Текст книги "Если даже придется погибнуть..."

Автор книги: Николай Томан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

19

Вадим прогуливается по перрону станции метро «Маяковская» уже более десяти минут, однако не замечает пока, чтобы к его персоне проявил кто-нибудь интерес. Мало того, он не обнаруживает никаких признаков и тех, кто должен вести наблюдение за его встречей с Тузом или с его доверенным лицом.

Конечно, Маврин, немного взволнован и потому, наверное, недостаточно внимателен, но время идет, а обстановка остается неизменной.

«Скорее всего, – думает он, – и не придет никто. Разве может Туз доверять мне настолько, чтобы встретиться в таком людном месте? Может быть, конечно, он лишь присматривается ко мне, наблюдает, как я держусь и нет ли со мной кого-нибудь еще… Но даже если все эти опасения его рассеются, все равно непонятно, зачем он назначил встречу именно тут? Говорят ведь, будто за перронами метро дежурные по станциям наблюдают с помощью телевидения. Работники милиции тоже, значит, могут следить за мной по телеэкрану. Наверное, это известно и Тузу…»

Чем больше размышляет Маврин, тем менее вероятной кажется ему возможность встречи тут с Тузом или с кем-нибудь из его сообщников. Похоже даже, что Туз просто разыграл его, решил посмеяться над ним.

Но вдруг Вадима осеняет еще одна мысль: «А что, если они рассчитывают применить такой прием: в толпе входящих и выходящих пассажиров сделать мне знак и быстро увлечь в вагон прежде, чем успеют захлопнуться двери. На следующей же станции быстренько вместе со мной выскочить на улицу, чтобы оторваться от наблюдателей…»

Вадим ходит теперь у самого края посадочной площадки, чтобы облегчить осуществление предполагаемого замысла Туза и дать возможность наблюдающим за ним догадаться о его тактике. Может быть, тогда кто-нибудь из оперативных работников милиции тоже успеет вскочить в поезд. Ну а если не успеет, Маврин будет действовать дальше уже по собственному усмотрению в зависимости от обстановки. Не собирается же Туз убить его, это он мог бы сделать и безо всякой предварительной договоренности…

Спустя еще десять минут Маврин решает: «Скорее всего, это всего лишь проверка – один я приду или с сопровождающими лицами. Потому и выбрали не очень людную станцию, чтобы получше ко мне присмотреться. Но теперь нечего больше тут болтаться, дежурная по перрону и так уже подозрительно посматривает на меня…»

Вадим не торопясь идет к эскалатору и поднимается в верхний вестибюль. А когда выходит на улицу со стороны Концертного зала имени Чайковского, какой-то тип, поравнявшись с ним, шепчет ему на ухо:

– Встреча отменяется. Дуй домой. Когда понадобишься, дадим знать…

– Ну какой он – очень страшный? – засыпает Вадима вопросами встревоженная Варя. – Что поручил тебе сделать? А главное – не догадался ли, что ты пришел на эту встречу с ним по поручению милиции?

– Вместо того чтобы обрадоваться, что я жив, и наградить меня поцелуем, – ворчит Вадим, – ты задаешь мне десятки вопросов, на которые я не в состоянии ответить.

– Почему, Вадим?

– Тебе следовало бы задать мне всего один вопрос, – встретился ли я с Тузом, – тогда я легко ответил бы на все остальные. Вернее, ты уже не нуждалась бы в таком ответе.

– Прости меня, пожалуйста, Вадим. Я так тут за тебя переволновалась, что просто поглупела. Так ты, значит, не встретился с ним? Но не потому ведь, что испугался?..

– Как раз наоборот.

– Ты говоришь загадками, Вадим.

– Я не встретился с ним потому, что испугался, может быть, сам Туз.

– Ты стал очень остроумным, Вадим, – начинает сердиться Варя. – Но мне вовсе не до шуток. Я хочу знать, что же все-таки произошло?

– То, что я уже сказал, – встреча не состоялась, но не потому, конечно, что он испугался. Это я пошутил. Скорее всего, просто раздумал со мной встречаться. Однако кто-то из его людей шепнул мне, когда я уже выходил из метро, что, если я ему понадоблюсь, он даст мне знать.

– А сам-то ты дал знать об этом Татьяне Петровне или еще кому-нибудь из работников милиции?

– Нет, этого я пока не сделал, потому что, когда возвращался домой, боялся остановиться у какого-нибудь телефона-автомата. Мне все время казалось, что они идут за мной по пятам…

– Жалкий трусишка! – не очень весело смеется Варя. – Но ведь Татьяна Петровна ждет твоего сообщения.

– Она, наверное, и так уже знает, что встреча не состоялась. Должен ведь был кто-то из ее помощников наблюдать за мной в метро.

– О том, что люди Туза дадут тебе знать, когда ты им потребуешься, не нужно разве ей рассказать?

– Это можно и завтра.

– Нет, сегодня, и немедленно! Не ложись, пожалуйста, на диван, идем к Анне Андреевне, у нее телефон.

– Но ведь это же секретный разговор…

– Очень нужны твои секреты глухой восьмидесятилетней старухе. Она одна дома, ее дети ушли в гости.

Когда Маврин позвонил Груниной, у нее сидел Виталий Пронский.

– Да, да, я слушаю вас! – радостно воскликнула Татьяна, узнав голос Вадима. – Да уже знаю. А что было потом?.. Только это и больше ничего? Ну, спасибо вам. Привет Варе. Спокойной ночи!

– Это кто звонил, Маврин? – спросил ее Пронский, как только она положила трубку. – Значит, и он у тебя выполняет какие-то поручения! И ты не боишься, что этот бывший уголовник…

– Я боюсь другого, – раздраженно прервала его Татьяна, – как бы мне не пришлось за тебя краснеть.

– За меня? – удивился Пронский.

– Ты думаешь, что они не догадываются, зачем ты им голову морочишь своей кибернетической ищейкой?

– Я предложил им эту идею совершенно серьезно.

– Почему именно им? У тебя есть возможность осуществить эту идею в своем научно-исследовательском институте.

– Но ты так их расхваливала…

– И тебе захотелось доказать мне, что они этого не стоят? А они сразу же догадались, что ты к ним из-за меня…

– Потому что сами все в тебя влюблены!

– Чего это ты решил? – не очень естественно рассмеялась Татьяна.

– Я пока еще не ослеп и вижу, как они на тебя смотрят, как относятся…

– Дай бог, чтобы все так ко мне относились!

– А я к тебе как же отношусь?

– Ты приходишь ко мне только затем, чтобы говорить о своей любви.

– Но ведь я тебя действительно люблю…

– Да, может быть, и любишь, но не уважаешь. И тут я тебе приведу одну мудрую фразу. Даже точно помню чью – Дюма-сына. Он сказал: «Любовь без уважения далеко не идет и высоко не поднимается: это ангел с одним крылом».

Пронский тяжело вздохнул и сидел некоторое время молча. Молчала и Татьяна. А когда он поднялся, чтобы попрощаться, она заметила:

– И, пожалуйста, не обижайся. Скажи лучше спасибо за мою откровенность с тобой. Может быть, и не следует этого говорить, но я уж скажу тебе все: мне с тобой скучно…

– А с ними?

– Они мои товарищи, и я не просто провожу с ними время, а работаю. Мы сейчас решаем сообща такую трудную задачу, какую мне без них не решить, наверное, никогда. Тебя же прошу либо оставь их в покое, либо помоги им осуществить реальный замысел, за который они несут ответственность перед райкомом комсомола.

– Сконструировать систему непрерывного оперативного планирования? С этим они и без меня справятся. Но и моя идея не голая фантазия. Осуществить ее, конечно, не так-то просто, однако возможно…

– Отложи все-таки это на другой раз, когда у них будет больше свободного времени. И не обижайся на меня.

Едва Виталий ушел, на пороге комнаты Татьяны появилась ее мать.

– Почему ты так с ним, Таня? Ведь мне казалось, что он тебе небезразличен…

– Мне тоже казалось, но, видимо, все это не так. И я очень прошу тебя, мама, поверь хоть ты мне, что я веду сейчас трудное дознание и, если только мне удастся добиться успеха, то предотвращу очень крупное преступление.

– И эти рабочие, а главным образом, наверное, тот самый парень, который так понравился папе, действительно тебе помогают?

– Да, действительно. И знаешь, мама, почему я так ценю этих ребят? За их высокое чувство долга!

– Ах, Таня, Таня! – вздохнула мама. – Не для тебя эта профессия инспектора уголовного розыска. Слишком ты романтична, а вокруг такая суровая проза…

Татьяна не успела ничего ей ответить, раздался телефонный звонок.

– Да, – сказала она, сняв трубку. – Добрый вечер, Аскольд Ильич, слушаю вас. Хотели бы зайти? Нет, нет, ничем я не занята, буду просто рада! Жду вас.

– Мама, – повернулась Татьяна к матери, – ко мне сейчас зайдет мой коллега, старший лейтенант Крамов, не угостишь ли ты нас чаем?

– А он с какой целью, если не секрет?

– По делу… По делу, которое мы делаем с ним сообща. Вот и все, что могу тебе сказать, ты уж извини…

– Мне подробнее и ни к чему.

– Ты, однако, чем-то недовольна?

– Мне просто хотелось бы, чтобы к тебе заходили твои коллеги не только по делу, а так, запросто. Посидеть, поговорить о литературе и искусстве, поспорить, послушать музыку… Как Виталий, например.

– Виталий ко мне тоже ведь по делу, мама, – усмехнулась Татьяна. – Только по своему, сугубо личному. Но об этом мы как-нибудь в другой раз, ты уж, пожалуйста, извини, скоро Крамов придет.

Крамов действительно пришел очень скоро, видимо, приехал на машине.

– Я живу неподалеку от вас, Татьяна Петровна, – объяснил он свой визит, – и мне было к вам по пути. По телефону всего не скажешь…

– Да что вы оправдываетесь, Аскольд Ильич! – перебила его Татьяна. – Проходите, пожалуйста.

Усадив Крамова в свое любимое кресло, Татьяна прикрыла дверь в соседнюю комнату и приготовилась слушать. Старший лейтенант, в отличие от Рудакова, чувствовал себя у Груниной совершенно непринужденно, будто бывал тут не раз. Он вообще умел как-то сразу «вписаться в обстановку», как сказал о нем однажды Евгений Николаевич. Татьяна даже позавидовала такому его искусству. По ее мнению, был в этом не только своеобразный профессиональный навык, но еще и тот артистизм, который она считала присущим лишь выдающимся оперативным работникам.

– Ни за что не догадаетесь, откуда я сейчас, – улыбаясь, произнес Крамов, как только Татьяна села против него. – Вот взгляните-ка на эти записи, – протянул он ей листок бумаги, исписанный названиями каких-то книг. – Знаете, что это такое? Список книг, которые Грачев взял на днях в заводской технической библиотеке.

Грунина торопливо пробежала глазами названия книг, среди которых были различные пособия по лекальному производству и технологии изготовления измерительных инструментов и приборов.

– Разве только вот это, – не очень уверенно произнесла Татьяна, указывая пальцем на строчку, в которой было записано руководство по штамповочным работам.

– Вот именно! – оживился Крамов. – Зачем, спрашивается, слесарю-инструментальщику, не имеющему дела с изготовлением штампов, такое руководство?

– Но ведь штампы изготовляются слесарями? – спросила Татьяна.

– Да, правильно, слесарями высокой квалификации. Однако в цехе завода, на котором работает Грачев, да и в других его цехах никто никаких штампов не делает и не применяет их в процессе производства. Зачем же тогда Грачеву книга по изготовлению штампов?

– Такой вопрос можно ведь задать любому, кто берет литературу не по своей специальности, – улыбнулась Татьяна. – Я вот, например, взяла на днях в нашей библиотеке книгу по космонавтике. Не думаю, однако, чтобы в связи с этим у кого-нибудь возник вопрос: не собираюсь ли я в космос?

– В отношении вас такого вопроса, конечно, не возникнет, – спокойно соглашается с Татьяной Крамов. – Но то, что Грачев взял недавно в заводской библиотеке руководство по штамповочным работам, нам на всякий случай не мешает иметь в виду.

– С этим я вполне согласна, – весело кивает головой Татьяна. – Нам с вами все нужно иметь в виду, все может в свое время пригодиться. Но почему вы заинтересовались библиотечным абонементом Грачева?

– Услышал случайно, что он много читает, вот и решил посмотреть, что же именно. Конечно, так, чтобы не привлечь чьего-нибудь внимания. У меня в связи с этим возникла одна идея, но пока маловато достаточно убедительных данных, чтобы вас с нею ознакомить.

– Согласна терпеливо ждать, когда она окончательно созреет. А теперь идемте-ка пить чай с моей мамой. Папа сегодня на каком-то затяжном научном заседании. Кстати, если потребуется консультант по инструментальному, лекальному и даже штамповальному производству, лучшего нам, пожалуй, не найти. Учтите это, Аскольд Ильич

20

У Рудакова завтра политбеседа в цеху, а он никак не может сосредоточиться на составлении конспекта. Не выходят тревожные мысли из головы. Опять Ямщиков пошел к Марине, а Рудакову и Десницыну приказано его не сопровождать. Это за них сделают оперативные работники милиции. И хоть они справятся с этим лучше, конечно, чем он с Андреем, ему все-таки очень неспокойно.

Да еще и с отцом сегодня произошла небольшая стычка.

– Я знаю, ты меня презираешь, – сказал он Олегу.

На это Олег спокойно ответил:

– Нет, я не презираю тебя, отец. Просто не могу уважать, и ты сам знаешь почему…

Да, отец это хорошо знает, но ни ему самому, ни Олегу от этого не легче. Первоклассный слесарь-лекальщик в прошлом, Рудаков-старший окончательно спился. И спился так, без особой причины, по безволию. Своими дрожащими, потерявшими прежнюю силу и точность руками он мог теперь исполнять лишь нехитрую работу водопроводчика при домоуправлении.

В пьяном виде он, правда, сказал как-то сыну:

– Рок это, Олег. Злой рок нашего рода. Отец мой, твой дед, тоже страдал запоем. Наследственное это у нас. Ох, чует мое сердце, и ты не долго выстоишь…

Олег тогда молча хлопнул дверью и ушел из дому. Но тут же устыдился своей раздражительности, взял себя в руки и больше не распускался. Воспитатель профтехнического училища, в котором он учился, познакомил его с системой трех «С» – «Создай себя сам». Эта система требовала не прощать себе ни малейшей ошибки, научиться командовать собой.

Одно время он даже хотел уйти от своих стариков. Помогать им деньгами, но жить отдельно. Потом усовестился такого решения и обязал себя остаться с ними навсегда. И не потому вовсе, что мать сказала: «Уйдешь, отец совсем сопьется», просто считал это своим долгом.

Отца отвратить от пьянства так и не удалось, потому что лечиться он не захотел, пить, однако, стал умереннее и вел себя «пристойно», как с радостью сообщала мать своим родственникам и соседям по дому.

Вот сегодня, например, отец хоть и выпил по случаю получки, но сидит в своей комнате тихо, чтобы не мешать сыну готовиться «к лекции». Так торжественно стала называть мать его короткие политбеседы во время обеденных перерывов после того, как прочла о них хвалебный отзыв в заводской многотиражке.

– Подумаешь, – усмехнулся, услышав от нее это сообщение, отец. – У нас в домоуправлении тоже есть свой агитатор, так он нам больше передовицы из газет…

– Да ты вот прочти-ка сам! – возмутилась мать. – Отзыв-то о беседах его знаешь кто написал? Профессор из их заводского университета культуры.

Отец хоть и прочел статью под нажимом матери, но не очень поверил профессорской похвале. «Любят у нас польстить рабочему человеку», – решил он про себя.

Рудаков-старший в молодости и сам учился на рабфаке. Его тоже тогда похваливали, чтобы подбодрить, а он решил после двух курсов, что вполне хватит ему, рабочему человеку, такого образования, и не захотел поступать в институт. Но, заглянув однажды в комнату сына и поинтересовавшись, что Олег читает, проникся к нему уважением. С тех пор перестал играть на баяне, когда сын готовился к очередной беседе, хотя обычно, выпив в получку, любил «нажать на клавиши» и даже что-нибудь спеть.

А Олегу сегодня нелегко. Решил не отделываться завтра общими словами о Герберте Маркузе, а поговорить об этом кумире леворадикальной бунтующей молодежи «свободного мира» пообстоятельнее, тем более что многие ребята уже читали о нем газетные статьи.

Олег и сам не сразу во всем разобрался, Маркузе действительно ведь очень популярен среди значительной части западного студенчества и интеллигенции. Его «Одномерный человек» стал на Западе бестселлером – самой ходкой книгой еще в конце шестидесятых годов. Сказать о нем лишь то, что его мысли ничего общего не имеют с подлинной революционностью и тем более с марксизмом, наверное, недостаточно. Надо как-то поподробнее рассказать, да хватит ли времени, отпущенного на беседу…

Но тут мысли Олега прерывает звонок. А когда он распахивает дверь, то видит у входа Ямщикова.

– Не бойся, – смеется Анатолий, заметив его встревоженный взгляд. – Сегодня я трезв и ни в каких драках не участвовал, хотя снова к тебе прямо от Грачева. Понимаю, что поздно, но не зайти не мог…

– Да что ты оправдываешься – заходи безо всяких извинений и объяснений. Сам знаешь – я тебе всегда рад.

Когда гость проходит в его комнату и усаживается в кресло, Олег спрашивает:

– Может быть, принести чего-нибудь поесть? У мамы сегодня пироги.

– Нет, не надо, я сыт, Марина накормила. А зашел к тебе вот почему. Снова был у меня разговор с Грачевым о предстоящей его встрече с Тузом. «Сколько же можно ждать, – говорю я ему. – Хотите, может быть, чтобы на меня и в самом деле показал кто-нибудь, что видел, как я дрался с Бричкиным?» Он обрывает: «Не говори ерунды! Просто Туз занят сейчас. Вернее, нет его в Москве». – «Так, может, – спрашиваю, – он вообще раздумал?» – «Скажешь тоже! – ухмыляется Грачев. – Для него сейчас осуществление задуманного – все! А воплощать его замысел придется тебе вместе со мной. Я, конечно, у тебя в подсобниках буду. Не по моей квалификации предстоит работа». И тут вдруг меня осенило! – хватает Олега за руку Анатолий. – Только ты не ругайся, что не смог посоветоваться с тобой. Да и когда было…

– Не тяни же ты, не выматывай нервы! – злится Олег.

– Ну, в общем, я ему говорю: «Слушай, Грачев, а что, если мы к этому еще и Рудакова?» – «То есть к чему?» – не сразу понял меня Грачев. «К замыслу Туза, – поясняю. – Мы с Олегом любую бы его идею тогда воплотили не только в металле, но и вообще в чем угодно…»

– Ну а он? – торопит Анатолия Олег.

– Сначала молчал, а я продолжал развивать свою мысль. «Это можно было бы, – говорю, – даже у нас в цехе. Мастер, сам знаешь, до сих пор болен, и Рудаков все еще его замещает. Любой инструмент будет, значит, в полном нашем распоряжении. Рудаков и Патера с Мавриным смог бы к этому привлечь. Сам понимаешь, как бы они могли нам пригодиться».

– Патера с Вадимом ты, однако, зря… – недовольно замечает Олег.

– Ничего не зря! Грачеву эта мысль понравилась. Он ведь считает, что Патер с Мавриным тоже у Туза в руках. «Доложу, – говорит, – ему, когда вернется». Но попросил о разговоре нашем пока никому… Имей это в виду.

– Ладно, понимаю.

– А Марина прямо возненавидела его теперь за то, что он меня в такое дело вовлекает и не хочет помочь милиции взять Туза. Уж я даже заступаться за него стал. «Как же, – говорю, – он может помочь милиции, если не имеет с Тузом прямого общения?» Она мне в ответ: «Это он только говорит так, на самом-то деле встречается с ним, наверное…»

– А сам ты как думаешь? – прерывает Анатолия Олег.

– Права, пожалуй, Марина. Зачем Тузу такая сложная система связи с Грачевым? И потом, чем больше сообщников, тем больше шансов на провал. Мы этот разговор с Мариной в его отсутствие вели. Боюсь я за нее. Как бы босс Грачева с нею не расправился… Я бы взял ее к себе (говорил уже об этом с дедом, он не возражает), но, пока не поженимся, она ни за что ведь не согласится ко мне переехать.

– Так женитесь поскорее!

– Заявление в загс уже подали, но нужно еще почти месяц ждать.. Ну ладно, я пошел, поздно уже. А ты сообщи завтра о моем разговоре с Грачевым Татьяне Петровне.

21

Нелегким был этот день и у Маврина. Он с утра еще заметил, что Грачев как-то странно присматривается к нему. А в обеденный перерыв отозвал его в сторону и сказал:

– Что-то ты, Вадим, сторонишься меня уж очень?

– С чего ты взял?..

– Ни с чего не взял, так оно и есть. Да ты мне, в общем-то, и ни к чему. В друзья к тебе навязываться не собираюсь. Да вот Туз все еще интересуется тобой. Велел, между прочим, напомнить разговор ваш давний о коллекции теперешнего тестя твоего.

– О какой коллекции? – слишком уж усердно наморщил лоб Вадим.

Странное дело – раньше ему трудно было разговаривать с людьми, которых он называл «праведниками», а теперь никак не может найти общего языка с теми, кто когда-то составлял его компанию.

– О коллекции иностранных монет, – напомнил ему Грачев. – Видать, сильное впечатление произвел на Туза твой рассказ об этой коллекции, до сих пор ее помнит. Как же ты-то о ней забыл?

– Ах об этой! – сделал вид, что вспомнил наконец, о чем идет речь, Вадим. – Так ведь ничего в ней особенного нет. Непонятно даже, чем она Туза заинтересовала. Может быть, он тогда не очень меня понял и решил, что в ней золотые монеты? А там в основном сплавы меди с разными металлами…

– Серебра даже нет? – удивился Грачев.

– Чистого нет, наверное, ни в одной…

– Ну да это Туза, видимо, и не очень интересует.

– А что же тогда? Не стал же он нумизматом?

– Каким таким нумизматом?

– Коллекционером монет.

– А черт его знает! – пожал плечами Грачев. – От него все можно ожидать. Во всяком случае, велел тебе передать, что был бы очень доволен, если бы ты эту коллекцию…

– Спер? – закончил за Грачева Вадим.

– Ну зачем же так грубо? Никто тебя на уголовщину не толкает. Профессор, надо полагать, и так подарит ее тебе, если ты и его любимая племянница об этом попросите.

– Ты соображаешь, о чем говоришь? – возмутился Вадим. – Он эту коллекцию десять лет, наверное, собирал. Каждую монетку лично ведь привозил из своих заграничных поездок.

– Сам же говоришь, что они простые железяки, так неужели ж…

– Да в цене разве дело? Они дороги ему, как память о тех странах, в которых он бывал.

– Ну необязательно тогда всю коллекцию. Пусть даст по одной монете хотя бы главных европейских государств и Соединенных Штатов. А разная там латиноамериканская и африканская мелочь Туза скорее всего не заинтересует. Но чтобы монеты непременно были самого крупного достоинства! Справишься с такой задачей?

– Не знаю, – нахмурился Вадим, хотя Грунина посоветовала ему не обострять отношений с Грачевым. – Не очень уверен…

– Ну вот что, – повысил тогда голос Грачев. – Уверен ты или не уверен, это меня не касается. Мое дело маленькое – передать тебе приказание Туза раздобыть эти монеты, а уж как ты будешь это делать, тебе виднее. Учти, однако, – Туз с тобой церемониться не станет.

Когда Варя сообщила об этом разговоре Вадима с Грачевым Груниной, Татьяна Петровна спросила ее:

– А вы могли бы попросить такие монеты у дяди?

– Ох не хотелось бы мне это делать! – вздохнула Варя. – Я ведь знаю, как дорога ему эта коллекция. Лишить ее самых ценных монет – это все равно что…

– Ну вот что тогда, – решительно прервала Варю Татьяна. – Я попробую раздобыть такие монеты сама. Мой отец тоже много путешествовал и оставлял себе кое-что на память из денег разных стран. Позвоните мне, пожалуйста, сегодня домой после работы.

Варя звонит Груниной в семь вечера из телефонной будки.

– Добрый вечер, Татьяна Петровна, это я, Варя Маврина. Ну, как у вас?..

– Кажется, коллекция вашего дяди не пострадает, – смеется Татьяна. – Нашлось кое-что. Не все, что просил Грачев, но большая часть.

– Вот хорошо!

– Завтра я занесу или пришлю их вам с кем-нибудь. Но Вадим должен будет сказать Грачеву, что вы выклянчили их у дяди.

– Понимаю, Татьяна Петровна. Спасибо вам, что вы нас выручили! Когда мы их получим?

– Вот что давайте тогда сделаем, – решает Грунина. – Я сегодня же передам их вам. Пусть Вадим отдаст монеты Грачеву завтра. Только вам для этого придется сейчас поехать к вашему дяде. Не поздно будет?

– Он всегда нам рад. В любое время. Сейчас сколько? Начало восьмого, кажется? В восемь мы будем у дяди.

– Хорошо. А как поедете: на метро? С пересадкой у Белорусского? Тогда в половине восьмого к вам на этой станции подойдет молодой человек и передаст пакетик. Он знает Вадима и сам вас найдет. Вы только походите немного по вестибюлю кольцевой. Договорились?

– Договорились, Татьяна Петровна.