Текст книги "Суть острова"
Автор книги: О. Санчес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 52 страниц)
– Да я клянусь…
– Неужто? Чужие клятвы – тоже вранье. Ты словами просто скажи: да? нет?
– Еще бы, конечно! Я с вами, весь, без двуличностей. Да.
– Это хорошо. Эх, на работе мы, а то бы… ну ничего, чай – он тоже полезен для здоровья.
* * *
Биржевые операции, проворачиваемые «Домом фондовых ремесел» по методике Сигорда, приобрели такой размах, что перестали быть незаметными: даже будучи разбиты на сотни более мелких сделок, покупки и продажи оставались достаточно внушительными, чтобы обратить на себя внимание биржевых коллег. Сигорду не раз и не два казалось, что однотипный, близнецовый характер ежедневно совершаемых операций вызвал прицельный интерес аналитиков из других брокерских домов… да, да, они явно что-то заподозрили… Или заподозрят вот-вот… Пришлось маскироваться, действовать также и в рамках общепринятых бизнес-манер, а для этого отвлекать от игры значительную долю оборотных средств… Но Сигорду и здесь везло, хотя и не так резво, как с помощью его идеи. В то же время, бывало, что и на отвлеченные деньги получалось огрести великолепные барыши, как, например, в авантюре с телефильмом…
Мысль о том, чтобы профинансировать какую-нибудь киношную либо телевизионную постановку и срубить на этом прибыль, высказал Яблонски, Сигорд же немедленно его осмеял. Но предметно задумался, потому что Яблонски выложил при этом несколько серьезных аргументов, самым веским из которых было знакомство Яблонски с одним из продюсеров и новые связи сына. Личное знакомство, долгое, не омраченное враждой, предательством и неотданными долгами. Продюсер в очередной раз и не по своей вине оказался на мели, для них это почти естественное положение дел, и готов был почти на все, лишь бы процесс съемки телефильма не прерывался… Очень уж он рассчитывал на успех, зрительский и коммерческий. Достаточно сказать, что сам Чилли Чейн, прочтя сценарий, неожиданно загорелся и немедленно передал компаньонам через Ричарда, что согласен на главную роль, причем за минимальнейший гонорар (но при условии семипроцентного участия в прибыли, если таковая возникнет).
Сто двадцать серий, костюмный фильм-сказка, с множеством принцев и принцесс, с лабиринтами, с мантикорами, с поединками на мечах…
– Куда скачешь, Лорд?!
– К концу времен!
– Удачи!..
И если сам Чилли Чейн согласился – другие звезды потянулись вереницей, хоть в очередь их ставь. И режиссеры классные, и инвестор полон денег и энтузиазма.
Бюджет каждой серии – миллион талеров, но отдача от них – так уж связалось по условиям – запаздывала по фазе, то есть, нельзя было покрыть прибылями от первых серий затраты на последующие. Рекламу также было не развернуть, потому что все связанное с будущим сериалом держалось в строжайшей тайне… То есть, сериал, по задумке продюсера, необходимо было отснять целиком, а потом уже продавать.
Одним словом, нагромождение диких случайностей и нелепостей словно специально предназначалось для того, чтобы подкараулить Сигорда и поглубже заманить его в телебизнес.
Требовалось сто миллионов талеров, дабы закончить съемки и начать рекламную кампанию, Сигорд выложил их бестрепетно. И получил пятьдесят миллионов прибыли на вложенные сто, меньше чем за полгода. Рогатки, препятствующие брокерской фирме заниматься шоу-бизнесом, удалось обойти запросто, поскольку «Дом фондовых ремесел» без вывертов поручился перед своим банком за физическое лицо, господина Сигорда, в том, что тот вернет банковский кредит точно в срок и с необходимыми процентами. Банку выгодно и безопасно, Сигорду и его «Дому ремесел» удобно, продюсеру – вообще хорошо! А уж господин Сигорд, будучи простым физическим лицом, и профинансировал, согласно договору, съемки телесериала «Принцы и принцессы»…
– Как же так получается, Сигорд? Во всех умных книжках компетентные люди пишут, что оценка размеров капитала современной фирмы – вещь достаточно условная, ибо слишком много факторов, сиюминутно искажающих, либо вовсе меняющих рыночную оценку?
– Верно пишут.
– Тогда что стоят ваши слова: шестьсот шестьдесят семь миллионов талеров?
– Фигура речи, символ, знак, что мы, наконец, перевалили черту, навсегда отделившую нас от сонма честных людей. Но и конкретную сумму, очень и очень близкую к реальной. Смотри: все деньги, что наша с тобой фирма добывает, мы аккумулируем здесь, на бирже, на наших банковских и биржевых счетах, причем львиную часть времени мы сидим именно на деньгах, а не на акциях и иных ценных бумагах. Моя методика какова? Это риторический вопрос, ты и сам знаешь, что: р-раз! – взяли, и тотчас – два! – скинули и опять сидим ждем…
– Так нет разницы по времени между «р-раз» и «два», и то, и другое секунды занимает.
– Секунды. А разница, тем не менее, есть, ибо наша формула от времен Адама Смита прежняя: деньги – товар – деньги! Наш производственный цикл начинается и завершается именно на деньгах, а не на их товарно-материальном «ценнобумажном» эквиваленте. Далее: в любую секунду я, ты, наша бухгалтерия с помощью простейшей программы способны прикинуть и сказать размер предстоящих платежей в бюджет, вычесть оную сумму из тех денег, что у нас имеются и получить величину состояния. Все.
– Нет не все, эта четкость кажущаяся, условная. Вы что, действительно этого не…
– Понимаю, Ян. Я понимаю, но будущий миллиард, рассчитанный по вышеприведенной схеме, при всей своей условности, будет ровнехонько в полтора раза больше нынешних денег, ибо соотношение между этими двумя условными абстракциями – величина точнейшая, верная для любых посылок, рассуждений и силлогизмов.
– Я бы так не сказал…
– Это твое право. Но твои тринадцать с третью миллионов талеров ни на йоту не более призрачны и неточны, нежели мои шестьсот пятьдесят с чем-то… Тебе только пальцем щелкнуть, как они обретут плоть и кровь на твоем банковском счету. А захочешь – так и на дом привезут мешки с банкнотами. Что может быть реальнее бабилонских купюр с подлинными водяными знаками?
– Я смотрю, вам так и не терпится выпихнуть меня из дела?
– Отчего же, терпится. Где мои очки?
– Для чтения?
– Да.
– У вас на лбу. Но вы начали рассказывать о хайтеке и предстоящем коллапсе…
– А ты меня перебил и подкусываешь, вместо того, чтобы поблагодарить за проявленный менеджмент. Итак, продолжаем лекцию о мыльных пузырях и обсуждение прогноза: «хайтек» в целом, и твой ненаглядный Билл Гейтс в частности…
Сигорд, и это нередко бывает с замкнутыми людьми, не вполне понимал, как его жизнь выглядит со стороны для тех, кто имеет возможность наблюдать ее хотя бы в незначительных, но постоянных проявлениях, в отличие, например, от Яблонски, который и видел, и понимал. Он, к примеру, четко видел, что люди в орбите Сигорда крепче цепей прикованы к нему непомерными окладами и всякого рода бонусами. Гюнтер получал, включая премии, до ста десяти тысяч ежемесячно, София до семидесяти. София была мотовка, Гюнтер также полюбил жить на широкую ногу, но их прибытки позволяли им удовлетворять все прихоти и капризы, и даже откладывать кое-что на «черный день». На самом деле, по их новоприобретенным аппетитам, эти тридцать-сорок тысяч запаса были жалкие крохи, неделя привычной жизни, но все-таки не задолженности по кредитной карточке и не долги перед прижимистыми свекром со свекровью… Те сотрудники «Дома фондовых ремесел», общим штатным расписанием – пятнадцать номенклатурных единиц, которые работали «на отшибе», в офисе вне биржи, имели куда как более скромные оклады и зарплаты, но все равно, в сравнении с аналогичными по городу – вдвое, втрое большими. Это при обычном круге обязанностей, без секретов, авралов, криминалов, специальных и специфических умений… Просто, если уж работаешь в «ДФР», то – получаешь. Поэтому прибытками хвастались, конечно, а все же умеренно и осторожно, с оглядкой, в своем кругу, чтобы посторонние люди не позавидовали и не подсидели… Самые большие месячные оклады были традиционно у воротилы Сигорда и его мажордома Яблонски: по триста тысяч талеров. С премиями – по четыреста тысяч. С дивидендами – вероятно, еще больше, но последнее уже – темна вода во облацах, на многие миллионы счет… Дела шли весьма хорошо и темпа не сбавляли. Уже остался позади миллиард и не так много оставалось до второго…
Шестнадцать часов сорок шесть минут пополудни, из-под небесных сумерек летит легкая липкая морось, под которой час нужно стоять, чтобы как следует намокнуть; бабилонская биржа, за шлагбаумом автомобильная стоянка «для своих». Из кабины серебристого мотора сноровисто выбирается шофер, мордастый парень лет двадцати пяти. Униформа едва-едва не в обтяжку на богатырских его плечах, ляжки слоновьи, ботинки армейские, на поясе тяжеленная кобура с начинкой. Вот он с полупоклоном открывает заднюю дверцу мотора и оттуда выскакивает молодая женщина, в длинном платье с кружевным передником, в круглой форменной шапочке – все цвета, сиреневые с черным, в тон униформе водителя. Теперь оба они, почтительно замерев, но без поклона, ждут, пока из обширных и глубоких недр представительского «Юпитера» появится невысокий седой человечек с круглыми бровками. Голова его непокрыта. Одет этот чопорный господин дорого и вычурно: серая костюм-тройка, черная рубашка, сиреневый галстук, черные туфли, явно что дорогущие, ручной выделки, в руке у него предмет, похожий на узкую сиреневую трубку, расписанную черным орнаментом. Полуметровая трубка эта – походный домоправительский жезл, Яблонски придумал ее сам для себя, чтобы на выезде не возиться с тяжелым «домашним» жезлом. Дверцы закрываются, багажник открывается, оттуда извлекается сундук, явно что «с историей», не современная подделка, по углам окован серым металлом с прочернью, чуть потерт, тяжести немалой, если судить по тому, как пыхтит Анджело, шофер-охранник. И процессия чинно покидает стоянку, поднимается по биржевым ступенькам, туда, к белым колоннам, к гигантской входной двери, чтобы на полчаса, на час исчезнуть в недрах громадного помпезного здания. Впереди идет Яблонски, в правой руке его жезл, левой он предъявляет пропуск, на себя и сопровождающих его лиц. Все работающие на бирже в лицо знают этого чудака и его босса, а также охрану и прислугу, однако пропускная система обязательна для всех, исключая разве что Господина Президента и сопровождающих его лиц. Но Государство чрезвычайно скупо посылает сюда по будням высочайших своих представителей и поэтому исключения редки, как это им и положено.
Яблонски каждый раз, когда бывает на людях «по работе», веселится от души, но по лицу его этого не скажешь: он идет по коридорам, надутый, маленький и важный, словно бы не видя и не слыша всех этих шныряющих и хихикающих аборигенов, биржевых жучков, которым Сигордовы обеденные «вторники» и «четверги» заменяют цирк и телесериал. Всем смешно, кроме горничной и шофера-охранника, ибо те воспринимают свою работу именно работой, обычной и непыльной. Охранник до этого сопровождал VIP-ов, картинно вертел головой в черных очках, спиной к спине выстраивался на вертолетных площадках в «хороводы» с коллегами, чтобы, типа, вся потенциально враждебная местность была под контролем… Горничная также успела навидаться всякой чуши в «благородных» домах… Нормально все, и хозяева здесь приличные… И платят как следует, не пожалуешься.
– По Яблонски можно время сверять. Господин Сигорд, идут! – И точно: шаги стихли возле входной двери, снаружи, и раздался медленный троекратный стук.
– Сам слышу. Ишь, колотятся… Открывай, София, не то как раз дверь высадят, да и остынет все.
София открывает молча, Гюнтер, случившийся в этот момент в офисе, прервал рассказ на полуслове и испуганно затих: Яблонски приходит в немедленную ярость, когда его работу превращают в балаган «все эти болтуны и звоночники». Сам Сигорд – и тот каждый раз невольно робеет, что не сумеет должным образом соответствовать торжественности момента.
Раздается телефонный звонок – София испуганной тигрицей (отключить забыла!) прыгает и наотмашь гасит его…
– Ваш обед, сударь!
– Вовремя. Что у нас сегодня?
– Вторник, сударь.
– Ты мне мозги не парь! На обед что?
– Вот карта, сударь.
– Упрям же ты, Яблонски, и садист вдобавок… Ну, давай сюда карту. Тэк-с. Ты же знаешь, что я рассольник не люблю… У?
– Это особый рецепт. Убрать?
– Оставь, там телятина. Салат из тертой редьки с морковью, в соусе ро-ро… Этот твой ро-ро, небось, перебродивший уксус… Ладно, оставь, в овощах витамины. Сок апельсиновый. Хлебцы ржаные, крупного… Из существенного у нас… Во! Это я понимаю: хорошо прожаренный стейк из… и французский картофель к нему… Говядина и картошка. Это по мне. А на сладкое? Ага. Ну ты и ловкий тип… ладно, сойдут и корзиночки. Опять финики! Почему фрукты сегодня финики?
– Они очень полезны, сударь, в них железо. В прошлый раз были яблоки.
– Вот яблоки бы и хорошо. Убери финики, и впредь не подавай. Липкие, приторные…
– Да, сударь. – Сигорд не желает ничего понимать в сбалансированном питании, такая тупость огорчает Яблонски, но нет смысла спорить об этом перед всеми.
Пока Сигорд придирчиво изучал проект предстоящего обеда, прислуга расставила приборы на специальном столе. С тех пор, как Яблонски сменил биржевое место работы на «домашнее», кабинет его очистился и Яблонски приспособил его под обеденную комнату для Сигорда, именно под ритуалы, которые проводились им в биржевых условиях дважды в неделю: по вторникам и четвергам.
– Все готово, сударь. – Сигорд со вздохом идет в угол кабинета, где на специальной тумбочке стоит серебряный таз, и вытягивает над ним руки. Яблонски капает на каждую ароматным жидким мылом, затем приподнимает серебряный кувшин и вода узкой струей льется в ладони, собранные ковшиком. Через плечо у Яблонски белоснежное полотенце, вышитое по углам сиреневой вязью, полотенце Сигорд снимает сам.
– Тэк-с. Ну? – осторожно трогает суп серебряной ложкой, помешивает, чтобы определить размеры и количество мясных кусочков. – Съедобно?
– Да, сударь. – В обязанности Яблонски, им же самим и придуманные, входит проба блюд, поэтому, пока Сигорд с чисто вымытыми руками снимает со стола и разворачивает на коленях хитро сложенную салфетку, принюхивается и ожидает пищу, Яблонски, стоя напротив, поочередно пробует микроскопические порции салата, супа, хлеба, стейка, гарнира к стейку, вина, минеральной воды и, наконец, бережно отщипнув пару молекул, пирожных «корзиночка». Сигорд никогда не пьет вина, или иного алкоголесодержащего напитка, но неизменно вино – испанское, итальянское, а чаще французское – присутствует на столе и обязательно дегустируется Яблонски, наравне со всей остальной, подаваемой к столу снедью. Сигорд же покорно нюхает откупоренную пробку, кивает с важностью – и все на этом, только минералка. Либо сок. И обязательно кофе в конце обеда.
– Проверим… Да, вполне. А все равно я рассольники не люблю. И французские супы тоже. По мне лучше восточные, густые, чтобы ложка туго ворочалась, чтобы с жирком, с мяском, непрозрачные.
– Плебейские.
– Угу. У нас, у потомственных лордов, есть такие извращенческие привычки – любить сермяжное народное. Все, убирай, добавки не хочу. Но вкусно было. Салат давай и мясо тоже. Ставь, я сказал. Хочу, чтобы рядом они стояли, буду оттуда и оттуда брать.
Яблонски страдальчески задирает и без того высоко поставленные брови: все его попытки приучить Сигорда к великосветским манерам, им же, Яблонски усовершенствованным, разбиваются о властное невежество Сигорда. Что делать, приходится участвовать в профанации…
Все эти судки и кастрюльки так ловко размещены в ящике, так заботливо укутаны в шубки, что на стол еда попадает горячей, словно бы секунду назад от повара. Но дальше, будучи распакованной и открытой, она остывает, как это и положено по законам физики. Температура – вот главное отличие «вторниковых» и «четверговых» обедов Сигорда и его челяди. Супа, всякий раз иного, отличного от предыдущего, готовится для его не менее двух литров, салата всегда с большим избытком, мяса уходит на обед не менее полутора-двух килограммов. Сигорду этого близко не съесть, конечно же, но съестное не пропадает и не портится, ибо потом, когда процессия, возглавляемая Яблонски, вернется домой, в апартаменты Сигорда, Анджело и Алиса, изредка и Яблонски, уберут все подчистую, что на месте не съедят – домой заберут. Помимо громадных окладов, двадцать и пятнадцать тысяч соответственно, это обоим – дополнительная привилегия и подпитка. Иногда и вино им достается, но не дай бог даже пригубить его на рабочем месте! Предшественница Алисы, Мария Лонга, вылетела с работы в ту же минуту, как ее увидел Яблонски с бокалом в руке, даже и оправданий слушать не стал. Но Анджело и Алиса знают: если Яблонски оставил вино в кухне на столе и не убрал его в поставец до вечера – можно унести домой. Вторник – день Анджело, по четвергам – Алиса забирает. Сам же Яблонски не чурается хороших вин, однако «хозяйские» пьет чрезвычайно редко: у него свои богатые погреба, регулярно пополняемые по европейским каталогам. Яблонски также перебрался жить на Музейную набережную, его двухкомнатная квартира буквально в трех домах от Сигордовой. Обошлась она ему в два с половиной миллиона наличными, но Яблонски не особенно и почувствовал урона своим финансам: во-первых, полмиллиона он выручил за старую, а во-вторых многомесячные оклады с премиальными, да регулярные дивиденды далеко превысили его потребности в деньгах – легко хватило на покупку и переезд. Восемьдесят два квадратных метра, да с балконом – куда это девать? В деле у него лежит, если верить Сигорду, миллионов пять-шесть долларовых, куда их тратить? Живет он один и не работает, строго говоря, времени полно – куда его девать? Вот он и проводит у Сигорда большую часть суток, придумывает себе занятия и развлечения… А за его собственной квартирой приглядывает приходящая прислуга, моет, убирает…
– Ну, что – кофейку? А себе чаю налей.
– Как прикажете, сударь. Ваша сигара. – Яблонски мановением руки отправляет Алису вон из кабинета, в соседнее помещение, к Анджело, Гюнтеру и Софии, а сам, пока Сигорд курит и расставляет шахматы, начинает заваривать кофе. Эта часть ритуала особенно дорога обоим, именно за нею оба они отдыхают в полной мере, душой. Яблонски сладкоежка, а Сигорд почти равнодушен к десертам, так что корзиночки, минуя Сигорда, под чаек постепенно перекочевывают в желудок Яблонски. Но это ничуть не помогает ему в шахматной игре и он проигрывает всухую все пять партий-трехминуток.
– Не-ет, Яблонски, рано тебе с такой маленькой форой играть. Ладья, а лучше ферзь – вот что может хотя бы в первом приближении уравнять наши силы, а конь – это не фора.
– Слон. Вы сегодня без слона играли.
– Без разницы. В следующий раз без ладьи будем.
– Гордыня вас погубит, Сигорд. Да без ладьи я вас «десять: ноль» раскатаю, хоть с часами, хоть без. Просто у меня сегодня день неудачный, собраться никак не могу, сосредоточиться. А еще вы тут со своей сигарой меня обкуриваете. У меня от этого голова болит.
– И мешанина в ней. Все понятно. Собираем доску и часы, зови своих, выметайтесь, бо мне еще с Софией работать и работать. Я где-то к девяти приеду, ты еще будешь на месте?
– Буду. Я сегодня до полуночи, либо вообще заночую. Кстати, вам сын звонил – не хотел вас на работе отвлекать. Навестить хочет сегодня вечером.
– Угу. Отлично. Во сколько?
– После десяти, в начале одиннадцатого.
– Годится, позвони ему. Прикинь там ужин на троих, чтобы мы с тобой и он. Сначала мы с ним в кабинете поговорим, шу-шу, обсудим разные дела, а потом общий ужин. Все, поторопи своих, пришпорь, пожалуйста…
Тем же порядком процессия следует из офиса к автомобильной стоянке, но на обратном пути Яблонски задерживается в «операционной», чтобы отдать приказания собственному брокеру. Он, в качестве физического лица, ввалил три миллиона талеров на счета брокерской фирмы «Дюма и сын» и поигрывает ими с переменным успехом. Но чаще удача благосклонна к нему и счет его пополняется, скоро округлится до четырех миллионов. Он бы и больше снимал, но – Форекс… Часть операций он проводит в псевдобиржевой системе Форекс, а они на круг получаются куда как менее прибыльнее, нежели по обычным операциям. Именно по этой причине, из-за Форекса, Сигорд категорически отказал своему младшему компаньону открыть счет в «Доме фондовых ремесел», он терпеть не может «это вонючее шарлатанство». Но Яблонски нисколько не в обиде, ему же еще и лучше: для него это своего рода автономия, ничем не замутненное интеллектуальное удовольствие от игры, а деньги не сверхбольшие, во всяком случае – не принципиальные.
– Ваша газета, сударь. – Яблонски дарит швейцару легкий кивок, левой рукой (пропуск уже спрятан) принимает «биржевку» и покидает здание биржи. С некоторых пор и ему лично положено вручение газеты, не только Сигорду.
