Текст книги "Суть острова"
Автор книги: О. Санчес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 52 страниц)
Кроме Шонны, я еще знаю одного человека, которому шибко понравилось деньги зарабатывать: мой отец! Как подменили человека на старости лет! И впрямь подменили: даже вставные зубы у него другие, вполне приличного вида, хотя он уверяет меня, что они – те же, впервые вставленные. И глаза, я уж не говорю об одежде. Глаза у отца чуть ли ни цвет и форму поменяли: белки чистые, зрачки и радуга не дрожат, не виляют, взор прямой и холодный. Осанка, осанка у него – как бы расправилась из полусогнутого состояния! Чему бы я никогда не поверил, если бы сам не видел, как оно было до и после! Он даже голову поворачивает иначе: осматривается, не озирается.
Я теперь чаще отца вижу, чем когда-то, когда он по улицам слонялся, алкашествовал: в две недели раз встречаемся – это уж точно, а бывает и чаще. Кроме того, у нас с ним появились взаимные интересы! И вот как это произошло.
Звонит мне отец на работу, потому что номер трубки я ему все не удосужусь дать, и предлагает встретиться обсудить одно дельце. Ёк! – мое сердечко: «куда-то влип папахен». Это была самая первая, когда-то ставшая привычною, мысль. Но – нет, голос бодрый, без тревоги. А!.. забыл сказать: голос у отца, голос почти не изменился, – тот же хрипловатый тенор, окончания слов временами звучат нечетко, расплываются. Гласные-то расплываются, а пожара и наводнения в его тоне и голосе нет, спокоен отец, мне уже легче. Значит, денег попросит, – это вторая мысль. Но он ни разу у меня сам не просил, если я ему и давал, то насильно впихивать приходилось, и очень давно подобное было в последний раз. Тогда что же ему от меня надо? Еду, такой, по летнему городу, давлю тополиный пух новыми шинами, гадаю. Действительность обманула и превзошла все мои (нехитрые, надо признаться) ожидания: папаша вдруг менеджерит в какой-то шарашкиной фирмошке по сбору утиль-сырья и хочет встать на юридическое обслуживание, бо его всякая канцелярская сволота-мошкара донимает и обирает.
– А ты уверен, – говорю, – папа, что вашей, гм, корпорации по карману будет обслуживание в рамках нашей «Совы»?
– Я уверен, – отвечает. – Я ваши рекламные проспекты и ценники внимательнейшим образом изучил, прежде чем взялся тебе звонить. И сравнивал с другими конкурентными «прайсами».
Надо же! Крут папаша мой: сравнивает чего-то себе, выясняет! Это приятно.
– А ты кто там, в вашей фирме?
– Директор.
– Ого! И как, – спрашиваю, – в нашу пользу сравнение?
– Нет. Такая же дребедень, что и всюду. В вашем бизнесе, я погляжу, главная задача маркетологов – нарисовать как можно более грозный лэйбл, чтобы видно было: это не простые, а королевские тигры, от одного вида которых обсираются чохом все: и клиенты, и их обидчики.
Я рассмеялся. Пожалуй. Но не соглашаться же вслух с собственным отцом…
– Ну да! У нас никакие не тигры, а просто сова.
– У вашей совы когти как у медведя. И вцепились эти когти не в томик гражданского права, а в рукоятку сабли.
– Двуручного меча.
– Тем более. А ценники всюду примерно одинаковы и наверняка лживы. Стоит только пальцем указать и переспросить, как наверняка выяснятся дополнительные обстоятельства и условия, по дополнительным, разумеется, расценкам. Я выбрал ваш прайс, потому что рассчитываю на тебя, надеюсь, что ты, на правах сына, поспособствуешь умеренному грабежу, в сравнении с другими юридическими образованиями. Лживы же?
– Слушай, пап. Неприлично взрослому сыну соглашаться с родителями, но – да, как ты догадался? Ты бы не мог не курить в салоне? Подожди, плиз, пока доедем?
– Сам такой, потому что. Я же тоже ценники создаю на свои услуги, понимаю правила игры. Ты куда меня везешь?
– В кафешку. «Ветка оливы». Там неплохо, даже поесть можно за умеренные деньги. Ты против?
– Нет. То есть, да, против. Поехали, лучше, ко мне домой, а то я у тебя был, а ты у меня – нет. Чай, кофе, вода, сахар найдутся, вроде бы и колбаса с сыром еще остались. Ты голоден?
– Н-нет, – говорю я, весьма озадаченный отцовскими словами. А самого вдруг любопытство разобрало – прямо лопнуть готов от любопытства! Ведь он же где-то физически проживает, мой отец? С кем-то, или один, в конкретных стенах, в реальном доме… Не думаю, чтобы там… – Нет, пап, не голоден, хотя могу при случае закинуться бутербродом. Поехали, командуй, кормчий, указывай путь. А… удобно будет?..
– Один живу. Ты это имел в виду? Прямо. До конца прямо… Потом направо, потом покажу…
– Угу.
Приехали мы, как я и предполагал, на самую окраину Бабилона, где за отцовским домом, вдоль улицы Тростниковой, выстроилось еще с пяток таких же многоэтажек, а дальше – лес, как бы подковой с трех сторон. Но в лес, так я понял, простой бабилонец запросто не зайдет, поскольку он, худосочный ельник с осинником, во-первых, весь в мелких болотцах, гибельных для городской обуви, во-вторых – почти со всех сторон окружен речкой, а может и каналом, и, вдобавок, считается пригородным заповедником, где костры разводить нельзя, пилить, колоть, рубить – еще строже нельзя. Почему-то мне кажется, что трудности доступа к лесу менее всего на свете колышут моего отца. Как-то при случае, я спросил его об этом и получил полное подтверждение моим урбанистическим предположениям.
Дом как дом, восемнадцатиэтажный, белый в голубую полосочку, без единого кирпича сваян, с ног до головы крупнопанельный, хотя и не самый примитивный вариант. Стоянка автомобильная есть, но далеко… Ладно, думаю… Моторы возле дома приличные стоят, один даже не хуже моего «Вольво», зайдем мы ненадолго…
– Как тут с моторами? Курочат? – Папахен словно ждал моего вопроса, ни секунды паузы в ответ:
– По ночам случается, днем – ни разу не припомню. Это благополучный микрорайон, «галльский», в основном, европейский. Да мы же ненадолго.
Лифт, на диво, не уделан подростками: самый чахлый минимум матерных надписей, да и те полустерты, вентиляционные решетки жвачкой не залеплены, кнопки этажей без сигаретных ожогов… Что за чудеса…
– Дело не в жителях, следящая камера установлена, вон торчит, под дырку от гвоздя замаскирована!.. И в грузовом лифте камера. Так что хулиганчики стремаются гадить на виду, хотя и это бывает.
Отец прочитал набор моих нехитрых пассажирских мыслей, а я – чистейшей воды ротозей! Я бы и сам мог догадаться… обязан был догадаться о камерах видеонаблюдения, если, конечно, я детектив среди тугодумов, а не тугодум среди детективов! Самое интересное в моей тупости, что видел я нарисованные на полу огромные цифры-единицы перед пассажирским и грузовым лифтами, цифры у самого входа в лифты и расположенные именно для прочтения из кабин, из под кабинного потолка, если точнее. Это же и есть классический признак скрытой камеры, мне бы ему и внять. Лифтовые хулиганы, в подавляющем большинстве, это подростки, живущие в том же доме. Либо сами, либо их друзья, которые, навещая, свинячат, а потом приглашают гостеприимного поросенка к себе и угощают тем же блюдом в своих лифтах. Соответственно, скрытая камера для них – уважительная причина терпеть чистоту и порядок, альтернатива более приемлемая, нежели штрафы и побои. Точно, вот они цифры: один и семь, семнадцать.
– Высоко забрался, смотрю. С водой, с теплом не бывает перебоев?
– Не было пока, а тепло в отоплении сверху идет, не снизу. Я хотел на самый верх, на восемнадцатый, да не случилось подходящих вариантов.
Все-таки странный у меня папаша: обычно люди в возрасте не любят высоких этажей, и тем более под самой крышей. Разве что, снимать такую немного дешевле… В этом, вероятно, и зарыт его интерес к верхотуре. Что ж, это жизнь, все нормально и логично. Парадная закрыта на код. Лестничная площадка закрыта на замок. Интересно, как они с лифтерами и пожарной инспекцией вопросы улаживают? Не они сами, конечно, а их лендлорды.
– Пап, а что пожарная охрана? За замки на лестничных площадках не достает?
– У менеджеров дома, как я понял, с ними письменная договоренность: в пожарном отделении нашего микрорайона имеются все дубликаты ключей от парадных и черных лестниц. Правда, это лишний шанс, что дубликаты с дубликатов попадут не в те руки…
– Не-е, как раз этого ты не бойся, – говорю я отцу с полным знанием дела. – Даже мало-мальски опытному скокарю, не говорю уж о домушниках, ваши замки не препятствие, а случайным бездельникам, маньякам, наркоманам, хулиганам – эти железяки с засовами вполне достаточная преграда. Опыт показывает, что и пожарные иногда раззявы, несмотря на все дубликаты. Впрочем…
– Ну, дай бог, если так. Заходи, дорогой, ботинки снимать не обязательно, оботри о коврик, и довольно будет.
Туфли я все-таки снял, и тапочки для меня нашлись, что само по себе любопытно и не случайно. Нормальные тапочки, вполне мужского размера. А женских я не заметил. У нас в Бабилоне до сих пор толком не прижились просвещенные штатовские и европейские обычаи: заходить в жилое помещение в обуви. Там, если верить фильмам, чуть ли ни спать заваливаются в кроссовках. А мы по-прежнему варвары, одни только японцы нас и понимают, те тоже оставляют уличную обувь у порога жилых комнат. Почему в Бабилоне так повелось – не знаю, социологи и прочий ученый люд, изучающий бытовые отличия наций и народов, толкуют разно и невнятно, я же склонен согласиться с теми, кто корень бабилонских «обувных» обычаев видит в традиционном качестве наших улиц и мостовых. Бабилон – столетиями считался довольно бедной страной, да и сейчас еще далек от стандартов цивилизации «золотого миллиарда». Соответственно, улицы наших городов, и сами города, почти никогда не расстаются с пылью и грязью. А грязь имеет свойство липнуть к обуви, очень любвеобильна в этом, хотя и одежду не забывает, и открытые участки кожи. Во-вторых, львиная доля бабилонцев, в отличие от тех же штатовцев, суть – пешеходы, и гораздо интенсивнее соприкасаются обувью с мостовыми, которые, в свою очередь, как я уже говорил, все еще не могут отряхнуть с себя опознавательные особенности «третьего мира». В Лондоне, мне рассказывали, тоже полно пешеходов, но, дескать, пыль на обувь не попадает вообще! Врут, конечно.
Ну и я, несмотря на относительную молодость и цивилизованность, плоть от плоти бабилонской, ретроград и патриот: терпеть не могу просовывать уличную обувь в домашнюю обстановку. Носки я каждый день меняю, Шонна бдительна, поэтому запах из под тапочек пробиваться бы не должен.
– А если кто третий придет и захочет обувь снять? Тогда что? Или у тебя есть запас?
– Ко мне никто и никогда по двое не ходит. Эти тапочки, что у тебя, обычно Яблонски надевает.
– Яблонски?
– Да. Мой партнер и сотрудник по бизнесу, вроде заместителя. Эпизодически мы вместе пьем чай и решаем на дому кое-какие проблемы, если на работе не успели. В шахматишки гоняем. Не желаешь, кстати?
– Прямо сейчас, что ли? Вместо файф-о-клока?
– Нет. При случае. А сейчас у нас дела поважнее будут. Я ставлю чайник, и пока он греется, посмотрим проект договора. Не возражаешь?
– Возражаю, – отвечаю я папахену с улыбкой, чтобы он видел шутливость моих возражений. – Дай хоть осмотреться-то?
– А, извини, дорогой. Тут и смотреть нечего, но давай поглядим.
Нормальная хатенка, гораздо более приличная, чем я ожидал. Одна спальня, одна гостиная, одна кухня, один туалет, один балкон, четыре окна, если за четвертое считать узкое балконное, две двери, обычная и «черная». Это очень ценно в моих глазах, ибо всегда люблю наличие черного хода в квартирах. В моей, к сожалению, такого нет. Обстановка – так себе. Хорошая, не нищенская, не обшарпанная и не из самых дешевых, но – как бы дипломатично выразилась моя Ши – «несколько эклектичная», сама Ши просто помешана на «вкусе» и «безвкусице», трясется над первым и панически боится любых проявлений второй. Мне бы она так и сказала на ушко: безвкусица. А мне понравилось: есть абсолютно все, что надо для жизни и скромного комфорта в ней. Разве что прокурено все насквозь, но это уж хозяин барин.
– Давай, я окно открою, не так дымно будет?
– Как хочешь, пап, мне не мешает. Вот здесь и здесь у вас разные реквизиты напечатаны, ты уверен, что так и надо?
– Где?. А… Изольда напортачила, пометь маркером, завтра поправим. А по существу?
– Это и есть по существу. Указанную сумму я берусь обеспечить, можно сказать, гарантирую, что за этот край не зайдем, никаких дополнительных шкуросдирательных ухищрений с нашей стороны не будет. Конкретные юридические судебные и внесудебные случаи – само собой, что по факту, за отдельные деньги. Договор с данными цифрами – на год, дальше не знаю. Дальше я гарантировать не могу, и никто не может.
– Конечно, Рики, я понимаю, все логично, все так.
– Платежи абонентские – вперед и поквартально.
– Ах, поквартально даже? Фантастика! Я почему-то думал, что сразу за год платить придется.
– Можешь и за год, «Сова» против не будет.
– Нет, нет! Поквартально, не стоит рушить чужие порядки. Хм, это существенный плюс, поквартально… Отвлекись, сын, пойдем, перекусим.
Пили чай по папахенской – сам он говорит, что по европейской – методе: прямо в кипяток, безо всякого молока, бросает по два пакетика так называемого чая. Получается некрепкое коричневое пойло, с некоторым привкусом веника душистого. Сойдет, я потом дома перепью эту порцию, в смысле, запью тем, который нам Шонна заваривает. Бутерброды с сыром, бутерброды с колбасой… Нормально. Сыр – дрянь, а такую колбасу и мы дома едим иногда…
Чашки – я специально обратил внимание – чистые, без темного налета на внутренней поверхности. Дома-то я расскажу о бытовом приключении, и надо будет выбрать и рассортировать те детали, о которых можно рассказать, и те, о которых лучше умолчать. О чашках теперь смело можно рассказывать, Шонна придает большое значение подобным мелочам.
– Папа, а где у тебя эти… услуги… Туалет, руки помыть?
– Где обычно, пойдем покажу.
Туалет обычный, вполне себе чистый, бумага иного сорта, чем у нас дома, но тоже не оберточная. Запах… да вроде бы… кроме табачного… Кто, интересно, ему стирает? Полотенца, белье, всю одежду?..
– А стираешь как, вручную, что ли? Смотрю – машины стиральной у тебя нет?
– Не люблю возиться. Вон там, вон туда если пройти, – отец махнул рукой куда-то за стену, как будто я мог что-то рассмотреть сквозь нее, – намечается прообраз китайского квартала, я в китайскую прачечную ношу. Дешево и прилично. Еще чайку?
– Давай. И бутербродик с колбасой, если не жалко.
– Не жалко. Можешь даже без хлеба, этим ты меня не разоришь.
– Да я же шучу. Ты знаешь, этот твой так называемый чай – хоть и не чай, но бутерброды запивать им – самое то.
– У меня от настоящего чая сердце стучит. Либо молока надо вбухивать в дополнительной пропорции, но оно почти то же и выйдет.
– Ты бы курил поменьше, тогда и стучать не будет. А лучше совсем бросил бы.
– Да, верно, я и думаю, да все собираюсь, да все никак не соберусь. Еще?
– Давай, что-то меня на жор пробило. Нет, нет, сыру не хочу.
– Слушай, Рики…
– Да, папа?
– Я… Хотел спросить… Но мы покончили с документами, да?
– Да. Учти замечания и хоть завтра к нам, я предупрежу кого надо.
– Отлично. Почему ты сказал, что неловко соглашаться с отцом? Когда мы в моторе ехали?
– Не припо… А! Я же пошутил. Это глупая шутка такая, но довольно популярная, из современных молодежных. «Неприлично взрослому сыну соглашаться с предками». Вот я как сказал.
– И почему ты так сказал?
– Ну… Шутка, я же говорю. Ты что, обиделся? Тогда извини, пожалуйста, пап, у меня не было такого намерения – обижать.
– Ничего я не обиделся. Просто, наверное, от жизни отстал. И чересчур мал мой опыт общения со взрослыми детьми. Ты давно в Иневии был?
Понятно, отец имеет в виду Молину. Молина – это моя единоутробная сестра, мамина дочь от первого брака. Вернее, никакого брака не было, отец женился на матери, когда у нее только-только родилась Молина. Неизвестно от кого, про ее отца мать всю жизнь молчит как убитая. Юридически мой отец – как бы наш общий отец, все абсолютно равноправно, фактически же… Молина при разводе безоговорочно поддержала мать, полностью поддержала…
– Года три тому назад. Живут в достатке. Племянница на год постарше нашего Жана. Все нормально у них. Иногда переписываемся, иногда перезваниваемся. Все нормально.
– Угу. Ну, ладно, коли так. Привет там передай при случае…
– Обязательно, пап.
Угу, хрена я ей передам. Хотя… А почему бы и нет? Мне доставит некоторое удовлетворение обронить пару слов в разговоре с сестрицей, что у отца все более-менее, что наладилась у него жизнь. И ведь – действительно наладилась! Прямо как сон, который вот-вот растает. Вот проект договора, вот подпись представителя нашего нового клиента «Дома ремесел»: строка «ДИРЕКТОР» – с подписью моего отца. Не «Фибнефть», конечно, и не «Восточные рудники», но – при деле человек, нормальный отныне человек. Подольше бы так…
– На месте?
– На месте. – Это я в окно выглядывал, смотрел, как там мой мотор, не поменял ли уже хозяина? Кстати говоря, подумываю об обновлении домашнего автомобильного парка: «вольво» мой хорош, но уже морально устарел, четвертый год ему. То есть, я его, конечно, берег, без единой царапинки, в анамнезе у него никаких «кузовных работ», и начинка в полном ажуре, а – тянет на что-нибудь свеженькое, с новыми наворотами… Это «что-нибудь» уже имеет конкретные очертания: опять импортный мотор мне понравился, опять европейский, он меня в самое сердце поразил: бээмвуха 5-й серии, Е39. Боже, как я ее хочу, еще с весны, как только она поступила в продажу! Всем моторам мотор: я уже побывал у дилеров, попрыгал на водительском сидении. И заряжают за нее не так уж дорого, тем более, что «вольво» мое не забесплатно уйдет. Как только я радиаторные «ноздри» ей погладил, как только фарами с «китайским разрезом» помигал, да по диагонали характеристики технические почитал… О-о-о!..
– Я же говорю: у нас спокойно. Хороший у тебя мотор.
– Ну, что, пап, тогда я поехал?
– А шахматишки?
– Потом как-нибудь, обязательно возьму реванш. А ты? Со мной, или остаешься?
– Остаюсь, посплю немного. Меня сегодня в конторе не ждут, а я притомился. Может быть, ближе к вечеру, часам к восьми, нагряну: Яблонский должен мне доложить кое о чем, а пока – посплю.
– Ладно, счастливо оставаться. Созвонимся.
– Шонне и детишкам от меня привет.
– Обязательно! Закроешь?
– Прихлопни за собой, замок английский, сам защелкнется.
Нет, все-таки мой старый добрый «вольво» честно мне послужил и немного жаль с ним будет расставаться. А не попрощаться ли нам с ним по-мужски, достойно? С тех пор, как защитную дамбу залива построили, вокруг Бабилона сомкнулось, наконец, мощная кольцевая автострада. Качество покрытия – не хуже чем в Штатах, об этом лично господин Президент наш, Леон Кутон, позаботился, чье имя, кстати говоря, и носит знаменитая кольцевая. Я иногда люблю по ней гонять, не соревнуюсь ни с кем, а так, для себя, настроение выправить, напряжение сбросить. Ограничений в скорости – практически никаких, хоть двести выжимай! Мой «скандинав» до двухсот не дотягивает, а сто семьдесят пять – лично спидометр видел, перед самым носом. Никаких тебе светофоров, никаких пешеходных «зебр», знай топи! Уверен, что господа немцы из баварских земель и по скорости всем носы поутирают. Решено, покупаю! А пока – время до вечера еще есть, много времени, вырулю на окружность, разомну колеса в последний раз! Музыку в салон! Педаль вниз! Поехали!
Пару кругов сделаю – и до дому.
И вот мчусь я по автостраде, с умеренным воем ветра за бортом, улыбаюсь вполсилы, подпеваю… Лет пятнадцать тому назад Роллинги записали симпатичнейший альбом, из моих любимых, я его и поставил… «Отложу на потом», «Черный лимузин», «Небеса»… И, наконец, та вещь, которая… которую… Нравится она мне, да, нравится, пожалуй, больше всех остальных, раньше и позже ими написанных: «В ожидании друга»… Какая роскошная музыка! Впрочем, и слова неплохи. «Ничего не хочу сейчас, ни бухать, ни трахаться, ни каяться. Я просто жду друга. Да, друга, которому можно выкричаться в жилетку, который не подведет…»
И клип у меня этот есть, на кассету записан. «Я просто жду друга…» Там сначала один Джаггер с какими-то неграми сидит на крылечке, потом подваливает к нему Ричардс, и они идут вдвоем по улице, в какой-то кабачок, где их у стойки уже ждет Ронни Вуд, а на соседних табуретах смеются Билл Уаймен и Чарли Уоттс… А у Чарли-то – плешка видна, некрупная, с коровий глаз размером… Потом они все вместе надевают музыкальную сбрую и, с понтом дела, начинают зарабатывать на жизнь, играя для местных забулдыг…
У Роллингов до черта отличных песен, которые никогда не надоедают мне, отчего же именно это – моя самая любимая? Не знаю, раньше не задумывался никогда… В самой жизни причина? Нет, жизнь у меня далеко не пуста: есть в ней работа, деньги, молодость, здоровье, любимая жена, обожаемые дети… Рисование, в конце концов… Отец вдруг прорезался… А вот друзей… Друзей никогда не было. Может, в этом все дело?
