Текст книги "Эйфель (СИ)"

Автор книги: Николя Д'Этьен Д'Орв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

ГЛАВА 4

Бордо, 1859

Пауэлс прав: заболеть сейчас никак нельзя. И, кроме того, к Бурже невозможно явиться в рабочей одежде. Поэтому пришлось быстренько забежать домой, надеть сухой костюм, привести в порядок волосы и даже побриться. Его отец носил бороду, но сам Гюстав считал делом чести щеголять чисто выбритым волевым подбородком, на который весьма благосклонно поглядывали молоденькие жительницы Бордо, когда он после трудового дня располагался на террасе кафе.

Однако сегодня Эйфель собирался не в кафе. Он был намерен прийти – не будучи приглашенным! – в один из самых красивых особняков города, расположенный чуть в стороне от центра. Особняки, возведенные еще при Старом режиме, принадлежали нескольким местным аристократам, а после Революции их раскупили, большей частью за бесценок, богатые торговцы. Бывшие владельцы закончили дни в изгнании, а то и на гильотине, так что для нуворишей наступили благие времена. Эйфель не знал, каким образом Бурже нажили свое состояние, но оно было колоссальным. И вполне соответствовало облику этого величественного фасада, роскошным цветникам, бескрайнему парку и множеству слуг, которые усердно и расторопно хлопотали по хозяйству, словно муравьи в муравейнике.

Навстречу человеку, подходившему по центральной аллее к решетчатой ограде дома, поспешил дворецкий – низкорослый субъект с чопорной осанкой и блеклыми глазами, говоривший с нарочитым британским акцентом.

– Чем могу служить?

– Я хочу поговорить с господином Бурже.

Дворецкий удивленно окинул взглядом незнакомца, словно оценивая его внешность и степень элегантности костюма.

– Вам назначено?

– Нет, но дело срочное, – нетерпеливо отвечал Эйфель. – Это касается моста…

– Моста? – удивленно переспросил дворецкий.

– Да, моста через Гаронну. Я работаю вместе с господином Пауэл сом.

Лицо слуги прояснилось, и он знаком предложил Гюставу следовать за ним.

В ту же минуту появились другие гости – молодая чета явно богатых жителей Бордо, которым дворецкий, в ответ на их небрежное: «Здравствуйте, Жорж!», почтительно отвечал: «Добрый день, господин граф; добрый день, госпожа графиня!», когда они поднимались на парадное крыльцо.

Но Эйфеля Жорж повел к черному ходу. Им пришлось пройти через прачечную, буфетную и кухню, где суетились озабоченные горничные, слуги с подносами, официанты; никто из них даже не подумал ответить на его вежливые приветствия.

Наконец они вышли к просторному холлу (зачем только понадобился такой длинный обходной путь?!), и Гюстав услышал знакомый голос – низкий и хриплый, больше подходящий крестьянину, чем богатому буржуа. Голос барышника. И хотя человек стоял спиной к Эйфелю, тот сразу же узнал высокую, кряжистую фигуру, какой мог бы похвастаться скорее грузчик с оптового рынка или ярмарочный силач, нежели толстосум из Бордо. Луи Бурже трижды приезжал взглянуть на строительство моста, для которого он поставлял лес. Об этом дельце, о его состоянии, о его методах работы ходило множество слухов. Но как бы о нем ни судачили, он явно был баловнем судьбы, судя по ошеломляющей роскоши этого жилища.

Луи Бурже стоял в центре вестибюля, между двустворчатой входной дверью и великолепной лестницей, ведущей наверх. Он бурно жестикулировал и громко кричал:

– Ты опять за свое! Молодые женщины не должны ходить в брюках!

– Но папочка, чем они тебе мешают?

– Ты прекрасно знаешь, что это неприлично!

В ответ прозвенел хрустальный смешок.

– Ну что ж, придется вам навещать меня в тюрьме…

И тут Гюстав увидел стройную фигурку, показавшуюся из-за великана; девушка взбежала вверх по лестнице легко, как фея. Казалось, она едва касается ногами ступенек. Внезапно она остановилась, схватившись за перила, устремила вниз, на отца, пристальный взгляд своих зеленых кошачьих глаз. И улыбнулась ему дерзкой, торжествующей улыбкой.

– Адриенна, я тебя прошу, будь благоразумна…

– Но я благоразумна, папочка! – ответила она, снова засмеявшись, и исчезла из виду.

Бурже пожал плечами, ругнулся, потом взглянул на свои карманные часы. И только тут заметил незнакомца.

– А вам что здесь нужно?

Но тот не ответил; его взгляд был все еще устремлен на лестницу, по которой упорхнула фея… увы, слишком быстро.

– Жорж, это еще кто такой?

Дворецкому пришлось легонько толкнуть Гюстава в бок, чтобы привести его в чувство. Массивная голова Бурже нависала прямо над ним, и он ощутил тяжелое дыхание этого раскормленного богача.

– Я пришел по поводу мостков…

Бурже переспросил:

– Каких мостков?

– Тех, что на Гаронне, где строят мост.

Теперь в глазах Бурже промелькнуло понимание.

– Ах, мост… А вы кто такой?

– Эйфель.

Услышав это имя, Луи Бурже мгновенно преобразился: казалось, он стал выше и стройнее. Расплывшись в улыбке, он горячо пожал руку Гюстава.

– А, герой дня?! О вас сегодня только и разговоров, с самого утра.

Но Гюстав явился вовсе не за лаврами героя.

– Именно так, господин Бурже. Но нам не хватает досок. И я пришел как раз за этим. Нам нужно много досок, гораздо больше, чем нынче…

Его разъяснения показались Бурже не стоящими внимания, в ответ он пожал плечами:

– Ну, это пустяки, я договорюсь с Пауэлсом, – сказал он, состроив озабоченную мину делового человека.

– Нет. Мне нужны доски прямо сейчас…

Фигура хозяина снова обмякла; казалось, вялая физическая оболочка вступила в противоречие с острым умом своего обладателя. Однако через миг Бурже улыбнулся и зорко оглядел Гюстава, в точности, как мажордом при его появлении. Инженер почувствовал себя учеником, сдающим экзамен.

– Вот как? – сказал Бурже. – Ну, ладно, тогда оставайтесь, будете обедать с нами! По крайней мере, мы сможем поговорить спокойно. Согласны? Жорж, велите поставить еще один прибор.

Ну до чего же настырны эти богачи! Терпеть не могут, когда им противоречат: задают вопросы и сами же на них отвечают. Вот потому-то с ними бесполезно торговаться: они всегда и во всем правы a priori.

Гюстав уже собрался было повторить, что он явился за досками, как вдруг двери столовой распахнулись настежь. Гости уже сидели за столом, и возглас: «Ну, наконец-то, папочка!» прозвучал в ушах Гюстава райской музыкой.

– Так что, вы идёте? – нетерпеливо спросил Бурже.

Эйфель нерешительно последовал за хозяином.

– Друзья мои, у нас сегодня неожиданный гость!

И Эйфель тотчас нашел среди гостей зеленые кошачьи глаза.

ГЛАВА 5

Париж, 1886

Вот она, башня – на широком письменном столе красного дерева, затерянная между папками, документами на подпись, стаканами с карандашами, чашками с засохшей кофейной гущей. Оба служащих стоят навытяжку, поодаль, оробевшие. А их хозяин прохаживается вокруг стола, пристально разглядывая макет. Его зоркие глаза выявляют малейшие детали, острый ум позволяет преобразить модель в подлинно гигантское сооружение. Но сейчас он похож скорее на хищника, который вот-вот настигнет добычу. И опрокинет ее одним ударом лапы.

Наконец Эйфель останавливается и окидывает взглядом обоих инженеров.

Его приговор беспощаден:

– Заурядно…

Нугье вздрагивает, а Кёхлин начинает жалобно объяснять, что у башни четыре опоры, и это позволило бы…

– Мне плевать, сколько их там у вас, четыре, шесть или двенадцать. Раз я говорю, что это заурядно, значит, так и есть!

Оба инженера сникают, потрясенные, раздавленные. Не далее как вчера Компаньон срочно вызвал их к себе и потребовал, чтобы они снова представили проект этой башни, который Эйфель уже отверг в прошлом году. Более того, он приказал им изготовить макет, дав на это всего несколько часов.

– Может быть, это главный шанс вашей жизни, друзья мои. Если башня приглянется хозяину, считайте себя богачами!

Всю ночь напролет инженеры мастерили эту красивую металлическую башенку и едва успели поставить ее утром на стол патрона к тому моменту, когда он переступил порог «Предприятия Эйфеля». И вот теперь их героические усилия сведены на нет этим коротким приговором: заурядно.

Стены кабинета Эйфеля сделаны из стекла, он похож на аквариум. Коллеги Кёхлина и Нугье, сидящие в соседних помещениях, могут видеть все, что там происходит. Склонившись над своими чертежами, компасами и расчетами, они, тем не менее, исподтишка наблюдают за этой сценой. Кёхлин, преодолев робость, возражает:

– Мы всё рассчитали: башня может достигнуть двухсот метров в высоту…

– Тогда как высота обелиска Вашингтона всего сто шестьдесят девять метров[13]13
  Гранитный обелиск Вашингтона высотой 169 м и массой 91 000 тонн – самый большой обелиск в мире и самое высокое сооружение в Вашингтоне. Воздвигнут в 1885 г.


[Закрыть], – подхватывает Нугье.

Эти доводы только усиливают раздражение Эйфеля. Инженеры кажутся ему мальчишками, которые пытаются обосновать свое вранье. Ей-богу, его младшие дети, Альбер и Эглантина, и те ведут себя куда разумнее!

– Ну и что же, вы затеяли соревнование – кто построит выше?

– Да! И хорошо бы это были мы!

Эйфель разглядывает Кёхлина со смесью раздражения и симпатии. Он любит, когда ему бросают вызов. Ничто его так не злит, как безропотность. Но у Кёхлина уже ноги подкашиваются от страха, и он жалобно лепечет:

– Когда я говорю «мы»… я имею в виду Францию…

– Францию? – усмехается Эйфель. – Ишь ты, значит, всего-навсего Францию!

Кёхлин постепенно воодушевляется: подойдя к макету, он указывает на медиану основания башни:

– Самое сложное – возвести первый уровень, мы признаём. Зато остальное будет детской игрой.

Эйфель чувствует, как растет его интерес к этому сооружению. Неужели эта металлическая паутина может на что-то сгодиться? Его мозг выдает новые варианты, анализирует, рассчитывает. Но когда он мысленно размещает «это» на берегу Сены – скажем, в Пюто, – картина как-то не складывается. Тем не менее он бросает взгляд на Компаньона, который упорно молчит, стоя поодаль, у стеклянной перегородки, хотя сам подослал инженеров и обрек их на головомойку. Сейчас он совершенно невозмутим, ибо давно уже понял, что Гюстав ведет непрерывную мысленную борьбу с самим собой, со своими сомнениями и противоречиями. Мосты и виадуки в Гараби, Хероне, Марии Пиа, Кюбзаке, Сулевре и Вердене[14]14
  Эти конструкции, спроектированные Гюставом Эйфелем, до сегодняшнего дня считаются уникальными образцами инженерной мысли и архитектурного искусства.


[Закрыть] – результат всё той же борьбы инженера с его собственным дерзновенным талантом. И если этой башне суждено появиться на свет, ей придется одолеть такой же тяжкий путь.

Однако Эйфель хватает модель и сует подчиненным. Компаньон чувствует, как тает его уверенность.

– Слишком она примитивна, эта ваша штука. В ней нет тайны, нет очарования. А мне нужна не только техника, но еще и поэзия, черт подери! Мы работаем, чтобы поразить публику и заставить ее мечтать. Так что забирайте этот обрубок и возвращайтесь к работе!

Кёхлин и Нугье, бледные, как смерть, покидают кабинет хозяина, унося свое мертворожденное творение. Служащие в соседних боксах сочувственно поглядывают на них.

– Ты слишком жесток, Гюстав, – говорит Компаньон и, придвинув стул, почти падает на него.

Эйфель, погруженный в размышления, положив перед собой лист бумаги, чертит на нем какие-то фигуры и линии.

– Жесток не я – жестоко наше время. Конкуренция безжалостна, так что сейчас главное – не дать оттеснить себя на обочину. Мечтателям здесь не место!

Компаньон слушает вполуха: он прекрасно знает, что хозяин кривит душой. Без своих грёз, без своих видений тот никогда не смог бы создать столько прекрасных мостов. Не зря же его прозвали поэтом железа! Но сейчас Гюстав отметает поэтические слюни:

– Хороший проект – это реальный проект, который ты способен осуществить, нечто полезное, демократическое…

– …то, что останется после нас… – договаривает Компаньон, наизусть знающий девиз своего друга. – Я помню.

Эйфель понимает, что тот подшучивает над ним, и снисходит до улыбки. Что делать: такие дискуссии – единственный возможный способ освоить новую идею, припаяв ее к доводам разума, как припаивают одну железную деталь к другой.

– Ты уже разузнал что-нибудь? – спрашивает инженер.

– Насчет чего?

Эйфель терпеть не может собеседников, которые не улавливают ход его мыслей, даже если он и не высказывает их вслух.

– Насчет метро, Жан! Я говорил с тобой о метро…

– Это сложный вопрос. Парижская мэрия и правительство никак не придут к соглашению. Каждая сторона держится своего, и в результате проект заморожен…

Ну, это для Гюстава не препятствие. Ему приходилось покорять и не такие бури, ураганы и неприступные вершины; неужели какая-то жалкая административная возня помешает ему достичь цели?!

– От какого органа это зависит? Кто руководит проектом Всемирной выставки?

– Министерство промышленности и торговли.

– То есть Эдуард Локруа! Ну что ж, значит, нужно как-то подобраться к нему.

Иногда Гюстав ведет себя как малый ребенок. Он давно привык к тому, что Компаньон расчищает ему дорогу…

Эйфель встает и направляется к вешалке в дальнем углу кабинета. Попутно он бросает взгляд на помещения за стеклом. Несмотря на дождь, в его маленьком улье кипит работа. Подсобники таскают металлические брусья, архитекторы бегают из комнаты в комнату, поставщики подъезжают, один за другим, в конных фургонах, и все они как будто спешат наверстать потерянное время. «Спешите опередить время хотя бы на долю секунды, даже когда спите», – твердит он своим людям. «Не позволяйте никому опередить себя», – это второй девиз, а сколько еще у него в запасе!.. Бедные дети Гюстава уже изнемогают под этим потоком изречений.

«Папа, дай нам дух перевести!» – частенько просит его Клер, на самом деле не сердясь на отца. Она знает, что мягкость ему несвойственна, но он преданно любит свою семью, – это его опора и защита. Однако Эйфель – человек требовательный и строже всего спрашивает с самого себя. И никогда не дает себе поблажки. Добиться встречи с министром торговли? Пара пустяков!

Вытащив из кармана пальто газету, он разворачивает ее, раскладывает на большом столе и указывает на подпись под одной из статей.

– Это он?

Компаньон надевает пенсне. Статья повествует о Всемирной выставке, и автор, похоже, прекрасно знает материал.

– Кто – он?

– Тебе эта фамилия известна?

Компаньон наклоняется пониже.

– Антуан де Рестак? Да, это один из самых известных репортеров последних лет.

– Так вот: мы с ним учились вместе на подготовительном, в Сент-Барб[15]15
  Коллеж Сент-Барб (Святой Варвары) – самый старый коллеж Парижа, основанный в 1460 г. и закрытый в 1999 г.; располагался на ул. Валетт.


[Закрыть].

Компаньон крайне удивлен.

– Стало быть, ты с ним знаком?

– Ну, я не знаю, тот ли это Рестак, но этот тип, похоже, очень близок к министру.

Жан кивает и берет газеты, чтобы внимательней ознакомиться со статьей.

– Это я тебе точно говорю. Рестак всё узнаёт раньше всех. Проныра, каких мало. Его побаиваются даже в верхних эшелонах власти. Похоже, он разнюхал много чего интересного о многих людях…

Компаньон чувствует, как в нем просыпается смутный страх; он аккуратно складывает газету и снова садится.

– Вы были хорошо знакомы? Я хочу сказать: дружили?

Эйфель опять смотрит в окно. В извивах облаков ему чудятся образы давно прошедших юных лет. Хорошо ли он знал Рестака? Да, можно сказать, хорошо. Так же хорошо, как молодежные гулянки, веселые выходки школяров, бессонные ночи…

– Если говорить о девчонках и пиве, то мы с ним сходились во вкусах. – Он насмешливо щурит глаза и облизывается, как сытый кот. – Мы даже ухитрялись развлекаться прямо в интернате…

– Что – с девицами?!.

Эйфель разражается смехом.

– Нет, с девицами мы имели дело за его стенами…

Компаньон его уже не слушает. Чем бы там ни занимались в юности эти два весельчака, их обязательно нужно свести вместе. И сегодня это важно как никогда.

– Ладно, я организую тебе эту встречу…

ГЛАВА 6

Бордо, 1859

Обед был прекрасный; вдобавок за столом царило приятное непринужденное веселье. Густаву вспомнились вечерние трапезы в Дижоне, у местных богатых буржуа, куда его приводили родители. Это было тяжкой повинностью для юноши; он с трудом сдерживал зевоту, вынужденный слушать нудных жеманных дам, беседующих о вышивании и садоводстве. Здесь ничего такого и в помине не было. Луи Бурже нравилось окружать себя молодежью, от которой веяло радостью жизни; Гюстав понял со слов гостей, что эти обеды устраивались ежедневно для друзей и близких родственников хозяина. Гости – а их было около дюжины, – расположились за столом, со вкусом украшенным цветами. Бурже восседал на хозяйском месте, величественный, как римский сенатор. Его супруга, сидевшая напротив, поглядывала на собравшихся со сдержанной благожелательностью. Темноволосая, одетая с изысканным вкусом, она выглядела моложе своих лет, но держалась чопорно, как все покорные супруги, хотя ее зоркий хозяйский глаз не упускал ни одной мелочи. Присутствующие, видимо, были здесь частыми гостями и держались свободно, как у себя дома. Но, главное, здесь была Адриенна – фея с кошачьими глазами…

Она сидела как раз напротив Гюстава, но поскольку стол был очень широк, беседовала только со своими соседями. Он пытался привлечь к себе внимание девушки, а она с легким злорадством притворялась, будто не замечает этого. Тем временем патриарх направлял беседу в нужное русло, подбрасывая гостям темы для разговора, как вбрасывают фишки на игровое поле при игре в гусёк.

– Браво, Эйфель, вы геройски вели себя нынче утром! – торжественно объявил он, когда подали спаржу. – Прыгнуть в Гаронну, при таком течении!

Сосед Адриенны, молоденький хлыщ, каких Эйфель часто встречал на улицах Бордо, пренебрежительно хмыкнул:

– Не стоит преувеличивать. В это время года течение не такое уж сильное.

– Хотел бы я поглядеть, Эдмон, что сталось бы в этом течении с вашими зализанными волосами, – усмехнулся Бурже. – Вот Эйфель бросился в воду, ни секунды не раздумывая!

Уязвленный Эдмон покраснел и только было собрался ответить, как его опередила Адриенна:

– Неужели вы действительно бросились в Гаронну? – спросила она, глядя в упор на инженера. – Оказывается, здесь все в курсе, и только я одна ничего не знаю… – Девушка на миг умолкла, потом с жадным интересом попросила: – Расскажите же нам!

«Новый экзамен», – подумал Эйфель и весь сжался. Сейчас ему казалось, что вытащить человека из ледяной воды куда проще, чем выставлять себя героем перед публикой, ожидавшей нового развлечения. А главное, он чувствовал необъяснимую робость перед этой юной женщиной, которая не спускала с него глаз.

– На стройке, – начал он, откашлявшись, – нам не хватает леса для мостков. Представьте себе, что там больше рабочих, чем досок, по которым они ходят; мостки слишком узки для них. Так вот, сегодня утром один из моих людей упал в воду.

– Один из ваших людей? – переспросила Адриенна.

Эйфель объяснил – тоном, который и сам посчитал самодовольным, – что он инженер, ответственный за сооружение металлического моста.

Гости мигом оживились: наконец-то они поняли. Общеизвестно было, что Луи Бурже поставляет лес для этого строительства, за которым с интересом следил весь город.

– Прямо-таки металлическое кружево! – воскликнул граф, которого Эйфель встретил в парке. – Я его видел, это просто чудо!

Однако молодая женщина, сидевшая возле Адриенны, возразила: она считала этот мост в высшей степени уродливым.

– Он современный! – отрезал Бурже. – И этот проект выбрал наш мэр.

Хозяйка дома, сощурившись, разглядывала своего неожиданного гостя с легкой неприязнью. Гюстав кожей чувствовал враждебность этой женщины, скрытую под учтивыми манерами хозяйки дома.

– Такой грандиозный проект для такого молодого инженера…

– Это не мой проект, мадам. Я всего лишь руководитель строительства.

– К тому же очень прогрессивный руководитель! – провозгласил Бурже. – Пауэлс мне рассказывал, что этот молодой человек применяет поистине революционные методы работы, к примеру, гидравлические домкраты.

Лица гостей слегка омрачились: им надоели технические подробности. Они предпочли бы порассуждать о чудесных явлениях в Лурде, случившихся в начале года. Или о последствиях покушения на императора в январе – поистине, Франция идет к гибели? В сравнении с этим какие-то гидравлические домкраты…

Одна лишь Адриенна не потеряла интереса к Гюставу, буквально пожирая его глазами. Она уже собралась заговорить с ним, но ее опередила мать:

– Это первая спаржа в нынешнем сезоне. Притом, фиолетовая![16]16
  Фиолетовая спаржа – самый оригинальный и редкий вид спаржи.


[Закрыть]

Гости радостно встрепенулись и принялись за угощение.

– Так объясните же нам, что это такое! – потребовала Адриенна так, словно они сидели за столом лишь вдвоем.

Госпожа Бурже собралась было вмешаться, но супруг знаком велел ей молчать и, обернувшись к Эйфелю, дал ему слово.

– Это очень простая система, – начал тот, чувствуя, как к нему возвращается уверенность. – Она позволяет внедрить мостовые опоры в ложе реки так, чтобы они прочно держались там, несмотря на легкость металлической конструкции.

Внимание слушателей мигом ослабело. Но Адриенна пришла Гюставу на помощь:

– Значит, вы инженер?

– Да.

– И умеете строить всё на свете?

– Ну, не всё, но много чего…

Эдмон, которому давно уже не терпелось уязвить гостя, воспользовался короткой паузой, чтобы насмешливо спросить:

– А где вы научились плавать?

Гости оживились, услышав этот вопрос.

– В коллеже Сент-Барб, в Париже.

– И чем же вы там занимались?

– Готовился к поступлению в Политехническую школу. Но в результате был принят в Центральную…[17]17
  Политехническая школа (Ecole Polytechnique) – высшее учебное заведение для подготовки инженеров, основанная французскими учёными Гаспаром Монжем и Лазаром Карно в 1794 году. Центральная школа (École Centrale des Arts et Manufactures) – высшее учебное заведение в области инженерии и науки.


[Закрыть]

Эдмон, уязвленный этими престижными названиями, осведомился с подчеркнутой иронией:

– Стало быть, они там, в Центральной, набирают хороших пловцов?

В другое время Гюстав оставил бы эту наглость без внимания. Но он видел, как жадно слушает его Адриенна, и ему не хотелось спасовать перед Эдмоном.

– Ну, если хотите знать, мой спасательный порыв окончился неудачей. Человек, которому я хотел помочь, тонул, погибал…

Гости вздрогнули, не понимая, куда метит этот молодой человек. Бурже грозно нахмурился.

– Но, к счастью, они там, в школе, оценили мои способности ныряльщика, поняли, что руки у меня надежные, и приняли…

Теперь общее недоумение достигло предела. Госпожа Бурже перестала улыбаться; тем временем ее супруг поедал спаржу, исподтишка следя за реакцией присутствующих.

Поэтому смех Адриенны прозвучал особенно неожиданно. И этот каскад хрустальных звуков мигом разрядил тягостную атмосферу. А сам Гюстав чувствовал себя как канатоходец, потерявший равновесие.

– Забавно, – объявил Бурже, проглотив спаржу. – А он остряк, наш инженер!

– И, кроме того, вы заткнули рот Эдмону, – добавила Адриенна, смерив взглядом своего уязвленного соседа. – В общем, ясно: вы герой дня!

Гюстав понял, что выиграл эту партию, и, дождавшись, когда стихнут смешки гостей, поспешил использовать свое – весьма шаткое – преимущество:

– Господин Бурже, мостки и в самом деле слишком узки. Именно поэтому наш рабочий сегодня утром и свалился с них в реку. Нам действительно требуется больше леса…

– Папа, вы слышали? – подхватила Адриенна. – Если несколько лишних досок смогут уберечь жизни людей, вы тоже попадете в герои.

В ответ Бурже только добродушно кивнул, – рот у него был набит спаржей. И все присутствующие облегченно вздохнули, возомнив себя участниками этого доброго дела, которое им ничего не стоило.

А Гюстав видел одну только Адриенну.