Текст книги "На бывшей Жандармской"

Автор книги: Нина Цуприк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

„Озорству здесь не место…“

На следующий день с утра конторская книга раздулась от бумаг и бумажек. Рассылка бегал, не жаловался. В сборке встретил парня, который тренькал в лесу на балалайке и обозвал его «сопливым пикетчиком». Парень приветливо кивнул головой, потом погрозил пальцем.

Возле механической остановил Иван Васильевич. Токарь, видно, вышел покурить.

– Как раз ты мне нужен, Мыкола…

Кущенко вытащил из кармана вместительный шелковый кисет с табаком, а затем достал и быстро сунул Николке тоненькую стопку каких-то бумажек, перевязанных суровой ниткой. Тот спрятал ее за пазуху.

– Сходи-ка в модельную, передай Тимофею.

– Это что? – полюбопытствовал Николка.

– После узнаешь. Беги скорее, да смотри, чтобы никто не заметил.

– Ладно, знаю…

Николка помчался к модельной мастерской, прижимая к груди пачку. И тут ему захотелось узнать: что же он несет под рубахой?

«Только одним глазком взгляну», – и он свернул в сторону, где возле стены до самой крыши громоздились деревянные ящики. Выбрав укромное местечко, Николка осторожно развязал нитку. Там было несколько десятков одинаковых листиков бумаги. Одна сторона чистая, а на другой написано по-печатному химическими чернилами.

«Товарищи рабочие! Братья! Пришло время объявить беспощадную войну извергам и кровопийцам…» – принялся читать Николка. Буквы крупные и на всех листиках одинаковые. Многие слова были непонятные.

Прочел до конца листок, подумал и снова прочел. Затем поспешно перевязал стопку ниткой и спрятал. А листок, который читал, оставил себе. Зачем это он сделал, и сам не знал. Просто так…

Возле модельной Николка увидел Яшку, кучера управляющего. Шла молва, что Яшка не зря мотался по заводу: ходил и прислушивался, о чем говорили рабочие. Потом доносил. Вот и сейчас кучер вроде дремал на солнышке с полузакрытыми глазами. А сам старался подслушать разговор чернорабочих, которые возле мастерской сколачивали ящики для отправки готовых изделий.

– Вам посылку велели передать, – шепнул Николка на ухо Тимофею Ракову и незаметно сунул пачку бумажек в его рабочий ящик. В дверях мастерской он остановился.

Потом повернулся на одной ноге и кинулся в угол модельной к большой жестяной клееварке. Достать из кармана припрятанную листовку и намазать обратную сторону клеем для Николки было минутным делом.

Выскочив из мастерской, он тихонько подкрался к Яшке и приложил намазанный клеем листок ему на спину.

Яшка долго ходил по заводу, сверкая белым пятном на синем кучерском кафтане. За его спиной останавливались мастеровые люди, вчитывались в призывные слова и про себя посмеивались над доносчиком.

К вечеру кто-то сказал управляющему о проделке над Яшкой, и кучера вызвали в контору. Сидя на крылечке, Николка слышал, как бранился управляющий, обзывая верного слугу вороной, ротозеем и канальей.

От управляющего Яшка выскочил злой и красный, как вареный рак, погрозил на крыльце кому-то кулаком и помчался к конюшне. На спине его белели клочки бумаги.

К концу смены на всех дверях и стенах мастерских появились листовки.

…Вечером после гудка рабочие толпами повалили к проходной, по привычке поднимая руки для очередного осмотра. На этот раз охранники не только ощупывали, но даже карманы выворачивали.

– Как они все переполошились! До сих пор стены скоблят, чтобы и клочка не осталось.

– Что и говорить, не любят правду-матушку, – разговаривали по дороге рабочие.

– Братцы, а кто же это над Яшкой учинил? Ходит по заводу, выслеживает, вынюхивает, а у самого на спине…

– Что и говорить, смелый человек.

Николка слушал, а на языке так и вертелось: «Это я тот смелый человек»…

Кущенко шел в толпе рабочих, о чем-то разговаривал со своими друзьями, а Николку вроде не замечал. Лишь когда повернул на Жандармскую, к дому, подозвал его:

– Эх, Мыкола! Я думал, ты взрослый, а ты еще несмышленый хлопчик! Кто тебя просил на спину кучера листовку приклеивать? Ведь ты чуть беды не натворил. Хорошо, обойдется. А как дознаются? Да из тебя жандармы всю душу вытрясут: – «Где взял?» В нашем деле осторожность нужна. Выдумкам и озорству здесь не место…

Николка слушал, краснел и никак не мог понять, откуда Кущенко узнал о проделке над Яшкой?

Но как бы там ни было, а с той поры Яшка и носа не показывал на заводском дворе, предпочитая ожидать распоряжений своего хозяина на конторском крылечке.

„Ни чешуйки, ни хвостика…“

Листовки надо было распространить не только на заводе. О них завел разговор Кущенко с Афанасием, который зашел под вечер в гости. Иван Васильевич в это время мастерил для ребят под сараем качели. Ему помогал Федя, закрепляя веревки на бревне, под крышей. Марийка и Сережа вертелись тут же.

– Вот и готово! Становись, Федор, на конец доски, будешь капитаном. Марийка с другого конца, за боцмана. А Сережу на середину доски посадим, он пассажир. Ну, счастливого плавания! – Иван Васильевич качнул несколько раз доску, и шумный экипаж тронулся в путь по воображаемому морю-океану.

– Только носы берегите. А упадете – чур, не реветь! – крикнул ребятам Иван Васильевич, усаживаясь рядом с Афанасием на крылечке и набивая трубку. – Расскажи, Афоня, что там было после того, как Степан скрылся?

– А ничего страшного. Дело он свое выполнил. Толковый, видать парень. Слушают его казаки и только чубы теребят. Да один атаманский холуй, Ильей зовут, донес на него. Чуть было не сгребли. Меня после в конторе спрашивали: кто он и каков из себя. Я его совсем по-другому обсказал. Маленький, говорю, хлипкий. А про что толковал, не слышал, сон меня сморил с устатку. Вот, мол, беда-то какая! Посулил найти и доставить самолично. Все записали и отпустили. Мне пока верят…

– Еще раз запомни: хорошо, когда начальство верит. Но с ним надо ухо востро держать. Ты вот наговорил: маленький, хлипкий… А вздумают проверить? Враг не дурнее нас, он хитрый, коварный.

Афоня поскреб с досадой за ухом:

– И верно, оплошку дал… А ты дальше слушай… Когда Степан за кипятком бегал, по пути казакам в переметные сумки листовок насовал. У одного в станице атаман эту листовку нашел. Казак на другой день ругался, на чем свет стоит. Попало ему от атамана. Остальные молчат, посмеиваются. Теперь после переполоха возле коней караул поставили, чтобы никто не подходил. Все тот же холуй старается, который на Степана донес.

– Караул, говоришь? Надо что-то другое придумывать…

– Надо, Иван. Один казачок потихоньку спрашивал у меня, где бы такой листок достать? Ну я ему отрезал: «Не впутывайте меня в ваши дела! Знать ничего не знаю. И так страху из-за вас натерпелся»…

– Правильно ответил. Нечего зря на рожон лезть. – Иван Васильевич помолчал. – Да, Афоня, на рыбалку собирайся. Надо…

– Когда?

– Чем скорее, тем лучше. Большое дело готовим.

…На другой день Кущенко подозвал Николку во время обеденного перерыва:

– Мыкола, ты что всухомятку жуешь? Иди-ка, похлебай лапши, пока не остыла. – А когда Николка понес посуду в проходную, тихо шепнул: – Возьмешь там, под котелком… и отнесешь на станцию Афанасию. Помоги ему в одном деле. Он скажет… Да смотри, без фокусов!

Николка обрадовался, что Иван Васильевич на него больше не сердится и сразу же помчался на станцию, прихватив свою книгу.

Афанасия Николка встретил возле теплушки.

– Это надо отправить… И это из конторы прислали. А вот вам велено передать, – и Николка оглянулся вокруг.

Афанасий чуть шевельнул черными, словно нарисованными бровями и спрятал сверток.

– Еще что наказывали?

– Вам помогать.

– Вот и хорошо. Приходи-ка сегодня ко мне ночевать. На зорьке рыбу пойдем ловить. На пирог.

Николка удивился и хотел было возразить. Но Афанасий посмотрел на него долго и серьезно.

– Ладно, приду, дядя Афанасий.

Николка задумался. Один говорит помогать, другой рыбу зовет ловить. Непонятно что-то. Так он и не мог сообразить: радоваться ему или обижаться. Но вечером отпросился у бабушки и прибежал к Афанасию.

– Мы правда рыбу пойдем ловить? – допытывался он.

– Правда. Вот и удочки готовы, и черви накопаны. Во-о какой рыбы наловим! – развел Афанасий руками и смешно шевельнул бровями. – Бери хлеб, пей молоко и на сеновал спать. Не то тебя не добудишься.

Но будить Николку на этот раз не пришлось. Он вскочил, когда еще спали воробьи и, как он любил говорить, «черти в кулачки не брякали».

– Вот тебе удочка. А это спрячешь за пазуху.

Удивленный Николка при тусклом свете летней ночи увидел в руках Афанасия знакомый сверток. Афоня разорвал его, а там оказалась пачка листовок.

– А это… на что?

– Сейчас узнаешь, – и Афанасий принялся объяснять, в чем заключается Николкина помощь.

– Пойдем, пока темно. – Рыбаки двинулись через уснувший поселок к Большому тракту. За ними по росной траве тянулись темные полосы от следов.

– Начнем, – тихо проговорил Афанасий, когда дошли до первых домов. В руке у него оказалась волосяная кисточка с коротким черенком. Он быстро макнул ее в банку с клеем, которая была спрятана на дне голубого чайника для рыбы. Торопливо помазав кистью по чьим-то воротам, Афанасий зашагал дальше по тракту.

Николка вытащил из-за пазухи листовку и пришлепнул. Следующие забелели на телеграфном столбе, затем на заборе богатого дома. Так и шли «рыбаки» по самой бойкой, но теперь пустынной улице города, оставляя на заборах и стенах домов белые квадратики.

В центре города они свернули в боковую улицу и направились к двухэтажному каменному зданию чаеразвесочной фабрики.

Из ворот этой фабрики развозили чай в золоченых обертках по лавкам и магазинам. Около трехсот женщин-работниц целыми днями, надрывая кашлем больные легкие, сушили, ворошили, раскладывали по сортам душистую массу.

– Пусть и бабоньки почитают, которые грамотные. Сколько там осталось? – поинтересовался Афанасий, поспешно удаляясь от чаеразвески, на грязной стене которой забелели листовки.

– Славно «порыбачили»! Надо еще для мельницы оставить.

Когда Афанасий с Николкой дошли, наконец, до реки, наступила та самая «зорька», которую любят рыбаки.

Где-то глухо, словно из-под земли, ухала ночная птица выпь. И было непонятно, далеко она кричит или близко.

Какая-то ранняя пичуга старательно выводила трели. Из густых зарослей ивняка неслось сонное «чи-бис», «чи-бис», будто птица боялась, как бы за ночь не забыть свое имя.

– Теперь и отдохнуть можно. Я без рыбы отсюда не уйду, – Афоня достал из кармана спичечный коробок с червями и принялся разматывать удочку. – Гляди-ка, вечерняя заря еще не погасла, а утренняя загорается. Спор ведут между собой.

– Какой спор? – поеживаясь, спросил Николка. Он устроился на траве, свернувшись калачиком.

– Сказку бабушка рассказывала, как две девицы-красавицы, вечерняя зорька с утренней, поспорили, кто из них краше.

– И кто переспорил?

– Утренняя, конечно. Она людям новый день несет.

…Домой возвращались, когда ярко-оранжевое солнце оторвалось от горизонта и отправилось в далекий путь. Густой туман оседал на траве и кустах.

В чайнике Афони плескалось несколько чебаков, – угощение коту. А Николка так и не разматывал удочки.

Город просыпался. В утреннюю свежесть от каждой трубы поднимались голубые столбы дыма. Скрипели ставни и журавли, мычали коровы.

Кое-где появились одинокие прохожие в рабочей одежде со свертками и узелками в руках: мастеровые люди спешили на работу. Они останавливались возле наклеенных листовок, читали с опаской, оглядывались и торопливо шли дальше.

– Почитаем и мы, – Афанасий направился к чьим-то воротам, возле которых собралась толпа. – Про что тут написано, добрые люди?

– И говорить-то, мил человек, страшно. Про жизнь нашу правда сказана, – ответила пожилая работница, очевидно, с фабрики.

– Про то, чтобы царя с богатеями прогнали, – звонко выкрикнул подросток, работая локтями и пробираясь к самым воротам.

– Убери, парень, голову. Она у тебя не стеклянная. Теперь и я вижу… «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»… – прочел Афанасий вслух призывной лозунг, с которого начиналась листовка. В толпе перестали галдеть и наскакивать друг на друга.

Николка стоял в стороне и тоже слушал. В этих листовках написано по-другому, чем в тех, что на заводе. Но они так же призывали к борьбе.

…«Борьба предстоит жестокая, кровопролитная. Но нам нечего в ней терять, кроме своих цепей. Зато будем хозяевами всей жизни»…

Тут с грохотом открылось окно дома на высоком фундаменте. В окне показалась встрепанная голова с заспанным лицом.

– Этта что за безобразие? Кто позволил? Вот я сейчас… – голова скрылась. Через минуту из ворот выбежал околоточный надзиратель, застегивая на ходу пуговицы форменного мундира.

– По какому такому праву собрались?! Не па-азволю бунтовать в моем околотке.

– А мы и не бунтуем, господин околоточный. Тут вот написано, мы и читаем, – смиренно проговорил Афанасий, показывая на ворота.

– Что-о?! Читали?! Вредную прокламацию?! – околоточный вперил глаза в листовку. – Кто приклеил? Я спрашиваю, кто это сделал? Сознавайся!

– Тот, кто клеил, руки, ноги не оставил. Ищи ветра в поле. – Афанасий даже вздохнул при этих словах, словно сочувствуя околоточному. – Пойдем-ка и мы, Никола. Заждались нас дома с рыбой-то…

Вскоре у ворот не осталось ни души. Лишь рассерженный околоточный с остервенением соскабливал шашкой клочки бумаги, понося бранными словами «смутьянов» и «шаромыжников». Видать, опасался гнева начальства.

– Ты листовку-то нарочно приклеил на ворота околоточного? А? Для смеху? – спросил по дороге Николка.

– Нет, парень, какой тут смех: оплошка получилась. Кто его знал, что он тут живет. Околоток-то не наш. Не стоило бы попусту собаку дразнить, сдуру-то и укусить может…

Рассылка вспомнил, как он подшутил над Яшкой и задумался.

– Шепни там… Все, мол, в порядке. Сделали, как наказывал.

– Угу, ладно…

Николка и домой не стал заходить. Он быстро смешался с толпой рабочих, идущих на завод.

Депеша в Питер

Как всегда, рано утром к заводу шли рабочие из Колупаевки, Мещановки, Мухоморовки и других поселков. Только люди необычно громко разговаривали и, расходясь по мастерским, вместо пожелания «счастливо поработать», призывали друг друга: «Держаться, как один!» Николка заметил, что на многих вместо замусоленных, грязных пиджаков были надеты свежие косоворотки. «Что это они?» – размышлял рассылка, спеша к своей конторке. Через несколько минут с папкой под мышкой он побежал по заводскому двору, как раз в тот момент, когда гудок выводил последнюю тонюсенькую трель – время начала работы.

Первым делом Николка забежал в механическую и остановился в дверях: в мастерской стояла необычная тишина. Ни один станок не работал. Станочники сидели и невозмутимо покуривали.

Между ними метался мастер Жариков.

– Вы что? Курить сюда пришли? А кто за вас работать будет?! – кричал он, размахивая руками перед лицами рабочих. Но те молчали, словно окрики их совершенно не касались.

Николка двинулся следом за мастером, чтобы в удобный момент подсунуть ему бумажки из конторы. Да и любопытно было послушать и посмотреть, что же будет дальше.

Кущенко в серой коленкоровой косоворотке с закатанными выше локтей рукавами тоже сидел возле своего токарного станка на деревянном настиле.

– Иван Васильевич! Бога-то побойтесь! Ну, эти шаромыжники, что с них возьмешь. А вы-то почтенный человек на заводе. За что же мою голову с плеч снимаете? – начал уговаривать мастер. Голос вроде ласковый, а глаза презлющие.

Кущенко спокойно ответил:

– Не тревожьтесь, Степан Савельевич, вы тут ни при чем. Мы не будем работать до тех пор, пока хозяева не выполнят наши требования. Управляющий об этом знает и, наверно, уже отправил депешу в Питер хозяевам. Так что, посидим да подождем, пока суд да дело. Нам не к спеху. Понимаете? За-ба-стовка!

Жариков от этих слов набычился, поднял над головой кулаки – вот-вот кинется драться. Но не кинулся, а побежал к выходу.

Николка вспомнил, зачем пришел и пустился вдогонку:

– Степан Савельевич, тут вам бумага из конторы. Распишитесь…

– Иди ты… Не до бумаг! – рявкнул мастер и выскочил из мастерской. Рассылка со своей книгой отправился в другие мастерские. Но всюду люди стояли, облокотившись на станки, сидели, курили и тихо разговаривали. А мастера отмахивались от бумажек.

На заводской железнодорожной ветке стояли два товарных вагона, поданные под погрузку. Обычно, когда приходил товарняк, начиналось оживление. Десятки подвод, стукаясь оглоблями, подвозили ящики с изделиями, новенькие рогатые плуги.

– Раз-два, взяли! Еще раз – взяли! – надрывались грузчики. Чтобы вагоны не простаивали ни одной лишней минуты, на погрузку часто вызывались рабочие из мастерских.

Но сегодня на заводской платформе не было никакого движения. Лишь возле пустых вагонов неистово ругался прапорщик.

– Почему не грузите, черти?! Срочный военный заказ! Этак вы всю Россию-матушку германцу продадите!

Грузчики не обращали внимания на окрики. По всему двору вытянулся длинный обоз пустых подвод. Захлестнув за оглобли вожжи, на телегах лежали коновозчики. Лошади лениво помахивали хвостами, отпугивая слепней.

Потолкавшись по мастерским, по заводскому двору, рассылка вернулся в контору:

– Не берут бумаги, Захар Никифорович. Говорят, не до них…

– А ты что, раззява, сам не видишь, что творится? Весь завод встал! – заорал конторщик, зло отшвырнув книгу.

Николка потоптался в ожидании дальнейших распоряжений и отправился на свое излюбленное место, на крыльцо. Мимо него носились мастера, служащие, инженеры.

Рассылка задумался. Вот кабы он был таким же рабочим, как другие, он тоже был бы со всеми. А то торчит один-одинешенек в обнимку со своей книгой, и никому до него нет дела. До чего ж обидно!..

Завыл гудок на обеденный перерыв. Деловито, не торопясь выходили рабочие из темных пропыленных мастерских.

– После трудов праведных и отдохнуть не грех.

– Аж ноги затекли. Хуже всякой работы этак-то, без дела.

– Курица на яйцах цыплят высиживает. Даст бог, и мы что-нибудь высидим.

– Бог тут ни при чем. Хозяева сидеть заставляют.

– Ничего, потерпим. Казак, говорят, терпел – в атаманы вышел.

Рабочие шутками старались поддержать друг друга: мол, не робей, братцы, нас много.

– Гляди, ребята, само начальство идет.

– Ого! Такого еще не бывало!

К поляне, где обедали станочники самой людной механической мастерской, приближался управляющий. Он с трудом старался сохранить спокойный вид.

– Приятного аппетита, – приветствовал он рабочих.

– Покорнейше благодарим, господин управляющий. Садитесь с нами.

– Вот какие вы, братцы, право. Сидите, бездельничаете, а заказчики ждут-пождут. Нехорошо выходит. Как вы думаете? После обеда приступайте к работе. Пошутили и будет.

– А мы не шутим, господин управляющий. Мы люди сурьезные, – за всех ответил кузнец Степан, сидящий в кругу молодых рабочих.

– Тише вы, молодежь! Не каждый день с нами начальство говорит. Послушаем, – одернул Кущенко.

Слова всеми уважаемого токаря управляющий принял за поддержку и произнес другим, уже строгим тоном:

– От имени компании я требую немедленно приступить к работе!

– Мы тоже требуем! Наши требования вы знаете: уменьшить рабочий день, увеличить заработную плату, особенно женщинам и подросткам. Они работают не меньше нас, а получают гроши. Улучшить положение военнообязанных. Нечего издеваться над людьми. Отменить все штрафы… Выполните – и мы начнем работать. Только так, – спокойно ответил Кущенко.

– Поймите, я здесь не хозяин. В компанию отправлена депеша. Скоро из Петербурга придет ответ. А пока надо работать. Заводу дан большой военный заказ.

– Как-то нескладно получается, господин управляющий, – Кущенко достал кисет и начал набивать трубку. – От нас требовать – вы хозяин. А как наши требования выполнять – вас и нету. Придет ответ, будет по-нашему – начнем работать. А пока это пустой разговор.

– Та-ак… Очевидно некоторые смутьяны забыли про черный список, – в голосе управляющего послышалась угроза.

– Здесь нет никаких смутьянов, господин управляющий. У каждого своя голова на плечах. И вы нас не запугивайте. В требовании, кстати, сказано, чтобы все черные списки были уничтожены, – вставил Тимофей Раков.

– Мы все заодно, – поддержал Степан.

– Все, все заодно, – подхватили рабочие.

– Ну что ж? Пеняйте на себя, – уже на ходу пригрозил управляющий, направляясь к своему особняку.

– Капли пошел принимать, – пошутил кто-то вслед.

– Только обед испортил…

Николка сидел невдалеке и хлопал глазами от удивления. Вот что значит всем-то миром! Даже сам управляющий не страшен. Здорово! Об этом он думал и после обеда, сидя на конторском крыльце. Мимо него все так же суетливо бегали взад и вперед конторские служащие.

– Эй, рассылка! Ты где, бездельник? Отнеси на почту, сдай срочным. Да не забудь взять квитанцию.

«Санкт-Петербург… компания»… – прочел Николка на пакете. Вон оно что! Наверно, та самая депеша, про которую сейчас говорили. А управляющий сказал, что ее отправили. Видно, крепко припекло, раз посылают срочным.

До самой станции Николка прижимал депешу к груди. Вот чудно: все, о чем думали Иван Васильевич с товарищами, о чем писали хозяевам в Питер, – тут у него под ладонью. Без него, без Николки, ни один пакет с завода не уходит. А уж этот он отправит самым аккуратным образом, душевно отправит! От этих мыслей рассылка даже вырос в собственных глазах, вроде и он теперь не в стороне.

На обратном пути завернул на угол, где мальчишки стучали сапожными щетками по деревянным ящикам. Возле Ахмета Николка увидел Федю, который водил пальцем по строчкам книжки и старательно читал. Мальчишки вытягивали шеи, слушали.

– Шарлахомса читаем, – сообщил обрадованный встречей Ахмет, сверкнув подковками белоснежных зубов, пригласил: – Садись, пажалста, послушай.

– Недосуг мне седни. У нас, брат, такое на заводе творится! Бастуем! Твой отец тоже, – кивнул он Феде.

– Это как? – в один голос спросили Федя и Ахмет.

– Известно как: сидим и не работаем. Я уж на почту сбегал, депешу хозяевам послал. Ну, я побежал, ждут, – заторопился Николка, боясь дальнейших расспросов. Толком-то и сам ничего не знал.

Возле самого завода Николку догнал Федя. Мальчику не терпелось все увидеть своими глазами.