Текст книги "Повседневная жизнь Льва Толстого в Ясной поляне"

Автор книги: Нина Никитина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 25 страниц)

Когда приезжал Валентин Булгаков, «умный и хороший человек», Софья Андреевна оживала, часами могла беседовать с ним «о толстовских делах». В эти последние месяцы, может быть, самым радостным для нее было то, что новая, все перепутавшая жизнь помирила ее с младшей дочерью. Волевой характер Александры Львовны, решительные намерения защищать мать и родных при малейшей опасности оказались реальной, если не единственной настоящей опорой.

Один из знакомых семьи так описывает свою последнюю встречу со старой хозяйкой толстовского дома: «Софья Андреевна… встретила меня с достоинством, устало и спокойно. Ей было уже 74 года. Высокая, немного сгорбленная, сильно похудевшая – она тихо, как тень, скользила по комнатам и, казалось, при сильном дуновении ветра не удержалась бы на ногах… Беседуя, она не улыбалась, но говорила охотно. Она как бы потухла. Хотя с удовольствием читала свои воспоминания о счастливых днях Ясной Поляны».

Последний в ее жизни Троицын день 8 июня 1919 года она встретила так, как его не праздновали в Ясной Поляне последние лет десять. Светило яркое солнце, пели соловьи, «в изобилии» цвели ландыши и сирень, «на яблонях медянки и сухой мох». В тот день «пришли со станции дочь Саша и внучка Анночка. Все им очень обрадовались». В усадьбе, в деревне – «везде песни, пляски, хороводы», как и прежде, бросание венков в воду. На мгновение, казалось, вернулось прошлое.

Софья Андреевна действительно заболела также, как заболел перед смертью ее муж, – воспалением легких. Она «очень страдала», но при этом ни на что «не жаловалась, мало стонала, ни на кого не раздражалась». «Чувствовала, что умирает, и не боялась смерти». Еще в июле она подготовила письмо с надписью на конверте: «После моей смерти». «Очевидно, замыкается круг моей жизни, – говорилось в нем, – я постепенно умираю, и мне хотелось сказать всем, с кем я жила и раньше, и последнее время, – прощайте и простите меня…» За два дня до смерти Софья Андреевна позвала к себе дочерей – попрощаться: «Мне хотелось бы сказать вам, прежде чем я умру, что я очень виновата перед вашим отцом. Может

быть, он и умер бы не так быстро, если бы я его не мучила. Я горько об этом раскаиваюсь. И еще хочу вам сказать, что я никогда не переставала любить его и всегда была ему верной женой».

Софья Андреевна умерла ранним утром 4 ноября. Колебались, где хоронить. Раньше она просила похоронить ее рядом с мужем, но незадолго до болезни обмолвилась – «если нельзя, то в Кочаках, рядом с моими детьми». Близкие понимали, что имя отца принадлежит теперь больше миру, чем семье, и Софью Андреевну похоронили на Кочаковском кладбище.

После смерти Льва Николаевича она успела сделать удивительно много для сохранения родовой усадьбы Волконских-Толстых. Казалось, совершила невозможное, оставив потомкам слепок с ушедшего писательского быта, остановив в Ясной Поляне время. От ее наследников, продолжателей традиций, требовалось не так уж много: «жить в доме», чтоб «не рухнул» он, да периодически снимать паутину времени с божественного слепка. Но, кажется, наступило совершенно иное время для Ясной Поляны – время музейного бытия.

От Софьи Андреевны эстафета по сбережению уникальной усадьбы перешла к ее младшей дочери – Александре Толстой. В общей сложности около двадцати лет, вопреки обстоятельствам, они самоотверженно берегли священный мир Толстого. Прежде всего им, матери и дочери, потомки обязаны физическим сохранением великой святыни и созданием на благословенной земле музея великого писателя.

Лев Николаевич и Софья Андреевна не зря нарекли младшую дочь Александрой (защитницей). Судьба, споры с которой бессмысленны, в своем выборе не ошиблась. Александра оказалась истинной защитницей отцовской «колыбели». Путь превращения толстовской усадьбы в музей-заповедник был для нее нелегким и тернистым. Ясная Поляна напоминала тогда дитя с семью няньками. Так, само имение принадлежало одной няньке – Наркомзему, а Большой дом – другой, Нар– компросу. Администрация имения размещалась во флигеле Кузминских, а руководство дома – в самой мемориальной постройке. Взаимоотношения между ни

ми напоминали что-то вроде дружбы правды. Ясная Поляна была похожа в те годы на лоскутное одеяло, которое каждый тянул на себя. Неразбериха была невообразимой. Прохудилась, к примеру, крыша мемориального дома, и его представитель вынужден был просить управляющего имением о помощи, а гот в ответ – это, мол, не моя компетенция: крыша ведь принадлежит Наркомпросу, а я – от Наркомзема. У меня на ее ремонт денег нет… Дом писателя находился в положении пасынка в собственной усадьбе. Таких противоречий было немало, и они все время создавали ощущение зыбкости и неустойчивости.

После смерти вдовы писателя накал страстей, столкновение интересов достигли своей кульминации. Дочерей Толстого возмущало многое: и половинчатость мер по реорганизации усадьбы, и превращение имения в совхоз, и самоуправство Сергеенко с Оболенским. В этой ситуации необходимо было предпринять самые решительные шаги. План дочерей по спасению усадьбы был весьма прост и заключался в прекращении разрушительной деятельности совхоза, его полной ликвидации и передаче всех дел по управлению имением Наркомпросу.

Нам не дано докопаться до всех тонкостей и всех коллизий той грандиозной драмы идей, под знаком которой прошло все первое десятилетие музея, как не дано сполна насладиться гомеровским гекзаметром. Ключи утеряны. Тем не менее попытаемся по уцелевшим крупицам воссоздать объективную картину первых лет музейной жизни Ясной Поляны. Для сохранения толстовской усадьбы нужны были бесстрашие, воля, энергия. Кажется, всем этим сполна обладала младшая дочь писателя. Здесь находились корни ее бытия, и они крепко держали ее, несмотря ни на какие парадоксы сложного времени. Смысл своего пребывания на этой земле Александра Львовна видела в поддержании духовного огня, в реализации идеи «живого» музея, а не в создании аморфной, безжизненной стилизации. Будущее Ясной Поляны виделось ей в бережном сохранении прошлого.

Между тем неустойчивость яснополянского сущест

вования принимала ярко выраженный характер. Противоречия между различными структурами сильно обострились.

Энергичная и прямая натура Александры Львовны Толстой не могла не протестовать против всего этого. Что-то надо было делать. А делать было крайне трудно, если учесть, что усадьба подчинялась Наркомзему, далекому от интересов культуры.

И все же в ноябре 1919 года она пробилась к Луначарскому. В результате этой встречи дом уже как музей был выделен из хозяйственной территории усадьбы, а сама Александра Львовна получила соответствующий мандат, который гласил: «Настоящим удостоверяется, что комиссаром-хранителем "Ясной Поляны", всего заключающегося там культурно-ценного наследия Толстого назначается А. Л. Толстая…»

Начало 1921 года Александра Львовна посвятила тому, чтобы добиться передачи усадьбы из Наркомзема в Наркомпрос. После ряда консультаций в музейном отделе, переименованном теперь в Главмузей, не без ее помощи к 10 марта для Наркомзема было подготовлено письмо, в котором говорилось: «О необходимости сохранения исторического облика знаменитой усадьбы… представляется совершенно необходимым объединение общего управления всей усадьбой в руках компетентного органа, каким и является Наркомпрос». После этого начались всяческие бюрократические согласования с аппаратом ВЦИК, куда оно было переправлено.

Через месяц Калинин наложил на это письмо резолюцию: «срочно рассмотреть» этот вопрос. Вскоре необходимая документация по Ясной Поляне была собрана. 25 апреля состоялось заседание Президиума ВЦИК, на котором было решено объявить Ясную Поляну национальной собственностью РСФСР и передать усадьбу в ведение Наркомпроса, а также «предложить Нар– компросу совместно с Наркомземом и Тульским губисполкомом представить на утверждение Президиума ВЦИК проект положения о сохранении Ясной Поляны как исторического памятника». Тревога за будущее Ясной Поляны заставила Александру Львовну

обратиться к Калинину, и тот благосклонно ответил: «Подавайте проект, я поддержу».

Александра Львовна совместно с сотрудниками Глав– музея разработала проект положения по яснополянской усадьбе. В течение мая было сделано несколько вариантов декрета. Ряд документов свидетельствует о жарких спорах относительно того или иного пункта. Но главным камнем преткновения был вопрос сопод– чиненности и взаимоотношений между трудовой коммуной и собственно музейной организацией. «Самым лучшим способом увековечивания памяти Л. Н. Толстого в Ясной Поляне, – отмечалось в одном из постановлений комиссии, – является организация общины из людей, которые в своей личной жизни проводят идеи Толстого, т. е. они мыслят, живут и работают так, как это проповедовал Толстой. Этой общине с выборным управлением должны быть переданы для пользования усадьба, сад, парк. Дом, где жил Л. Н. Толстой, должен остаться музеем… Таким образом, в Ясной Поляне будет два музея: музей – живая община и музей-дом; кроме того… должен быть построен гостеприимный дом для почитателей Л. Н. Толстого и ученых всего мира». Несомненно, идея эта была утопичной. Александре Львовне удалось отвести идею организации трудовой коммуны на второй план. Первостепенное же значение приобрела идея создания музея-заповедника.

Кажется, близок был конец «войны» с совхозом. Оболенский организовал коллективный донос на свою кузину. Но все это уже не имело силы.

Десятого июня Александру Львовну вызвали на заседание Президиума ВЦИК. Трамваи тогда в Москве не ходили, и она поехала в Кремль на велосипеде, прихватив с собой портфель с нужными бумагами. «Дело о Ясной Поляне… шло четырнадцатым… Все решается с молниеносной быстротой, на каждое дело тратится не более трех-четырех минут. Проект декрета излагается сжато и толково». Все разыгрывается как по нотам: приводятся основные пункты декрета, утверждаются членами президиума, Александра Львовна назначается хранительницей Ясной Поляны. «Наступила новая эра», – заключила она. Проект, разработанный младшей доче

рью писателя, оказался настолько жизненным, что почти без изменений лег в основу декрета ВЦИК

Официозная история о том, как создавался декрет, оказалась слишком выхолощенной и впоследствии превратилась в один из вульгарно-социологических мифов. В ней не нашлось места ни противоречивым коллизиям вокруг усадьбы, ни усилиям младшей дочери Толстого, ни самой атмосфере тех далеких парадоксальных лет. Миф всегда тотален. Легенда о создании музея была предельно проста и, казалось, заучена раз и навсегда. Из поколения в поколение ее твердили наизусть, иногда, правда, расцвечивая новыми фантомами. Иные, продираясь сквозь мифы, пытались расширить пространство реальной истории. Но что бы при этом ни открывалось, говорить можно было лишь в пределах легенды. Вспомним схему, сформировавшуюся в недрах яснополянской, «музейной» историографии: после смерти Толстого и обращения вдовы писателя к монарху реакционное царское правительство отказалось взять усадьбу в государственную собственность. Имению грозила неминуемая гибель, но в 1917-м пришло спасение, а в 1921-м, с появлением знаменитого декрета, окончательно все уладилось. Материалы, связанные с Александрой Львовной, хранимые когда-то за семью печатями, «расчищают» эту легенду и демифологизируют историю рождения музея.