Текст книги "Если даже придется погибнуть..."

Автор книги: Николай Томан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

11

На следующий день, встретившись с Андреем Десницыным, Рудаков внимательно присматривается к нему. У него действительно синяк под левым глазом, и выглядит он очень смущенным. Ямщиков кое-как замаскировал царапины на своем лице и бодрится больше обыкновенного. Так и сыплет остротами. Но ребят из бригады Рудакова не проведешь, они сразу сообразили, что было какое-то ЧП, однако не подают вида, что догадываются об этом.

Зато Грачев невозмутим, как всегда. Деловито склонился над своим верстаком с разметочной и доводочной плитками, тисками и смотровым фонарем. Позади фонаря на специальной площадке аккуратно разложен его рабочий инструмент.

«Хороший ведь слесарь. Работает добросовестно и вроде даже с охотой, – думает о нем Рудаков. – Чего еще нужно этому человеку?..» Для Олега это просто непостижимо.

А в цеху все идет своим порядком, хотя Рудакову кажется, будто инструментальщики сегодня сдержаннее обычного. Не говорят так громко, как всегда, и, кроме Ямщикова, никто не балагурит. Даже Гурген не ругается по-армянски, когда роняет что-нибудь на пол или не находит нужного ему инструмента. А может быть, Олегу кажется только, что сегодня все полно какого-то особого значения?..

За несколько минут до обеденного перерыва в помещении мастера цеха (Рудаков все еще замещает его) раздается звонок.

– Здравствуйте, Олег! – слышит он голос Татьяны. – Это Грунина. Вернулась только вчера, и притом очень поздно, поэтому не смогла позвонить.

– Я очень рад, Татьяна Петровна, что вы наконец-то!..

– А я должна сообщить вам кое-что не очень радостное.

У Олега сразу замирает сердце от недоброго предчувствия.

– Сегодня ночью, – продолжает Грунина, – на Конюховской улице убит ударом ножа в спину некто Бричкин – девятнадцатилетний, нигде не работающий парень. Участковому инспектору удалось установить, что был он до этого в гостях у Грачевых. Выяснилось также, что находились там и члены вашей бригады: Ямщиков и Десницын. Известно ли вам что-нибудь об этом?

– Известно, Татьяна Петровна. Ямщиков был у меня вчера, возвращаясь от Грачева.

– У вас перерыв через четверть часа? К этому времени буду на заводе. Встретимся у комсорга вашего цеха.

– Знаете, как мы все по вас соскучились! – взволнованно говорит Олег, когда они с Татьяной остаются одни в комнате комсорга.

Он, конечно, понимает, что время для такого разговора не очень подходящее, но ничего не может с собой поделать и робко смотрит в глаза Татьяны, страшась увидеть в них осуждение.

А она спрашивает:

– Все или вы лично?

– В общем-то, все, а я, наверное, больше всех…

Но тут в дверях появляется комсорг, выходивший в соседнюю комнату, чтобы по просьбе Груниной послать кого-нибудь за Ямщиковым и Десницыным.

– Сейчас придут, – сообщает он Татьяне. – Однако они тут явно ни при чем. Я представить себе не могу, чтобы это кто-нибудь из них…

– Я тоже не думаю, что это дело их рук, – успокаивает его Татьяна. – Кто убил Бричкина, нам пока неизвестно. Бесспорно лишь то, что он был сильно пьян. А напился у Грачева. Его сестра Марина получила аттестат зрелости. Вот они и отпраздновали это событие. Были в тот вечер в гостях у Грачевых и Ямщиков с Десницыным. Прокуратура уже возбудила дело об убийстве Бричкина, а мне поручено произвести неотложные следственные действия. Поэтому придется допросить тут у вас сначала Ямщикова, а потом Десницына.

– А Грачева? – спрашивает Рудаков.

– Его, конечно, тоже, но уже после них. Но вот и Ямщиков! Вы нас оставьте, пожалуйста, наедине.

– О, Татьяна Петровна, наконец-то вы!.. – радостно восклицает Анатолий, но, сообразив, что разговор с нею будет, видимо, официальным, смущенно извиняется: – Простите, пожалуйста… Вы, наверное, будете меня допрашивать о драке с этими подонками, и потому всякие эмоции с моей стороны, конечно, неуместны.

– Да, к сожалению, разговор будет официальным, – сдержанно улыбается Грунина. – Что поделаешь – таков закон. Расскажите мне об этой драке поподробнее.

Ямщиков теперь уже гораздо спокойнее и обстоятельнее сообщает ей все то, о чем так бурно поведал в минувшую полночь своему другу.

– А вы не смогли бы описать внешность напавших на вас? – просит Грунина.

– Едва ли это мне удастся, – пожимает плечами Ямщиков. – В темноте не разглядел, да и некогда было рассматривать, пришлось обороняться. Ведь их было четверо. Впечатление о них самое общее – этакие гривастые субъекты в доспехах хиппи.

– Но двух вы имели возможность разглядеть получше. Они, насколько мне известно, были гостями Марины.

– Да я и там на них не очень смотрел – были более приятные для меня лица, – улыбается Анатолий.

– А вот этого вы не узнаете? – спрашивает Грунина, протягивая Ямщикову фотографию парня с худым, длинным лицом и локонами средневекового лучника. Ее раздобыл где-то участковый инспектор, обнаруживший труп Бричкина на Конюховской улице.

– О, этого помню! Этот действительно был у Марины. Она сказала мне даже, что он самый нахальный из ее поклонников. И в драке вчерашней участвовал активнее других. Но скажите, пожалуйста, Татьяна Петровна… Ох, извините меня, ради бога, что называю вас по имени! На допросе это, наверное, не положено, но язык не поворачивается называть вас гражданином инспектором. Ну, а что, скажите, было нам делать: обратиться в бегство или защищаться?

– Никто вас за это и не винит. Я просто уточняю картину происшествия, потому что все гораздо серьезнее, чем вы думаете. Не заметили вы в руках напавших на вас парней ножа или другого острого предмета?

– Нет, не заметил. Да и не было, наверно…

– Почему так думаете?

– А потому, что они были страшно разъярены, особенно тот, которого вы мне показали. Даже камень пытался схватить, к счастью, камень этот оказался слишком тяжелым. А будь у парня финка, он бы не задумываясь пустил ее в ход. Его прямо-таки силком уволокли от нас приятели, когда решили ретироваться, видя, что мы за себя умеем постоять – я ведь боксер и самбист, а у Десницына, хоть он и бывший богослов, чертовски увесистый кулак.

– Ох, Толя! – вздыхает Татьяна. – Я тоже должна бы вас гражданином Ямщиковым называть, но и у меня язык не поворачивается… И все же дело очень серьезное. Убит ведь этот «самый нахальный поклонник» Марины Грачевой. Всадил ему кто-то нож в спину на той самой улице, где вы дрались.

– Что вы говорите! – изумленно восклицает Ямщиков. – Выходит, что подозревать теперь могут и меня и Десницына?..

– Формально – да.

– Эти подонки, дружки Бричкина, с удовольствием, конечно, покажут на меня!

Двое из этих «дружков» уже находились в отделении милиции за ночной дебош. Они разбили окна в одном из домов на соседней с Конюховской улице и пытались избить прохожего. К тому же оказали сопротивление доставившим их в отделение работникам милиции. Допрашивая их, Грунина не задавала им прямых вопросов, но по косвенным заключила, что об убийстве Бричкина им ничего не известно.

Могло оказаться, конечно, что убили его они сами в пьяной драке и потому помалкивали, но, скорее всего, это не их рук дело. Не похоже, чтобы и Грачев имел к этому отношение. Ему не следовало бы тогда приглашать Бричкина в гости, чтобы потом не привлечь этим внимания к себе следственных органов.

А не замешан ли здесь Туз?..

Чем больше думала Грунина о причастности Каюрова к убийству Бричкина, тем тверже укреплялась в своей догадке. Но даже если это не Туз и не его подручные, все равно он не упустит теперь случая обвинить в этом Ямщикова и Десницына, а скорее всего – запугать их возможностью такого обвинения…

С какой целью, однако? Это Татьяне было не очень ясно, но весьма возможно, с целью шантажа. И ему очень может пригодиться для этого бесследно исчезнувший четвертый участник ночной драки. Все попытки работников милиции обнаружить его были пока безуспешны.

Допросила Грунина и Марину Грачеву. Девушка произвела на нее хорошее впечатление. Об убийстве Бричкина ей тоже ничего не было известно. О самом Бричкине она сказала:

– До седьмого класса мы учились с ним вместе. Он и тогда не давал мне житья своим ухаживанием. И даже когда его исключили из школы за вечную неуспеваемость и хулиганство, продолжал ко мне приставать и отвязался только после того, как я пригрозила пожаловаться на него брату.

Задала Грунина Марине несколько вопросов и о брате.

– Знаете, – задумчиво ответила ей Марина, – по-моему, он кое-чему все-таки там научился. Я исправительную колонию имею в виду… Не то чтобы совсем уж, но и не тот теперь, что был. Во-первых, пить бросил. Работа, говорит, у меня такая, что либо кончай пить, либо переходи на другую, по меньшему разряду и не с тем заработком. С микронами ведь дело имеет, а с ними нужна твердая рука.

– Так совсем и не пьет? – не очень поверила ей Грунина.

– В сравнении с тем, что было, так почти совсем. И вообще стал, по-моему, над многим задумываться… Вот если бы только не дружки его прежние! – тяжело вздохнула Марина.

– А что за дружки? Собутыльники?

– Если бы только собутыльники! – снова вздохнула Марина, но чувствовалось, что ничего больше об этом не скажет, и Грунина решила пока не настаивать.

Начиная допрос Десницына, Грунина не смогла удержаться от того, чтобы не сказать:

– Вот уж никак не ожидала этого от вас, бывшего богослова…

– Вы знаете, я больше всего удручен, – с неожиданной для Груниной решительностью восклицает Десницын, – тем, что мне постоянно напоминают о моем духовном прошлом! Разве не ясно вам, что с ним все кончено? А за свой поступок, совершенный прошлой ночью, а готов нести ответственность по всей строгости закона, хотя нисколько в том не раскаиваюсь, ибо поступил, по-моему, как подобает гражданину. К тому же просто не имел права оставить своего товарища в беде.

– Вас в этом никто не обвиняет.

– Тогда я вас, простите, не понимаю. Чего же вы от меня не ожидали? Того, что обороняться буду, а не уговаривать напавших на нас подонков разойтись с миром? Или в соответствии с учением Христа, когда они ударили меня по левой щеке, я должен был подставить им правую? Нет, гражданин старший инспектор, я вполне сознательно дрался с ними и очень горжусь, что мы с Ямщиковым обратили их в бегство…

– А я повторяю, – теперь уже весело улыбаясь, прерывает его Татьяна, – что ни в чем вас не обвиняю. И если хотите знать мое личное мнение – действовали вы, как настоящие мужчины.

– Правда? – улыбается теперь и Десницын.

– Но я обязана выяснить у вас, как все это происходило. Один из напавших на вас хулиганов был ведь найден минувшей ночью убитым.

– Так вот оно что! Тогда я постараюсь вспомнить все поподробнее. В какое время, кстати, произошло это убийство? Примерно около двенадцати? Ну, а мы с Ямщиковым сели в такси в половине двенадцатого. Нет, номера его я не запомнил. Вернее, просто не обратил на него внимания. Но Анатолий разговорился с шофером, которого, как и меня, звать Андреем. Потому, наверное, и запомнилось его имя. В разговоре выяснилось еще и то, что мы были последними его пассажирами. Работа его кончалась в двенадцать.

– А не сказал он вам случайно, из какого автопарка его такси?

– Нет, этого мы у него не спрашивали… Хотя, позвольте, он, помнится, сам сказал, что ему по пути с Анатолием, который хотел заехать на Автозаводскую улицу к Олегу Рудакову. Пригодится вам это?

– Пригодится, конечно. Скорее всего, это такси из девятого таксомоторного, который находится под Автозаводским мостом.

Записав все показания Десницына в протокол и подписав его вместе с ним, Татьяна, прежде чем отпустить Андрея, говорит:

– Хочу дать вам совет: если вас будут шантажировать, уверять, что есть свидетели, которые докажут ваше соучастие в убийстве Бричкина, немедленно дайте мне об этом знать. И ничего не бойтесь.

– А я и так ничего не боюсь.

12

– Вот и снова встретились мы с вами, гражданин старший инспектор, – добродушно улыбаясь, говорит Груниной Грачев, вызванный ею на допрос. – Не послушались, значит, моего совета, не пошли в актрисы? Стало быть, работа эта вам по душе. А вот зачем снова допрашивать меня собираетесь, не пойму что-то. Не дозволяется разве отмечать в семейной обстановке такое событие, как получение родной сестрой аттестата зрелости? Компания, не скрою, была веселой. Попели, потанцевали – молодежь ведь. Ну и выпили малость, однако в пределах нормы. Это раньше позволял я себе переборы, а теперь…

– О том, каким вы стали теперь, говорить, по-моему, рано, – прерывает Грачева Грунина. – Это «теперь» только еще начинается, и от вас зависит, как оно сложится. Но допрашивать я вас буду не о том, как вы отметили получение аттестата зрелости.

– Так в чем же дело тогда?

– А дело в том, что один из ваших вчерашних гостей убит этой ночью неподалеку от вашего дома.

– Убит?.. – слегка дрогнувшим голосом переспрашивает Грачев. В глазах его растерянность, значит, это новость для него. – Вот уж чего никак не ожидал. Все ведь было очень мирно, никто не перепил. Разве вот только Васька Бричкин? Так он вообще оболтус, несерьезный малый…

– Зачем же вы тогда пригласили его на праздник сестры?

– Учился он с Мариной в одной школе и был в нее влюблен еще со школьной скамьи, как говорится. Так это с ним, наверное, случилась беда? Его это убили?..

– Да, его.

– Но кто? Кому этот жалкий забулдыга мог стать поперек пути?

– С вашей помощью я и хотела бы это выяснить. Когда он ушел от вас?

– Около одиннадцати… В общем-то, я сам его выпроводил. Решил, что ему уже хватит. Со своим корешем Филькой Паниным он и ушел. Этот Панин может вам, пожалуй, больше моего теперь помочь. Они с Бричкиным закадычные друзья.

– А когда разошлись остальные гости?

– Примерно через четверть часа. Перечислить, наверное, нужно, кто был у меня?

Пока Грачев называет фамилии своих гостей, Грунина торопливо думает: «Похоже, что он действительно ничего не знает об этом убийстве. Чистая случайность, что оно произошло, или, может быть, Каюров решил избавиться от такого «неуправляемого» помощника, как Бричкин? Скорее всего, было у них в ту ночь бурное объяснение. Не так, видно, вел себя Бричкин у Грачева, и особенно потом, на улице, как ему предписывалось. А Каюров вспыльчив… Может быть, и не хотел убивать, а только проучить. Ну, а теперь сложившуюся ситуацию он, наверное, постарается использовать для запугивания Ямщикова и Десницына…»

– Вот и все, что я могу вам сообщить, гражданин старший инспектор, – заканчивает свои показания Грачев. – И совершенно чистосердечно, безо всякой утайки. А что касается убийства Бричкина, то ни малейшего представления не имею, кто бы мог это сделать. Безобидный был малый…

– И никогда ни с кем не дрался?

– Ну кто же из мальчишек не дерется? Дрался, конечно. Это ведь у них почти спорт.

– Мальчишке этому было, однако, уже около двадцати. К тому же за подобный вид спорта, как мне достоверно известно, он имел несколько приводов в милицию. Не мог он подраться с кем-нибудь, покинув ваш дом?

– Был навеселе, и потому не исключено…

– А приревновать Марину вашу к кому-нибудь у него не было оснований?

– Какие же основания? Она вообще ухаживанием его пренебрегала. Помнится, даже просила меня как-то шугануть его от нее.

– Ну, тогда вопросов к вам больше не имею, – заканчивает допрос Татьяна, а сама думает: «Значит, нет у него пока желания набросить тень подозрения на Ямщикова. Напротив, выгораживает вроде. Не упомянул даже, что Бричкин пытался схватиться с Анатолием из-за Марины у него в доме».

Рудакову очень хочется встретиться с Груниной, но об этом нечего сейчас и думать. Убийство Бричкина добавило ей хлопот, и она, конечно, не располагает свободным временем. Однако после допроса Грачева Татьяна сама заходит в комнату общественного конструкторского бюро, надеясь встретить там Пронского. Ей все еще не верится, что он всерьез предложил инструментальщикам сконструировать механическую ищейку. Увидев Виталия в окружении инструментальщиков, она отзывает его в сторону.

– Здравствуй, Виталий! Ты, значит, решил окончательно заморочить им головы электронной собакой?

– Почему заморочить? Я с ними об этом совершенно серьезно. К тому же не обещаю, что соорудить кибернетическую ищейку будет легко.

И все-таки Татьяна не верит в серьезность его замысла.

– А вы как к этому относитесь? – спрашивает она подошедшего к ним инженера-электроника. – Я имею в виду фантастическую идею Пронского.

– Замысел Виталия Сергеевича, конечно, очень смелый, – осторожно отвечает на ее вопрос электроник, тоже еще довольно молодой человек. – Боюсь даже, что слишком…

– Я отвечу вам на это вот какими словами, – самодовольно улыбается Пронский. – «Нужно иметь храбрость поверить в свои убеждения, иначе самое интересное, что могло прийти вам в голову, у вас из-под носа заберут другие, более отважные духом». Хоть это и не мои слова, но я их вполне разделяю.

Так как Пронский говорит довольно громко, к нему подходят инструментальщики, члены конструкторского бюро, окружая его и Татьяну тесным полукольцом. А Ямщиков иронически произносит:

– Еще бы вам не согласиться со словами основателя кибернетики. Это ведь из «I am a Mathematician» Норберта Винера!

– Скажите пожалуйста, почему все здесь говорят только о кибернетике и электронике? – спрашивает Пронского Друян. – Вашу синтетическую овчарку, как я это себе представляю, можно создать лишь по законам такой молодой науки, как бионика.

– Какой «молодой науки», Гурген! – восклицает Ямщиков. – Академик Капица сказал: «Бионику часто называют молодой наукой. Это неверно. Ведь еще господь бог занимался бионикой, создавая людей по образу и подобию своему».

– Я вижу, вы все тут большие эрудиты, – теперь уже не столь самоуверенно улыбается Пронский.

Он бросает испытующий взгляд на Татьяну, но она, уже не слушая его, направляется к выходу. До ее слуха доносятся лишь слова Ямщикова, обращенные к Маврину:

– Что-то ты, Вадим, понурый какой-то сегодня? Не блеснул, как всегда, остроумием, ни единого слова даже не вымолвил…

Да, Маврин сегодня действительно озабочен чем-то. Это заметила и Татьяна. Чего бы это? С тех пор как он женился на Варе Кречетовой, с лица его редко сходила блаженная улыбка. А поженились они сравнительно недавно, как только получили квартиру.

Выйдя с завода, Татьяна останавливается возле кафе, построенного заводскими комсомольцами по собственному проекту и названного очень просто – «Наше кафе». Обслуживается оно тоже комсомольцами на общественных началах. А так как помещение его очень маленькое, всего на пятьдесят человек, то пользуются им различные цеха завода по очереди, и главным образом по пятницам, соревнуясь друг с другом в придумывании оригинальных программ. На одной из таких «пятниц» Татьяна уже побывала.

Пригласили ее комсомольцы инструментального цеха. Кафе хоть и считалось комсомольским, гостями его были и пожилые рабочие. Однако право быть приглашенным требовалось заслужить. К заслугам же относились не только выполнение производственной нормы, но и «праведный образ жизни», как в шутку говорили заводские комсомольцы. И уж конечно, в «Наше кафе» не проникал ни один любитель выпить. Кстати, спиртных напитков в нем вообще не было, лишь чай и кофе разнообразнейших сортов и способов приготовления.

На первом таком вечере все пили чай и кофе под органную музыку Баха, записанную на магнитофонной ленте Олегом Рудаковым с его краткими пояснениями. И хотя они не всегда соответствовали замыслам Баха или той трактовке его замыслов, какую давали им знатоки органной музыки, зато были по-своему интересны и оригинальны.

Заглянув в широкие окна «Нашего кафе», Татьяна замечает там Варю Кречетову. Она, правда, теперь уже Маврина, но все по-прежнему называют ее Кречетовой.

– Здравствуйте, Татьяна Петровна! – увидев Грунину, радостно кричит в открытое окно Варя. – Заходите, пожалуйста!

Торопливо распахнув стеклянную дверь, она выбегает на улицу и берет Грунину под руку.

– Вы очень, очень мне нужны, Татьяна Петровна! Давайте присядем вот тут в уголке, чтобы нам не мешали.

– Похоже, что у вас что-то интересное затевается? – спрашивает Варю Грунина. – Вон и Валя Куницына, и еще девушки из инструментального.

– Готовим к пятнице наш вечер. Нам в этом кандидат философских наук Боярская помогает. Помните, я вам о ней рассказывала? Это та самая, которая помогла Андрею Десницыну от бога отречься. Хорошо бы, если бы и вы чего-нибудь подсказали. Но об этом потом. Вы моего Вадима сегодня не видели? Каким он вам показался?

– Случилось разве что-нибудь? Почему вы так встревожены?

– Ох, боюсь я, что может что-нибудь случиться! – грустно вздыхает Варя. – Видно, тот жуткий мир, из которого он вырвался, снова его… Нет, нет, пока ничего! Но со вчерашнего вечера он уже не совсем тот…

– Да не волнуйтесь вы так, Варя. Расскажите-ка все, как говорится, по порядку.

– Никакого тут порядка – все перемешалось! Но, в общем-то, началось, видимо, с того, что Вадим отказался пойти в гости к Грачеву. И тогда Грачев ему сказал: «Это не я, это Туз велел тебя пригласить». А вы ведь сами, наверное, знаете, кто такой этот Туз.

– И Вадим сам вам все это рассказал? – уточняет Татьяна. – Я имею в виду разговор его с Грачевым.

– Ну да, как же! Силком я это из него вытянула. Слово, однако, пришлось дать, что в милицию об этом не заявлю.

– Но ведь я тоже из милиции…

– Вы для меня не милиция, вы мой друг. И не сомневаюсь, что подскажете, как нам быть. Похоже, что этот Туз не оставит теперь Вадима в покое. Зачем-то он ему понадобился…

– А почему Вадим не решился мне сам об этом рассказать?

– Считает, что такого опытного бандита вам не просто будет поймать. Если же Туз дознается, что Вадим вам о нем рассказал, то тогда… Не думайте, однако, что это он за себя так испугался. Опасается, как бы Туз или дружки его чего-нибудь мне не сделали…

– А чем Вадим объяснил Грачеву свой отказ пойти к нему в гости?

– Тем, что не пустила.

– Не думаю, чтобы это объяснение удовлетворило Туза, – задумчиво покачивает головой Татьяна. – Что же Вадим собирается делать дальше?

– Не знаю… Наверно, и сам еще не решил. Но я его одного теперь ни на минуту не оставляю. Из конструкторского бюро он зайдет за мной сюда. Домой мы поедем вместе.

– Ого, какая вы храбрая!

– Уж во всяком случае, в обиду его никому не дам! – решительно вскидывает голову Варя. – Мы ведь сегодня должны были пойти в гости к дяде. Он пригласил нас к себе еще на прошлой неделе. Вадим был так счастлив, с таким нетерпением ждал этого дня… И вот вдруг объявил мне утром: «Знаешь, Варюша, лучше нам не ходить к нему пока». – «Да ты что!» – изумилась я. «Не могу, говорит, честно смотреть ему в глаза. Опять у меня такое состояние, как тогда, когда должен был проникнуть к Леониду Александровичу по поручению Корнелия. Был я, правда, в то время простой пешкой в его руках, но и теперь меня не покидает предчувствие, что снова придется выведывать что-то в доме твоего дяди». И вы знаете, может быть, он и прав… В общем, я не стала настаивать, дядя сразу бы заметил его испуганные глаза… Вся надежда теперь только на вас, Татьяна Петровна.

– Я постараюсь сделать все возможное, – обещает Татьяна, – нужно только, чтобы Вадим ставил меня в известность обо всех заданиях Туза, если тот от него что-либо потребует.

– Я обязательно постараюсь его уговорить. А как нам сообщать вам об этом?

Татьяна быстро записывает номера своего служебного и домашнего телефонов на листке блокнота и протягивает Варе.

А к ним уже подходит Валентина Куницына, невысокая, худенькая, миловидная – одна из лучших разметчиц инструментального цеха. Создание этого кафе – в значительной мере ее заслуга. В те дни, когда переходит оно в распоряжение инструментальщиков, Валя не покидает «Нашего кафе», пока внутреннее убранство и все детали замысла не достигнут почти такой же микронной точности, как и разметка деталей, которые проходят через ее руки в инструментальном цехе.

– Ну, что вы тут уединились? – укоризненно говорит она Татьяне Петровне и Варе. – Нам так нужен ваш совет, Татьяна Петровна. Хотим серьезно поговорить в нашу «пятницу» о модах и их причудах. Попытаться найти закономерность в их стихии.

Валя учится в заочном художественном институте и очень начитанна. Грунина имела возможность убедиться и в ее хорошем вкусе.

– А о каких модах? – спрашивает ее Татьяна.

– О дамских, конечно.

– Ну, тут я вряд ли чем-нибудь смогу помочь вам, – беспомощно разводит руками Грунина. – Они, по-моему, вне всякой логики и здравого смысла – сплошная стихия.

– А мы хотим все-таки попробовать обуздать эту стихию, – задорно вскидывает голову Валя. – И вы могли бы нам в этом помочь, Татьяна Петровна.

– Ох, боюсь, что вы переоцениваете мои возможности, – вздыхает Татьяна. – Но я постараюсь оправдать ваши надежды, только не сегодня. Если вас устроит, я заеду к вам завтра.

– Да, пожалуйста, мы очень вас просим, и хорошо бы в это же время. Мы все после работы – прямо сюда.

– Постараюсь, – обещает Татьяна.

Оставшись вдвоем с Валей Куницыной, Варя спрашивает ее, понизив голос:

– Ну, а с Анатолием у тебя как?

– А никак.

– Даже в кино не ходите?

– Даже…

Варя вздыхает.

– Ты-то чего так переживаешь? – удивляется Куницына. – Было разве у меня с ним что-нибудь?

– Но ведь могло же…

– Могло, да не было, и очень тебя прошу, никогда больше не спрашивай меня об этом.