договаривает, но мне и так всё понятно. Ни к чему снова ворошить прошлое, которое и без того было растревожено.
– А мама? – задаю я ему вопрос не в бровь, а в глаз.
Он отводит взгляд, ему неловко, но вместе с тем и врать мне в лицо он не может. И без того сам понимает, как она ко мне относится. Он всегда был самым внимательным и чувствительным из всех моих трех братьев, так что наверняка замечал, как разнится отношение матери к ним, ее мальчикам, и ко мне, единственной и желанной, казалось бы, девочке.
– Мама не может тебя не любить,, – как-то неуверенно всё же отвечает он, а затем добавляет, – со следующей недели отец приставит к ней медсестру, которая будет следить, чтобы она регулярно принимала лекарства. Как только всё наладится, уверен, она первая к тебе приедет и попросит прощения. Ты ведь знаешь, что… Что ты нам всем не чужая.
– Всё хорошо, Валид, не беспокойся обо мне, я в порядке, – вздыхаю я и не собираюсь развивать эту тему.
Гадаю в этот момент, знает ли он о том, что у отца есть другая любимая женщина, которая живет отдельно, или Амир не посвятил его в эти семейные проблемы? В любом случае, не считаю нужным говорить об этом.
Отказываться от квартиры, которую отец подарил мне, не собираюсь, а деньги, вырученные от продажи дома, который мне остался после развода, положила на счет, чтобы обеспечить будущее Амины.
В день отъезда, когда мы с дочкой сидим на чемоданах, я всё время оборачиваюсь в надежде, что мама выйдет, чтобы проводить нас. Пусть я и знаю, что она меня не любит, но мое сердце не желает этого принимать. Как никак, все эти годы я считала ее своей родной мамой, которая никогда не пожелает мне плохого.
Поколебавшись, я всё же хочу попрощаться с ней лично, посмотреть ей в глаза впервые с того разговора, когда наша семья разделилась на до и после.
Оказавшись у ее спальни, я сначала стучу, а, не дождавшись ответа, всё равно вхожу, не собираясь отступать.
– Мы можем поговорить? Мама…. – последнее я произношу неуверенно, скорее, по привычке.
Она сидит ко мне спиной, недовольно сразу же дергает плечом.
– Не называй меня так. Ты мне не дочь!
Становится неуютно от ее резкости, но я не ухожу. Пусть сердце и кровоточит, но я не смогу уехать, оставив между нами недосказанности.
– Почему?
– Что почему?!
– Почему ты меня так ненавидишь? Разве я сделала тебе что-то плохое? Я ведь не виновата, что… что я не твоя дочь…
Голос мой против воли хрипит, я не контролирую своих эмоций. Сама от себя такого не ожидала, но глупо было ожидать, что смогу сохранять самообладание, оказавшись перед матерью. Она не оборачивается, и я этому даже рада. Словно я сама не готова смотреть ей глаза в глаза.
– А чему мне радоваться? – глухо произносит она, когда я мнусь, думая, что она разговор продолжать не намерена. – Хамит остался в семье только из-за тебя. Всё пекся о своей принцессе, хотел для тебя самого лучшего, выделял среди наших с ним сыновей. Ты была для него светом в окошке, и с каждым годом я всё больше понимала, что ты – та опора, на которой держится наш брак. Он…
Мама всхлипывает, и я было дергаюсь, чтобы тронуть ее и как-то успокоить, но осекаюсь и продолжаю стоять на месте. Вряд ли ей понравятся мои прикосновения.
– Ты была его любимицей, а я… Я никем…
Так вот оно в чем дело. Ревность. Вот что она ко мне испытывает. Вот та самая причина ее ненависти ко мне.
– Мам, я…
– Хватит так меня называть! – истерично кричит она и, наконец, оборачивается ко мне, заставляя отшатнуться от взгляда, в котором явственно проступает неприязнь.
Вот только в глубине ее глаз я вижу и боль, которую она хоть и пыталась скрыть, но это у нее не получилось.
– Ты хоть знаешь, как это мучительно наблюдать, когда твой ребенок воспи…
Она проглатывает последние слова, словно сболтнула лишнего, а вот я не особо обращаю внимания на ее оговорку. Управляй мной сейчас разум, насела бы на нее, чтобы она высказала всё, что хотела, но в этот момент мной руководят кипящие во мне эмоции.
– Надеюсь, тебе полегчало, ма… Бану.
– Уезжай от греха подальше, Дилара, и никогда сюда не возвращайся. Так будет лучше для всех.
Я сглатываю и молчу, проглатывая собственные обиды, которые клокочут во мне, словно я – жерло вулкана.
Сердце мое стучит, на глаза наворачиваются слезы, и я часто моргаю, чтобы позорно не расплакаться перед женщиной, которую несмотря ни на что люблю.
Кажется, что мы больше никогда не увидимся, но знала бы я, как сильно ошибаюсь…
Глава 24
Полгода спустя
– Дилара Хамитовна, я выслал вам на почту новый договор, переведите его и согласуйте с юристами.
Перед уходом на деловую встречу, шеф, как обычно, раздает указания, и вскоре в офисе остается становится чуть оживленнее. Я же, наоборот, остаюсь сидеть за столом и сразу приступаю к переводу. Хочу успеть закончить чуть раньше и сводить дочку в торговый центр.
Она уже второй день просит у меня новую курточку, а я не нарадуюсь тому, что последние недели она наконец оттаивает и перестает спрашивать об отце.
Даже воспитательница говорит, что дочка стала играть с другими детьми и перестала от них отгораживаться. Это не может не радовать мое материнское сердце.
– Дилар, ты бы хоть пару минут отдохнула от монитора, а то мне иногда кажется, что ты змея.
От работы вдруг отвлекает голос Нади, одной из коллег, с которой я сдружилась сильнее, чем с остальными. Она, как и я, была матерью-одиночкой, ее дочка была ровесницей моей Амины, и они, на удивление, хорошо общаются, что стало решающим фактором открыться мне новому общению.
– Почему змея?
Я сохраняю файл, отправляю его по почту отделу юристов, а сама зажмуриваюсь, чувствуя, что слегка побаливают глаза. На Надю не обижаюсь, за это время успела изучить ее характер.
– Так змеи ведь не моргают, у них нет век. Так и ты, как только приступаешь к своему переводу, почти не моргаешь. Пойдем лучше, кофе выпьем, а то у меня уже сил нет. Всю пятую точку отсидела, аж ноги подкашиваются.
Надя вытягивается вверх, хрустит косточками, и я киваю, отлипая от своего кресла. Наши столы в опен-спейсе расположены рядом, так что мы постоянно вместе, и в первое время, благодаря Надиной общительности, я не чувствовала себя не на своем месте.
Когда мы с дочкой только переехали в столицу, мне казалось, что у меня ничего не получится, как бы я ни старалась храбриться, но мне повезло. Пусть не сразу, но мне удалось устроиться в эту компанию по международным перевозкам на стажировку в качестве помощника переводчика, а благодаря моим знаниям и навыкам после испытательного срока меня зачислили в штат.
Так что мне даже почти не пришлось прикасаться к деньгам, которые я получила после развода. Это было особым предметом моей гордости, ведь это доказывало, что я могу обеспечить себя и дочь и без помощи бывшего мужа, о котором я за все эти полгода ничего не слышала.
– Ты видела, как на тебя Гринёв посматривает? – подмигнула мне Надя, когда мы отошли к кофейному аппарату.
– Он на всех так посматривает.
Я едва не закатываю глаза, когда коллега в очередной раз пытается меня с кем-то свести, выискивая симпатию там, где ее и в помине нет.
– Ну не скажи, сегодня он с тобой контактировал дольше, чем с другими.
– Не придумывай. Мы обсуждали мой перевод, так что в этом нет ничего необычного. Лучше расскажи, как ты сходила на свидание с тем… фитнес-тренером, да?
Я грамотно перевожу разговор на интересующую ее тему, так что она быстро забывает об этом дотошном Гринёве.
Когда юристы без правок принимают договор, я уже было хочу спокойно пройтись до садика пешком, чтобы проветриться, как вдруг мне звонит воспитательница.
– Дилара Хамитовна…
Она как-то странно мнется, и я чую неладное.
– Что произошло, что-то с Аминой? Ей плохо? Я сейчас буду.
Я сразу же начинаю переживать, что кто-то обидел мою дочку, ведь она была девочкой скромной и сама никогда не конфликтовала, так что когда воспитательница говорит, что в детском саду произошла драка, я немедленно вызываю такси, чувствуя, как внутри всё горит от переживаний.
Спустя десять минут я буквально влетаю в здание сада, ощущая, как тело покрыто холодной испариной. К счастью, Амина сидит на скамейке около своего шкафчика полностью одетая, вся насупленная, но на первый взгляд, на ней нет травм.
– Мама! – восклицает она, увидев меня.
Я прижимаю ее к себе, кручу во все стороны, пытаясь понять, нет ли у нее никаких царапин или переломов, хоть разумом и понимаю, что воспитательница меня бы сразу предупредила об этом.
– Солнышко, у тебя ничего не болит?
Стараюсь говорить как можно ласковее, чтобы не передавать Амине собственное беспокойство.
– Не болит, – как-то яростно качает она головой, а затем прищуривается, выпятив нижнюю губу, будто вот-вот расплачется. – Мама, а когда мы поедем домой? Я к папе хочу!
Застываю, словно ледяная статуя, все мои эмоции в один момент замораживаются, а я не знаю, что сказать. Мне казалось, что дочка перестала думать о возвращении, как вдруг она снова поднимает тему, которую я обсуждать не хочу. Вот что мне ей сказать? Я ведь не смогу рассказать ей о том, что ее папа ей больше не папа. Что он им просто не хочет быть.
– Солнышко, мы же уже говорили об этом. Теперь здесь наш дом.
– Нет! Я хочу к папе!
Ее глаза наполняются влагой, и у меня сердце разрывается от боли, когда я вижу, как страдает мой ребенок.
– Амина, я…
– К папе хочу! К папе! Он никогда не дал бы меня в обиду! Никогда!
Она вскакивает со своего места и бьет меня кулачками по груди и плечам, ведь я продолжаю сидеть перед ней на корточках. Прижимаю ее к себе, чувствуя, как она брыкается и плачет, сама же не знаю, как ее успокоить, лишь крепче сжимаю, надеясь, что она выплачется и успокоится.
Спустя пару минут так и происходит, раздаются лишь всхлипы, которые бьют по мне сильнее, чем что бы то ни было.
Я начинаю догадываться, что произошло, киваю воспитательнице, которая появилась в раздевалке, что скоро подойду, а сама поглаживаю дочь по спине, пытаясь передать ей свою любовь и тепло.
– Солнышко, ты подожди меня здесь, пока я с Василисой Павловной поговорю, хорошо? Я тебе мультики включу.
Я даю дочери свой телефон, дожидаюсь ее кивка и встаю, направляясь к воспитательнице. Она выглядит обеспокоенной, в глазах видна вина, и я слегка ослабляю гнев.
– Что произошло, Василиса Павловна? Кто обидел мою дочь?
– Понимаете, тут такое дело… Амина побила Гордея, его отца я тоже вызвала, он будет с минуты на минуту.
Хмурюсь. Не верится, что дочка могла проявить агрессию, но в этот момент замечаю в углу мальчика с красной щекой, заклеенной пластырем.
– А что конкретно произошло? Амина у меня спокойный ребенок, просто так не стала бы кого-то обижать. Наоборот…
– Поэтому я и вызвала отца Гордея, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Дело в том, что Гордей обзывал Амину безотцовщиной и лгуньей.
Оказалось, что дочка об отце разговаривать перестала лишь со мной, а в детском саду всем говорила, что у нее лучший папа на свете. И что живет он в другом городе временно, по работе, а скоро приедет и будет отводить ее в сад.
С каждым словом воспитательницы я мрачнею, чувствуя, как грохочет от тревоги сердце.
– Я бы рекомендовала отвести Амину к психологу, Дилара Хамитовна. Понимаю, вы с мужем в разводе, но больше всего в таких ситуациях страдают дети. С отцом Гордея я поговорю, чтобы он объяснил сыну, что так вести себя нельзя, но вам всё равно нужно будет с ним переговорить. У ребенка расцарапана щека из-за падения, он ударился об угол стола.
– Да-да, конечно, я понимаю.
С одной стороны, мне жаль ребенка, а с другой, я зла на всю ситуацию в целом. Когда приходит Макар Власович, отец Гордея, выглядит он злым и хмурым, отчего в первый момент напоминает мне Саида. По коже аж мурашки проходят, вызывая у меня подспудный страх, что в мою жизнь ворвалось прошлое.
Когда я приглядываюсь, выдыхаю с облегчением. Выглядят они по-разному, ведь Макар – русоволосый и голубоглазый, и в смущение меня ввела его массивная фигура и энергетика уверенного в себе человека. Черты лица мужчины грубые, лицо выдает суровость, а взгляд и сжатые губы – немногословность и мрачность.
– Что Гордей в очередной раз натворил?
Голубые глаза холодно скользнули по мне, затем сверкнули гневом при виде сына, и я едва не отшатываюсь от его реакции. Сердце мое стучит сильнее, ладони потеют, и весь мой гнев на нерадивого отца, который не объяснил сыну, что обзывать других нельзя, куда-то пропадает. Что-то мне подсказывает, что этот Макар воспитывает сына в строгости и поблажек ему не делает. Становится даже жаль ребенка, который явно просто хочет привлечь внимание своего отца.
– Вы поговорите с сыном, Макар Власович, это ведь уже не первый инцидент и… – говорит воспитательница, вводя его в курс дела, но мне кажется, что мужчина не особо проникается его словами. Машет небрежно рукой, чтобы девушка замолчала, а затем смотрит на меня.
– Сколько?
Голос грубый, с низкими нотками, от которых мне становится не по себе. Я теряюсь, не понимая, что он от меня хочет.
– Что сколько?
– Сколько вы хотите, чтобы замять этот инцидент? Десять тысяч? Двадцать?
Мужчина предлагает мне деньги с такой наглостью и уверенностью, что я приму их, что я моментально снова начинаю злиться. Сжимаю зубы и стискиваю ладони в кулаки, желая влепить ему пощечину. В этот момент он как никогда сильно напоминает мне Саида, который вот также всё измерял деньгами, что перед глазами появляется красная пелена. Особенно когда я вижу, как глаза мальчика, который слышит своего отца, слезятся от обиды.
– Считаете, что от всего можно откупиться деньгами?! От своего ребенка вы также откупаетесь?! Засуньте себе свои деньги…
Меня буквально трясет от снисхождения, которое я вижу в глазах этого Макара, так что я просто разворачиваюсь и ухожу, не собираясь тратить на него время. Боюсь сорваться и высказать ему в лицо то, что хотела когда-то сказать Саиду.
Макар Власович ничем не лучше моего бывшего мужа. Ему также плевать на своего ребенка, как и Саиду, чье призрачное присутствие до сих пор отравляет мне с дочкой жизнь.
