Текст книги "Приватная жизнь профессора механики"

Автор книги: Нурбей Гулиа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 62 страниц)

Потом, уже насмотревшись нескромных фильмов, я понял, что всё у нас было как по писаному; видимо, Лика имела доступ к генеральской фильмотеке и хорошо изучила её.

Но окончание акции было не так уж обычно. Я, пардон, успел завершить свои дела пораньше и 'выпал' из творческого коллектива. Лика мигом развернулась на спину, обхватила Витю ногами за талию и притянула к себе. Руки она положила себе за голову, а подбородок задрала кверху, закатила глаза, и немного постанывая, задавала темп.

Эту фантастическую картину я не забываю до сих пор. Она мне здорово помогает, когда в общении с дамами вдруг сил начинает нехватать. Витя своей короткой белокурой бородкой водил по шее Лики, по её маленьким и упругим грудям с розовыми сосками. Он целовал её в раскрытый ротик, в глаза, в шейку, покусывал за задранный кверху нежный подбородок. А функциональные части тела продолжали свою ритмичную работу, как бы не обращая внимания на эти 'телячьи нежности'.

Вдруг Лика резко приподняла голову, глаза её широко раскрылись, взгляд был сосредоточен и направлен куда-то в пространство. Обхватив Виктора руками за спину и, царапая до крови острыми красными коготками, она стала притягивать его к себе. Судорожные стоны, совсем не корреллирующие с ангельской внешностью Лики, огласили квартиру. А тут к этой 'музыке' прибавились ещё скромные, явно сдерживаемые, басовитые нотки её бородатого молодого партнёра.

Я, как законченный вуайерист, зачарованно наблюдал за этим необыкновенно красивым, полным божественной эстетики зрелищем. Я запоминал его малейшие нюансы, чтобы вспоминать потом. И, как оказалось, не зря!

Как говорится в народе: кончил дело – гуляй смело. Лика, закончив, по-видимому, очень важное для неё дело, разгулялась. Она велела нам приодеться, посадила за стол, налила вина и поставила закуску. Я по ходу дела поинтересовался диссертационной работой Виктора, дал ему ряд полезных советов. Лика корректно попросила нас 'не болтать лишнего' в институте, и, заявив, что сегодня ей всё понравилось, предложила встречаться по средам вместе.

– Как скажет профессор, – опять скромно зардевшись, произнёс аспирант Витя, – он здесь старший, ему решать.

– Интересно, – обиделась Лика, – а я кто здесь такая?

– Ты самая младшая, самая красивая и беззащитная, – отвесил я неуклюжий комплимент, – мы оба будем верно служить тебе и защищать от невзгод, как родную сестру!

Лика, проворчав что-то про неуместность термина 'родная сестра', осталась довольна подтверждением нашего статуса.

Сегодня же вечером я навестил Тамару-маленькую, и от неё тоже получил 'сюрприз'. Не могут дамы обойтись без маленьких сюрпризов – хлебом, как говорится, их не корми!

Всегда спокойная и невозмутимая, Тамара сегодня была как-то необычно возбуждена, казалось, даже немного пьяна. Мы выпили ещё, а когда дело дошло до койки, Тамара вдруг предложила мне сегодня лечь: 'вальтом'! Я, вспомнив, Ликиного 'вальта', или 'шестьдесят девять', ужаснулся развращённости моей маленькой приятельницы, но дело, как оказалось, обстояло даже хуже.

– Я виновата перед тобой, – опустив голову, как проштрафившаяся школьница, сообщила Тамара, – я изменила тебе сегодня! Шла по двору, а там один мужик выгуливал собаку. Я спросила, что за порода, то да сё, а он пригласил меня к себе на чай. Кстати, он в нашем доме живёт, – обрадовала меня Тамара. – Оказалось, что не на чай, а на коньяк, и всё остальное получилось очень неожиданно: Мне теперь неудобно перед тобой, я не знаю, как правильно поступить:

– Но, по крайней мере, не спать же 'вальтом', как импотенты или развратники. Что сообщила мне – правильно сделала! Но старайся сдерживать себя в дальнейшем, не иди на скорые компромиссы с нравственностью. А то одна мисс так часто шла на компромисс, что он у неё превратился в копромиссис! – процитировал я известный каламбур. Но если этот хмырь 'наградил' нас чем-нибудь, придётся, конечно, ему морду бить!

– Нет, он порядочный человек, женатый! – горячо вступилась за своего 'новенького' Тамара.

– Плохо, конечно, что Тамара 'слаба на передок', – подумал я, – но хорошо, что хоть признаётся! Выбирать не приходится, надо воспитывать коллектив, какой есть! – вспомнил я свою преподавательскую профессию.

Я понял, что у меня идёт 'неделя сюрпризов' и приготовился к Олиному черёду. Он не заставил себя ждать. Придя домой в пятницу вечером, я не обнаружил ни Оли, ни записки. Правда, исчезла со стены гитара, что меня немного успокоило. На ночь моя бывшая жена не явилась. С одной стороны это хорошо, я хоть разок в неделю высплюсь без исполнения своих 'бывших' супружеских обязанностей. Но с другой стороны, я же беспокоюсь – ну, хоть записку оставила бы, или позвонила, наконец. А если бы это я пропустил 'нашу' пятницу и не явился бы домой, вот был бы скандал!

– Всем можно несерьёзно относиться к договорённостям, кроме меня! – возмутился я, – вот и я тоже тогда начну сачковать и пропускать свидания!

А последний на этой неделе сюрприз, правда, приятный, преподнесли мне Маша с Луизой. Муж Луизы уехал в командировку на несколько дней, и она может на субботу и воскресенье остаться у Маши. И мои дамы встретили меня вместе, уже в пеньюарах и слегка выпившие. Мечта странствующего любовника!

Ближайшую ночь мы провели вместе, благо ширина кровати позволяла. Цвет волос в темноте не различишь, а по комплекции Маша и Луиза близки друг к другу. Так, что я их всю ночь путал, и это веселило моих дам. Они даже новую игру придумали. Задёрнув посильнее шторы, мы обеспечили в комнате почти полную темноту. И я должен был назвать имя той дамы, с которой в данный момент общался. Зажигали свет, и если я оказывался прав, то продолжал общаться с ней же. Если ошибался, то переходил в собственность к той, чьё имя называл. И много других милых шалостей придумывали мои изобретательные дамы, чтобы порадовать меня, себя, да и полезный опыт приобрести!

Дневное время в воскресенье мы потратили с пользой для культурного развития. Мы втроём отправились из Красногорска через поле пешком в музей усадьбу 'Архангельское'. Этого нам запретить никто не мог. Посидев немного в ресторанчике, что был (а может, есть и сейчас) напротив входа в музей-усадьбу, мы, весёлые, пошли гулять по усадьбе.

Там я сделал два открытия: первое – у веранды, где выставлены бюсты римских императоров, Нерона перепутали с Веспасианом. По крайней мере, так гласили таблички под этими бюстами. Да чтобы их перепутать, водки нужно немеренно выпить! Нерона с его садо-мазохистической улыбкой и хитроумного крестьянина-вояку Веспасиана, зарабатывавшего деньги на общественных туалетах Рима! Деньги, видите ли, не пахнут – это его, Веспасианово! Будучи принципиальным и выпившим, я потребовал, чтобы таблички переставили. А в результате – все таблички под бюстами потом просто сняли. Чтобы хлопот поменьше было!

Второе открытие: в довольно глухом месте усадьбы стоит бюст – древнеримский 'бородатый мужчина'. А на шее у этого римлянина – полоска склейки. Видимо, когда-то ему 'бошку' отбили, а потом приклеили. Дамы заметили, что этот бородатый мужик очень похож на меня.

И у меня возникла гениальная идея: снять восковую копию со 'шрама' на шее мужика, заказать скульптору мою голову из мрамора с шеей, заканчивающейся этим же 'шрамом'. Прийти в Архангельское с новой головой, постараться спрятаться в кустах на ночь; ночью сбить башку этому бородатому, закопать её, а к оставшейся шее приклеить мою голову.

Вот и будет мне прижизненный памятник в Архангельском, а после смерти, можно будет под памятником втихаря закопать и капсулу с моим прахом. Будет и памятник посмертный; не каждому в Архангельском ставят такие!

А мои дамы оказались и похитрее меня: дескать, зачем эти бошки менять одну на другую, если они и так похожи! Просто всем, кому ни лень, будем говорить, что это тебе памятник установлен, и всё тут! Ты же и есть 'бородатый и мужчина', а мы – свидетельницы, что последнее – точно! И нечего, как сейчас говорят, волну гнать! – мои дамы, как всегда, проявили творческую выдумку.

Вот я и говорю – если увидите в Архангельском бюст с надписью 'бородатый мужчина', то знайте, что это я в возрасте сорока двух лет.

Мы весело и дружно вернулись домой, на сей раз на такси. А дома пили за Нерона, за Веспасиана, и за мой прижизненный памятник в Архангельском. Ночь тоже прошла весело и дружно, почти как в Древнем Риме, если верить Апулею и его древнеримским коллегам по перу.

Садистические и мистические приколы Витольдовны

Но чемпионом по преподнесению мне сюрпризов была, конечно, Тамара Витольдовна, чего с первого взгляда и сказать было нельзя. Такая красивая, умная и хозяйственная! А, как оказалось, стервозности ей занимать не приходилось, и это был её главный недостаток. Прежде всего, это касалось её поведения в постели. Она была там настоящим эгоистичным диктатором. Об её эгоизме, вернее даже нарциссизме, говорило хотя бы то, что на мой довольно часто задаваемый вопрос (чаще всего именно в постели): 'Томка, ты меня любишь?', она садистически отвечала: 'Нет! Я – однолюбка и уже успела полюбить!' 'Кого?' – возмущался я, прекращая телодвижения. 'Успокойся, себя!' – говорила она мне с улыбкой инквизитора, и я, успокоившись лишь частично, снова возобновлял свою деятельность.

С одной стороны, в постели с ней было легко – нужно было только полностью утратить свою индивидуальность. Делай, как приказано – и всё! Например: 'Энергичнее!', или 'Перевернись на спину! Теперь обратно! Опускайся ниже! Ещё ниже, деревня! Вот так – молодец! Теперь перевернись! (недоумение: 'а я уже разок ведь переворачивался?') По-другому перевернись, аул кавказский! Ну, чтобы изобразить цифру '69'! А ещё профессор! А теперь снова перевернись и меня саму переверни! Как, как – на животик, забыл, что ли?'.

После традиционно бурного завершения (с её стороны!) этого сложного, изощрённого, но прекрасного действа, Тамара несколько минут лежала неподвижно, а потом обычно говорила:

– А теперь спать – мне утром на работу!

– А я? – следовал мой возмущённый вопль.

– А я, а я: – следовала пошленькая присказка в рифму, и приказ не шевелиться, а то:

Это 'а то!' могло быть и переводом в другую комнату на досыпание, а то и вообще изгнание среди ночи на улицу. Однажды я осмелел и после такого 'одностороннего' акта заявил своей жёсткой партнёрше:

– Томуль, я тебе новое имя придумал – Эмис!

– Это почему же Эмми? – заинтересованно переспросила Тамара.

– Не Эмми, а Эмис – 'эгоистичная мастерица изощрённого секса' – смело расшифровал я абревиатуру 'Эмис', уже готовясь к репрессиям.

'Эмис' оценила моё творчество и внимательно посмотрела на меня своим раскрытым правым глазом (я лежал обычно справа от неё), не решив ещё, видимо, наказывать или поощрять меня за творчество. Я замер, как кролик перед очами, вернее одним правым оком удава, ожидая своей участи.

Однако на сей раз, глаз любимой женщины миролюбиво закрылся, Тамара повернулась ко мне спиной и милостиво разрешила:

– Ну, давай, если не передумал, только скорее!

Я согласно закивал головой в темноте и быстро приспособился к предложенной мне позиции, кстати, не такой уж плохой. Этот тайм (гейм, раунд и т.д.) был если не самым кратким, то, по крайней мере, одним из самых оперативных в моей жизни – я всё боялся, что моя Эмис передумает.

– А знаешь, – вдруг слегка повернувшись ко мне, прошептала Тамара, – можешь лучше называть меня просто 'Мисс' – 'мастерица изысканных сексуальных страстей'. Не такая уж я 'эгоистка', чтобы специально отмечать это. И слово 'изощрённый' чем-то напоминает 'извращённый', 'изысканный' – лучше. А 'Мисс' – это даже как-то по-молодёжному. К тому же, я ведь действительно 'мисс' – ты же меня замуж не зовёшь?

Я понял, что мне сейчас лучше всего тихо заснуть: Деспотизм моей мисс Тамары особенно касался вопросов выпивки. Когда я приходил к ней в понедельник вечером, то имел право принести из вина только бутылку шампанского. Больше не допускалось, и беда, если я позволял себе выпить самостоятельно, как говорят, 'на вход'. Никакие уловки не помогали, и Витольдовна, унюхав запах спиртного, изгоняла меня из квартиры, на радость Оле.

Она, кстати, объявилась на следующей неделе после ухода из дома. Но где обитала, так и не сказала. Я обзвонил её тётю, Моню, известных мне подруг, но нигде её не оказалось. Мне, правда, посоветовали не волноваться, ибо такие внезапные 'уходы' за ней и раньше водились.

Я проявил максимум изобретательности, и всё-таки обманул бдительность Витольдовны. Купив в аптеке продаваемую тогда без рецепта спиртовую настойку травы стальника, крепостью в 70 градусов, я заложил с десяток пузырьков глубоко под ванну. А за ужином, уже выпив вместе с Тамарой по бокалу шампанского, я 'залезал' рукой куда-нибудь в соус, и отправлялся в ванную мыть руки. Там, открыв кран, я с быстротой молнии лез под ванну, доставал пару пузырьков настойки и залпом выпивал её, запивая водой из-под крана. Пустые пузырьки же запихивал обратно под ванну, только в другой конец. Выйдя из ванной, я садился за стол довольный и продолжал допивать шампанское.

– Что это тебя с бокала шампанского так развезло? – подозрительно принюхивалась ко мне Витольдовна, но 'не пойман – не вор!'. Однако, сколько верёвочке не виться, а конец, известное дело, будет. Обнаружила моя мисс все мои пузырьки с остроумной латинской надписью: 'Тинктура онанидис' (это по-латыни и есть 'Настойка стальника') и предъявила их мне. И сколько я ни убеждал строгую даму, что 'тинктура онанидис' – это просто лекарство от онанизма, не помогло. Я был изгнан, но через несколько дней помилован и призван снова. 'Только без своих онанидисов'! – предупредила строгая кураторша.

Только и мы ведь не лыком шиты – своё соображение имеем! И я снова придумал, как перехитрить мисс Витольдовну. Сижу как-то за столом, ем прекрасные закуски, а в рот не лезет! Выпить, страсть, как хочется! И я набираю номер телефона Мони.

– Друг у меня заболел, надо спросить, как здоровье! – поясняю я моему куратору.

– Моня, как здоровье? – спрашиваю я, услышав его жующий голос в трубке. – Что, скорая помощь? И дома никого нет? Погоди, я через полчаса – у тебя!

– Ты что с ума сошёл, какая скорая помощь? – испуганно бормочет по телефону Моня, но я уже лечу к нему.

– Томочка, с другом плохо, надо спешить! Я скоро приду, он рядом живёт! – одеваясь, информирую я Тамару.

– Попробуй только нажрись там, увидишь у меня! – уже на лестнице предупредила меня грозная мисс Тамара.

Я только рукой махнул и сел в лифт. От 'Кунцево' до 'Филёвского парка' – как говорят в народе 'рукой подать и ногой поддать'. Минут через двадцать я уже звоню Моне в дверь.

– В чём дело, ты что, с ума сошёл:

– Сойдёшь тут, – перебил я его, – когда ни капли выпить не дают. Что у тебя есть?

– Ты же знаешь – стальник в избытке! Сколько? – по-деловому подошёл к вопросу Моня.

– Моня, дорогой, я у тебя видел стеклянную кружку Эсмарха, далеко ли она? – спешно откупоривая пузырьки, спросил я (для тех, кто не знает – кружка Эсмарха – это ёмкость для клизмы).

– Ты что, шизанулся, зачем тебе кружка Эсмарха? – удивился Моня, но кружку достал.

Я залил туда грамм триста настойки стальника, разбавил таким же количеством воды, попробовал прямо из кружки на вкус и, закрыв краник на клистире, ввёл последний куда следует.

– Теперь себе налей, я же не алкоголик, чтобы пить один! – потребовал я.

– У меня нет второй кружки Эсмарха! – взвизгнул ошалевший Моня.

– Зачем? Зачем тебе кружка Эсмарха? Ведь у тебя нет ненормальной бабы, которая не позволяет тебе выпить. Ты – счастливый человек – у тебя сейчас вообще нет бабы! Никто не экспериментирует над тобой, никто не командует тобой, никто не изменяет тебе, никто не исчезает из дома на ночь! Пей, дорогой, как человек – из стакана! – произнёс я пылкий, но выстраданный монолог.

Мы чокнулись с Моней – он своим стаканом, я – кружкой Эсмарха; я открыл краник и поднял кружку повыше.

– О, я понял! – вдруг взволнованно прокричал Моня, – я сделал открытие! Вот почему в песнях поют: 'Поднимем кружки!' Видимо, в старину все делали так, как ты сейчас, и чтобы жидкость пошла в организм, поднимали кружки, как и ты! Но я не понимаю, зачем тебе сейчас понадобилось пить таким странным способом?

– Потому, что и у тех древних мужиков, как и у меня сейчас – бабы были садистками и не позволяли выпить, а по прибытию домой – обнюхивали. А этому способу меня знакомый шофёр научил из Тольятти. Ни один гаишник не мог догадаться, пока кровь на пробу, наконец, не взяли. Действует сильнее и запаха нет!

Я дождался, пока вся жидкость вытечет из кружки, потом вымыл её и поставил на место.

– Ты хоть закуси, там же больше поллитры! – и Моня протянул мне здоровенный огурец.

– Не влезет! – заявил я, критически взглянув на габариты огурца.

– Извини, зарапортовался! – пробормотал Моня, – а ведь выгодно – и закусывать не надо!

Я бегом бросился в Кунцево, ведь спиртное, употребленное таким образом, действует гораздо быстрее, чем через желудок. Когда я звонил в дверь Тамары, меня уже хорошо 'забрало'.

– Нажрался! – с кровожадной улыбкой констатировала мисс Тамара-грозная.

– Постыдись, филолог – тихо ответил я ей, – Моню без лифта на горбу тащил – не полезли носилки в лифт и санитары стали уезжать. А человек умирает – с животом что-то у него. Ну, взвалил я его себе на спину и потащил по лестнице! Устал, еле хожу, а ты: 'нажрался, нажрался!' Можешь обнюхать, если не веришь!

Тамара Витольдовна деловито приказала: 'Дыхни! – и по-овчарочьи обнюхала меня.

– Извини, погорячилась! – признала свою ошибку Витольдовна, и ласково пропустила меня к себе в квартиру.

– Знала бы, дурочка, где нюхать надо было, не то сказала бы! – мелькнула у меня крамольная мысль, но я тут же отогнал её.

Ещё один сюрприз устроила мне Тамара Витольдовна, но уже в октябре, и в городе Киеве. Предыстория такова. Защищал диссертацию у нас в МАСИ мой старый приятель из Киева Юра Дзюба. Я был у него оппонентом. Диссертация сама по себе была хороша, да и Юра был моим хорошим приятелем, так что расхваливал я его на защите, как мог. Мне даже нарекание от Совета было – 'оппонент', для того, чтобы критиковать, а не расхваливать.

Одним словом, защита прошла блестяще, и Юра пригласил меня к себе в гости в Киев.

Летом мы с Тамарой Витольдовной уже были в Киеве, погостили у Оси Юдовского, там же где раньше я останавливался с Тамарой Ивановной. Конечно же, мне пришлось 'отпрашиваться' у Оли и Тамары-маленькой, дескать, маму в Сухуме навестить надо.

А Тамара Ивановна сама отпросилась у меня на Чегет, где стала бывать последнее время. К Маше как раз приехал 'на побывку' её муж-капитан, причём на всё лето. Лика же, как замужняя женщина поехала со своим генералом куда-то в военный санаторий. Страсть как не хотела ехать, но брак обязывает!

Вот мы и провели лето в Киеве. Конечно же, характер свой Тамара-грозная проявляла, но выгнать меня из Осиной квартиры она уже не могла. Более того, в Киеве она была подчёркнуто деликатной, уступчивой и ласковой. Прикидывалась, конечно же, по необходимости! Но ей настолько понравилось в Киеве, что она упросила меня взять её с собой ещё раз в октябре, как раз после Юриной защиты.

Мы остановились у Юры в его однокомнатной квартире в девятиэтажном доме на Нивках, а сам Юра на время нашего пребывания ушёл жить к другу. Только просил присмотреть за его собакой Найдой, которую к другу было взять нельзя. Мы выпили, конечно, у Юры; он пробыл с нами до позднего вечера, чуть ли ни до полуночи, а потом поехал к другу. Я вышел во двор вместе с Юрой и Найдой, которую надо было выгулять.

Я вышел в майке и спортивных брюках, Найда сделала своё дело, и мы пошли обратно домой. Войдя в подъезд, я остановился, а куда дальше идти – не знаю! Ведь я не только не посмотрел на номер квартиры, а даже этажа не запомнил! Зрительной памяти – никакой, а, кроме того, я был сильно выпивши. Сели в лифт, я пытаюсь поднять Найду, чтобы она хоть носом ткнула в нужную кнопку, но она только визжит и отбивается.

Вышли снова во двор: я знаю, что у Юры балкон выходит туда, что этаж не первый и не последний. А какой – хрен его знает, балконы все одинаковые. Начинаю кричать вверх: 'Тамара, Тамара!'. На балкон вышли две тётки: 'Чего надо?'.

– Ничего, я свою Тамару зову – отвечаю я.

– А ты не ори среди ночи, а поднимись к своей Тамаре и там с ней разговаривай! А то милицию вызовем!

Тогда мы снова зашли в подъезд – на дворе нулевая температура, весь дрожу от холода. Найда испуганно смотрит мне в глаза и подвывает. Что делать, садимся в лифт и останавливаемся на каждом этаже. Выходим в длинный коридор, подвожу собаку к каждой двери – вдруг узнает квартиру.

Наконец, на пятом этаже Найда уверенно свернула направо и пошла в самый конец коридора. Звоню в дверь, готовый к извинениям, но дверь открыла злорадно улыбающаяся Витольдовна.

– Что, пьянь, орёшь во дворе? Номер квартиры не мог запомнить? – стала она меня, замёрзшего, выговаривать. Найда аж залаяла на неё от возмущения.

– Ты слышала, как я тебя зову, и не вышла на балкон? – поразился я, – я же замёрзнуть мог!

– Одной пьянью меньше было бы! – неосторожно ответила Тамара, и схлопотала по синяку под каждым глазом. Правда, они стали видны только утром.

Я рассвирепел от такого предательства и стал одеваться, чтобы уйти. Куда и сам не знал, но только подальше от неё. Тамара же, сделавшись неожиданно ласковой, еле удержала меня, поведя прямо к койке.

Наутро, когда к нам зашёл Юра, она уже рассмотрела свои фингалы и очень переживала. Юра успокаивал её, но втайне был на моей стороне – это же надо, на балкон не выйти!

Ничего, купим большие тёмные очки и догуляем неделю в Киеве. Потом она даже вспоминала об этой поездке с удовольствием.

Ночной полёт

И самый таинственный, я бы сказал даже, мистический сюрприз 'от Витольдовны', случился как раз в Новый 1982 Год. Объявив всем моим остальным дамам, что я опять еду на традиционный подлёдный лов рыбы, сам поехал на встречу Нового Года к Витольдовне.

К слову, мой женский коллектив, ни численно, ни персонально не изменился; поведенчески всё продолжалось почти в прежнем духе, даже дни 'посещений' не изменились.

На новых женщин я уже смотреть не мог. Вернее мог, в смысле английского 'мэй' – в моральном смысле этого слова. А вот в смысле того же английского 'кэн' – ну, никак не мог, в физическом смысле этого слова!

Сами войдите в моё положение, и поймёте – это чистый турецкий султан со своим гаремом! Были, правда, преимущества – содержать этот весь гарем не приходилось, но присутствовали и недостатки – все 'жёны', кроме двух, находились в разных местах и ничего не знали друг о друге. Конечно же, Оля знала обо всех и живо интересовалась моей сексуальной жизнью. На всякий случай, я её предупреждал, что кому говорить, если позвонят.

А красивую Иру, секретаря нашей кафедры, не предупредил – Заратустра не позволил – и получались курьёзы. Как-то, пока я был на занятиях, мне позвонили.

– Вам жена звонила, просила перезвонить домой! – невозмутимо сообщает Ира. Я смотрю на неё вопросительно и осторожно спрашиваю:

– А имени она не называла?

Ира не меняя выражения лица, уточняет:

– У вас, что – несколько жён?

Мне приходится ловчить, говорить, что с одной я уже развёлся, но она ещё меня своим мужем считает, а на второй только хочу жениться, но она уже считает меня своим: Я посоветовал Ире, как-нибудь похитрее узнать имя жены, если она позвонит ещё.

– Вам звонили две жены и обе Тамары, причём с разными голосами! – уже волнуясь, сообщает мне Ира на следующей перемене.

– Чёрт побери, что же делать? – спросил я у Иры, – посоветуйте же, хоть что-нибудь.

– Я советую попросить их называть номера телефонов, по которым надо звонить! – высказала гениальную мысль Ира. Я чуть не расцеловал её за такую мудрость.

– Итак, если в дальнейшем позвонит жена и попросит перезвонить домой, спрашивайте её, пожалуйста, номер домашнего телефона. У профессора, дескать, трудности с памятью, и он просит напомнить номер! – поучал я Иру, и она без улыбки воспринимала это.

Когда мы с Ирой сейчас, спустя двадцать лет, вспоминаем это – ухохатываемся! Но я немного отвлёкся от встречи Нового Года у Тамары Витольдовны.

Она кроме меня, позвала ещё двоих гостей – молодых супругов. Выпивки было много – сам тащил – всё начиналось неплохо. Как часто пишут: 'Ничто не предвещало беды'. Так как вина было много, а запретов не было вообще, то я конечно же, нажрался в своё удовольствие, и нажрался по-чёрному, в стельку, как сапожник, до чёртиков, до потери пульса: Ещё нужны синонимы? И устроил дебош с рукоприкладством. Это у меня бывает редко, но если случается, то протекает очень эффектно.

Последний раз, сильно нажравшись, я устроил добрый дебош в ресторане 'Чернигов' в Киеве, во время летнего пребывания там с Тамарой-грозной. Дрались все – и стар и млад, причём все со всеми. Мне удалось в одном конце зала скорчить из себя 'бедного еврейчика' и пожаловаться, что меня обижают. В другом же конце зала я изобразил из себя крутого антисемита, и призывал устроить 'им' показательный погром 'для науки'.

Тамара вовремя сбежала с поля боя и наблюдала его со стороны. Она то плакала, то истерически хохотала, наблюдала за побоищем. Получив пару затрещин и разбив в кровь кулаки о чьи-то 'физономордии', я ретировался, и тоже, стоя рядом с Тамарой, наблюдал бой со стороны.

'Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны' – так говаривал Руставели, но в данном случае он был бы неправ. Я, хоть и наблюдал теперь бой со стороны, несомненно, был его организатором и стратегом. И я же, сбегав в ближайшее отделение милиции, первым сообщил о побоище в 'Чернигове'. То есть, я одновременно стал и миротворцем. Если кто помнит это побоище летом 1981 года в ресторане 'Чернигов' (что в Киеве на Виноградаре), то знайте же, кто его автор!

Но дебош на квартире у Тамары вызвал бегство наших гостей, и моя грозная мисс гонялась за мной по квартире с туалетным ершом в руках. Тогда я надел свою мохнатую шубу, шапку, и, чтобы как-то развеселить Тамару, стал одетым под душ, как Ипполит из знаменитой кинокомедии.

Но это хоть и развеселило Тамару, но, будучи грозной, она всё-таки вытолкала меня за дверь квартиры, отхлестав по лицу унитазным ершом. Время – без четверти двенадцать, скоро должны бить куранты. Поливая лестницу горячей водой, стекающей с моей шубы, я вышел на улицу, надеясь найти хоть какой-нибудь транспорт. А там – около тридцати мороза! Что делать? Возвращаться – никогда! Меня избили по лицу дерьмовым унитазным ершом! Меня – мастера спорта, гордого русского учёного!

Я присел на скамейку возле подъезда, поднял мокрый воротник шубы, и: забылся.

Очнулся я, лёжа лицом вниз на каком-то мокром коврике. Сзади веяло холодом, а над головой сетевое радио передавало бой курантов. Я прислушался – 'Поздравляем с Новым Годом!' – весело проговорили чьи-то голоса по радио.

С трудом, приподнявшись на колени, я обнаружил себя: в своей собственной квартире на Таганке. Я лежал на коврике в прихожей; входная дверь была открыта настежь, и ноги у меня даже высовывались за порог. На стене орало радио.

Я встал на ноги, захлопнул дверь, снял с себя шубу и шапку. Интересно то, что мокрая шуба нисколько не застыла, на ней не было ни сосулек, ни снега. Если я вышел, вернее, был изгнан, из дома Тамары без четверти двенадцать, минут десять я прокантовался на улице, на скамейке, то на весь путь от Кунцево до Таганки я затратил около пяти минут! Да за такое время и на реактивном самолёте не долетишь!

Я так испугался, что почти протрезвел. Звоню по телефону Тамаре, у которой был в квартире ещё пятнадцать минут назад. Она хватает трубку и спрашивает, где я. Говорит, что тут же за мной выбежала на улицу, но никого поблизости не обнаружила.

– Ты не поверишь, – сам не веря себе, говорю я, – звоню тебе из моей квартиры на Таганке.

– Опять врёшь! – жёстко заявила Тамара-грозная.

– А ты проверь, перезвони мне! – предложил я, и повесил трубку.

Через минуту раздался звонок. Изумлённая Тамара убедилась, что я за пять минут перелетел почти через всю Москву.

– Такого не бывает! – медленно произнесла она, конечно же, не веря в реальность происшедшего.

– Сам знаю, что не бывает, но объяснить не могу! Пока! – закончил я разговор и повесил трубку.

Я разделся, принял горячий душ, повесил сохнуть мокрую одежду. Но в голове всё вертелась загадка, не дававшая мне покоя. И тут вдруг я вспомнил сходный случай, происшедший со мной несколько лет назад, когда я ещё жил в Тольятти.

Как-то отдыхал я в турбазе на Волге близ Самары, тогда Куйбышева. Познакомился там с компанией молодых людей, выпили, и так как показалось мало, то решили вдвоём с одним из новых знакомых переплыть Волгу на моторке, чтобы купить там вино в сельмаге. Ширина Волги в этом месте километра два, а посреди реки – маленький песчаный остров. Вот и попросил я высадить меня на этом острове покупаться и позагорать, а приятель должен был на обратном пути меня забрать.

Проходит время – а приятеля всё нет. Я не знаю, что и подумать, вечереет уже, чайки с диким мяуканьем пикируют на меня (на острове они выводили птенцов). Перспектива остаться на острове на ночь в одних плавках маячила со всей реальностью. Пуститься вплавь – опасно. Волга – холодная река, к тому же сильное течение:И вот я в панике стою по колено в воде и вглядываюсь в темнеющую даль, как вдруг: Неожиданно помутилось в голове, и я почувствовал, что падаю.

Очнулся я опять же на песчаном берегу, ноги мои были в воде, а плечи и голова – на суше. Я вскочил и осмотрелся – впереди росли деревья, а сбоку виднелась пристань. Тут я понял, что оказался возле моей турбазы, то есть перенесённым почти через километр воды!

А приятель мой на обратном пути, оказалось, налетел на топляк, на лодке-моторке срезало штифт винта, и течение отнесло его далеко вниз:

После моего ночного полёта из Кунцево на Таганку, я стал интересоваться, происходило ли подобное с кем-нибудь другим и нашёл десятки подтверждений, что да, происходило! Люди переносились мгновенно – туда, куда им хотелось (как, например, мне), и куда не хотелось (например, Стёпе Лиходееву из 'Мастера и Маргариты' Булгакова).

Иногда люди исчезали совсем – не исключено, что они могли быть перенесены в середину океана или пустыни, в Арктику там, или Антарктиду. Может быть даже в Космос или вглубь Земли: Но обычно эти переносы бывали на расстояния от десятков метров до нескольких километров, случай с Лиходеевым – уникален. Но там ведь его 'переносил' сам Воланд: