Текст книги "Завет, или Странник из Галилеи"
Автор книги: Нино Риччи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)
– Надо вернуться за рыбой, – сказал он.
Я был рассержен на него, к тому же не понимал, что еще он задумал. Мне захотелось плюнуть на все: пусть сам занимается своими фокусами. Но на лице у Йерубаля заиграла его всегдашняя улыбка, он как бы все время предлагал вам то, чего никак нельзя упустить, иначе пожалеешь. Я вздохнул и поплелся за ним. Когда мы пришли на место и осмотрели корзины, то оказалось, что большая часть рыбы вполне съедобна. К тому же много рыбы было плотно завернуто в листья папоротника, который не давал запаху распространяться. Итак, можно сказать, что нам в руки свалился достаточно свежий плод. И достаточно внушительный – три корзины, наполненные рыбой. Я только никак не мог взять в толк, что нам делать со всем этим посреди разбитой дороги. Йерубаль же только довольно ухмылялся: дескать, предоставь все мне. Путь наш лежал в город, который находился достаточно далеко от реки. Мой приятель велел опустить корзины в воду, чтобы придать содержимому более свежий вид. Затем мы водрузили их на плечи, причем я удостоился чести тащить аж две корзины, и отправились в обратный путь по все нарастающему солнечному пеклу.
Город оказался гораздо дальше, чем уверял меня Йерубаль, и я почти уже терял сознание, обливаясь потом под двумя неподъемными корзинами, когда наконец мы дошли до места. Город был очень неказистый, просто куча пыли, собранная в одном месте. Вокруг города находились поля, которые обрабатывали, принося воду от реки, а за полями ничего, кроме иссохшей земли с редким, низкорослым кустарником. На наше счастье, в городе был базарный день, и Йерубаль сразу отправился на рыночную площадь. Вид у него был как у пожилого мудреца, вышедшего из пустыни: он заранее вырезал себе посох из придорожного кустарника и теперь шел, чинно опираясь на него. Мы проникли в самую середину толпы, где Йерубаль остановился и стал благословлять народ. Неудивительно, что скоро к нам сбежалась почти вся площадь.
Оказалось, что рыба досталась ему совершенно удивительным образом. Йерубаль, не жалея слов, во всех подробностях начал рассказывать историю о том как он шел вдоль реки, и ему встретился пророк Еша, который со своими учениками направлялся в Иерусалим. У них закончилась вся пища, которую захватили с собой, и ни у кого не было денег, чтобы пополнить припасы. Надо было возвращаться назад, рискуя не успеть на праздник. Тогда Еша сказал, чтобы мужчины забросили сети в реку, те так и сделали, и вскоре вытащили сети, наполненные рыбой; рыбы было так много, что, после того как все наелись и запаслись рыбой в дорогу, осталось еще три полных корзины. Еша попросил Йерубаля со слугой отнести корзины в город, чтобы продать и раздать нищим милостыню.
– Я видел все собственными глазами, – восклицал пройдоха, – спросите моего слугу, который никогда никому не солгал! Спросите! И он вам скажет!
Йерубаль выпалил все это, не переводя духу, как будто бы боялся, что его остановят. Было ясно, что жители здешнего города совсем не такие легковерные, как арамеи из лесной деревни. Собравшиеся вокруг горожане угрюмо смотрели на нас, как бы в раздумье, забросать ли нас камнями или заколоть. Наверное, их сбивал с толку акцент Йерубаля, он выдавал в нем пришлого, и поэтому многие задавались вопросом, из каких таких земель или небес принесло эту нечисть. Они перекидывались злыми шутками, подбивая друг друга выкинуть демонов из города. Вдруг на площади появился странный человек, он как будто бы только что вышел из самой глуши. Волосы его были спутаны и всклокочены, борода спускалась ниже пояса, рубаха грубой ткани была перехвачена ремнем из козьей кожи. Он обводил все вокруг безумным взглядом, вид у него был такой, что я подумал, что его станут прогонять, как и нас. Но вместо этого толпа почтительно расступилась перед ним. Похоже, он был старейшиной этой деревни.
– Я слышал, что вы назвали имя Еша из Галилеи, – проговорил он, уставившись на нас в упор, как будто бы хотел прожечь нас взглядом.
Йерубаль молча кивнул.
– Он был у Иоанана-пророка, – произнес человек с безумным взглядом.
Надо сказать, что я понятия не имел, кто такой пророк Иоанан, в отличие от Йерубаля, который, по-видимому, хорошо представлял, о ком идет речь. Странный вождь продолжал:
– Здесь много тех, кто следовал за Иоананом, он ведь проповедовал возле нашей реки.
Мне показалось, что он хочет сказать, что мы оскверняем то место, где бывал такой великий человек, и должны быть за это наказаны.
Однако Йерубаль не растерялся и быстро сказал:
– Должно быть, Еша воззвал к Иоанану, чтобы тот помог насытить людей.
Я понял, что теперь всякий, кто скажет, что мы говорим неправду, оскорбит имя Иоанана. Вождь смотрел на нас напряженно, он понял, что все ждут от него действий. Наконец он сказал:
– Возможно, это был знак о наступлении конца времен, о котором говорил нам Иоанан, раз он решил передать свою силу тому, кого он учил.
После чего тот человек подошел к одной из корзин и взял из нее рыбу, бросив нам несколько монет. Йерубаль стоял рядом, его, видимо, нисколько не удивляло, что этот дикого вида человек поверил ему, тогда как сотня других сомневалась.
И вот кто-то из окружавших нас плотным кольцом крикнул:
– Смотрите-ка, он взял у них рыбу, нам тоже нужно. Он ведь ученик пророка Иоанана.
Я не смог рассмотреть, кто это был, но по голосу – точно не Йерубаль. Он стоял, молча, наблюдая за происходящим, его насмешливый взгляд как будто бы говорил: да не верите вы никому, даже в бога вашего не верите. Когда люди в толпе уже начали терять терпение, Йерубаль принялся перебирать рыбу в корзине. Люди тем временем теснились возле корзины, нервно суетились и переговаривались между собой. Наконец кто-то вышел вперед и, протягивая пару медяков на потной ладони, сказал, что возьмет себе тоже. Потом другой, а за ним следующий. Йерубаль сказал мне, чтобы я брал деньги за рыбу, намекая, что это могло бы унизить его. Он бесстрастно прибавил, что, возможно, встретит Еша в пути и тогда отдаст ему деньги.
Вскоре уже весь город стоял в очереди за рыбой. Как мне сказал однажды Йерубаль, ложь должна быть грубой, и чем она грубее, тем больше людей в конце концов поверит в нее.
Когда Йерубаль открывал рот, никогда нельзя было догадаться, какие невероятные вещи услышишь от него, но ему всегда удавалось заставить верить в то, о чем он говорил. Пока разбирали рыбу, мой приятель с воодушевлением рассказывал свою историю. Он-де всю жизнь молился Афродите и Ваалу, но, увидев чудо у реки, уверовал в Бога евреев и решил пойти в Иерусалим и принести жертву в его храме. Все поверили его рассказу, соглашаясь с ним, что да, действительно, их Бог очень могущественный. Йерубаль при этом заметил, как бы вскользь, что такую необыкновенную рыбу лучше бы не есть, а повесить над входом в дом, чтобы она приносила удачу. Так он пытался на всякий случай оградить себя от мести наиболее усердных едоков, если у них после его рыбы расстроятся желудки.
Мы покидали город с полными карманами. На душе у меня почему-то было не совсем спокойно. Я спросил у Йерубаля, кто такой Иоанан. Йерубаль сказал, что у евреев много подобных чудаков, они их называют пророками. Те живут в пещерах, в пустыне и любят говорить всякие жуткие вещи, о конце света например. Заканчивается все обычно тем, что римляне хватают их и казнят, что произошло и с Иоананом. Я спросил, совершал ли Иоанан какие-нибудь чудеса. Йерубаль ответил, что он не знает. Я спросил тогда, а как насчет Еша. И Йерубаль мне ответил, что Еша, безусловно, большой кудесник. И подтверждает это история, которая случилась с нами.
– Еще на рассвете мы были бедняками, а сейчас мы богачи.
Но мне эти слова не показались смешными. Все перевернулось у меня в голове. Я не мог сказать точно, случилось ли это по нашей воле, или нет. Йерубаль был уверен, что все произошедшее придумал и сделал он сам, но я не мог разделить его уверенность. Может быть, я действительно сейчас наблюдал чудо. И чем больше я думал над тем, что произошло, тем больше верил этому. Многие люди говорили о чудесах, которые они вроде бы видели собственными глазами. Но даже вполне здравомыслящие люди, как ни странно, не могли толком рассказать, что же именно они видели. Попробуй разобрать, что было видимым, реальным, а что они сами додумали или услышали от кого-то другого. Так появлялось очень много историй про чудеса, и порою казалось, что они, эти чудеса, случаются на каждом шагу.
Вскоре мы догнали Еша и его людей, опередивших нас всего на несколько миллиариев. Они остановились на постоялом дворе в Аеноне, чтобы переждать, пока спадет жара. Город находился в оазисе и был окружен пальмовыми рощами и садами, а дальше опять начиналась пустыня. Однако у стен города росло много деревьев, которые все были покрыты цветами, словно тонкой лиловой вуалью. У себя в Баал-Саргасе мы называем эти удивительные деревья «царскими призраками». Сердце мое пронзила внезапно накатившая тоска: я вспомнил дом, и озеро, и то, как сейчас там все цветет и зеленеет, и мне горько было смотреть на голые, спаленные солнцем равнины, по которым лежал наш путь. Постоялый двор, однако, оказался достаточно приличным местом, посередине внутреннего двора был сделан небольшой бассейн, а в прилегающей галерее располагалась винная лавка.
Так как мы с Йерубалем были при деньгах, то отправились в лавку и купили вина для тех, с кем успели подружиться. Мы стояли в лавке с наполненными чашами, когда неожиданно к нам подошел Еша. Он сразу же попросил принести вина и ему, так как не хотел, как видно, чтобы мы чувствовали неловкость, выпивая в его присутствии. Йерубаль тут же достал из кошелька деньги и заплатил за вино. Еша не пытался остановить его, а просто коротко поблагодарил моего попутчика. Он держался так, как будто все происходящее было обычным делом. Принесли чашу, и он отхлебнул глоток.
Мне казалось все это время, что Еша не помнит меня. Но он вдруг обернулся ко мне и сказал:
– Я смотрю, ты все так же держишься в тени, как обычно позади всех.
Я понял, что он помнит меня и знает, откуда я пришел. Я, наверное, покраснел, так как заметил, что Еша улыбнулся.
– Рад, что вы с другом присоединились к нам, – сказал он, допил вино и вышел.
Моя голова пошла кругом. Потом я вспомнил про деньги, которыми был наполнен мой кошелек, и моя радость померкла. Я решил, испытывая что-то вроде раскаяния, что теперь буду тратить ровно столько, сколько надо, чтобы не остаться голодным.
Мы уже собирались снова выступить в дорогу, как произошел один не совсем приятный случай. В городе в то время находилось очень много сторонников Иоанана, гораздо больше, чем там, где мы побывали с Йерубалем. Когда они узнали, что здесь находится ученик Иоанана, то один из последователей пророка пришел посмотреть, кто же это. Взглянув на Еша, он вдруг сказал, что видел, как этот человек пил со своими спутниками в винной лавке, чего Иоанан никогда не допустил бы. Мы ожидали, что Еша начнет возражать ему, но вместо этого наш учитель лишь согласно кивнул.
– Он жил так, как многие из нас не смогли бы. Мы, наверное, больше не увидим с вами таких людей. Я помню, как он пришел в этот город, и многие тогда ему не поверили.
Всем показалось, что Еша сейчас говорит про того человека, который пришел упрекать его, возможно, он тоже тогда не поверил Иоанану. Еша продолжал, но уже более мягко:
– Были и те – их было больше, – кто поверил ему. Они видели, что Иоанан готов был пойти на смерть. Но когда Ирод схватил его, то многие, кто шли за ним, оставили его.
Еша вздрогнул и замолчал. Потом он повернулся к своим людям и сказал им:
– Идемте.
Вот так он и покинул город, не ответив на упреки. Мы вынуждены были выступать в спешке: одни второпях собирали вещи, другие уже двигались вперед беспорядочной толпой. Все чувствовали какую-то неловкость, как будто бы Еша оказался побежденным. Еша же не делал никаких попыток оправдаться или объяснить, что случилось. Мы шли вперед, не останавливаясь, по залитой солнцем пустыне. Вскоре мы подошли к месту, где река делала поворот, тут, по-видимому, был брод.
– Мы перейдем здесь, – сказал Еша отрывисто, тоном, не предполагающим возражений.
Люди взгромоздили поклажу себе на голову и стали заходить в реку. Мы двигались цепочкой, впереди шел Еша. Вероятно, в прошлую ночь прошел сильный дождь, и течение было очень сильным. Детей, которые были с нами, могло запросто смыть в воду, не будь они привязаны к родителям. Противоположный берег выглядел куда более дико, чем тот, который мы покидали. Сплошной песок и щебень, камни и голые скалы, простиравшиеся насколько хватало глаз. После переправы Еша повел нас к месту, где можно было немного передохнуть; мы расположились под деревьями, дававшими негустую тень. Мы разложили вещи для просушки, однако не собирались располагаться основательно, посчитав, что через короткое время снова двинемся в дорогу. Но Еша сказал нам, что мы останемся здесь до ночи.
Было странно располагаться в этом пустынном месте, вдалеке от дороги и от города. Еша объяснил нам, что здесь в свое время стоял лагерь Иоанана и его последователей – тут только я разглядел, что кое-где из земли торчат старые колышки для палаток и шатров. Я представил себе, как это место могло выглядеть тогда: повсюду стояли палатки; здесь был и молодой Еша, который пришел к своему учителю Иоанану. Потом взгляд мой упал на берег реки, и я заметил, что он был весь изрезан пещерами, тогда я представил себе множество людей, слегка диковатых, как те, что мы видели с Йерубалем в городе. Они носили бороды, волосы их были длинными и всклокоченными, а пояса они носили из грубо обработанной козлиной кожи.
Кругом все ставили шатры. Йерубаль вместе с людьми Еша как раз занимался натягиванием веревок на краю лагеря, я же слонялся без дела. Но на самом деле у меня была цель – я хотел еще раз оказаться рядом с Еша. Меня до сих пор не покидала радость от того, что он узнал меня. Он заметил, что я топчусь возле его шатра и позвал меня помочь приготовить ужин. Язык мой тут же стал деревянным, и я не смог даже ответить ему.
– Ну, теперь нас будет трое, Симон, – сказал он мне, – помнишь про трех мудрецов, о которых любят рассказывать старики?
Вот он и дал мне прозвище – Симон Мудрец. Как будто бы позвал меня.
Я с трудом верил самому себе. Представьте, я около Еша, среди его людей, можно сказать, в самой гуще событий. Находясь рядом с ними, я понял, что они мало чем отличаются от меня. Обычные рыбаки, которых я видел в Гергесе. Среди них был Симон, которого Еша назвал Камнем, – я заметил его еще тогда, когда Еша приплывал на наш берег. Над такими людьми обычно подшучивают и не очень-то замечают их, но в трудную минуту всегда ждут от них помощи. С ним был его брат Андрей, он был слабоумный, все в округе приглядывали за ним, точно он был их ребенком. Андрей, пожалуй, был из тех немногих, кто был душевно расположен к Юдасу. Он улыбался всякий раз, когда встречался с Юдасом взглядом. Мне казалось, что Юдас интересуется исключительно собой. Но это было не так, во всяком случае, с Андреем он был ласков и часто шутил с ним. Тогда он становился похожим на людей из окружения Еша.
Был там еще Симон Хананит, которого Еша в шутку называл Зелот. Так звали членов секты, которая действовала в Иерусалиме. Они, как мне объяснили, были отчаянными фанатиками. Так вот, Зелот был единственным из окружения Еша, от одного вида которого мне хотелось бежать куда глаза глядят. Внешне он не был отталкивающим или уродливым. Но, глядя на него, я понимал, что значит быть частью темной толпы и не быть евреем. Все считали его самым преданным Еша человеком. Хотя в сравнении с другими он был точно собака, которую нашли где-то в диком лесу, привели домой и приручили. Он был предан Еша, как предано животное своему хозяину. Мне не хотелось быть похожим на него или чтобы другие воспринимали меня так же, как его. Я не хотел быть в их глазах дикарем, который вырос в глуши и никогда не знал истинного Бога, дикарем, которого они спасли. Еша никогда не выказывал какого-то особого отношения к Зелоту, он держал себя с ним так же, как и с остальными. В его отношении не было снисхождения, но он никогда не делал и шага навстречу. И именно поэтому становилось понятно, что они не равны.
Была среди них и Мари из Магдалы. Ее можно было сразу заметить и отличить среди других женщин. Я заметил ее еще в первый вечер. Она была похожа на тростник – худенькая, тонкая. Ее сразу хотелось пожалеть: кому такая могла понравиться? Но потом я узнал, что лучше уж быть последним человеком среди мужчин, которые окружали Еша, чем быть похожим на нее. Несмотря на то, что ее, казалось, могло любым ветерком с ног свалить, она сумела натворить дел. Как мне рассказывали, это она отравила из ревности ту беременную девушку, о которой все говорили. Она постоянно пыталась поссорить Еша с теми, кто ей не нравился. Вот, например, с Юдасом. Делала она это потому, что хотела полностью завладеть Еша. И Действительно, она не спускала глаз с учителя, защищала его, даже караулила во время отдыха, чтобы никто не мог нарушить его покой. Когда Юдас вернулся, ей, конечно же, пришлось прикусить язычок и не нападать на него, как она это делала раньше. Так велел ей Еша, пригрозив, что выгонит ее, если она не прекратит свои козни.
Когда еда была приготовлена, несколько человек вместе с Еша стали ходить от палатки к палатке и раздавать ее. Люди тем временем, насобирав хвороста, развели костры. На закате небо над дальними холмами стало кроваво-красным, что было хорошим знаком. Я боялся, что когда мы придем в палатку, где был Йерубаль, то застанем его за игрой. Но, к моему удивлению, он вместе с другими своими соседями, стоял на коленях, бормоча вслед за ними слова молитв. Он, конечно, ни слова не понимал из того, что произносили его губы, и когда посмотрел на меня, то украдкой состроил мне свою обычную гримаску.
Когда мы вернулись в палатку Еша, нас там ждал Юдас.
– Мне нужно с вами поговорить, – сказал он в своей обычной резкой манере, делая вид, что кроме него и Еша никого больше не существует.
Но Еша, к его чести, тут же осадил Юдаса, сказав:
– Ты же видишь, мы сейчас собираемся ужинать.
С тех пор как Юдас снова появился среди приверженцев Еша, он все время, как мне показалось, искал случая остаться с Еша наедине, правда, безуспешно. Ему препятствовали то женщины, ревниво следившие за тем, что происходит вокруг Еша, то подворачивалась какая-нибудь срочная работа, то Еша не был расположен к разговорам и хотел побыть один, так что Юдасу приходилось отступать. И теперь ему пришлось устроиться где-то поодаль; затаившись, он бросал на всех горящие взгляды. Он был очень похож сейчас на шакала, караулившего добычу. Но Еша, очевидно не хотел, чтобы ужин был испорчен, и даже забыл, как видно, неприятный случай в Аеноне.
Мы ели и беседовали, придвинувшись поближе к огню, так как ночная прохлада давала о себе знать все явственнее. Один из нас спросил Еша о том времени, когда он был вместе с пророком Иоананом. Я заметил, что Еша не любил говорить о своей жизни или о семье, но сейчас он стал вспоминать и рассказал, как пришел к Иоанану еще мальчиком, гордым, вспыльчивым и упрямым, а покинул его уже зрелым человеком. Ничто на свете не могло удержать такого человека, как Иоанан, от служения тому, во что он верил. Про Иоанана говорили, что он был человеком тяжелым и, может быть, даже беспощадным, но он никогда никого не прогонял от себя. Он требовал от людей лишь одного: иметь смирение перед лицом Бога.
– Это милость Божья – встретить на своем пути такого человека, как Иоанан, – воодушевленно сказал Еша, – того, кто учит смотреть на мир по-другому.
Он рассказал нам затем, как схватили Иоанана. Хотя очевидно, что к этому приложили руку римляне, арестовали Иоанана люди Ирода. Их было около сотни, они шли по дороге строем, с развернутыми знаменами, так что их приближение можно было видеть издалека.
– Когда о приближении воинов узнал сам Иоанан, – продолжал рассказывать Еша, – он собрал всех, кто был тогда с ним – а с ним было несколько сотен последователей, – и сказал, что они должны уходить. Но никто не захотел покинуть его. Люди были готовы идти на смерть. А Иоанан сказал им, что в их смерти не будет никакого смысла. Не все тогда поняли его, потому что Иоанан всегда говорил, что надо быть мужественными и не бояться встретить смерть, ибо тогда можно оставить о себе добрую память. Но теперь Иоанан сказал тем, кто был с ним, что если они не уйдут и умрут вместе с ним, то это прославит их перед людьми. А если они уйдут и будут верны его учению и передадут его другим, то это будет сделано во имя славы Божьей.
Услышав такие слова, люди в конце концов начали уходить. И спустя некоторое время на месте лагеря Иоанана остались только сам Иоанан и с десяток самых близких его учеников, Еша был среди них. Иоанан снова принялся уговаривать их разойтись, но никто на этот раз не поддался его уговорам, а войско тем временем подходило все ближе. Зная жестокий нрав Ирода, никто не мог предположить, чем все это может закончиться. Иоанан сказал, что есть еще время спастись, и велел половине учеников уйти, а половине остаться. Он сказал, что никто и никогда не сочтет их трусами. Так он и сказал – половина должна уйти. Решено было, что те, которые уйдут, должны постричь волосы и снять козьи ремни, так как люди могли узнать в них учеников Иоанана. Иначе что толку было спастись сейчас и быть схваченными несколькими днями позже.
Решили тянуть жребий. Они нарезали соломинок, и Еша выпала короткая, что означало: он должен уйти.
– Мы ненавидели выпавший нам жребий, но Иоанан взял с нас слово, – вспоминал Еша, – и мы ушли в пустыню, где рассеялись по одному. И дальше оставалось только надеяться на лучшее. На следующий день я пришел в Аенон узнать, есть ли какие-нибудь вести об Иоанане, и мне сказали, что Иоанана арестовали, а тех, кто был с ним, зарезали на месте.
Огонь почти совсем потух, и только голос Еша был слышен в темноте.
– Мне хотелось разыскать кого-нибудь из наших, но мне было бы стыдно смотреть им в глаза. Потом я узнал, что кто-то из тех, кому выпало уйти, вернулись и были убиты. И я считал себя последним трусом. Я не знал, что мне делать. Мой учитель был в тюрьме, мои друзья были мертвы, а я был жив и ничего не мог для него сделать.
Еша замолчал. Все тоже молчали, раздумывая о том, что рассказал нам сейчас Еша. Эта история не была похожа на те, которые он любил рассказывать, – это случилось с ним на самом деле. Он не знал, зачем рассказал нам все это и что мы о нем подумаем. Но мы были подавлены его рассказом, и даже Юдас забыл на какое-то время о самом себе: он сидел, немного подавшись вперед и глубоко задумавшись.
После этого Еша долго скитался по пустыне. Питался он червями и тем, что мог отыскать съедобного в пустыне, а если не находил ничего, то оставался голодным. Чтобы добыть воду, он разрывал песок до того места, где тот был чуть влажным, клал его на язык и сосал – вполне достаточно, чтобы не умереть от жажды. Временами ему казалось, что он начинает терять рассудок, а может, так оно и было на самом деле. Он не знал, кто он и для чего он здесь, в этой пустыне и в этой жизни. Затем начались видения. Он видел своих друзей – тех, кого убили: они сидели рядом с ним, но отворачивались, когда он пытался с ними заговорить. Он кричал, и чем громче был его крик, тем упорнее они делали вид, что не слышат и не видят его.
Наконец он набрел на какой-то город, он не помнит его названия. Пришел на городскую площадь и решил оставаться там, дожидаясь своей смерти. Люди приносили ему какую-то пищу, но он был просто не в силах ее есть. Как раз в то время через город проходил отряд солдат Ирода, они вели с собой пленника. Еша не мог смотреть на это зрелище – слишком о многом оно напоминаю ему. Солдаты привязали пленника на площади, а сами ушли есть. Пользуясь их отсутствием, он принес пленнику немного воды, чтобы облегчить его страдания. Но тот вскоре умер, привязанный к столбу посреди города, и никто этого не заметил.
– Я с удовольствием оказался бы на месте того человека, – сказал Еша, – и тогда обо мне тоже могли бы сказать, что я погиб от рук солдат Ирода, как погибли мои друзья. Но я не должен был этого хотеть. И я встретил человека, который объяснил мне это тогда. Он сказал, что если я останусь жить, то смогу сделать что-то хорошее здесь, в этом мире. И я вспомнил то, о чем просил нас Иоанан и что мы должны были сделать. Мы должны были нести его слово людям, а умереть значило заботиться только о своей славе. И тот человек, которого я встретил, сразу предложил мне похоронить пленника, а ведь это было совсем небезопасно, так как пленник был повстанцем. Благодаря ему, я нашел в себе мужество воспрянуть духом. Он помог мне продолжить начатое дело.
Он замолчал, и все поняли, что рассказ закончился. Еша в это время смотрел прямо на Юдаса, в его взгляде было что-то такое, чего я не мог понять. По лицу Юдаса пробежала судорога, он поспешил отвести взгляд. Потом вдруг вскочил, как будто кто-то с силой вытолкнул его вперед, и быстро пошел прочь; через мгновение он скрылся в темноте. Никто из нас не понимал происходящего. Еша, мне кажется, был растерян. Он, вероятно, решил, что чем-то обидел Юдаса, и готов был извиниться, но Юдас больше не вернулся.
Я был полон впечатлений, и голова моя шла кругом. Чтобы не мешать остальным, я решил потихоньку улизнуть. Я отошел от костра, уже совсем потухшего, и направился в палатку к Йерубалю. Там вовсю шла игра в кости. Тогда я поплотнее завернулся в свой плащ и устроился в тихом местечке возле палатки, под открытым небом. Так много случилось за эти несколько дней. Мысли мои неслись в голове с бешеной скоростью, и сон никак не шел ко мне. Мне казалось невероятным, что вот сейчас я лежу здесь, под звездами, открытыми и свободными, в пустыне, в лагере учителя Еша, а всего лишь несколько дней назад я спал себе спокойно в собственной постели на ферме у брата.
Эти мысли вернули меня домой, и я, может быть впервые за долгие годы, стал вспоминать своих родителей. Мне казалось, что я всегда буду помнить только один день, связанный с ними, – тот день, когда их не стало. Бандитам, которые пришли тогда к нам, нужны были лошади, а мы в то время держали на ферме лошадей. Но то, что они оставили после себя, было гораздо страшнее самой кражи.
Мне было тогда пять лет. Мы с матерью были на внутреннем дворе, когда вбежал отец. Глаза его горели, таким я его еще никогда не видел. Он схватил меня в охапку и буквально запихнул в корзину, где мы хранили чечевицу.
– Не шевелись, – приказал он мне и закрыл крышку.
Однако я мог видеть все, что происходит, сквозь переплетения прутьев. Я едва успел повернуться, как во двор снова вбежал отец, за ним гнался бандит, замахиваясь палашом. Через мгновение палаш опустился на голову отца… Хлестнула кровь. Я никогда не видел столько крови, она была везде; я слышал, как воет моя мать. Мне показалось, что наступило светопреставление.
Вбежал другой бандит. Прямо передо мной была спина отца, лежащего на том же месте, где его настиг удар. Наверное, я слышал и стоны матери, но я был почти без сознания и не могу в точности вспомнить, как что происходило. Все менялось очень быстро. Появились еще два человека, грязные и страшные, как животные. Один из них толкнул мою мать, и она упала на землю, потом он повалился на нее. Я вдруг решил, что весь этот ужас происходит здесь потому, что я спрятался. Мне надо только выбраться и позвать старшего брата Хурама, и тогда все прекратится. Я уже готов был вылезти из корзины, но вдруг, непонятно как, увидел обращенное ко мне лицо моей матери. На одно мгновение ее взгляд обратился ко мне, и я поймал его через прутья корзины: он был страшен и полон отчаяния, и он молил – не выходи!
Моя мать была очень красивой женщиной, об этом знали не только мы, ее сыновья, – все восхищались ее красотой. Она была черноволоса с глубокими темными глазами; все говорили, что она похожа на дамасскую принцессу, хотя она была просто бедной девушкой с фермы Баал-Саргаса. Но теперь, когда я видел, что с ней делали эти животные – сначала один, потом другой, – красота ее буквально исчезала у меня на глазах, словно кто-то взял и стер ее. Они ударили ее несколько раз, заставляя замолчать, потом я услышал хруст – они сломали ей челюсть – и затем тихий вой или стон. Ничего подобного мне не приходилось слышать, и я никогда не забуду этот звук.
Не знаю, сколько времени прошло, когда вдруг во дворе появился Хурам. В руках у него был нож, которым отец забивал скот. Лезвие было окровавлено – он убил одного из бандитов, который вломился в дом. Хураму было четырнадцать, но он был высоким и сильным, словно медведь. Уже через мгновение, прежде чем те двое успели сообразить в чем дело, Хурам замахнулся ножом и полоснул им по шее того из бандитов, кто стоял и наблюдал за вторым. Хлестнула кровь, бандит упал. Но Хурам не остановился, а бросился к другому, который стоял на коленях. Хурам подбежал к нему сзади и стал наносить удары в спину. Тот, что был на коленях, хотел подняться, но Хурам в ярости орудовал ножом, рассекая его плоть. Кровь текла рекой, скоро невозможно стало ничего разглядеть из-за крови, которая была везде. Бандит упал прямо на нашу мать, все еще лежавшую на земле, и мы услышали, как она застонала. А Хурам в приступе ярости пинал и пинал ногами этот кусок изрубленной плоти, пока, наконец, не скатился прочь с нашей матери.
Хурам посмотрел на нее, она отвернулась. До меня доносилось ее дыхание, тяжелое, вырывавшееся из груди с хрипами и свистом; меня затошнило. Хурам перевел взгляд на тело отца, лежавшее тут же на земле бездыханным. Потом снова посмотрел на мать, на ее лицо, изуродованное до неузнаваемости. Одежда на ней была изорвана и окровавлена. Хурам смотрел пристально и напряженно. На какое-то мгновение мне показалось, что мысли Хурама проносятся не в его, а в моей голове, пульсирующие, отчаянные, страшные мысли. Это они толкали его к тому, на что сам он не мог решиться. Нож был занесен. Мать смотрела на Хурама и на нож, занесенный над ней: не знаю, чего было больше тогда в ее взгляде – мольбы или ужаса. Лезвие опустилось.
Наверное, я застонал или громко закричал – не знаю, не могу вспомнить. Крышка свалилась с корзины, и Хурам увидел меня. Взгляд его потяжелел, и он сам стал как будто бы каменным, поняв, что я все видел.
Я был забрызган кровью – она проникла сквозь прутья корзины.
