Текст книги "Приватная жизнь профессора механики"

Автор книги: Нурбей Гулиа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 62 страниц)

Она шла как раз на работу, и я проводил её. Мы прошли мимо Большого театра, перешли Пушкинскую (Б.Дмитровку), затем Горького (Тверскую), вышли на Манежную площадь, на Моховую, и оказались у филфака. Я спросил, наконец, у девушки, как её зовут, а она вытянула ко мне шею, сделала страшные глаза и сказала:

– Царица Тамара! – после чего взяла у меня портфель и исчезла за дверьми здания. Ни телефона, ни встречи!

– Ну, ничего, – думаю я, – если она идёт к занятиям, то в это же время я её встречу, если не завтра, то, по крайней мере, ровно через неделю.

Вызывающий внешний вид, свобода поведения, английский с оттенком 'американизмов' – да ещё в начале 60-х годов – всё это поразило меня. И имя Тамара. Какая-то новая музыка этого имени затронула мне душу. Когда посторонняя женщина Тамара – наш управдом в Тбилиси, например, это одно. А когда твоя новая знакомая – Тамара, да ещё царица – это 'совсем другая разница'! Итак, сегодня вечером я выпью за знакомство с Тамарой!

Роковой клуб мукомола

Однако, сколько я ни просиживал на скамеечке в скверике у входа в здание филфака, Тамару я никак не мог подловить. А заходить внутрь, и расспрашивать мне было неудобно – ни фамилии её не знаю, ни должности. Настроение – аховое.

Шёл апрель – пора любви, а с женским вопросом у меня полный аут. Поэтому мы с моим другом Володей Ломовым решили искать что-нибудь попроще и зачастили на танцплощадку в парке у станции Лосиноостровская, а попросту – Лосинке. Танцоры мы с Володей были неважные, поэтому в основном кадрили подруг у входа на танцплощадку, периодически бегая к магазину за настроением. Как-то нам подвезло, и мы познакомились с двумя подругами – Мариной и Милой, которым, как нам показалось, тоже было 'уж замуж невтерпёж'. Бутылка прибавила нам всем энтузиазма, и вот мы уже мчим на родной 'трехвагонке' в нашу Пожарку. Дело в том, что мои соседи по комнате разъехались по своим домам на майские праздники, и помещение было свободно. Мы забежали по дороге в магазин и скоро набрались до приличной кондиции. Дальнейшее я помню плохо, но вспоминаю, что Володя выбрал Милу, а я – Марину, мы о чем-то горячо поспорили и Марина почему-то ткнула моим же ножом меня:туда, одним словом в причинное место. Зачем она это сделала – не помню, наверное, я брал ее 'на слабо' – ткнет или побоится. Вот и не побоялась, правда ранку продырявила махонькую. Залили йодом и продолжили пьянку. Мила вскоре забрала с собой Володю, и мы остались одни.

Как ночь провели – могу только догадываться. Ранка кровоточила, говоря по медицински, болевой синдром не дал особенно сосредоточиться на сексе. Заснули только под утро, но крепко. А затем решили продолжить встречу уже у Марины, где-то в Подлипках. Еле добрались – сперва на 'трехвагонке' до Лосинки, а затем с пересадкой в Мытищах – до Подлипок. Зашли в какой-то барак типа общежития, не успели распить и бутылки, как ввалились местные ребята, и пошла свалка. Обиднее всего то, что меня же и избили, видимо, сломали ребро, и меня же забрала местная, кажется станционная милиция. Я, наверное, возражал, и они добавили мне тумаков. Я только и кричал, чтобы по ребрам не били. Ночь я просидел в КПЗ, а утром меня отпустили, слава Богу, без последствий, а то могли бы выгнать из аспирантуры. Несколько дней, я то лежал, то ходил перетянутый полотенцем – болел правый бок. К врачу так и не обратился – недосуг было. Хотелось любви и мы с Володей, которого, оказывается, 'бортанула' его Мила, решили добиваться этой любви всеми силами.

И вот мы как-то вечером, разгуливая близ нашего родного Ярославского вокзала и периодически выпивая портвейн в закоулках, попали под дождь. Дождь был холодный и противный, и мы, взяв ещё бутылку, нашли спасение в клубе работников мукомольной промышленности, или чего-то вроде этого, а в народе – просто клубе мукомола. В кинозале клуба шёл какой-то мультфильм и мы, купив дешёвые билеты, сели на свои места в полупустом зале и продолжали попивать портвейн из горлышка под мельтешение мультперсонажей.

Вдруг, откуда не возьмись (судьба, наверное!), на стул впереди Володи, в темноте села некая опоздавшая полная девушка в сером плаще. А Володя-то успел вытянуть ноги и положить их на передний стул, так что девушка села, как раз на ноги Володи, хотя места рядом и были свободны. Крики и ругань Володи заглушили блекотанье мультипликационных зайцев и уточек, девушка пыталась отвечать, но на другое место не переходила. В результате, совершенно пьяного Володю вывели работники клуба, а я, притаившись, остался и просидел до конца фильма.

Дождь на улице прошёл и, выйдя наружу, я тотчас же отыскал полную девушку в сером плаще, из-за которой вывели моего друга. Догнав её, я вступил в разговор.

– Девушка, вот из-за вас моего друга выгнали из зала, а он так хотел посмотреть этот фильм!

– А пусть он ноги на чужие места не протягивает, мультфильм, ему, видите ли, посмотреть надо! Место для выпивки искал и всё! А я от дождя спасалась:

Так, слово за слово, мы познакомились. Жила девушка рядом, в большом доме на Верхне-Красносельской улице. За время, пока я провожал её до дома, она беспрерывно разговаривала, почти не давая мне вставить слова. Похожа она была на совушку – круглое лицо, большие круглые очень светлые глаза, светлые волосы, комплекция – полноватая. Сказала, что работает замом главного бухгалтера где-то на заводе, хорошо зарабатывает, незамужем, и если у меня к ней серьёзные намерения, то мы можем начать встречаться. И зовут её Аней.

Я всё напрашивался к ней в гости, но Аня подобные претензии пресекла, заявив, что мы ещё недостаточно знакомы для таких визитов на ночь. Но телефон оставила.

Домой я возвращался по шпалам, так как последняя трёхвагонка уже ушла. Дождь возобновился, я пришёл в общежитие поздно и весь промокший, чем вызвал ворчание уже спавшего соседа Вадима. Я понял, что познакомился с Аней зря, так как она мне не понравилась, и я решил найти Тамару во что бы то ни стало. Поэтому стал предлагать кандидатуру Ани (за бутылку, конечно!) прежде всего, Вадиму, у которого 'дамы' не было. Но он, узнав, что Аня очень разговорчива, знакомиться отказался. Но Володя Ломов, которому я предложил это знакомство, тут же согласился.

– Вот, а вот я, и врежу ей, значит, за то, что она ноги мне отдавила! – оживился Володя, – а что разговорчивая, то это вот, надо, значит, чтобы её слушали, а я слушать-то, значит, и не буду! Замуж хочет – вот сучка, надо же, и получает хорошо – вот здорово! Женюсь и всё! – громко рассуждал Володя. – Танька со мной, значит, разводится, сучка. Она ещё увидит, как жить без мужа, – Володя явно нервничал.

Я внимательно посмотрел на него, вспомнил Таню с её соблазнительными формами, и сообразил, что такая перспектива мне на руку. Я замечал заинтересованные взгляды Тани, обращённые на меня во время случайных встреч, и понял, что не будь у неё мужа – моего друга, между нами могли бы завязаться тёплые отношения.

Володя этим же вечером при мне позвонил Ане, напомнил ей, что с ней говорит 'а вот, человек с отдавленными ею же, понимаешь, ногами:', что я заболел, и, передав ему телефон Ани, попросил развлечь её на время моей болезни. Аня сразу же согласилась на встречу ('вот сучка!' – отвернувшись от трубки, комментировал мне её поведение Володя), он приоделся и пошёл к ней, а домой на ночь уже не вернулся.

А назавтра он сообщил мне, что в первый же вечер предложил руку и сердце Ане. И остался на ночь, как жених.

– Она богата, как тысяча чертей, понимаешь, – делился со мной Володя, – нет, если ты жалеешь, что передал её мне – бери обратно. А так – вот Танька, я вижу, что она тебе нравится, можешь подменить меня – не обижусь! Всё равно скоро развод!

– И Аня так быстро согласилась? – удивился я, – она же тебя не знает совсем?

– А чем я плох? – улыбался Володя, – и собой хорош, и вот, опять же, кандидат наук:

Но 'кандидатство' его с треском провалилось. Как-то при очередной пьянке в присутствии дяди Симы, я спросил у Володи какой-то специфический вопрос по тепловозам – по их электроприводу. Я увидел, как дядя Сима пытался перевести разговор в другое русло, но Володя успел ответить:

– А вот, если рогалики-то опустить, почему бы и нет:

– Какие рогалики, ты что – пантограф имеешь в виду? – изумлённо переспросил я.

– Да, а вот у нас – специалистов, он попросту рогаликом называется, – бормотал Володя.

– Какой рогалик у тепловоза, ты что рехнулся? – возмутился я, – у тепловоза свой двигатель, он не питается от сети!

Серафим скорчил гримасу и принялся выталкивать Володю в дверь. Но я не отставал:

– Погоди, погоди, ты же автор учебника по тепловозам, кандидат наук!

Володя, приговаривая только: 'А вот!' – вылетел в дверь, а я возмущённо спросил у дяди Симы:

– Так кем же работает Володя?

Серафим выразил на лице крайнюю степень досады и тихо прошептал мне:

– Лаборант он, восемь классов окончил, а техникум – техникум не сумел! Какой он к чёрту – кандидат наук! Болтун!

Володя с 'грохотом' свалился в моих глазах с высоченного пьедестала, и я стал кое-что понимать. Почему они с Таней так бедно живут, хотя Таня сама – крановщица, получает немало. Почему с ним в общежитии почти не считались соседи, даже слесарь Жора держался с ним этаким начальником. Почему, наконец, Таня так легко пошла на развод с ним. Оказывается, он врун и пустомеля с красивой внешностью. А я-то так внимательно прислушивался к его советам! Хорошего же женишка я 'подсуропил' Ане – она, небось, всей его болтовне поверила!

Но хоть мне и нравилась Таня, а Тамару я решил, во что бы то ни стало разыскать. Найду, получится у нас любовь – хорошо. Не выйдет с Тамарой – через коридор комната Тани, сама же все вечера на кухне топчется – подходи, заговаривай, кадрись!

Царица Тамара

Я гладко побрился, приоделся, надел галстук и после работы в бибилиотеке, со страхом зашёл в здание университета на Моховой и спросил у ребят, где филфак. Узнав, что он на втором этаже, я поднялся и стал заглядывать по аудиториям. Меня окликнула проходящая мимо седая, очень интеллигентного вида пожилая женщина с властным взглядом.

– Вы ищете кого-нибудь, молодой человек?

– Да, – смутился я, – ищу преподавательницу английского по имени Тамара.

– Фамилия-то хоть её вам известна? – спросила дама.

– Нет, но она такая, экстравагантного вида, одним словом, – пробормотал я, – и попытался жестами изобразить манеры моей знакомой.

– – Ах, всё понятно, – рассмеялась дама, – это, наверняка, Томочка Грубер! Больше таких, – и она повторила мои жесты, – у нас нет.

– Дама повела меня по коридорам, заглядывая в аудитории. Заглянув в одну маленькую комнатку, где сидело-то всего человек пять, она поздоровалась с преподавателем, и, прикрыв дверь, сказала мне:

– Вот здесь та, кого вы ищете. Подождите звонка и встречайтесь. Но Тамара отпустила студентов ещё до звонка.

– Господи, это вы? – изумилась она, – как же вы меня нашли? Неужели вы зашли к Ахмановой и стали обо мне спрашивать?

Я решил разыгрывать из себя влюблённого с первого взгляда юношу и говорить соответствующие фразы. А дама, которая искала для меня Тамару, оказалась деканом – Ольгой Сергеевной Ахмановой, или 'Ахманихой', как её прозвали студенты и молодые преподаватели. Ахманова – составитель и редактор английских словарей, многие из которых мне были хорошо известны.

Мне показалось, что Тамаре очень льстило моё романтическое поведение. Занятия её закончились, и неожиданно она предложила проводить её. Одета Тамара была уже по-другому, но тоже достаточно экстравагантно. Зелёный длинный плащ, зелёный же берет, красные туфли на высоких каблуках. Я заметил, что у неё зелёные глаза и очень тёмные волосы, может даже крашеные. Она разговаривала достаточно громко и как-то восторженно.

Мы подошли к дому рядом с аптекой на улице Арбат.

– Здесь живут мои родители – пояснила Тамара, – а знаешь что (мы быстро перешли на 'ты'), зайдём на минутку, я тебя с ними познакомлю, и тут же выйдем. Я кое-что передам маме, и все дела. Только можно я буду тебя называть 'Ник', а то имя у тебя какое-то вычурное.

– Не съедят же меня её родители, – подумал я и согласился.

Мы зашли в дом с шикарным старинным подъездом, поднялись на второй этаж, и Тамара позвонила. Дверь открыла моложавая женщина, очень похожая на Тамару, только полнее. Она удивлённо посмотрела на меня, а Тамара сразу же представила меня: – это Ник, племянник нашего декана Ахмановой, мы идём по университетским делам, но решили по дороге зайти к вам.

Я зашёл в квартиру и поразился её роскоши, я раньше в таких квартирах не бывал. Даже прекрасная квартира моего дяди – известного писателя, не была так богато и со вкусом обставлена. Неожиданно в холл зашёл мужчина в клетчатом пиджаке (оказавшемся пижамой) и галстуке. Он поцеловал Тамару и пожал мне руку, представившись: – Грубер!

Я назвал свою фамилию; Грубер наморщил лоб и сказал: – Где-то слышал, ваша фамилия мне знакома!

Потом я узнал, что отец Тамары был начальником Главного управления какого-то военного министерства. Взгляд у него был, я бы сказал, сверлящим. Он посмотрел на меня ещё раз и вспомнил: – Друг моего коллеги профессора Севрука имеет такую фамилию – Гулиа.

Я заулыбался и пояснил: – Доменик Доменикович Севрук – большой друг моего дяди, и я сам хорошо знаком с профессором, даже бывал у него дома в Химках.

То, что я близко знаю Севрука – фактически одного из заместителей знаменитого Королёва, человека чрезвычайно влиятельного, произвело на Грубера самое положительное впечатление. Он заулыбался, серые глаза его стали тёплыми, но он всё-таки спросил:

– А вы дома у него были по делу или просто так?

– Я докладывал ему мои предложения по бортовому источнику питания на основе супермаховиков – не соврал я.

– А вы знаете, что французы:– осторожно начал он.

– – Фирма Аэроспасьяль, – продолжил я мысль, – но там супермаховик другого типа.

Сказалось-таки чтение книг метрами, я стал настоящим всезнайкой! Грубер был поражён, мама Тамары – Марина Георгиевна тоже.

– Вот, молодёжь нынешняя, совсем не туда смотрит, не тем занимается, но хорошо, что есть такие молодые люди, как вы, Ник, которые занимаются делами и прославят нашу Родину! – с этими словами Грубер налил в маленькие рюмочки виски и, чокнувшись со мной и своей женой, выпил. Тамаре не налил – отцом он был строгим.

Мы распрощались и ушли. Тамара была в восхищении – её отец, столь критично относящийся к молодёжи, оказался довольным мною. А уж мама – так всё вокруг меня и носилась.

– Вот с каким парнем меня судьба свела, – задумчиво произнесла она, всё так нереально, так в жизни не бывает. К чему бы это? – Тамара чего-то не договаривала.

Так мы дошли до площади Революции и, почему-то, завернули направо, на лестницу, которая перешла в узкий проход. Я решил, что мы выходим на Никольскую улицу (бывш. 25 Октября), но прямо посреди прохода, Тамара остановилась и сказала:

– Мы пришли, здесь я живу, – и показала на дом слева, прямо напротив мастерской по изготовлению ключей.

Я никогда не думал, что в этом узком проходе может быть жилой дом, ведь это почти Кремль!

– Чтож, раз довёл до дому, так заходи – гостем будешь! – пригласила Тамара. Мы поднялись на второй этаж, нависавший над самым проходом. Люди проходили прямо под квартирой, их всех можно было рассмотреть в лицо.

Тамара задёрнула окно плотной портьерой и только после этого зажгла свет. Квартира была маленькой, но двухкомнатной, со странной планировкой. Повидимому, она перепланировалась под контуры старого дома. Мебели было мало, зато стены увешаны картинами, большей частью любительскими. Полка с книгами, в основном, на английском языке, виднелись и словари. Диван-кровать и рядом – модный тогда торшер. Прихожей почти не было. Тамара отнесла наши плащи в большую кладовку, примыкающую к спальне.

– Квартиру снимает для меня отец, чтобы я не мельтешила перед ним и не мешала работать. Да и маме так удобнее. Плохо только, что у неё есть ключ от этой квартиры, и она может прийти когда угодно.

Тамара зашла на кухню, принесла бутылку мадеры и яблоки. Стаканы почему-то поставила чайные в подстаканниках. Видно было, что она 'не в своей тарелке'. Я тоже сидел напряжённо, не зная 'программы' вечера. А ведь было уже около десяти часов.

Тамара налила вина в стаканы, чокнулась со мной подстаканником и выпила. Я очень любил, да и сейчас люблю мадеру – крепкое, чаще всего девятнадцатиградусное вино с уверенным, надёжным вкусом. Выпили и молча смотрим друг на друга.

– – Ник, знаешь, я ведь замуж выхожу, – вдруг напряжённо произнесла Тамара и криво улыбнулась. Но жениха своего не люблю, хотя он и очень правильный человек. Он – холодный, и глаза у него, как у рыбы. Ему тридцать пять лет, он – старший научный сотрудник, работает в 'закрытом' институте. Даже не знаю, чем он занимается. Познакомились у подруги на дне рождения, он меня проводил до дома. Не вошёл, хотя я его и приглашала. Потом встретились, пошли в театр. А по дороге из театра он сделал мне предложение. Я даже привела его к родителям познакомить. Маме он вроде бы понравился, но отцу – нет. 'Неживой он какой-то', – только и сказал отец. А отец хорошо знает жизнь и разбирается в людях.

Я вспомнил сверлящий взгляд 'патера Грубера' поначалу, и тёплый, восхищённый – потом, и подумал, что 'патер' не так уж и хорошо разбирается в людях. Почему-то мне захотелось его так называть – 'патер Грубер'!

– А ведь ты ему так понравился, с первого взгляда! – казалось, с сожалением сказала Тамара, – и мне тоже, с трудом выдавила она, – и тоже с первого взгляда.'Can I hеlp you?' – только успел сказать ты, а я уже любила тебя. Специально не дала тебе телефона, ни к чему это, думаю, расстались – вот хорошо, ничего не будет смущать меня перед замужеством. И – на тебе – разыскал! Что же мне теперь делать? – Тамара уже выпила стакана полтора мадеры и, грустно улыбаясь, смотрела мне в глаза.

– Димой его зовут, – предвосхитила она мой вопрос, – сюда он никогда не заходил. Живёт с мамой в Черёмушках, хочет, чтобы я туда переехала после замужества. А эту квартирку, которую я так люблю, советует оставить, перестать снимать, то есть. Близки мы с ним не были – только после замужества это положено, говорит. А вдруг – он или я – ненормальные, что тогда? Заявление уже подали, свадьба через две недели, в ресторане 'Прага' хотим отметить. Дима уже договаривается об этом.

Я сидел, не в состоянии вставить ни слова. Только подливал себе мадеру из бутылки.

– Я тебя понимаю, – так же грустно продолжала Тамара, – может быть ты меня и любишь, как говоришь, но ты был бы ненастоящим, фальшивым мужиком, если бы сказал: 'Тамара, бросай Диму, выходи за меня!'. Во-первых, ты совсем не знаешь меня, может я и ненормальная. Во-вторых, ты живёшь на стипендию в сто рублей, а я получаю ещё меньше – ведь я работаю на полставки. Что, будем сидеть на шее у 'патера', как ты его называешь? Стыдно. Хотя, я чувствую, он был бы рад этому, денег у него хватает. Но ты гордый, и не пойдёшь на это. Грузчиком ты работать не будешь, ты слишком любишь свою науку, да и много грузчиком не заработаешь.

Я вспомнил, как работал грузчиком у Вали. Хорошо, что Тамара знает только о моей аспирантуре и о спорте, а больше ни о чём. Особенно о моей семье в Тбилиси. А то бы не сидеть мне здесь!

– А сделаю я вот что! – решительно сказала Тамара, подошла к дивану-кровати и начала стелить её, – сделаю я тебя своим любовником, и не буду чувствовать себя жертвой. Почему я должна потерять человека, которого так сразу полюбила, которого судьба мне так неожиданно подарила! Но и мужа иметь, в принципе, нужно, тем более, что он – правильный и хороший человек. Ну, давай, допивай свой стакан, и, как говорят 'у койку!'.

Я не дал себя дважды уговаривать. Не знаю, нужно ли описывать эту нашу ночь в самом центре Москвы, в самой уютной квартирке, с самой экстравагантной женщиной в моей жизни.

Надо ли описывать моё состояние в эту ночь? И вот вдруг, просыпаюсь я в середине ночи, смотрю на чудесный профиль едва знакомой любимой девушки, на странные тени на потолке комнаты и слышу голос. В этом загадочном месте – сердце Москвы, смотрю я на потолок, на гуляющие по нему загадочные тени и слышу далёкий громкий голос как бы из-за окна, то есть почти с Красной Площади:

– Тамара – это твоя судьба!

Я гляжу на профиль Тамары рядом со мной – она крепко спит и, видимо, голоса этого не слышит. Тогда я (видимо, в силу своей дотошности) тихо переспрашиваю: 'Вот эта Тамара, что рядом – моя судьба?' Голос медленно, как Фантомас, рассмеялся и добавил: 'Нет, это твоя первая Тамара, но у тебя их будет достаточно!'

Я поразмыслил и логически пришёл к выводу, что если моя судьба – не эта, первая Тамара, то таковой может быть только последняя. Потому, что, найдя свою судьбу, я остановлюсь именно на этой, последней Тамаре. И, как настырный студент, переспрашиваю Голос: 'Тогда получается, что моя судьба – последняя Тамара?' И Голос, как мне показалось, уже раздражённо, ответил: 'Нет, последняя твоя Тамара будет нести корону над головой той, что была до неё!' Я понял, что Голос больше не желает общаться со мной. Тамара 'первая', которая, оказывается, – не моя судьба, тихо спала рядом со мной, не подозревая, какую задачку задал мне Голос.

Не так уж велик мой опыт сексуальной жизни, скорее очень уж мал, но мне показалось, что Тамара – необыкновенная женщина, ненормальная, как она сама выражалась. Она, если и удовлетворялась любовью, то на очень короткий период, и требовала постоянных повторов. Желание у неё было постоянно, и сил для неё нужно было иметь много.

Мы стали встречаться почти каждый день, в основном, у неё. Но, несмотря на осеннюю погоду, мы могли экстренно, прямо после университета выехать в парк или ближайший пригород и там 'пристроиться' друг к другу. У Тамары была ещё одна, на сей раз физиологическая особенность – мы могли свободно заниматься нашими делами, просто стоя лицом друг к другу. Запахнёмся в широкий плащ или пальто, обнимемся и легко, особенно, если на ней были юбка или платье, 'любили' друг друга. Никому и в голову не могло прийти ничего криминального, если только не присматриваться.

Однажды сильный дождь застал нас у Ярославского вокзала, откуда мы хотели отъехать в пригород на электричке, всё для тех же целей. Народу набилось под каменной крышей входа в метро – тьма. Мы со всех сторон оказались сдавлены народом. А Тамаре – невтерпёж. Чтож, обнялись мы, запахнул я её в свой широкий плащ, и занялись 'делом'. Люди вокруг сами толкали нас, сообщая необходимые движения. Ну, ойкнула она подконец, как будто кто-то на ногу наступил, и все дела.

Даже в 'альма-матер', родном университете в ложе тёмного актового зала, и то пробовали. В пустой курилке того же университета – то же самое.

– Ну и сняли же мы с тобой стружку! – любила говорить после очередного подвига Тамара.

Однажды мы заскочили под вечер в парк Горького, ищем укромное местечко, взяли круто налево к Ленинскому проспекту и увидели прямо в парке пустое, уединённое здание, отгороженное забором без дверей. Мы – шмыг туда, и уже было, пристроились, как в глаза бросилась надпись: 'Морг'. Мы – стремглав оттуда. Видимо, это здание относилось к градским больницам, что были неподалёку, но как могло оказаться, что такое специфическое здание никак не отгорожено от парка – непонятно!

Наступил день свадьбы. Тамара сказала, что видимо, после ресторана она поедет к Диме домой, но жить там не будет. Попытается уговорить его, что будет приезжать сюда несколько раз в неделю. Дескать, пишет диссертацию, и пару-тройку дней в неделю ей нужно побыть в одиночестве для работы. И действительно, Тамара на кафедре была оформлена соискателем у Ахмановой.

Это было в конце октября. Я не знал, куда девать себя. Вадим уехал по делам в Тбилиси, и я был в комнате один. Я ходил по комнате общежития, по коридору. Водка была, но пить почему-то не мог – не лезла в горло. Я знал, что Тамара любит меня, но ведь спать-то в первую брачную ночь она будет с Димой, то есть с мужем. Я отчётливо представлял себе весь этот процесс, и мне было не по себе.

В комнатах общежития шла обычная пьянка. Неожиданно, вваливается в комнату мой приятель Толя Кириллов (сыгравший роковую роль в гибели дяди Симы через несколько лет, и сам погибший вскоре), выпивший, с красивой молоденькой девушкой под руку. Девушка была яркой блондинкой в красном коротеньком пальтишке, отороченном белым мехом – настоящая Снегурочка.

– Познакомься – Кастуся! – представил её Толя, – а это – наш будущий профессор, а, кроме того – самый сильный человек городка, и он постукал меня в грудь кулаком. А затем отозвал в сторону и попросил: 'Будь другом, пусти в комнату на полчасика! Я знаю, что Вадим в командировке – ты один, пусти!'.

Я пустил 'влюблённых' на мою койку, а сам сел на стол для глажки в коридоре. Нет-нет, но надеялся, что зазвонит телефон в торце коридора, и я услышу голос Тамары. Ну, просто так, может спросит, – живой ли ты ещё? Или – 'Люблю только тебя! Завтра увидимся!' Но телефон хоть и звонил, но всё пьяным голосом, и всё не про мою честь.

Наконец, Толя вышел из комнаты, закурил и тихо говорит мне: 'Заходи, Кастуся ждёт тебя. Понравился ты ей. Необычный парень, говорит, непохожий на вас всех. Позови, – говорит, – хочу с ним быть!'.

Я улыбнулся Толе и покачал головой. Тот посмотрел на меня, как на идиота.

– Не могу, Толя, Конечно, мне она очень понравилась, но я люблю другую! Пусть не обижается!

А сейчас я думаю – жаль, наверное, что не зашёл к красивой Кастусе. Тем более – 'угощали'!

Прошёл день, звонка нет. У Тамары в квартире телефона не было. Я оделся и поехал в центр. Был поздний вечер, когда я подошёл к проходу со стороны Никольской. Зайдя в проход, я увидел задёрнутые шторы на окне, а сквозь щели – лучи света. Дома кто-то был. Зайти? А вдруг она с мужем? Притвориться, что ошибся квартирой? Не навредить бы! Я простоял всю ночь в проходе под окном. Попрыгаю, согреюсь немного, и стою, не отводя глаз от окна.

Как милиция не взяла меня – не знаю. Но ни один милиционер не встретился. А тёмных углов в проходе было тогда – полно! Свет в комнате погас часов в двенадцать. Часов в семь утра стало с трудом светать. Я, не отрываясь, смотрел в окно. Димы я в лицо не знал, он меня – тем более, так что встретить его я не боялся.

Девять часов утра. Штора распахивается, и я вижу Тамару в халатике. А главное, и она видит меня, почти превратившегося в барельеф. Она машет руками, заходи мол, скорее! Я, как голодный кот на кормёжку, взбежал по лестнице и вошёл в открытую дверь.

– Ёлки-палки, откуда ты здесь? – удивлялась ещё не отшедшая ото сна Тамара.

– Я с вечера стою под твоим окном! – почти потеряв голос, отвечаю я.

– Бедный Ромео! – Тамара приласкала меня, угостила уже разрезанным ананасом и налила ликёра 'Роза' в рюмочку. Я жадно накинулся на фрукту, выпил ликёра и много стаканов воды. Затем опять ликёра. Тамара рассказала, что бракосочетание и свадьба прошли нормально. Что она первую ночь провела в квартире Димы в Черёмушках на улице Гаррибальди.

– Вы трахались? – давясь ананасом, прохрипел я.

Тамара зарделась.

– Давай договоримся, о некоторых вещах не спрашивать! Не твоё дело! Он мне муж, в конце концов! А ты кто?

Я почувствовал, что вся, какая ещё у меня осталась, кровь, прилила к голове и в глаза. Ярость затмила зрение, и, пережёвывая обжигающий губы ананас, я потянулся к ножу, которым этот ананас резали. Нож был с острым концом и с деревянной рукояткой. Я замер, капли ананасового сока капали из полуоткрытого рта, правая рука остановилась на полдороге к ножу. Тамара всё поняла и застыла на месте. Она поступила правильно. Если бы она кинулась убегать или, наоборот бросилась на меня, чтобы защититься, я обязательно зарезал бы её. Бессоная, сумашедшая ночь, вся в дурных мыслях, нарушила стабильность моей и без того слабой психики.

Я с минуту сидел так, потом медленно убрал руку назад и прикрыл рот. Выпил ликёру ещё, и просто сказал Тамаре: 'Ложись!' Она покорно и быстро исполнила просьбу. Но сколько мы ни мучились, ничего не вышло. Первый раз в жизни я потерпел фиаско. И хоть очень, невообразимо хотелось спать, я собрал все оставшиеся силы и стал собираться домой.

– Сегодня я тоже буду ночевать здесь, я взяла у мужа 'отгул' на два дня, – быстро сообщила мне Тамара, – приходи вечером, прямо звони в дверь.

К одиннадцати часам я был в общежитии, заперся в комнате, спал до семи вечера, потом поел, что нашёл, и поехал к Тамаре. Всё прошло без приключений, дома была она одна, мы немедленно бросились в постель и неистово занялись тем, к чему так стремились оба. Ночь прошла достойно, мы подошли к своим лучшим результатам. Часам к шести мы забылись и заснули. А в восемь часов нас разбудили частые звонки в дверь.

– Это Дима, мы пропали! – причитала Тамара, засталкивая меня в чулан и забрасывая туда мою одежду. Я едва успел надеть там, в темноте, трусы. Тут дверь открыли ключами, и по голосам я понял, что пришла Марина Георгиевна.

– Где Ник? – кричала она, – я выследила его, он вечером зашёл к тебе, я не спала всю ночь, а сейчас проверю квартиру. Он здесь, я это чувствую! Распахнулась дверь в ванную, туалет, и, наконец, дверь чулана. Чуть не падая от сердечной недостаточности, я поздоровался с обомлевшей мамашей.

– Good morning, mammy! – и сделал попытку улыбнуться.

– Волк! Ник, вы – волк! (хорошо хоть, что не 'монстр'!) – Вы забрались в наш дом, чтобы погубить нас! – патетически восклицала Марина Георгиевна. Если бы папа узнал об этом, он бы умер от огорчения!

Я с ужасом представил себе разъярённого 'патера Грубера' и порадовался, что навестил нас не он. Я уныло вышел из чулана и стал одеваться.

– Ты хоть отвернулась бы! – заметила, внимательно смотрящей на меня маме, Тамара, но получила пощёчину.

Одевшись, я сел за стол, где уже сидели мать с дочерью.

– Чай подавать? – съязвила Тамара, но мама сухо сказала: 'Да'.

– Что будем делать? – деловито спросила Марина Георгиевна, прихлёбывая чайку, – я, конечно же, всё скажу Диме.

– Ты не такая дура, – не боясь пощёчины, скзала Тамара, – ты не сделаешь вреда своей дочери.

– Хорошо, – неожиданно согласилась Марина Георгиевна, – но могу ли я быть уверена, что вы больше встречаться не будете?

– Нет! – тихо, но уверенно, сказал я. – Но сюда я больше не приду. Даю слово. Иначе меня здесь от страха кондратий хватит.

Марина Георгиевна неожиданно рассмеялась. – Спасибо скажи, – она обратилась ко мне на 'ты', что я хоть в дверь позвонила, – а то бы бегали голыми, как в дурдоме, – нервически хохотала Тамарина мама.