Текст книги "Граничный Орден. Стрела или Молот (СИ)"

Автор книги: Н.В. Сторбаш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

– Да-а, – протянул Метальник. – А сидел бы тихо, так и ещё бы пожил.

Второй Молот, который набрался уже преизрядно, крикнул:

– Чегой-то мы скучно сидим! Девок бы сюда.

– Не надо… – слабо возразил Адриан.

Но уже поздно. Расплатившись с кабатчиком, могучие Молоты схватили Карницкого под руки и поволокли на улицу, где уже начало смеркаться. Вскоре нашли девок, что как раз вышли на свой нехитрый промысел. Метальник кликнул нескольких помоложе и посвежее, и раз уж нынче гуляли в честь Адриана, так ему дали первому выбирать.

Была там одна, остроносенькая, худенькая, от одного взгляда на которую Карницкому захотелось вернуться в кабак и пить до полного забытья. Но он теперь иной человек! Это благородию могут нравиться всякие худосочные, словно чахоточные, а простому парню по нраву девки покрепче. Вон как та, грудастая. Здоровьем так и пышет, румянец на всю щеку, плечи коромыслом – широки и покаты.

С ней Карницкий и пошёл в комнатку, которую та снимала на пару с подругой. Утлая, тёмная, с плохо просушенным соломенным тюфяком, эта каморка ничуть не походила на спальню в доме графа Порываева. И это было хорошо.

Дело о посохе и пепле. Часть 1

Все три дня Карницкий гулял. Вернее сказать, днем отсыпался, приходил в чувство, а вечером снова в загул. К прежним собутыльникам присоединялись и другие орденцы, с кем Адриан прежде не разговаривал: Молоты, чернильники, кое-кто из обслуги. И все они радостно приветствовали перемены в юноше, мол, перестал зазнаваться, понял, как надо с людьми общаться, и убрал этот надменный аристократический хвост.

Была гульба, вёдра хлебного вина с дурной закусью, не менее дурные шутки, десятки историй о чужаках, была даже драка, в которой Адриану разбили губу. Разве что к девкам он больше не ходил. После неудачи с той, грудастенькой, юноша больше не хотел позориться.

И непонятно, что стало тому виной. То ли его непривычка к крепкой выпивке, то ли убогая обстановка в ее комнате, то ли мерзкие запахи. Слишком сильно воняло прелой соломой, крепким потом и немытой женщиной. За тонкой стеной слышалась брань соседей: бубнил мужик, визжала женщина, звуки ударов, несколько раз что-то тяжелое ударилось в переборку, от чего затрещали доски, оклеенные обрывками газет. Да еще и девка вместо того, чтоб прильнуть к нему всем телом, поцеловать, провести ладонью по шее и щеке, просто задрала юбки и оперлась руками о стену. Карницкий смотрел на ее широченный белый зад и не находил в себе ни капли желания, будто перед ним не баба, а таз с опарой.

Девка нетерпеливо спросила:

– Ну? Чего?

Будто лошадь понукала.

Через щели потянуло каким-то варевом, Карницкого замутило, и он сбежал оттуда, дав девке гривенник за беспокойство.

Словом, в колчанную вошёл не прежний подтянутый щеголеватый дворянин, а помятый парень с разбитой губой и опухшим после трех дней возлияния лицом, немытыми волосами и картузом набекрень, в засаленной рубахе и потертом сюртуке. Еще и щетина прибавляла ему разом семь лет.

– Всем здрасте! – небрежно сказал он и плюхнулся на лавку.

Посмотрел на горячий самовар, на нарезанные ломти лимона, взял одну дольку, закинул в рот и прожевал, кривясь от кислоты.

Аверий уже был там, снова занимался записями. На другом конце дремал Болиголова по прозвищу Хромой.

Марчук посмотрел на Карницкого без удивления, кивнул в знак приветствия и снова уставился в бумаги.

– Аверий Батькович! – небрежно завёл разговор Адриан. – Я намедни услышал, что другие Стрелы учат своих подопечных, рассказывают им случаи интересные, опытом делятся. А ты что-то не спешишь меня наставлять. Куда это годится?

– Можешь перейти к другому Стреле, – не поднимая головы, ответил Марчук. – Вон Хромой без питомца.

На такой ответ Карницкий не рассчитывал. Значит, можно было просто сменить наставителя? Тогда зачем он мучился? Разве переход не сделает все его страдания бессмысленными? Вряд ли Хромой так бы настаивал на смерти той попаданки именно от рук Адриана!

Так и не придумав, что ответить, юноша схватил «Ведомости», которые только сегодня привезли в Старополье утренним поездом. Именины у двоюродной племянницы царя – «скромно, с огненными цветами повечеру», открытие ателье какой-то портнихи с иностранным именем – «всё в стеклах да в блеске», приезд братинского дворянина – «Белоцарск – красивейший город», восхваления поездов – «быстро, без лишней тряски, можно всласть поспать, покуда едешь»…

Адриану в глаза бросился сомнительный заголовок одной из заметок: «Победа Граничного Ордена или поражение?» Несмотря на то, что автор не назвал ни деревню, ни губернию, по описанию было ясно, что речь о Хлюстовке. В заметке говорилось, что выжила едва ли треть сельчан, пал весь скот и сама земля вокруг была отравлена, так что неизвестно, когда можно будет там сеять. Убытков владельцу той деревни причинено на сотни рублей. Но всего этого можно было избежать, если бы орденцы позволили сельчанам уйти из отравленной деревни! Тогда выжили бы все, да и скот бы остался. И лишь благодаря усердию некоего мага спасли оставшихся. Хотя автор ни в чем не обвинял Орден, но из-за заголовка любой, кто прочтет заметку, задумается, а так ли нужны орденцы, если от них сплошные убытки? И почему там ни слова не сказано, что маг тоже орденский, а помимо него был еще Марчук и сам Карницкий? Без Марчука маг бы так и продолжал бегать вокруг солдат и хныкать.

Раздраженно отбросив «Ведомости», Адриан сложил руки на груди и задумался, чем же ему теперь заняться. Забавно выходит. Во время отдыха у Карницкого не было ни единой свободной минуты для размышлений: он то спал, то пил. А как наступил день службы, так его настигли тяжкие думы, что он гнал всё это время.

И, как назло, все попаданцы внезапно пропали. Сморкало вон три дня попусту просидел в колчанной, даже всякие умалишённые вроде Глузды притихли, бабам больше не чудится иномирец в каждом, кто шейный платок чуть иначе завяжет. Неужто так и придется торчать в колчанной день-деньской наедине со своими мыслями? Адриану отчаянно захотелось выпить.

– Я читал ваши записи, – неожиданно сказал Карницкий, вновь вернувшись к уважительному обращению.

– Знаю, – ответил Марчук. – Листы сложил не так.

И снова замолчал. Хоть бы выбранил как следует, тогда не так скучно было б. Адриан подумал, а не начать ли ему тоже что-то писать? Вот только что? «Указания детям всех сословий о манерах» написаны лет пятьдесят назад.

Дверь колчанной открылась, и Карницкий искренне ожидал увидеть за ней командора отделения с особенным поручением для Марчука, но там стоял всего лишь чернильник Микола, с которым Адриан вчера выпивал.

– Марчук, Карницкий! Вызов.

Хвала Спасу!

Адриан сразу же вскочил, подхватил сумку с пистолем и бросился к двери, не дожидаясь Марчука. В присутственной стояло трое мужиков, двое из простых, а один – в форменной одежде, наверное, лакей. Мужики стояли сконфуженно, переминались с ноги на ногу, сжимали в руках шапки, а лакей уверенно требовал командора Ордена и каких-то наград.

– Ну, чего тут? – буркнул Марчук, добравшись наконец до присутственной.

– Да вот, Аверий Деянович, сразу из двух мест прибыли.

– Это ты командор? – влез в разговор лакей. – Его благородие Богучар Валдаевич Васюков выполнил работу заместо Граничного Ордена и требует положенную награду.

– Какую работу? – уточнил Аверий.

– Как какую? Ту самую! Поймал двух пришлых, посадил в жарник и сжёг. Всё как полагается.

– А твой Васюков грамотен? Уклад читал? Где сказано, чтоб без Ордена пришлых можно жечь? Этот Васюков так хорошо умеет различать иномирцев от обычных людей? Какая ему награда? Тут за самоуправство и убийство людей в Сыскной приказ надо жалобу писать!

– Так ведь… всё равно сожгли б. Чего зря людей гонять?

Лакей явно не ожидал такого отношения. Неужто и вправду рассчитывал на похвалу и награду?

– Надо съездить, узнать, кого он там сжёг, – проворчал Марчук и посмотрел на двоих мужиков. – А эти чего?

– У них всё по укладу. Поймали двоих пришлых, посадили в жарник, теперь вот пришли в Орден, – ответил за них чернильник. – Наверное, надо Болиголову звать. Вы какое дело возьмёте? Васюкова или этих?

– Кто откуда?

Чернильник глянул в записи.

– Так… Васюков в своем поместье близ деревни Васюковка, а жарник в Елшанке. Так они рядом совсем, несколько часов езды. Да и вообще недалече от города, в дне пути всего. Может, сразу и туда и туда заглянете?

Марчук почему-то взглянул на Карницкого, чуть подумал и кивнул.

– Тогда на орденской карете поедете, без почтовых станций и перекладных, – обрадовался чернильник.

– Эти пусть за нами едут, – Аверий махнул в сторону просителя и жалобщиков.

Лакей тут же вскинулся:

– Никак нельзя! Его благородие Васюков дал строжайшие указания, куда заехать в городе, что привезти, да и лошади уставшие!

– Как бы твой Васюков нас самих не спалил с перепугу. Нет уж, поедешь с нами. Поверь, о тебе он и не вспомнит.

Несчастный холоп опустил голову и забормотал:

– Ага, как же, не вспомнит. Сразу не выпорет, так потом, когда уедете.

Аверий снова посмотрел на Карницкого.

– Ты пока с мужиками поговори, узнай, кого они в жарник засунули. Всё равно дорожные ждать.

Нехотя Адриан отозвал сельчан из Елшанки подальше от бурчащего лакея и спросил:

– Ну, кого в жарник засунули? Двоих? Как выглядели? С чего решили, что пришлые?

– Тебе бы, паря, чуток поласковее быть, – сказал мужик, что богаче летами. – Сам на побегушках тут, а корчишь из себя невесть что. Это старшо́й тебе губу раскровянил? Кажись, за дело влепил.

Карницкий едва не отвесил ему затрещину за грубость, но вспомнил, что сам отказался от дворянства. Да, пока по бумагам он дворянин, но разве в этом суть?

– Прости меня, отец, тороплюсь. А то старшой еще добавит, коли не справлюсь.

– То-то же. Торопиться торопись, а разумение надо иметь. Вчерась они пришли, двое. Один как есть наш, и говор наш, ну, как наш, у нас-то в Елшанке иначе гутарят, а у того говор вроде чухейский, но говорил по-бередски. А второй всё молчал. Да сам весь чудной. Платье длинное, чуть не в пол, рукава широкие, хоть порося засовывай, и на голову вроде плат закинут, а вроде и не он, как сказать… длинный ворот, который на макушку можно натянуть. В руках посох с него ростом, а не простая палка, с камнем в верхах. Сразу ж видно, чужой это. Мы за вилы похватались, сказали в жарник идти. Тот, который будто наш, испужался, сказал, будто из Пикшиков он, тоже недалече от нас. Как недалече… Если в Поборг ехать, никак их не обойти. Имя назвал, мол, грамотей он тамошний. И вроде как спешит он с барином своим, но и на жарник они согласные, только пусть поскорее в Орден пошлют, ибо некогда им просто так тут сидеть. Наш грамотей сказал, мол, по укладу положено Орден звать, так что пусть Пикшик молчит и идет, куда велено. Еда в жарнике годная, вода есть, подождут чуток. Тот, что с посохом, тогда заговорил, да не по-нашему и не по-чухейски, а грамотей ему отвечает. Тут уж и мы испужались, а Пикшик и скажи, что они согласные на жарник. А мы уж сюда подались. Токма у нас конь-то устал, не поспеем мы вслед.

Карницкий кивнул, попросил, чтоб сменили лошадь у елшанцев. Потом, при оказии, обратно вернут. А лакей приехал верхом, и Марчук сказал, чтоб его коня привязали к карете, а сам он сел к ним. Мол, поговорить надобно.

Стоило только эдакому поезду тронуться в путь, Карницкий стал думать, кто же этот неведомый иномирец из Елшанки? Языка он нашего не знает. Или знает? Ведь как-то понял, о чем толкуют ему мужики с вилами. Или не понял и спросил у чухейского грамотея? Так откуда тот ведает столько речей всяких? Бередскому его обучили, иначе какой он грамотей, чухейский его родной, а какой третий язык? Морданский или евсейский? Посох с камнем вроде похож на амулет, но зачем такой здоровый? Чтоб им как палкой дубасить? Или чужак хром? Может, он маг? Тогда лучше Паника позвать или другого мага из Белоцарска. Эх, надо было спросить, не видели ли у чужака ножа на поясе или иного оружия! Может, напроситься к ним в телегу? Марчук ведь не просто так отправил его поговорить с елшанцами, видать, думает отдать это дело ему, Карницкому, а самого Аверия больше Васюков волнует с его сгоревшими иномирцами.

Вообще в Старополье много разных народов: и чухеи, и талмуки, и мордане, и евсеи… Говорят, прежде они жили скученно, свои со своими, и бередский язык не знали вовсе, но когда начали приходить иномирцы, всё переменилось. Люди деревнями бежали от мора, от войн, от пугающих слухов, бежали, пока были силы, со скотом и невеликим скарбом, а потом оседали там, где им казалось спокойнее. Потому во всем Бередарском царстве нередко можно было увидеть деревни трех разных народностей, стоящих недалеко друг от друга, особенно вдоль рек. И зачастую сельчане не знали ни бередского, ни другого языка, кроме родного. Поэтому и нужны были грамотеи, чтоб хоть кто-то в деревне мог говорить с проезжими, читать уклады своим же, отчитываться перед барином или наместником.

– Ну, сказывай, с чего решили, что это чужаки? – внезапно спросил Марчук у лакея.

– Они по-нашему не говорили, – ответил тот. – Только и верещали, что чужаки да чужаки.

– Так они не говорили по-нашему или всё же говорили? Как поняли про чужаков?

– Дак ведь это… Я сам-то не видал их, уж потом мне пересказали.

– Говори, что знаешь.

Лакей, невысокий худой мужичонка лет под сорок, съежился под пристальным взглядом орденца. Адриан невольно подумал, что барин отправил именно этого холопа из-за его роста и веса, чтоб лошадь не утруждать, а может, он и вовсе посыльным служил. Таких обычно и берут в гонцы.

– Одежа на них обычная вроде, с виду сельчане. Да и говор напоминал чухейский, а по-нашему они знали лишь одно слово – «чужак». Люд васюковский не хотел их жечь, запихали в жарник и пошли к его благородию, чтоб тот отправил кого в Старополье, за вами. А барин был ну совсем не в духе, разбудили его. Потап уж говорил им, чтоб обождали, пока проснется сам. Да и не рано уже было, к полудню ближе. Разбудили всё ж, сказали о пришлых, а он возьми да и скажи, мол, сжечь надобно, а то мор пойдет. Ну и сожгли.

– Живьём? – ахнул Адриан.

Холоп отвёл-таки взгляд и кивнул.

– Долго кричали, – с неохотой сказал он. – Я сам слышал. Потом барину доложили, что сожгли, а он уже поел, размяк, говорит, мол, вот как я деревню спас и без всяких Орденов, и теперь они должны ему награду дать. Вот и послал меня. А что теперь будет? Ну, васюковским?

– А какая кара ждёт за убийство?

– Либо смерть, либо каторга, – лакей побледнел. – Да неужто? За чужаков-то? Вы и сами их жгёте и ничего.

– Мёртвыми жжём, – пояснил Марчук. – И лишь когда наверняка знаем, что чужаки.

Дальше ехали молча. Аверий просил останавливаться возле каждой почтовой станции, говорил со смотрителем, с конюшими, и лишь потом отправлялся дальше. А когда к вечеру доехали до развилки, сказал, чтоб повернули сначала в Пикшики.

Карницкий удивился, как и лакей, впрочем, быстро сообразил, о чём думал Марчук.

Едва они въехали в чухейскую деревню, как их окружили сельчане с вилами, косами и топорами, но выглядели они не столько злобно, сколько испуганно.

– Орден! – Марчук приоткрыл дверку и сразу показал знак. – Граничный орден! Где грамотей? Кто говорит по-бередски?

– Моя малясь, – подал голос мальчишка лет десяти-двенадцати. – Орден?

– Да, из Старополья. Отец где?

– Ушёл! Чужой взял! – ответил мальчишка, а потом быстро залопотал на своём языке.

Мужики опустили оружие, но всё ещё не успокоились. Марчук кое-как расспросил мальчишку, тот плохо говорил на бередском, и узнал, что грамотей и впрямь ушёл с чужаком. А потом пикшики послали двоих в соседнюю деревню, в Васюковку. Мальчишка научил их, как говорить «чужой».

– Карницкий! – вдруг сказал Марчук. – Возьми лошадь вот этого и скачи до станции. Пусть срочно шлют гонца в Старополье! Напиши запрос на мага в Белоцарск, да чтоб посильнее прислали. Или пусть Куликова шлют, тот хотя бы не дурак и не трус. И заодно доклад в Сыскной приказ об убийстве Васюковым чужих людей. Потом езжай в Васюковку, я там буду.

– Меня же барин убьёт… – простонал лакей.

Адриан кивнул, отвязал лошадь, сел верхом и поскакал до станции, благо та недалеко была, как раз на той самой развилке. Там он повторил слова Марчука, и пока готовили свежего коня для гонца, споро написал необходимые запросы с короткой запиской для командора отделения, ведь именно он будет выбивать для них мага.

В Васюковку прибыл, когда уже стемнело. Едва проехал первые дома, на всякий случай спешился и повёл лошадь в поводу. Деревня была невеликой, в одну улицу и два десятка дворов, а имение стояло поодаль, за высокой оградой. Хорошо хоть перед воротами кто-то торчал и держал свечной фонарь. Только так Карницкий и отыскал дом барина.

Его ждали, спросили лишь прозвание, потом встречающий крикнул, чтоб взяли лошадь, и повел его сразу в дом. Во дворе Адриан увидел телегу елшанцев и орденскую карету без коней. Значит, Марчук думает остаться здесь на ночь. Ну, оно и правильно. В такую темень ехать да по незнакомой дороге… Карницкий несколько раз останавливался по пути и вглядывался в развилки, чтоб не заплутать. Хоть бы писали где-то, какая дорога куда! А впрочем, много ли грамотных тут ездит? Только Орден да купцы.

В передней у барина было темновато, всего две лампы на всю комнату. Сам Васюков сидел на софе, обитой дорогой тканью, привезенной из Братины. Карницкий знал, что такие узоры делают только там, и она явно была не по карману помещику с одной деревней в двадцать дворов. Конечно, таких деревень у него могло быть несколько, да вот только вряд ли те были крупнее. Обычно родовое имение ставят в самом большем селении из имеющихся.

Сражение между Марчуком и Васюковым явно близилось к концу. Барин, красный от недавнего гнева и криков, уже присмирел, поубавил голос и начал оправдываться.

– Откуда же мне было знать, кого эти дурни в жарник засунули?

– Вот для того и есть Граничный Орден, – спокойно отвечал Марчук, ничуть не стесняясь того, что выговаривает дворянину. Пусть стоя и без шапки, как должно простолюдину, но ведь выговаривает. – Любой грамотей в глухой деревне знает, что нужно звать нас. А вы, ваше благородие, не знаете?

– Да ну и сжёг. Как теперь узнать, чужаки они или нет? Если чужаки, так я прав.

– Нет, вы не правы. Эти люди были из деревни Пикшики, что совсем недалеко от вас, и они пришли предупредить о сильном чужаке, подлинном чужаке, который пришел к ним и силой забрал их грамотея. И если б вы вызвали Орден, то они остались бы живы.

– Ну, добро. Я ошибся. Моя вина, – признал наконец барин. – Значит, не видать мне награды. Ладно, пусть, обойдусь как-нибудь.

– Вы убили двух людей, что вам не принадлежали. Пикшики – царская деревня, и люди в ней принадлежат царю. Я передал весть в Сыскной приказ, пусть они решают, как с вами поступить. Но, помимо наказания за убийство, с вас взыщут штраф за незнание уклада, за нарушение царского указа о чужаках и за попытку очернения Ордена. Если ваши холопы по дурости сожгли бы их, плата была б не так велика, но раз вы признали, что они это сделали по вашему приказу…

Васюков слушал Марчука с налитыми кровью глазами. Было видно, как он еле сдерживается, чтоб не влепить зарвавшемуся простолюдину плетей. Но нельзя. За нападение на орденца во время службы карали весьма жестоко. Некоторые деревни так и переходили под руку царя.

А потом барину пришлось выделить место для ночевки орденцев и сказать, чтоб накормили и их самих, и елшанцев, и всех коней. При этом главные неприятности у Васюкова были ещё впереди.

Ученик темного мага

Тяжелые мрачные тучи заволокли всё небо, оставив небольшую прореху для призрачного света холодной луны. Этот свет обволакивал долину под моими ногами, обрисовывая неприятные ломаные очертания замка тёмного мага. Этот маг держал в страхе все страны, хотя сам не правил ничем, кроме своего замка и одной-единственной долины, надежно укрытой меж неприступных скал. Мага настолько боялись, что никогда не произносили его имя, опасаясь ненароком оскорбить или привлечь его внимание, потому называли попросту Великим.

Сколько сотен лет Великий довлел над землями Элданеша? Так долго, что страх перед ним въелся под кожу, проник в кости и саму кровь людей. Дети рождались, зная, кто такой Великий; глубокие старики, уже позабыв и своих внуков, и самих себя, помнили, кто такой Великий; короли, передавая власть в жадные руки наследников, умоляли лишь об одном: не оскорбить Великого.

Давно прошли те времена, когда у кого-то еще оставались хоть крохи надежды на уничтожение тёмного мага, уже и кости, и оружие тех, кто осаждал его замок в последний раз, истлели и превратились в серую пыль, что клубилась вокруг стен от малейшего порыва ветра, и казалось, что сама земля мечется, терзаемая жуткой магией.

Великий!

Мой мучитель. Мой наставник. Мой смертельный враг.

Когда-то меня привезли сюда вместе с сотней других детей, я должен был умереть вместе с ними, отдав либо кровь для создания эликсиров, либо плоть для насыщения чудищ, населявших его замок, либо саму душу. Как часто я жалел, что Великий против своего обыкновения захотел осмотреть новую партию жертв! Он увидел во мне немалый магический талант и пожелал сделать своим учеником. Не потому, что он ждал смерти и боялся, что его знания будут утеряны, не потому, что страдал из-за отсутствия близких людей, не потому, что ему не с кем было говорить бесконечными ночами. Нет, ему просто нужен был чуть более умелый слуга, который взял бы на себя магическую рутину и освободил время на проведение более сложных изысканий.

Он меня не щадил. Каждый день я мог умереть. Каждое проклятье я испробовал на себе. Если бы хоть однажды не успел, не смог, не догадался, то умер бы страшной смертью. Сколько раз я ложился под его нож? Сколько страдал от невыносимых болей? Он выжег во мне всё человеческое, что было. И к десяти годам я сам пытал, резал, проклинал, убивал…

Чем больше я умел, тем больше он на меня перекладывал.

Я проверял привезенных детей на магические дары, я готовил зелья или ингредиенты для них, я создавал химер, что охраняли долину и населяли замок, только заклятье преданности Великий накладывал на чудовищ сам. Он не доверял мне. И правильно делал!

Когда я пробудился? Вроде бы мне тогда было шестнадцать или семнадцать лет. Передо мной лежала обнаженная девушка, привязанная к каменному столу за руки и ноги. Великий вызвал демона, чтобы обменять у того несколько рогов и когтей на боль невинной жертвы. Торги были в самом разгаре, когда девушка очнулась от забытья, вскрикнула от страха, обнаружив себя в таком месте и в таком положении. Я ожидал, что она будет биться, заходиться слезами, умолять сохранить ей жизнь, обещать свое тело, преданность и даже любовь. Я видел это сотни раз, и меня это давно не трогало. Свиньи перед смертью визжат, драклы белеют и сбрасывают шерсть, люди рыдают и стонут. А она вдруг пристально посмотрела на меня, печально улыбнулась и сказала: «Бедный ты, бедный. Как же тебя жаль!»

Она умерла. Ее тело измучил и растерзал демон, отдав за это редкое удовольствие всего лишь три рога, четыре когтя и две капли демонической крови. Кровь девушки потом смыли немые рабы, окатив каменный стол водой. И вот уже от нее ничего не осталось, кроме улыбки и тех слов.

Как я тогда разозлился! Как бесился, пытаясь стереть из памяти ее лицо! Как метался в своих покоях, круша бесценные вазы и ломая хрупкую мебель!

Жалеть? Меня? Как она посмела жалеть меня! Я ученик Великого! Мне подвластны такие силы, которые она даже представить не могла! Я могу проклясть десятки людей одним словом! Я живу в такой роскоши, которая недоступна даже королям! И при этом я не боюсь никого, кроме своего учителя, меня никто не посмеет обмануть или предать. Вокруг меня всегда молчаливые услужливые рабы, которых я сломал своими руками. В моей постели самые красивые девушки, готовые выполнить любое мое желание! Среди них есть даже королевские дочери. О чём еще я мог мечтать?

Я понял. После бесконечных раздумий, бессонных ночей и терзаний я понял.

Она меня пожалела, потому что я навсегда вынужден остаться вторым. Я всегда буду слугой! Чуть больше, чем те безвольные куклы, что служат мне, но невыносимо меньше, чем мой учитель. Чем Великий! Я и впрямь жалок. Ничтожен. Недостоин. И мне нужно смириться с этим или восстать.

Стать выше! Самому стать Великим! И чтобы меня боялись назвать по имени!

Если прежде я старался учиться, чтобы не умереть, то теперь я выжимал из себя всё, чтобы стать сильнее. Чтобы победить! Чтобы убить!

Я брал на себя больше работы, засиживался в лаборатории, проливал реки крови, сам вызывал демонов. Я позабыл обо всех рабынях в своей спальне, ночевал в библиотеке, изучая гримуары, листал толстенные трактаты, написанные на давно забытых языках, погружался с головой в безумие и великолепие магического искусства.

Шли года, десятилетия… Я научился поворачивать время вспять для своего тела и остановился на двадцати трех годах. Великий не обращал внимания на течение лет и не помнил моего истинного возраста, а юнцом я вызывал у него меньше опасений. Мое магическое искусство росло.

Но пугало то, что я ни разу не видел всей мощи Великого. Что он может на самом деле? Вдруг он давно уже иссяк и нынче занимается лишь исследованиями не только потому, что охладел к внешнему миру?

Я пытался организовать людей на войну с Великим, подкупал знать, подымал крестьян, но едва лишь они слышали, против кого им нужно идти, как всё рассыпалось. Желая пробудить в них ярость, я творил жестокие безумства: на одно королевство наслал мор, в другом убил всю королевскую семью… Я похищал самых красивых девиц, засылал химер, чтобы те жрали детей, обрушивал на города кошмары, что заставляли людей седеть от ужаса. Но вместо восстаний, ярости и праведной мести страны увеличили дань, свозили в долину детей, девственниц, драгоценные каменья и золото, лишь бы утихомирить гнев Великого.

В конце концов мне пришлось признать неотвратимую истину: Элданеш прогнил насквозь. Этот мир пропитан страхом перед Великим, и здесь мне никак не найти подходящее войско для проверки сил учителя.

Наверное, я мог напасть на него и сам, но осторожность давно въелась мне в кровь. Перед новым экспериментом всегда нужно всё проверить десятки раз, иначе велик риск погибнуть из-за малозначительного нюанса, на который ты не обратил внимания. К тому же, это же Великий!

Но я нашел выход!

Если в Элданеше нет достойного войска, значит, нужно найти его где-то в других мирах. И я вновь погрузился в книги и новые исследования. Порталы… координаты миров… народы и расы, что их населяют… А главное, что я мог замаскировать нападение под межмировой прорыв! Надо только направить портал не в долину Великого, а в одну из соседних стран, пусть моя армия порезвится там, наберется сил, привыкнет к этому миру, а уж потом обрушится всей мощью на Великого. И не забыть незадолго до того покалечить себя, чтоб учитель не вздумал отправить меня на отражение атаки.

Спустя несколько лет я понял, какой мир мне идеально подходит. Идрисид! Его населяют воинственные каменные существа с высокой устойчивостью к магии, их легко заманить в Элданеш свежим мясом, кровью и драгоценными для них рудами, которыми они укрепляют свои тела.

Я не стал предупреждать Великого об отлучке, он привык к ним за долгие годы моего ученичества.

Последний взгляд на долину и замок, где я провел почти всю свою жизнь. Сколько мне сейчас лет? Я уже давно перестал считать года. Пожалуй, я должен поблагодарить ту девушку, ведь она дала мне мечту, ради которой стоило так долго жить.

И я шагнул в портал.

* * *

Едва я ступил в новый мир, как портал вспыхнул и разлетелся мелкой пылью, отшвырнув меня на несколько шагов. Я не собирался его оставлять открытым, но и не хотел раньше времени привлекать к себе внимание таким взрывом. Впрочем, сейчас мне было не до нарушенных планов.

Меня выворачивало наизнанку, только наружу лез не вчерашний ужин, а моя магия. Словно каждая крупица маны, каждый вшитый артефакт, каждый вживленный накопитель хотели вырваться из моего тела, кромсая внутренности, мышцы и кожу. И хотя Великий в прошлом истязал меня и большими мучениями, чем эти, но за последующие годы я отвык испытывать боль.

Это продолжалось целую вечность, а когда утихло, я обнаружил себя лежащим в крови, с растерзанным телом и с жалкими крохами маны. Все артефакты, что я собирал годами, а некоторые даже сделал своими руками, находились тут же, но они были совершенно пусты. Накопители тоже. Кое-как я содрал с себя одежду и всю ночь заживлял раны. Хорошо, что я прихватил несколько лечебных мазей в плотно закрытых флаконах, и их сила не выветрилась. Потом я кое-как ополоснулся водой из фляги, которую взял в последний момент, и переоделся в единственную прихваченную с собой одежду – плащ с плотным капюшоном, который должен был укрыть меня от палящего солнца Идрисида. После большой потери крови и повреждения некоторых внутренних органов меня потрясывало от озноба, так что плащ пригодился и для обогрева.

Утро подтвердило то, что я и так знал. Я не в Идрисиде. Слишком зелено. Хотя именно вокруг меня лежал тонкий слой пепла – последствия взрыва портала, а вот сразу за выжженным кругом – бесконечная зелень свежих трав, чуть дальше росли незнакомые деревья, с виду не похожие ни на ядовитые плющи Карамея, ни на пожирателей плоти Игвандела. Я сам видел, как на ветку небрежно опустилась птаха, и с ней ничего не случилось. Ее не схватила гибкая ловчая ветвь, в нее не впился отравленный шип и даже древесные паразиты не попытались сожрать ее. Порхали бабочки, летали жуки, бегали муравьи. Какое-то оголодавшее насекомое хотело присосаться ко мне, но упало, едва добралось до моей крови. Хотя можно ли еще называть кровью ту взвесь, что течёт во мне? Было бы глупо создавать химер и не использовать кое-какие наработки на самом себе.

Я знал, что в некоторых мирах самые невообразимые кошмары прикрыты легкой беззаботной пасторалью, но здесь я не чувствовал опасности. Меня ни разу не попытались сожрать за ночь. Может, я попал в чей-то сад? Некоторые богатые вельможи создавали подобные безопасные островки для своих дам или детей, которые ежедневно вычищались слабыми магами от всего, что может причинить вред.

Впрочем, нет смысла сидеть тут и угадывать, в каком мире я оказался. Надо осмотреться. Я поднялся и пошел к реке, которую чуял в нескольких сотнях шагов отсюда. Поселения часто ставят возле воды, если от нее нет ядовитых испарений или там не живут чудовища.