Текст книги "На бывшей Жандармской"

Автор книги: Нина Цуприк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

„Капуста“ из… Японии

Однажды через станцию проходил длинный товарный состав с запломбированными пульмановскими вагонами. Состав следовал из Владивостока.

Как положено на каждой станции, вагоны осмотрели, перестукали колеса, тщательно проверили сцепления.

– Один пульман «больной» и дальше следовать не может. Придется задержать, – сказали осмотрщики.

«Больной» вагон отцепили, а состав отправился дальше.

– Хорош богатырь! Не то, что наши телятники.

– А ты не расхаивай свое-то, будут и не такие делать. Помяни мое слово, – переговаривались рабочие депо, приступая к ремонту.

– Интересно, а какой в нем товар?

– В пульмане-то? Капуста по документам.

– Ка-пу-ста?! Не скажи! Отправитель-то Япония. Не-уж у нас капусты своей не стало, эвон откуда затребовали?

– Так не простая капуста, морская.

– Морская там или еще какая, а дело тут нечисто. Надо сообщить куда следует…

Прибывший из чека товарищ Бойко сорвал пломбу. В пульмане вместо бочек с капустой до самой крыши громоздились длинные ящики.

– Вскрывай, ребята, – разрешил товарищ Бойко.

Затрещали доски под топором.

– Пресвятая богородица! Винтовки!!!

Затрезвонили телефоны по городу, сообщая советским властям о необычном грузе. Застрочили телеграфные морзянки по линии железной дороги: «Задержать состав!»

А в сторону станции устремились и конные и пешие.

– Айда скорее! Там винтовки делят. Поглядим, – сообщил Ахмет Феде.

Федя выстругивал ножиком лодки из коры, готовясь к весенней навигации.

– Ври-и! – удивился он, сваливая в кучу под крылечко всю сосновую флотилию. Схватившись за руки, ребята понеслись к станции.

Ящики были выгружены из вагона, сложены в штабель. Возле них стояли Кущенко и несколько военных.

– Поймите, товарищи, рабочие отряды растут, а оружия не хватает. Враги не дремлют, каждый должен уметь владеть винтовкой. Надо всех обеспечить, – горячо доказывал Иван Васильевич.

Новое сообщение о том, что к станции подходит конный казачий разъезд, быстро решило спор.

– Кто здесь представители от рабочих красногвардейских отрядов!

К ящикам потянулись подводы, быстро загружались винтовками и уступали место другим.

– Плужники получили. Деповские? – отмечал у себя в книжечке военный. – Кожевенники? Кто с кожевенного завода?

– Здесь!

– Сколько винтовок?

– Десятка три.

– Отсчитывай!

– Вот так капустка! Заморская! – ахали зеваки, которых немало собралось возле вагона.

Когда подводы с оружием отъехали, Кущенко крикнул:

– Красногвардейцы, получите, у кого нет оружия. Да поживее! Мешкать некогда.

Мужчины и парни из толпы кинулись к винтовкам.

Сквозь толпу протолкалась молодая женщина.

– Гляньте, и баба туда же! За винтовкой тянется. Эй, бабонька, на что она тебе? В печи шуровать вместо кочерги?

– Тьфу на вас, зубоскалы! Мне для мужа, в отъезде он. А коли надо, и сама обучусь стрелять, воевать пойду. Иван Васильевич, Сумина я, Сумина, вы меня знаете.

Женщина взвалила на плечи винтовку и невозмутимо пошла прочь под шутки и смех зевак. Трудно было узнать в ней ту самую Сумину, которая совсем недавно ходила мыть полы в горницах к мастеру Жарикову из страха, что их вместе с мужем выгонят с завода и пятеро ребят останутся голодными.

Вскоре на повозках прибыли красногвардейцы и увезли остальное оружие в гарнизонный склад.

Домой Федя возвращался вместе с отцом и товарищем Бойко, которого Иван Васильевич пригласил к себе пообедать. Взрослые были чем-то озабочены и вели непонятный разговор.

– Что ты на это скажешь? – спросил Кущенко.

– То, что и сам понимаешь! Мало того, что по всей России зашевелились враги революции, поднялись против Советской власти. Так они еще и с заграницей договариваются, помощи просят. Теперь надо ухо держать востро! Перехватили японскую «капусту», так жди «огурцов» из Франции, либо «лаптей» из Англии.

А в это время Николка распекал Ахмета:

– Ты что же, простофиля, глядел, когда винтовки делили? Сказал бы, что мы тоже красногвардейцы, воевать пойдем, и взял бы по одной.

Ахмет виновато хлопал глазами.

В боевом строю

Лишь только появились первые проталинки, ребята высыпали на улицу. Их крики перемешивались с радостным щебетанием прилетевших скворцов, гоготанием гусей. По весенним ручейкам поплыли самодельные лодки и корабли.

Но к концу дня, обгоняя друг друга, ребята бежали к плужному.

Из ворот завода, окончив смену, выходили рабочие с винтовками на плечах.

– Ать-два, левой! – отрывисто бросал команду Владимир Могилев, молодой человек с приветливым лицом.

– Повзводно разойдись! – Строй раскалывался на квадраты, которые расходились в разные стороны.

Затем начиналась боевая учеба, которая продолжалась до самых сумерек.

– На пле-чо! К но-ге! Кру-гом!

– По врагам революции – огонь! – доносились команды взводных.

– Эх, опять в белый свет, как в копеечку…

– За молоком пулька ушла…

– Разговоры прекратить! – прервал досадные возгласы строгий командир.

Мальчишки молча наблюдали за учениями. Федя тоже являлся сюда каждый вечер и радовался, когда отец приходил из Совдепа на занятия побеседовать с рабочими.

– Тяжело приходится. Ничего не поделаешь, – говорил Иван Васильевич, когда уставшие красногвардейцы усаживались покурить. – Против Советской власти поднимается буржуазия всех стран. Так что с винтовкой нельзя расставаться ни на минуту. Стоишь у станка – винтовка рядом, спишь дома – винтовка у изголовья, идешь по улице – винтовка на плече. Вот оно как, хлопцы…

Вскоре ребятам надоело стоять и глазеть. Они решили играть в новую игру, в красногвардейцев.

– Я буду командиром! У меня и пистолет есть, – колотил себя в грудь Сенька лавочников.

– Отвяжись, Сенька. Ты в командиры не годишься. Кто у тебя отец? Лавочник. Стало быть, капитал, буржуй. А у нас все пролетарии. А пролетарии с капиталами не играют, – заявил Федя.

– Мы вас, буржуев, в переворот всех прогнали. И еще прогоним, – поддержали ребята.

– Я тяте скажу-у… – завопил Сенька и помчался домой.

– Беги-беги, жалуйся да не оглядывайся! Ябеда-беда, козлина борода, – кричали «пролетарии» вслед удирающему «капиталу».

Командиром единогласно выбрали Федю.

– К завтрашнему дню чтобы винтовки были! Найдите палки, да обстругайте. Без винтовки в строй не пущу ни единого, – пригрозил новоиспеченный командир.

На другой день жители поселка смотрели из окон, как по середине улицы топал босоногий мальчишечий отряд. У каждого на картузе алела красная полоска. А на плечах – березовые палки.

– Ать-два, левой! Левой! – командовал шедший возле своего отряда Федя. У него, в отличие от рядовых, красовался на рубахе алый бант.

Вначале у ребят плохо слушались ноги, семенили как попало. Но упрямый командир придирчиво оглядывал ряды и кричал:

– Шурко, ты чего пузо выставил? Не тяни, Гринька, шею, как гусак. Еремка, нос утри. Ать-два, левой! Левой, говорят вам, а не правой! Вот бестолковые!

После того, как промаршировали несколько раз взад-вперед по улице, отряд зашагал дружнее.

Когда проходили мимо дома лавочника, Федя увидел в окне Сеньку.

– Левой! Левой! Голову выше! – еще строже скомандовал он.

Сеньке стало досадно. Он высунулся из окошка и во все горло запел дразнилку:

 
Федька-петух,
На завалинке протух…
 

– Запевай! – гаркнул командир и первый затянул:

 
Смело, товарищи, в но-огу…
 

Ребята подхватили так старательно и громко, что последние слова дразнилки Сенька проорал для одного себя. Отряд еще раз прошагал по улице, потом повернул в сторону завода.

В это время из ворот строем выходили красногвардейцы.

– Гляньте, безусое войско идет, – заметили рабочие, приглядываясь к ребятам.

– Никак твой в первом ряду. Вон как топает.

– Верно. А вон и мой.

– Прекратить разговоры в строю! – повысил голос Владимир Могилев.

Отряды молча прошли один мимо другого.

Федя скосил глаза и не поверил сам себе, даже с ноги сбился: в самом хвосте вышагивали Николка и Ахмет. Вид у них был очень важный и серьезный. Только на плечах вместо винтовок хорошо выструганные и покрашенные в темный цвет деревяшки.

– Ахмет! Николка! Как вы сюда попали? – не выдержал Федя.

– А-а, Федорка! – обрадовался Ахмет. – Нам винтовка дадут. Воевать будем!

Федя даже расстроился от неожиданной встречи с друзьями. Идут в самделишном строю вместе с большими. А он с мелюзгой в игрушки играет. Правда, Николка с Ахметом года на четыре постарше его будут. Зато ростом он вот-вот их догонит.

Об этом думал Федя, ожидая отца.

– Папа, правда, что Николку с Ахметом в Красную гвардию взяли? И винтовки дадут?

– До красногвардейцев им еще далеко. И до винтовок тоже. Но пусть учатся военному делу, ребята шустрые. Ахмет к железнодорожникам в отряд просился – не взяли, мал еще. Тогда на завод явился: хочу стать красногвардейцем и все тут. За Советскую власть, говорит, драться буду. Потом и Мыкола прибежал: Ахмета приняли и меня примите… Стараются хлопцы, ни одного занятия не пропускают, – рассказывал отец, а сам так хорошо улыбался.

– Подрасту немного, тоже в красногвардейцы попрошусь. Как Ахмет с Николкой, – решил Федя.

Незваные гости

Старый фонарщик был доволен работой расторопного помощника. Он часто доверял ему самому зажигать фонари и тушить их, оставляя за собой лишь «хрупкую» работу – чистку закоптелых стекол. Ахмету эта должность нравилась еще и потому, что он первым узнавал все новости на станции.

– Чехи приехали. Мно-ого! – сообщил Ахмет Николке, еле переводя дух от быстрого бега.

– Чехи? Какие чехи? Кто тебе сказал?

– Не знай какие. Люди… Сам видел. Говорят не татарски, не русски. Мно-ого! Айда глядеть.

Когда подростки прибежали на станцию, к чешскому воинскому эшелону подошел еще один, такой же длинный.

Из открытых настежь дверей товарных вагонов с котелками и фляжками выпрыгивали солдаты в темно-зеленых военных френчах, в ботинках на толстых подошвах. На головах надеты причудливые шапочки-пирожки с большими козырьками для защиты от солнца. Солдаты не торопясь набирали под краном кипяток, громко разговаривали и смеялись.

Николка сообщил о прибытии чешских эшелонов Ивану Васильевичу.

– Говорят, а слов не разберешь. Возле вагонов столы сколотили, костерки запалили, еду варят, – докладывал он в Совдепе.

– Слыхал я об этом, звонили. Еще эшелон прибыл только что. В войну чехи к русским в плен попали. Теперь им Советское правительство разрешило вернуться на родину через Дальний Восток. Но они почему-то не торопятся, растянули свои эшелоны по всей России, – объяснял Николке Кущенко. Сам он глядел куда-то за окно, не то на тополя с молодыми, будто лакированными листьями, не то на струйки дыма из труб домов. А может ничего не видел, весь ушел в свои трудные думы и заботы.

– Едут и едут… – повторил Иван Васильевич и крепко потер высокий гладкий лоб шершавой ладонью.

Николка постоял еще маленько и тихо, на цыпочках, вышел из кабинета.

Чехи чувствовали себя на незнакомой станции, как дома. Солдаты стирали белье возле кранов с надписями «холодная вода» и «кипяток» и развешивали его на заборы и колышки сушить. Офицеры играли в карты, пили пиво, черпая его кружками прямо из бочек.

– Знать, надолго окопались эти транзитные пассажиры. Того и гляди беду с ними наживешь, – озабоченно рассуждали между собою железнодорожники, поглядывая в сторону эшелонов.

Вечерами Николка прибегал к Ахмету и наказывал:

– Ты поглядывай, что тут делается. И мне докладывай. Товарищ Кущенко говорит, чего-то они выжидают…

Теперь Ахмет целыми днями вертелся на станции, посматривал и считал прибывающие эшелоны. За три дня их скопилось на запасных путях восемь составов.

Раз Ахмета окликнул чешский офицер:

– Эй, малчик, хочешь? – в руках чех держал ломоть хлеба с куском тушеного мяса.

Ахмет не помнил, когда ел мясо и не стал отказываться. Да и зачем, когда угощают?..

– Спасиба… – искренне поблагодарил он.

– Кушай, кушай. Большевик так не кормят, – осклабился офицер. Ахмет понял насмешку.

– Черт-шайтан, – выругался он и, швырнув хлеб и мясо на землю, пошел прочь. Как жалел сейчас Ахмет, что уехали веселые матросы!

– Прощай, юнга. Ничего не поделаешь, служба. Поедем Дутова бить, – говорили они. Потом долго махали бескозырками всем, кто их провожал. Кабы матросы были здесь…

Так думал Ахмет, шагая вдоль вагонов. Его догнал высокий светловолосый чешский солдат и протянул кусок хлеба.

– Малчик, тебя обижаль плохой человек… На, угощайся…

Ахмет хотел отказаться. Но солдат смотрел так радушно и даже виновато, что парнишка взял хлеб.

– Спасиба, – поблагодарил он.

– Бедны люди – вот… – чех не нашел слов и сцепил руки, показывая, как они должны держаться друг за друга.

– Так-так, – закивал Ахмет головой.

…Уже около двух недель стояли на путях чешские эшелоны. Офицеры больше не сидели за картами. Многие из них разгуливали сто городу, что-то высматривали.

Солдаты вели себя неспокойно. Часто возле будки с кипятком между ними вспыхивали непонятные ссоры и даже драки.

Раз Ахмет был свидетелем, как чешские солдаты окружили дежурного по станции, когда тот вышел на перрон.

Дежурный пытался что-то объяснить, но из-за галдежа его не было слышно. Подошедшие офицеры прокричали несколько слов, и солдаты нехотя разошлись по вагонам.

– Объясните вы им, наконец, что мы вас не задерживаем. Пути свободны, можете уезжать хоть сегодня, – обратился дежурный по станции к одному из офицеров.

Тот с наглой усмешкой посмотрел на него, отвернулся, что-то засвистел и направился вдоль перрона.

Вечером чешские офицеры преградили дорогу красногвардейцам, когда те возвращались домой через железнодорожные пути. Николка с Ахметом шли позади и видели, как офицеры вначале сердито и громко что-то говорили, потом попытались отнять у рабочих винтовки.

– Отцепись, слышь ты. Не твое оружие и не хватайся. А не то как чихну, так ты, ваше благородие, три раза перевернешься, – миролюбиво уговаривал здоровенный молотобоец щуплого офицера.

Отстранив чехов, рабочие отправились дальше. Николка чуть не задохнулся от обиды: на их деревяшки никто и внимания не обратил.

– А все ты… – уже в который раз упрекнул он Ахмета за ротозейство при дележе японских винтовок.

– И чего задираются, саранча зеленая? Вчера так же за винтовки хватались. Еле отбились от них.

– На драку вызывают…

– Чем все кончится? – озабоченно рассуждали рабочие.

О самоуправстве чехов шли разговоры по всему городу.

– Отобрать бы у них оружие да отправить к чертовой бабушке.

– Отбери попробуй: их тут восемь тыщ, не меньше. Да и казачье возле них крутится.

…Говорили не напрасно. Ахмет своими глазами видел казацких коней в богатой сбруе на станции. О чем вели разговоры казаки с чешскими офицерами – никто не знал. Иногда из вагонов доносились пьяные песни то на русском, то на чешском языках.

– Ты вчера драку видел? – спросил Николка Ахмета в субботний вечер.

Тот замотал головой: нет, он не видел никакой драки. Да и не мог ее видеть, был очень занят. Мама у него вышла из больницы и вместе с малышами собралась к сестре в деревню на все лето. Вот он и провожал их в дорогу…

– Эх, такое проворонил! – пожалел Николка. – Знатная потасовка была! Наши аккурат на работу шли через пути. С винтовками. На них и налетели офицеры чешские. Опять оружие стали отнимать и большевиков ругать. Наши-то не стерпели и давай их мутузить. Тут ихние солдаты прибежали, да вместо своих нашим стали помогать. Видно, тоже не любят своих офицеров. Один офицеришка выхватил наган и своего солдата пристрелил. Чекисты подоспели на ту пору и офицера-то в каталажку.

Сегодня целой ватагой в Совдеп явились. Крику было! Велят выпустить арестованного. А им говорят: «Не выпустим, потому как за убийство судить придется». Так ни с чем и ушли. Только шибко грозились, мол, плохо вам будет…

Белочехи грозились не зря. Той же ночью они оставили свои эшелоны, миновали станцию, рабочий поселок и окраиной города, лесом подошли к реке. Перейдя вброд, широкую, но мелкую речку, белочехи двинулись к стоящим на горе Красным казармам.

В город пришла беда

Федя давно не виделся со своими друзьями. Последние дни мать не отпускала его ни на шаг из дома. А дома скучно одному. Он то принимался приводить в порядок свою деревянную флотилию, хотя ручьи давно отшумели, то брался за бабки. Но играть было не с кем. Позвал было Марийку, но у нее ничего не получилось. Ей бы только возиться с тряпичной куклой на завалинке.

Возле нее пересыпал сухую землю из ладошки в ладошку трехлетний Сережа. Самый маленький Мишенька лежал в горнице на подушке, гукал и пускал пузыри. Он родился совсем недавно.

Вроде и большая семья, а играть не с кем. Тоска одна с малышами. А мать еще наказала следить за ними, не выпускать Марийку с Сережей за ограду.

– Время неспокойное, может кто и обидеть…

А тут Сенька с Васькой привязались, как репьи к собачьему хвосту. Раз по десять подбегали они к воротам, плевались в дырки от сучков и кричали:

– Эй, вы! Голяки! Скоро вам всем крышка!

Федя понимал: творилось неладное. А вот что, попробуй разберись. Отца почти не видел: он приходил поздно. Похудевший и чем-то озабоченный, вполголоса разговаривал с матерью. В последние дни только и разговоров было, что про белочехов.

Так хотелось Феде сбегать на станцию, посмотреть, что там, но мать держала ворота на запоре.

…В ту ночь всю семью разбудил громкий стук в окно:

– Товарищ Кущенко, откройте!

Иван Васильевич вскочил с постели, сбросил с петли дверной крючок, засветил лампу. В темном проеме двери, словно привидение, появился человек в сапогах, военных брюках и в одной рубашке. Он тяжело дышал, видать, бежал издалека.

– Что случилось, Могилев? – тревожным выкриком встретил его Иван Васильевич.

– Беда! Белочехи напали на Красные казармы… Захватили склад с оружием…

– Члены Совдепа знают? – торопливо одеваясь, спросил Иван Васильевич.

– Всех известили. Да что толку?..

– Как что толку? Будем бороться!

Отец ушел. Дни проходили один тревожнее другого. Ребята к Феде не заглядывали, тоже сидели по домам взаперти. Только Сенька с Васькой совсем обнаглели.

– Последние дни живете! Слышите? – они стучали палками по воротам и ставням, либо начинали швыряться через забор камнями.

Александра Максимовна то садилась чинить ребячьи рубахи, то начинала стирать белье, но ни одного дела до конца не доводила. Все валилось у нее из рук. «Чем накормить ребят?» – думала она. Картошка и квас с луком – вот и вся еда. Сундук под лавкой возле кухонного столика с Ильей Муромцем на крышке давно опустел.

Отец пришел через несколько дней поздно ночью. Шагал по дому тихонько, чтобы не разбудить детей. Потом торопливо поел и сказал матери:

– Плохи наши дела, Саша. Пока перевес на стороне врагов. Их тысячи, а у нас несколько сот винтовок. Враги захватили почту, телеграф, телефонную станцию. Почти безоружные, мы отрезаны от всего мира. Совдеп на время прекратил работу… Снова уходим в подполье, будем бороться. Народ сильнее, он победит рано или поздно…

Федя поднял голову, чтобы слышать каждое слово. Не все он понял. Ясно было одно: в город пришла беда. Недаром отец такой встревоженный, и мать вздыхает тяжко-тяжко.

Сын ждал, когда отец поужинает, ляжет спать, чтобы перебежать к нему с широкой кровати, где спали ребята «валетиками», прижаться к его груди, почувствовать отцовские широкие ладони на своей голове.

Ждал-ждал Федя и не заметил, как задремал. Лишь сквозь сон разобрал слова отца:

– Как разметались грузди…

Проснулся Федя от скрипа двери.

– Папа! Где папа?

– Спи, сынок. Ушел он. Дела у него, – тихо ответила мать. Она долго ворочалась в постели и вздыхала.

Рискованная операция

Ахмет с Николкой весь день крутились на станции: белочехи перевозили оружие к своим эшелонам. Новенькие винтовки поблескивали вороненой сталью, тускло отсвечивали наганы.

Захватчики в беспорядке сваливали награбленное на железнодорожную платформу, громко и непонятно разговаривали и смеялись.

– Радуются черти, – сердито бормотал Николка, выглядывая из-за угла склада.

– Черт-шайтан-собака, – вторил Ахмет. Они знали, откуда белочехи везли оружие и переживали не меньше взрослых.

Возле края платформы росла бесформенная гора железных ящиков, которая вдруг с грохотом рухнула. Несколько ящиков полетели на землю. Один из них раскрылся, из него высыпались винтовочные патроны.

– Шорт, – выругался чех. Он стоял на платформе и принимал с повозки боеприпасы. Солдат собрался спрыгнуть на землю.

Но тут подбежал Николка.

– Дяденька, давайте мы подсобим. Собирай, Ахмет, патроны! – распорядился он, а сам так посмотрел на друга, что тот его понял.

Пока Николка с трудом подавал солдату тяжелые ящики, Ахмет принялся ползать на четвереньках по земле…

– Все, дяденька, больше нету…

Солдат, довольный неожиданной помощью ребят, достал из кармана два куска пиленого сахару.

– Давай. Сахар, он завсегда сладкий, – ухмыльнулся Николка и хотел сунуть за щеку. Но Ахмет удержал его:

– Зачем так-та? Чай будем пить. Чай – сахар больно хорошо. Ходим землянка.

– Ходим…

Дома Ахмет старательно закрыл за собою дверь и долго вытягивал шею возле единственного оконца.

– Ты чего озираешься, как петух на коршуна? Вытряхивай давай, – не выдержал Николка.

Ахмет полез в карманы, за пазуху. Патроны оказались у него даже в сапогах.

– Молодец, Ахметка! Ну и молодец! – нахваливал Николка. – Я тоже прихватил пять штук.

Пересчитали. Патронов оказалось около сорока. Долго думали, где спрятать. И решили, что самым надежным местом будет глиняный горшок, в котором варили похлебку, а в лучшие дни бишбармак. Горшок завязали тряпицей и закопали в сенях.

Потом пили чай вприкуску и рассуждали: что же делать? К патронам нужны винтовки…

Как их раздобыть, додумался Ахмет.

* * *

Под вечер белочехи принялись переносить винтовки и ящики с боеприпасами в один из больших складов. Переносили деловито, не спеша. За работой наблюдал долговязый офицер.

Вдруг раскатился громкий хохот. Солдаты показывали друг другу куда-то в сторону перрона.

А там, возле вагонов, куролесил Ахмет. Лихо выкрикивая что-то на татарском языке, он то крутился вьюном, то вскидывал кверху босые пятки и шел на руках, или катился колесом. Одет он был в пестрые лохмотья и вывернутый мехом наружу дырявый полушубок.

За ним ворохом двигалось что-то непонятное. Только по торчащим из-под рваной шапки рогам можно было узнать, что это козел Филька. Он мотал головой, из рукавов надетой на него рубахи и дырявых штанин мелькали козлиные копыта.

Ахмет докатился до стола, за которым обедали белочешские офицеры.

 
Деньга есть – Уфа гуляем,
Деньга нет – Чишма сиди-им!
 

Плясал Ахмет здорово. Он то лихо крутился волчком, сверкая глазами и голыми пятками, то пускался вприсядку, то вдруг, раскинув руки, начинал мелко дробить.

Вместе с ним носился по кругу Филька, взбрыкивая ногами и мотая головой.

А Николка все это время сидел за углом и выжидал. Правда, затея была рискованной и могла провалиться. Однако все пока шло, как надо.

Солдаты, услышав шум и смех, прекратили разгружать платформу и цепочкой потянулись туда, где скоморошничали Ахмет и Филька.

Лучшего момента нечего было и ждать. Николка выскочил из своего укрытия, схватил одну из винтовок и юркнул с ней за угол. Потом унес и вторую. И как ни в чем не бывало отправился выручать Ахмета.

– Эй, братушки, ворона летела, поклон сказать велела! – дурашливо крикнул он солдатам.

Ахмет все плясал. По его лицу и шее катились струйки пота. И тут среди солдат он увидел Николку, который кивал ему головой: мол, полный порядок, заканчивай.

– И-и-эх! – лихо выкрикнул Ахмет напоследок. Еще разок крутнулся на пятках, сорвал с головы аракчинку и пошел с ней по кругу:

– Плати, пажалста! Не зря пел-плясал. – Из круга он вышел с полной аракчинкой пиленого рафинада, которым прежде всего поделился с Филькой за подмогу.

– Они, винтовки-то, вон там, в крапиве лежат, – сообщил Николка по дороге. – Свечереет, мы их вытащим.

– Якши-хорошо, Николка! Я патрон собирал, ты винтовка таскал. Воевать будим!

…Два дня друзья не вылезали из Ахметовой землянки, делили патроны, разбирали и собирали винтовки. На военных занятиях они видели, как это делали красногвардейцы. Жаль, пострелять было нельзя…

О винтовках они решили доложить командиру Могилеву. Но не нашли его. Возле ворот завода плотным строем стояли рабочие, о чем-то взволнованно говорил Иван Васильевич.

Николка с Ахметом тоже стали слушать. Они поняли, что в городе еще не бывало таких тяжелых дней, как сейчас. Что белочехи появились здесь не случайно: все делается по коварному плану врагов революции.

Белочешские офицеры, подкупленные англо-французской и американской буржуазией, обманули своих солдат, сказали им, что большевики мешают проехать на родину. А сами никуда не торопятся. Три дня тому назад белочехи захватили ночью склады ревкома с оружием. Теперь вошли в город и открыто занимают его.

Оружие осталось только у красногвардейцев. Но его мало. Не сегодня-завтра нагрянут казаки, головорезы дутовцы.

– Трудно, товарищи, но надо бороться, – продолжал товарищ Кущенко. – От имени большевистской организации, от имени Совдепа и ревкома предлагаю всем молодым красногвардейцам покинуть город и пробираться на соединение с основными силами. Наши соседи, железнодорожники, тоже проводили своих…

– Домой бы сбегать, с матерью проститься. Хлеба на дорогу прихватить, – робко попросил молодой рабочий.

– И думать об этом нельзя! Каждую минуту сюда могут нагрянуть враги, – строго прервал его Иван Васильевич.

– Ничего, сынок, иди. Мать и так благословит на святое дело, – проговорил отец рабочего и обнял сына.

Только отряды красногвардейцев успели скрыться в лесу, подступавшему с правой стороны к заводу, как к воротам подошли вооруженные белочехи.

Вскоре завод был оцеплен со всех сторон. В проходной и возле дверей мастерских встали патрули.

* * *

Больше здесь делать было нечего, и друзья отправились по занятому врагом городу. Солнце будто застыло, повиснув багровым шаром над крышами домов. Напряженная предвечерняя тишина охватила рабочие поселки.

Зато городские богатеи высыпали на улицы.

– Пожалте в лавочку-с! Лучший товарец приберег для дорогих гостей.

– Откушайте балычка! Ветчинки-с! Для вас хранили, спасители вы наши, – низко кланяясь, зазывали офицеров лавочники и содержатели кабаков.

Из освещенных окон богатых домов неслись песни и смех, гундосили граммофоны. По улицам ходили военные патрули.

Николка с Ахметом почувствовали себя лишними в родном городе, где все изменилось, перевернулось. Наконец, Николка не выдержал:

– Знаешь что, Ахметка? Пойдем своих догонять.

– Айда, – понял друга Ахмет. – Винтовка есть, патрон тоже…

Но уйти в Красную Армию ребятам не удалось…