Текст книги "Граничный Орден. Стрела или Молот (СИ)"

Автор книги: Н.В. Сторбаш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Уже к полудню я углядел какие-то дома. И хотя я до сих пор не понял, куда попал, разумные существа этого мира должны дать мне подсказку. К тому же я немного подкопил маны и был готов дать отпор.

Разумными тут оказались люди весьма схожей со мной конституции. Они умели строить дома из дерева, причем не шалаши или хижины, а вполне добротные постройки, они одомашнили скот и умели ковать железо, судя по их вилам и топорам. Некоторые что-то невнятно кричали. Я мог бы изучить их язык при помощи магии, вытянув всё необходимое из разума одного из них, но опасался непредсказуемости этого мира. Хотя воздух, трава и животные тут были вполне мирными, но с магией что-то было не так. Я с трудом удерживал появлявшуюся ману внутри себя, а простейшее заклинание ветра вырвало с корнем несколько деревьев. Кто знает, что произойдет с моим мозгом, когда я попытаюсь вложить туда их язык? Лучше сделать наоборот!

Я легко оттолкнул ближайшие вилы, положил руку на голову ближайшего мужчины и едва втолкнул в его разум самый простой язык из всех, что я знал. Он затрясся, задергался, его глаза закатились, из ушей, носа и рта потекла кровь. Я убрал руку, и он рухнул замертво. Кто-то не выдержал и ударил меня по спине. Мой плащ легко удержал удар. А я развернулся, схватил первого попавшегося человека и снова попытался вложить в него речь. И снова неудача.

Когда все незадачливые храбрецы закончились, я осмотрелся. Отовсюду на меня смотрели перепуганные глаза женщин, стариков и некоторых трусов-мужчин, но больше никто подойти не посмел. Что ж, тогда я приду сам. Когда-нибудь же я должен совладать с обезумевшей магией?

Я направился в самый большой дом в деревне. Как правило, люди в таких знают чуть больше об окружающем их мире. Там жила большая семья с десятком детей всех возрастов. Отбив неумелые заполошные удары, я снова попытался внедрить речь в разум мужчины. Умер. Чуть помладше – тоже.

Когда же в доме остались только женщины, детвора и один-единственный старик, маны во мне было на кошачий понюх. Может, дело не в магии? Может, дело в этих людях? Вдруг они только выглядят разумными, а на деле просто животные, которые приучены делать ровно то, что нужно их хозяевам? Если у них нет самого понятия речи, а звуки, что они издают, случайны и бессмысленны, тогда я зря трачу ману.

Но я попробовал еще один раз. На старике. И на этот раз он выжил.

– Ты слышишь меня? Понимаешь? – хрипло спросил я.

Тот испуганно посмотрел на меня.

– Да, великолепное и могучее!

Я и забыл, что этот язык, в котором едва ли наберется три тысячи слов, принадлежит рабам Алтеи, и шестая его часть – это эпитеты, с которыми те должны обращаться к своим господам.

– Накорми меня! И дай напиться.

– Ты убил моих сыновей, сыновей их сыновей и хочешь, чтоб я тебя кормил? Ужасное и непознаваемое!

Да, брань в языке рабов отсутствует, поэтому разум старика создавал её из того, что было.

– У тебя еще много детей. И детей их детей. Я убью их всех! А потом и всех, кто рядом. Я великолепное и могучее, моя мощь непознаваема!

Старик тут же сказал что-то женщинам, те, рыдая, поспешили к чашкам и плошкам. Некоторые поволокли трупы за порог, одна быстро вывела детей из дому.

– Не прячь их от меня. Я найду, если ты плохо постараешься.

– Не прячу. Не хочу, чтобы видели мертвых.

Пока женщины выкладывали на стол ту скудную еду, что у них была, я расспросил старика об этом мире. Он не знал названия своего мира, даже не знал, что оно должно быть. Как это печально! Впрочем, он всего лишь крестьянин. Что он вообще знал? Но здесь были и города, были войска, были какие-то необычные артефакты, что бьют на расстоянии железом. Речь алтейских рабов плохо подходила для подобных разговоров, но я не хотел рисковать единственным человеком, который понимал меня. Потом, когда найду более подходящего и более знающего, попробую снова, тогда вложу более богатый язык. Конечно, не речь тагрианских эльфов, от нее и у более развитых народов мозги расплавятся.

Самое главное – здесь были страны, был правитель с именем Тсарь. И это всё упрощало. Да, каменные существа Идрисида подошли бы больше для моей задачи, но раз уж я оказался тут, так почему бы не воспользоваться тем, что мне досталось? К тому же у них есть оружие для дальнего боя. Я могу собрать войско и здесь, и для этого мне не придется бегать по здешним лесам, собирать крестьян, обучать их. Достаточно добраться до правителя и его устами привести войска к порталу, можно пообещать Тсарю молодость, богатства, мужскую силу или всего лишь жизнь. Если он откажется, тогда его наследник согласится. Или наследник его наследника… Хоть кто-то из них.

Конечно, меня будут умолять занять место правителя или остаться придворным магом. Я видел такое сотни раз. Но разве незначительный правитель мелкой страны в забытом всеми мире может сравниться со званием Великого?

Блюда здесь были грубы, невкусны, пресны и пахли сажей. Но мне приходилось есть и кое-что похуже, поэтому я набил живот до отказа, выпил склизкого отвара и сказал старику:

– Отведи меня к Тсарю! Ты останешься жив и даже получишь награду.

– Да, великолепное и могучее. Как повелите, великолепное и могучее.

Передвигались тут либо сидя на безрогих копытных животных, либо на телеге, запряженной теми же животными. Но выглядели они столь убого и заморенно, что я решил отыскать другой способ. Потом. Сейчас же мы отправились в путь пешком.

Я скоро пожалел, что выжил этот старик, а не кто-то из его сыновей. Слишком уж слаб он был. По дороге часто останавливался, хватался за грудь, присаживался. Несколько раз я хотел отсечь ему ноги за ненадобностью или испепелить и отыскать кого-то помоложе, но мы уже отошли от той деревни довольно далеко. Найду кого-то в следующем поселке. Во время передышек я испытывал свою магию, примеривался, сколько вливать маны, чтобы получать ровно то, чего желаю. И посох, увы, никак не помогал мне в этих исследованиях, ведь его задача заключалась в том, чтобы усиливать исходную магию, дополнять ее и чуть лучше направлять. Но этот мир сам был вывернут наизнанку! Любая магическая искра вспыхивала в нем буйным пламенем. Скорее всего, старик выжил лишь потому, что на тот момент у меня оставались лишь крохи маны.

Из-за изрядного магического таланта и большого запаса маны я привык к мощным заклинаниям, к силовому навязыванию своей воли миру и позабыл, как управлять столь тонкими потоками. Но я приспособлюсь. Если не сумею совладать с такой малостью, как смею я надеяться одолеть Великого?

К вечеру мы добрались до другого селения. Старик хотел было пройти мимо, но он изрядно устал, я сам вымотался, не успев восстановиться после портала, а еще я всё-таки хотел заменить проводника на кого-то пободрее.

Нас встретили ровно так же, как и прежде: криками, вилами, какими-то изогнутыми боевыми клинками на длинной палке.

Старик пояснил, что в их стране рабам нельзя заговаривать с господами, только господа могут говорить между собой. И для случайно зашедших господ тут строят отдельные дома, не оскверненные рабами. Если господин зайдет к рабу, всю семью последнего убивают. Потому они и отталкивают господ, как могут, вплоть до оружия, ведь за такое убьют только нападавшего и не тронут его семью.

Бредовый закон. Но когда я искал подходящий мир для своего войска, то встречал описания и более странных обычаев. Тут хоть какие-то зачатки смысла есть.

Старик поклялся, что в доме для господина будет и еда, и вода, и вскоре рабы позовут своего господина, чтобы тот встретил меня, как подобает. Господин – это хорошо. Уверен, что здешние господа не трясутся в телегах, и я смогу подобрать более подходящее средство передвижения.

Еда в том крошечном домике и впрямь была. И вода тоже. Но больше там ничего не было. Старик убеждал, что так и должно быть, ведь тут господа всего лишь пережидают, пока к ним не придет здешний «великолепное и могучее». Так что я поел мерзотного варева, улегся на пол, закутавшись в плащ и задремал.

Проснулся ночью от желания облегчить свой кишечник. Местная еда настолько груба, что не смогла полностью впитаться даже в мое улучшенное тело. Но когда я толкнул дверь, то обнаружил, что та заперта. Разбуженный старик толком не мог ничего сказать и лишь что-то лепетал в попытках объяснить происходящее. От ярости и необходимости поскорее избавиться от остатков дурной пищи я швырнул в крышу дома заклинанием, и та тут же осыпалась на нас трухой и легкой пылью, потом истлели стены, опала трава, и круг ускоренного тления никак не останавливался, а продолжал шириться и шириться. Вокруг оседали деревья, оставляя после себя пыльные клубы, рассыпались белым пеплом скелеты зверей и птиц. Наконец, когда в пятидесяти шагах от нас во все стороны не осталось ничего живого, заклинание выдохлось, успев зацепить край деревни и уничтожить несколько домов.

– Веди, старик! Я больше не хочу ждать.

Дело о посохе и пепле. Часть 2

От Васюкова выехали с утренней зорькой. Беспокойство снедало не только елшанцев, которые слышали беседу Марчука с пикшинским мальчишкой, но и самих орденцев. Его благородие Васюков не встал проводить дорогих гостей, впрочем, никто того и не ждал.

Отдохнувшие за ночь кони шли бодро, так что до Елшанки добрались быстро. А там… Юноша наивно полагал, что после Хлюстовки с иссохшими сельчанами его уже ничто не удивит, но огромное серое пятно, отожравшее край деревни, заставило передумать. Особенно наполовину истлевший забор, чудом устоявшая часть сарая с рухнувшей крышей, треть хлева и передняя стена дома, за которой не было ничего, кроме пыли.

Елшанцы, что приехали с орденцами, и сами были поражены не меньше. Один спрыгнул с телеги, побежал к останкам подворья, стал выкрикивать имена, но к нему вышли лишь соседи, сказали что-то. Мужик, что выговаривал недавно Карницкому за грубость, вдруг завыл, вытирая рукавом неумелые слёзы.

К орденской карете стягивались люди со всей деревни, кричали, требовали, спрашивали. Карницкому захотелось занырнуть обратно, чтобы не видеть перепуганных взглядов и не слышать гневных окриков. К счастью, с ним был Марчук.

Аверий прошел сквозь толпу, осмотрел пятно, указал на сердцевину круга и спросил:

– Там был жарник? Когда это случилось?

Выходило так, что две ночи назад. Когда чужака засунули в жарник, сразу отправили гонцов в Старополье, те добирались остаток дня до темноты, потом переночевали прямо в телеге, и уж на другой день приехали в город. Потом обратный путь, ночь у Васюкова. Хотя сельчане так и не смогли ответить, ушёл ли чужак вечером или уже под утро.

Как далеко за это время он мог уйти?

Марчук несколькими словами успокоил толпу и начал расспрашивать о чужаке и мужчине, что был с ним. На него тут же вывалили целый ушат разнообразных сведений: и что из-под плата сверкали огнем глазищи, и что изо рта чужака валил дым, а какая-то баба углядела змеиный хвост под подолом.

Подивившись выдумкам сельчан, Карницкий отошёл, чтобы посмотреть на ту пыль, и приметил мальчишек, слоняющихся неподалеку от него. Может, хотели на карету ближе поглядеть?

– Ты давай!

– Нет, ты. Сам придумал, сам и…

– А чего я? Пусть Векша идёт.

Наконец они выбрали посланца, мальца лет семи-восьми с плутоватым лицом. Тот сделал вид, будто ему вовсе и не интересен орденец, вразвалочку пошел мимо Карницкого, но когда поравнялся с ним, как бы невзначай окликнул:

– Дядь, я кой-чего слыхивал о том чужаке. Что дашь, если расскажу?

На мальчишку тут же зашикали его приятели, но он и ухом не повёл.

– Смотря что слышал, – невольно улыбнулся Адриан.

– Только, дядь, я тебе по секрету скажу. А ты больше никому. А то меня тятя выпорет.

– Скажу только орденцам. Больше никому, Спасом клянусь.

Такая клятва мальчишку устроила, он подошел совсем близко, дернул Карницкого за рукав, чтоб тот нагнулся, и зашептал ему на ухо:

– Только ты никому! Сам поклялся! У тя глаза вылезут и уши отвалятся, коли соврал. Мне тятя к жарнику ходить не велел, иначе выпорет до крови.

– Но ты всё равно пошёл, – так же шёпотом промолвил Адриан.

– Дык я ж не один. С парнями. На спор – кто дойдет до жарника и стукнет три раза. Я и стукнул, хотел бежать, а оттуда меня позвали.

– Да ну? И что хотели? Чтоб дверь им отпер?

– Не, дед сказал, что будто сам из Пикшиков, а второй – страшенный колдун, коли дотронется – умрёшь! И хочет тот колдун в Белоцарск, к царю! И коли Орден не успеет приехать сюды и сжечь их в жарнике, тогда я сказать им должен, что мужик из Пикшиков поведет колдуна вкруг, сперва через Бологое. А еще что колдун нашей речи не разумеет.

– Это всё?

– Ага.

Адриан чуть посомневался, но всё же вытащил из кармана пятак и отдал мальчишке. Тот с довольной рожей засунул монетку за щеку и с полным восторгом вернулся к остальным приятелям. А Карницкий проверил, сколько монет у него еще осталось. Выходило, что совсем немного. Он ведь решил жить, как обычный орденец, только на жалование, потому за три дня отдыху растратил все лишние средства, что были дадены отцом, и теперь у него остались сущие гроши.

Собственно, орденцы уже знали, что иномирец заставил мужика из Пикшиков служить ему. Внук чухейского грамотея кое-как сумел поведать, как чужак поубивал мужиков в деревне, потом чуть не всю его семью, и только дед выжил. Марчук посоветовал сжечь трупы, а пепел похоронить, ведь вослед чужакам часто идет мор.

Судя по всему, чухей хитростью заставил иномирца зайти в жарник, но тому быстро надоело там сидеть, либо он разгадал уловку грамотея. Непонятно только, выжил ли в том пепельном круге сам чухей. Если да, тогда нужно ехать в Бологое, если нет, тогда неизвестно, где ловить чужака. И самое главное – как. Может, издалека бить?

– Далече ли Бологое отсюда? – спросил Карницкий у первого попавшегося мужика.

– Коли с утреца выйдешь, так к вечерней зорьке и дойдешь, – ответил тот.

Марчук к тому времени уже вызнал всё, что ему нужно. И Адриан пересказал ему слова мальчишки.

– Надо сейчас ехать, и так уж не успели. Но, может, чухей там тоже весточку оставит? – добавил Карницкий.

Старший орденец кивнул, но едва они вернулись к карете, как возчик спрыгнул с козел, стащил с головы шапку и бухнулся на колени:

– Аверий Деянович, не губи! Не поеду я за колдуном, хоть убей. Вишь, он как могёт! Жёнка у меня, детей трое, не губи!

Марчук наклонился к нему и тихо сказал:

– Ты чего, межеумок, народ пугаешь? Не едешь, так и вали пехом в Старополье. Сам Молчану повинишься, пусть он решает, что с тобой, лободырным, делать.

– Благодарствую, Аверий Деянович! Благослови тя Спас! А лошадок как? Я ж за них в ответе…

– Прочь пошёл! – рявкнул Марчук.

– Ага, ну, я тогда… – и возчик поспешил убраться с глаз орденцев.

Такой поступок с его стороны был понятен и вполне ожидаем, всё ж недаром возчика не взяли ни в Стрелы, ни в Молоты, значит, и туповат, и трусоват.

Карницкий с сомнением посмотрел на карету. Верхом он ездить умел, да и легкой бричкой в одного коня тоже правил, но тут пара лошадей и еще громоздкая карета, да и дороги он толком не знал. Были бы седла, так можно было б и без кареты поскакать.

– Разрешите с вами пойти, – неожиданно к орденцам подошел елшанец, тот самый мужик, что рыдал, глядя на пепелище. – Живота не пожалею, чтоб того убивца поймать. Хоть возчиком, хоть конюшим, хоть слугой…

– Василь, куды тебе с колдуном сладить? Останься! Место тебе сыщем, на улице не оставим же, – разрыдалась какая-то баба.

– Сеструха моя, – пояснил он орденцам и обратился к ней: – Как же я останусь, дура? Что меня тут нонеча держит? Ни дома, ни семьи… Хоть руки на себя накладывай. Коли помру, так хоть не впустую.

Марчук смерил мужика взглядом и лишь спросил:

– Бологое знаешь где? Гони туда, да поскорее.

Карницкий в карету не полез, остался на козлах вместе с Василем. И они помчались в Бологое.

* * *

Дорога была совсем плохонькой, не сравнить с той, что ведёт в Поборг. Поборгский тракт широкий, наезженный, ровный, кое-где даже ямки камнем присыпаны, а всё потому, что там часто ездят, почтовые станции стоят, даже дилижанс ходит из Старополья. Тут же только две колеи от телег и проложены, а посередке копытами утоптано, вот и мотало орденскую карету из стороны в сторону.

Карницкий вцепился руками в скамью, жалея, что не сел внутрь. Зато он вдруг осознал, что ни разу с момента выхода из приходного дома не вспоминал о Любаве. А потом осознал, что вот как раз сейчас и вспомнил. Но чего стоили его жалкие терзания по сравнению с Василём, что потерял в одночасье семью, скот, дом? Адриан покосился на елшанца, тот крепко держал вожжи и не сводил глаз с дороги, лица же его толком было не разглядеть за низко надвинутой шапкой и густой бородой с проседью. Наверное, он ухватился за орденцев еще и для того, чтоб не оставаться в деревне и не смотреть на прах, в который превратилась его жизнь.

– А что, велико ли Бологое? – спросил Карницкий и тут же закашлялся, нечаянно вдохнув придорожную пыль, что вздымалась от лошадиных копыт.

– Бологое-то? Не, совсем не велико. Три двора – одна корова. У них и грамотея своего нет. Наш к ним ездил, уклад читал.

– А жарник у них есть?

– Куды ж там жарник? Не, сказали, что в лес уйдут, коли чужак придёт. У них и лошади нет, чтоб в город послать.

– А есть тут деревни побольше?

– Ну, так Пикшики те же, Васюковка, еще Тюрька тут недалече. А в Старых Турдаках даж железный путь проложен, и станция есть. Глянь! Чего это там?

Адриан прищурился и велел остановиться. Из кареты тут же выглянул Марчук.

– Что встали?

– Так вон, в кустах чего-то торчит!

Орденцы подошли глянуть поближе и увидели босую ногу, торчащую из травы. А дальше углядели и всё тело целиком без единой нитки на нем. Сам умерший был еще молод и, по-видимому, благородных кровей, ибо лицо брито, а волосы длинны, да и кожа слишком бела для простого мужика.

– Ограбили, что ль? – подивился Василь. – Сроду тут татей не водилось. Дорога-то неезжая.

– Колдун это, – глухо ответил Марчук. – Всё, как чухейский мальчишка говорил: кровь из ушей, глаз, носа. Значит, у него теперь либо лошадь, либо повозка с лошадью.

– Это почему ж?

– Вряд ли дворянин тут пешком прогуливался. Ладно, поехали. В деревне скажем, чтоб подобрали его да похоронили.

И на сей раз Карницкий остался с Василём снаружи. Подумал, лучше заранее увидеть чужака и попытаться что-то сделать, чем помереть внутри кареты, так и не узнав, что тебя убило.

В Бологое прибыли уже далеко за полдень. И, к своему облегчению, Карницкий увидел все три двора в целости.

– Были. Вчерась от и были. Барчук и холоп при ём, – говорила баба, кланяясь на каждом слове. Видать, так ее впечатлил орденский знак.

– На чём приехали?

– На повозке такой, – она изобразила руками что-то невнятно-круглое.

– Останавливались тут? Что-то просили? Холоп что-то просил передать?

– Да, стояли чуток, снедать просили, лошадку напоить.

– Кто говорил с ними? Ты ли? – нахмурил брови Марчук. – Ну, отвечай живо!

– Не я, муж мой говорил.

– Зови мужа!

– Дак нет его, ушёл.

Дурная баба и так юлила, и эдак, и лишь когда Василь пригрозил поколотить ее и даже замахнулся, она призналась, что барчук дал им целый рубль в оплату за скромный обед, и муж ее сразу же отправился в Старые Турдаки, чтоб прикупить кой-чего. Она боялась, что орденцы захотят отнять рубль, потому как понимала, что барчук был ненастоящий. Ведь незадолго до того мимо них проехал другой барчук в той же одеже. Знать, этот, который рубль дал, ограбил первого. Но они же не грабили, и рубль им даден был честно, за просяную кашу и ведро воды.

– А старик тот много чего говорил, но то всё мужу. А мне откуда ж знать, чего он тама наплёл?

У Карницкого аж руки зачесались выпороть глупую бабу вместе с мужем. Чухейский грамотей жизнью рисковал, ведя опасного иномирца через самые глухие места, а эти дурни из-за жадности даже не могут сказать, куда колдун дальше поехал.

– И что теперь? – безнадежно спросил Адриан.

Ответил ему не Марчук, а Василь:

– Дак дорога-то одна. На развилке вроде почтовая станция должна быть. Там и спросим.

Напоили немного коней и снова тронулись.

Внутри Карницкого вспыхнуло давно забытое чувство погони, какое бывало в детстве, когда отец брал Адриана с собой на охоту. Только там ты мчишься верхом по полю, вокруг носятся и лают собаки, и где-то впереди бежит со всех ног заяц, спасая свою жизнь. И не так важен тот заяц – у него и мясо жесткое, и летняя шкура плоха – но сама душа рвётся за ним, поторапливая коня. С губ срывается: «Ату его, ату!». В крови полыхает азарт, жажда быть первым, первым подстрелить косого, чтобы потом хвастать его тушкой и небрежно говорить: «Вон какой матёрый».

Прежние дела не требовали погони, все чужаки либо сидели по жарникам, либо оставались там, где очутились в этом мире. Лишь сейчас Адриан впервые ощутил себя Стрелой. Он не думал о том, что будет делать, когда настигнет этого попаданца, и как вообще можно остановить столь могучего колдуна, который убивает одним касанием. Сейчас важнее всего было выследить его и догнать.

* * *

Уже издалека стало понятно, что клятый иномирец не миновал сей почтовой станции. Ворот, которые вроде как должны замыкать высокую ограду, почему-то не было, во дворе ходило немало людей, больше мужики, но были и в лакейской форме.

Орденскую карету тоже приметили издалека. Потому, как только Марчук сошел наземь, на него тут же набросился важный господин в богатом камзоле. Карницкий никогда не надевал в дорогу парадное платье, чтоб не попортить, его ж стирать нельзя, а щёткой не всегда удается выбить дорожную пыль, не повредив тонкое шитье. А этот господин почему-то надел. Или это у него самый простой наряд из всех имеющихся?

– Где вас чужаки носят? Уж когда за вами послали? Гляньте, что эти ваши иномирцы вытворили? Как теперь дальше ехать? Кто в подорожной печать поставит? Я напишу на вас жалобу! Кто у вас там главный? Хотя нет, губернатору напишу. Или его величеству! Только зря казну разбазариваете, а толку нет! – кричал господин.

Марчук хотел было обойти гневливое благородие и узнать, что ж тут приключилось, но тот схватил невысокого орденца за шиворот и дёрнул к себе.

– Ишь, заносчивый какой! Слушай, когда с тобой барон Серебряков говорит! Зря его величество надавал вам столько привилегий. Где это видано, чтоб простой мужик перед благородным человеком шапку не ломал и спину не гнул?

– Ваше благородие, вы мешаете мне, полномочному представителю Граничного ордена, ловить иномирца, – спокойно сказал Марчук. – Я здесь по делу, потому, согласно укладу, могу не тратить время на поклоны и прочие церемонии.

И вырвался из хватки барона.

С козел спрыгнул Карницкий и перегородил дорогу Серебрякову, дав Марчуку возможность пройти дальше.

– А ты еще кто? Тоже из Ордена? – брызгал слюной благородие. – Понабрали босяков с улицы, а те сразу нос задирать! Пшёл вон!

– Я передам своему отцу, Ведиславу Радимовичу Карницкому, что барон Серебряков считает его сына не более, чем босяком с улицы. Будьте так любезны, сообщите мне, где стоит ваше имение, чтоб я знал, куда переслать ответ моего батюшки.

Барон отошел на шаг и пристальнее посмотрел на юношу. Картуз, обрезанные по уши волосы, разбитая губа с зеленоватыми отметинами вокруг, запылённая до неразборчивости цвета и ткани одежда, уродливая щетина. Но при этом осанка, умение держать себя, чистая речь, манеры и впрямь выдавали некое благородное воспитание.

– Чем кричать попусту, лучше расскажите, что тут такое.

Серебряков попыхтел-попыхтел, но всё же ответил:

– Толком и не разобрать. Я приехал вчера, думал лошадей поменять, а тут только вот гонцы переполошенные да мужики. Смотрителя нет, конюхов нет, коней тоже нет, только пустые повозки стоят.

– А что вы тогда об иномирцах говорили? Если никого нет, почему решили, что всему виной именно они?

– К утру двое из лесу вышли, сказали, что служат тут. И что чужак тут всех поубивал.

– Карницкий! – послышался крик Марчука.

– Благодарю за сведения, ваше благородие! – Адриан склонил голову в вежливом поклоне. – Возможно, мы еще раз вас опросим!

И побежал к старшему.

– Глянь! – сказал Аверий и указал внутри самой станции, где обычно проезжие пережидали, когда им сменят лошадей.

Карницкий огляделся, но ничего странного не увидел. В сенях стоял тяжелый стол, где смотритель обычно проверяет подорожные, вписывает в них свою станцию, берет плату. Далее – обычная комната, лавки вдоль стен, в углу стол с двумя мягкими стульями для благородных.

– Не туда. На пол гляди.

Плоховато тут убирались. Пылищи-то сколько! Причем лежит чудно – пятнами, и на скамьях кое-где.

Адриан вскинул глаза на Марчука, не в силах поверить в случайную мысль, что пришла к нему в голову.

– Неужто? Но ведь…

– Он либо слабеет, и его магия теперь не выжигает всё вокруг, либо, наоборот, сильнеет и может уничтожать ровно то, что захочет, – пояснил Марчук.

– Зачем ему убивать? В Бологом же он не убивал, даже денег дал.

– Кто знает? Может, ему не понравилось, как его тут приняли? Или узнали повозку с платьем и попытались напасть? Или чухей ляпнул что-то.

– Барон сказал, что двое из здешних служек выжили, только в лес удрали и недавно вернулись.

– Пойдем, поговорим с ними.

Карницкий развернулся, чтоб выйти в дверь, и услышал за спиной.

– Ты молодец, Адриан. Хорошо держишься.

И хотя Карницкий всё ещё злился на Марчука за дело с Любавой, считал, что тот поступил с ним бесчестно и даже подло, но от этих простых слов вдруг расчувствовался. Может, Стрела похвалил его за то, что за всё время пребывания в Ордене Адриан впервые не думал о себе, а лишь о деле.

Двое уцелевших были совсем еще мальцами, лет по тринадцать-четырнадцать, не более. Их привели сюда отцы, что служили гонцами при станции, чтоб, значит, сыновья и деньгу зарабатывали, и при деле были, и хоть какой-то пригляд за ними шёл. Они открывали ворота, помогали заводить коней во двор, расседлывали и распрягали их, чистили, убирали навоз, еще подметали, раскидывали снег зимой, подносили дрова, словом, выполняли всю ту незамысловатую работу, которую легко можно было доверить подросткам.

Они же и встретили странного барчука, который в жару страдника(1) носил черный плотный плащ поверх рубахи и камзола, помогли въехать его бричке во двор, позвали смотрителя. Чудной барчук не умел говорить по-бередарски, и за него говорил его слуга. Но когда смотритель заглянул в подорожную, тот почему-то перепугался и закричал: «Чужак! Чужак!»

А потом барчуковский слуга сказал мальчишкам, чтоб они бежали в лес, иначе их убьют. Ну они и удрали. Только один из них оглянулся и увидел, как смотритель валится наземь.

– Кто был на станции в то время? Откуда?

Белобрысый неуверенно почесал макушку.

– К нам обычно из Старых Турдаков приезжают, меняют коней и дальше кто куда. Возчики с железной станции только сюда везут, дальше не хотят. Вчерась какой день был? Сегодня тритейник, значится, вчера был вторник. Во вторник поезд с Поборга едет, который через Старополье в Белоцарск.

Второй пацан, чуть помладше, перебил его:

– Сам смотритель, один конюший, трое гонцов, двое наших, один проезжий, стряпуха тутошняя. Еще баре проезжали, там в книге смотрителя имена записаны, с виду семья: старик, двое помоложе, вроде сыновья, и баба. Или, может, она дочь старикова, а с ней муж. С ними еще повозка со скарбом была, а при ней служанка да возчик. Еще на карете ихней возчик да еще один в лакейской форме верхами.

– Одного конюшего не мало на такую станцию?

– Так мы же еще есть!

Карницкому было любопытно, отдавал ли мальцам смотритель всю положенную за еще двоих служек плату или часть себе оставлял. Впрочем, не его это дело.

– Повозки все тут остались или какой не хватает?

Мальчишки осмотрели двор.

– Барской кареты нет. Она тяжелая, закрытая, на дверцах окошки завешены были. С четверкой лошадей. И знак такой на дверках, желтый, с полосой наискось.

– Они тоже с поезда ехали?

– Не, вроде наоборот, к станции. Старик ещё ругался, что опоздали, и теперь придется ждать до седьмицы, пока новый придёт.

Марчук сказал, чтоб Карницкий пошёл, пересчитал пыльные пятна в доме. Но там их всего-то было три. Скорее всего, услыхав крики смотрителя, мужчины повыскакивали наружу, а во дворе уже давно всё затоптано.

Тогда Аверий залез на подножку кареты и крикнул всем, кто собрался на станции.

– От имени Граничного Ордена официально заявляю, что всему виной чужак, что пробрался в наш мир тайком и с недобрыми намерениями. Он уже учинил немало бед и сделает ничуть не меньше. Потому мы за ним и гонимся уже не первый день. Скажите, кто-нибудь из вас видел по пути сюда большую карету, вроде дилижанса, с желтым гербом и полосой наискось? Может, кто-то знает, какому роду она принадлежит?

– А полоса синяя? – подал голос барон Серебряков.

Марчук посмотрел на мальчишек, и те кивнули.

– Да, синяя.

– Неужто это Медянские? Они в двадцати верстах отсюда живут, имение у них там…

Один из гонцов, что приехал на станцию позже происшествия, сказал, что разминулся вчера с такой каретой по дороге, которая как раз проходит мимо Медянского посёлка.

Аверий поблагодарил всех собравшихся, потом наскоро набросал еще одно письмо и попросил гонца доставить его в Старополье, командору Ордена, сказал, что за труд его вознаградят в городе.

– Я поеду с вами! – заявил барон Серебряков. – Я знаю дорогу, бывал у Медянских не раз. К тому же у меня есть с собой пистоль, и я умею им пользоваться.

Марчук ничего не ответил, глянул на Карницкого, едва заметно качнул головой и сел в карету.

– Благодарю вас сердечно за столь любезное предложение, – сказал Адриан. – Но Орден не осмелится рисковать жизнью благородного господина. Если бы для победы над этим иномирцем достаточно было лишь отважного сердца и твердой руки, мы бы не смели желать лучшего соратника, чем вы. Но, увы, этот иномирец использует низкие и мерзкие приемы, вроде магии и проклятий, и мы никак не сможем защитить вас от столь неприглядной смерти.

Барон побледнел.

– Магия? Проклятия? Что ж, вижу, я на самом деле не смогу вам помочь. Желаю вам успешного завершения дела и надеюсь, что вы спасёте моих добрых друзей Медянских.

– Приложим для этого все наши силы.

И чёрная орденская карета вновь тронулась, спеша нагнать иномирца, прежде чем тот сумеет достичь своей цели.

* * *

1 Страдник – с 02.07 по 12.08

Дело о посохе и пепле. Часть 3

Уставшие за день кони неспешно волокли черную карету по кочкам да ухабам просёлочной дороги, один раз перешли через шаткий деревянный мосток, перекинутый через речушку. Там лошадям дали напиться, обтерли травой и подкормили овсом, что орденские возчики хранили в ящике под козлами.