Текст книги "Если даже придется погибнуть..."

Автор книги: Николай Томан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

9

Едва Грунина заходит в кабинет начальника Корягинского отделения милиции, как уже знакомый ей старшина Пивнев шумно вскакивает из-за своего стола и громко щелкает каблуками:

– Здравия желаю, товарищ старший инспектор! Если вы к капитану Нилову, то он выехал на фабрику имени Восьмого марта. Будет часа через полтора.

– Нет, я к вам, товарищ старшина.

– О, пожалуйста! – И снова щелчок каблуками. – Кстати, я узнал у своих ребят, в каком детективе описан способ…

– Спасибо, товарищ старшина, это мне теперь не требуется. Я уже знаю, кто прислал вам то анонимное письмо. Это, по-моему, Оля Кадушкина.

– Не может быть! Она же троечница, а письмо написано без единой ошибки.

– Ну, во-первых, письмо не такое длинное, чтобы сделать в нем много ошибок, – улыбается Грунина. – А во-вторых, по русскому языку и литературе у нее как раз хорошие отметки. Это мне сообщила библиотекарша. Она даже сказала: «Если бы не успехи по литературе, я бы ей вообще не стала давать так много книг».

– О, я ее знаю, она строга!

– И еще одна просьба: не называйте меня старшим инспектором. У меня ведь такое же звание, как и у вашего начальника.

– Извините, пожалуйста, товарищ капитан!..

– А теперь вы вот в чем должны мне помочь, товарищ старшина: показать Олю Кадушкину, но так, чтобы…

– Понимаю, товарищ капитан! Сделаем все самым незаметным образом. Я, между прочим, живу почти рядом с Кадушкиными, и мои ребята дружат с Петей и Олей. Старший-то Кадушкин совсем уже взрослый, ему с моими неинтересно. Пошлю сейчас к ним мою дочку Елену, и она приведет к вам Олю. Где бы вы хотели с нею встретиться? Можно было бы и у меня.

– Лучше все-таки где-нибудь в другом месте. Я проходила сегодня через ваш городской парк культуры и отдыха…

– Верно! Лучше места и не придумаешь. У меня дома телефон, и я сейчас позвоню Елене, попрошу ее пойти куда-нибудь с Олей Кадушкиной через парк. У нас, кстати, куда бы ни идти, все равно парка этого не миновать. Подождите минуточку, товарищ капитан.

Пивнев садится за стол своего начальника и набирает нужный ему номер телефона.

– Это ты, Петя? А Лена где? А ну-ка дай мне ее… Чего это ты, Леночка, в такую жару дома? С подружкой своей Олей Кадушкиной давно ли виделась? Вчера последний раз. А сегодня?.. Ах, в кино собираетесь! На какой же сеанс, если не секрет? На двенадцать? Но ведь сейчас половина двенадцатого, а ходу туда всего пять минут, если вы в «Космос». Немного погуляете по парку? Ну и правильно, чего вам в такую погоду дома торчать.

– Видите, как все ладно складывается, товарищ капитан, – улыбаясь, обращается старшина к Татьяне. – Мы с вами тоже пойдем сейчас прогуляться по парку.

Через несколько минут они уже прохаживаются по густым, тенистым аллеям, но не рядом, а на некотором расстоянии друг от друга. Старшина впереди, Татьяна метров на двадцать сзади. И почти тотчас же навстречу им появляются две девочки школьного возраста. Одна полная, чем-то напоминающая своего отца старшину, а вторая худенькая, небольшого роста, с гладко зачесанными назад негустыми рыжеватыми волосами. Не требуется большой сообразительности, чтобы угадать, которая Оля.

– О, папа! – радостно кричит толстушка, бросаясь к старшине. – Вот не ожидала тебя тут встретить!

– Здравствуй, Олечка! – здоровается Пивнев с подругой дочери. – Ты иди, Лена тебя догонит, мне нужно дать ей кое-какие поручения.

Ничего не подозревающая Оля не торопясь идет по аллее парка в сторону Груниной, присевшей на скамейку.

– Здравствуй, Оля, – негромко говорит Татьяна, как только девочка равняется с нею. – Подойди, пожалуйста, ко мне поближе и не бойся…

– А я и не боюсь, с чего это вы взяли! – задорно восклицает Оля, с удивлением рассматривая красивую молодую женщину, очень похожую на какую-то киноактрису.

– Ну, тогда присядь со мной рядом.

А когда девочка садится, Татьяна благодарит ее:

– Спасибо тебе, Оля, за помощь, которую ты оказала милиции.

Лишь какое-то мгновение Оля недоумевает, но, сообразив, что не случайно, видимо, повстречался с ними Ленин папа – старшина милиции, догадывается, кем может быть эта красивая женщина, и чуть слышно спрашивает:

– Вы, наверное, из Москвы?

– Да, я инспектор милиции и приехала сюда из-за твоего письма. Где бы мы с тобой могли встретиться и поговорить?

У Оли даже не возникает вопроса, как же эта красивая тетя узнала, что письмо написала именно она, Оля. Татьяна сразу как-то внушила ей доверие. Сыграло тут свою роль и присутствие Лениного папы, конечно.

– Я могу не пойти в кино, и мы сразу бы… – порывисто произносит она.

– Нет, нет, ты обязательно сходи в кино. Оно кончится в половине второго, наверное?

– Да, точно в половине второго, даже немножко раньше.

– Ну, так я ровно в половине второго буду ждать тебя на этой же самой скамейке.

Они встречаются снова в час тридцать пять.

– Извините, что немного опоздала, – оправдывается Оля. – Я могла бы и точно, но тогда нужно было бы идти очень быстро, а это…

– Ты умница, Олечка, – хвалит ее Татьяна. – Давай пройдем вон в ту боковую аллею. По ней, я заметила, почти никто не ходит. Лена что – пошла одна?

– Да, папа поручил ей сходить в универмаг.

– А теперь расскажи мне, Оля, как ты все это узнала, – просит Татьяна, как только они выходят на боковую аллею, еще более пустынную, чем центральная. – Я имею в виду то, что ты написала в своем письме…

– Я понимаю… А как, скажите, мне вас называть?

– Меня зовут Татьяной Петровной.

– Я понимаю, о чем вы это, Татьяна Петровна. О Тузе, да?

– О нем, Оля. Расскажи, пожалуйста, поподробнее, что ты о нем знаешь. Для нас это очень важно.

– Ничего почти. Я о нем случайно узнала, когда мама с бабушкой шушукались. Как только тетя Глаша к нам приехала, они все время шушукались о чем-то. Сначала я думала, что это они о тете Глаше, потому что мама считает ее чокнутой. Но бабушка говорит, что она совсем не чокнутая, а только до смерти запуганная братцем своим двоюродным Алешкой, вот этим самым Тузом.

– Как же ты это узнала, если они «шушукались»?

– Так ведь они шепотом днем только. А поздно вечером, когда думали, что я уже сплю, говорили громче, потому что спорили. Но я не спала. Это было, когда тетя Глаша уже уехала от нас. Особенно бабушка горячилась. Сердилась на маму, что она тетю Глашу чокнутой считает. «Ты, – говорила она маме, – не знаешь вовсе Лешку. Он, говорит, если и не убил в тот раз Глафиру, то теперь непременно убьет, как только дознается, что она нам обо всем рассказала». Разговор этот был у них еще до прихода к нам Туза…

– Он когда к вам приходил?

– Дня через два после того, как тетя Глаша уехала. Ночью это было. Мама даже побоялась открывать, а он бабушку попросил позвать, и та ему открыла. Когда вошел, сразу же велел свет потушить и спросил, кто еще дома. Вася с Петей у дяди Гриши тогда гостили. Это на майские праздники было. Обо мне мама сказала, что я очень крепко сплю. Я и правда сплю крепко, но когда надо…

– Ну и что же делал у вас Туз? – не дает Оле отвлекаться Татьяна.

– Стал расспрашивать, зачем Глафира приезжала. «Навестить и отдохнуть после болезни», – сказала ему бабушка. Он снова: «Не жаловалась ли на что? Не обвиняла ли кого?» А бабушка у нас хитрющая старушенция. «Какая, – говорит, – словам ее теперь вера? Рехнулась она совсем от побоев своего изверга супруга. Говорили же мы ей, не выходи за этого пьянчугу. Так нет, люблю, говорит, его… А теперь клянет последними словами. Да и вообще мелет черт те что…» – «Ну, а обо мне, – спрашивает бабушку тот тип, – не говорила ли чего?..»

– Ведь «тот тип», судя по всему, твой дядя, – перебивает Олю Татьяна.

– Не хочу признавать такого дядю! – с негодованием встряхивает головой Оля. – Я бы такого сама в милицию отвела…

– Ну ладно, ладно, девочка, успокойся, пожалуйста.

– Нет, не успокоюсь! Я когда вырасту, непременно в инспектора или в следователи пойду, чтобы разоблачать таких и в тюрьму. Для этого небось юридический институт нужно кончать? Вы не могли бы мне помочь туда поступить?

– Тебе еще четыре года в школе нужно проучиться, – улыбается Татьяна, проникаясь все большей симпатией к этой смышленой девочке. – А вот когда кончишь школу, постараюсь помочь, если только ты к тому времени не передумаешь…

– Да что вы, Татьяна Петровна! Вот если только к тому времени все преступники переведутся, но это, наверное, будет не очень скоро. Как вы думаете?

– Да, наверное, не так уж скоро, – соглашается с ней Татьяна. – Однако для того, чтобы поступить в юридический институт, учиться нужно не на одни только тройки…

– Я это понимаю, Татьяна Петровна, и постараюсь…

– Теперь продолжим наш разговор. Ну и что же ответила бабушка на вопрос Туза?

– «А что такого могла о тебе говорить Глафира? – спросила его бабушка. – При ее помутненном разуме она тебя и не помнит, должно быть».

– И Туз этому поверил?

– «Ну ладно, – сказал, – дорогие родичи. Выгораживаете вы ее или на самом деле все так, у меня нет сейчас времени разбираться, поимейте, однако, в виду: взболтнет если кто, что я у вас был, худо всем вам будет»… И сразу же ушел, ни с кем не попрощавшись.

– Ты видела его?

– Когда он вошел, то свет у нас еще горел. Мама его зажгла, как только услышала стук в окно. Мы ведь в собственном домике живем. Дедушка сам его срубил перед войной. Он у нас был настоящим человеком…

– Я все о деде твоем знаю, Олечка. Знаю даже, что он был награжден солдатским орденом «Славы». Отец твой тоже ведь был знатным железнодорожником… Ну и что же ты увидела, когда мама зажгла свет?

– Его я увидела, но сразу же закрыла глаза, чтобы он не заметил, что я не сплю. А догадалась, что это он, потому что бабушка шепнула маме: «Лешка это, наверное…»

– И ты запомнила, как он выглядит?

– Его всякая бы запомнила – такое страшилище! А у меня память на лица очень хорошая.

– Вот и опиши его поподробнее.

– Ну, во-первых, он очень здоровый…

– Высокий? – уточняет Татьяна.

– Может быть, и не очень высокий, но сильно плечистый. Таких я только в цирке видела.

– А лицо, волосы?

– Какие там волосы – безволосый он! Бритый, наверное… Бабушка, правда, сказала маме, что он мог и оплешиветь на нервной почве. Настоящим психом будто бы стал. А морда у него вся как есть бородатая и вроде рыжая.

– Как ты узнала, что кличка его Туз?

– Это бабушке откуда-то известно. И о том, что беглый он, тоже. Наверное, от бабушкиной сестры, матери Алешки.

– Где его мать живет, знаешь?

– В соседнем районе. Рогачевским называется. Километров тридцать отсюда.

– Ну, спасибо тебе, Оля, большую услугу ты нам оказала. Но о встрече со мной ты никому…

– Да что я – маленькая, что ли! Сама понимаю. Если вам еще понадоблюсь, то я с удовольствием…

– Спасибо, Олечка.

…Выслушав просьбу Груниной, капитан Нилов вызывает к себе старшину Пивнева.

– Кого бы нам пригласить понятыми, Илья Ильич, для опознания Олей Кадушкиной фотографии Каюрова?

– Ну, во-первых, ее классную руководительницу Долгушину, – предлагает старшина. – Она человек вполне надежный во всех отношениях. И еще я бы порекомендовал библиотекаршу Зою Петушкову. Татьяна Петровна, кстати, с нею уже знакома.

– Не возражаете, Татьяна Петровна? – спрашивает Нилов Грунину.

– Не возражаю.

Некоторое время спустя, когда Оле Кадушкиной в присутствии понятых Татьяна показывает три фотографии, девочка не сразу решается, на какую же ей указать. Грунина хорошо понимает ее затруднение и терпеливо ждет. Оля не знает ведь, что для опознания полагается предъявлять фотографии сходных по внешности лиц. К тому же видела она Каюрова бритоголовым и бородатым, а тут он с пышной шевелюрой и безбород. Татьяна не очень даже уверена, что девочка его опознает.

А Оля, помедлив немного, решительно указывает на его фотографию.

– Вот он!

– И у тебя никаких сомнений, что это именно он? – спрашивает ее Татьяна.

– Никаких. У него глаза очень злые и нос, как у хищной птицы.

10

Уже поздно, пора бы ложиться спать, завтра ведь рано вставать, а Олег все читает и записывает в свой блокнот разные цифры и цитаты. Когда комсорг цеха поручил ему быть агитатором в инструментальном, он даже разозлился:

– Да что вы все на меня одного! Я и бригадир, и член штаба оперативного отряда, и в общественном конструкторском бюро…

– Ладно, не перечисляй, сам все многочисленные твои обязанности знаю, – остановил его комсорг. – Но ведь ты же самый грамотный комсомолец в инструментальном…

– С каких это пор стал я самым грамотным? А Гурген Друян, который на третьем курсе станкоинструментального? Да и Анатолий Ямщиков поэрудированнее меня…

– Ты еще Андрея Десницына забыл назвать, – усмехнулся комсорг. – Он ведь кандидат богословия.

– А ты не смейся над ним. Он достоин всяческого уважения, к тому же на втором курсе философского…

– Ты тоже на философском. Но дело даже не в этом Гурген горяч. Если ему зададут каверзный вопрос, он может послать сам знаешь куда.

– Когда надо, я тоже могу послать…

– Так когда надо, а он когда и не надо. Анатолий тоже вспыльчив и не считает нужным объяснить того, что, по его мнению, каждый сам должен знать. Поэтому лучшего агитатора, чем ты, пока не вижу. Попробуй проведи две-три беседы, трудно будет – поищем кого-нибудь другого.

И вот Олег Рудаков провел уже несколько бесед и не только не попросил замены, но и честно признался комсоргу:

– Оказывается, все это чертовски интересно! Не знаю, как для тех, кто меня слушает, а для меня лично все это очень интересно.

– Я же знал, что эта работа именно для тебя, – похлопал его по плечу комсорг. – Ты прирожденный агитатор. Если хочешь знать, я часто сам прихожу тебя послушать. И еще одна у тебя заслуга – умеешь ты как-то и других для своих политбесед привлечь. Ямщикова очень ловко втянул вчера в разговор. Я и не знал, что он такой знаток кибернетики. А Патер? Интереснейшие вещи рассказывал о последнем Ватиканском соборе и приспособлении католицизма к современному миру. И особенно большое тебе спасибо за то, что организовал в цехе беседы Груниной по правовым вопросам. Какая все-таки она красивая! Валя Куницына уверяет, будто все вы в нее повлюблялись.

– А что, нельзя разве?

– Не в рабочее время, однако, – рассмеялся комсорг. – И лучше бы все-таки в своих заводских девчат…

Вспоминая теперь этот разговор, Олег грустно улыбается. В какой-то мере Валя, может быть, и права… Но где же сейчас Грунина? Целую вечность, кажется, не виделся с нею. Уехала куда-то и не попрощалась даже. Потом, правда, сам начальник ее позвонил. Сообщил об отъезде Татьяны и поинтересовался, как ведет себя Грачев. А ведет он себя вполне нормально. Вопросы даже задает на политбеседах. Спросил вот сегодня: правда ли, что в капиталистических странах происходит обуржуазивание пролетариата?

Удивляться такому вопросу нечего. Сейчас об этом вся западная печать и радио трезвонят. Олег ответил ему, по правде говоря, не очень убедительно, общими словами. Это и других не удовлетворило. Надо будет завтра объяснить поконкретнее.

Вот он и сидит теперь, готовится…

И вдруг дверной звонок чуть слышно – дзинь!.. Кто же это так поздно?

На носочках, чтобы не разбудить родителей, Олег идет в коридор. Заглядывает в дверной глазок. Да это же Толя Ямщиков! Вот уж кого не ожидал!

– Ты что так поздно – случилось что-нибудь? – тревожно спрашивает его Олег.

Ему кажется, что Ямщиков не очень твердо стоит на ногах. На лице его блаженная улыбка.

– Да ты пьян! – невольно повышает голос Рудаков. – От тебя, как из винной бочки…

Но тут он замечает, что из левого угла рта Анатолия струится кровь. Кровоточат и ссадины на скулах. В темных пятнах крови белая сорочка.

– Не пьян я, не пьян! – энергично мотает головой Анатолий. – Немного выпил, правда, но не пьян. А вид такой потому, что на нас напали…

– Ладно, проходи поскорее, – торопит его Олег. – И не шуми, стариков моих разбудишь.

Проводив Анатолия в свою комнату, Олег присматривается к нему внимательнее и обнаруживает, что не только сорочка, но и брюки его выпачканы грязью и даже разорваны в нескольких местах. Выражение лица, однако, не пьяное вовсе, как показалось Олегу в коридоре, а какое-то восторженное.

– Объясни теперь толком, что с тобой произошло, если, конечно, в состоянии? – строго спрашивает Олег Ямщикова.

– Что значит «если в состоянии»? – удивляется Анатолий. – Я потратил много сил и очень устал, но я никогда еще не был в лучшем состоянии, чем сейчас. Да знаешь ли ты, что мы с Патером совершили только что почти подвиг! Мы, как два д’Артаньяна… Да, именно как два д’Артаньяна, хотя Патеру, как бывшему богослову, казалось бы, больше подходила роль рассудительного Арамиса. Мы сделали с ними то, что было бы под силу только двум д’Артаньянам – мы расшвыряли их и обратили в бегство…

– Ничего пока не понимаю, кого вы расшвыряли?

– Ну ладно, расскажу тогда все по порядку, отведи только сначала меня куда-нибудь, чтобы я мог умыться. И дай йоду залить боевые раны.

Вернувшись из ванной комнаты, Анатолий удобно располагается в любимом кресле Олега и уже более спокойно продолжает свой рассказ:

– Знаешь ли ты, где мы были сегодня? Я и Патер. У Грачева! Он пригласил нас отпраздновать получение аттестата зрелости его сестрой Мариной. Той девушки, которой мы помогали, когда ее братец отбывал срок. А эта маленькая Маринка знаешь какой теперь стала!.. Короче говоря, встретившись с нею сегодня, я, как говорится в старинных романах, прямо-таки потерял голову!

– Но ведь ты совсем недавно говорил мне, будто тебе очень нравится Татьяна Петровна…

– Да, был, это верно, но как? Как нравится красивая актриса из заграничного кинофильма. А тут живая, настоящая, чертовски симпатичная девчонка! От нее все там были без ума. Даже Патер…

– Не ври, Патер влюблен в свою Беатриче – Анастасию Боярскую.

– Да, он давно, еще до отречения, влюбился, в Настю, но это не помешало ему оценить достоинства Марины. Зато эти лопухи, ее школьные друзья, прямо-таки… Но, в общем-то, они хорошие ребята, а вот еще два типа, которых пригласил, видимо, уже сам Грачев, эти прямо-таки ошалели. Сначала еще ничего, только глаз с нее не сводили, а потом, когда поднабрались…

– Но ведь и вы с Патером не один только чай там пили?

– Я этого и не скрываю. Патер хоть и непьющий, но за здоровье Марины и за ее аттестат выпил пару рюмок. Я уложился в свою норму – три… Ну, может быть, на этот раз четыре рюмки…

– Кто там был еще? Не было разве подруг Марины?

– Наверное, были, но я никого, кроме нее, не видел…

– А подрались вы там, конечно, из-за Марины?

– Ни с кем мы там не дрались. Это потом, на улице, когда мы пошли домой. За углом нас уже поджидали те два типа, приятели или знакомые Грачева. С ними еще двое неизвестных нам. В гостях у Грачевых их не было. Один из них показался мне похожим на того, что огрел меня в прошлом месяце бутылкой. Вот тут-то и началась баталия… Видел бы ты, как Патер от них отбивался! Обязательно нужно вовлечь его в нашу народную дружину…

– Как бы тебя самого после такой баталии из нее не выставили, – хмуро прерывает Анатолия Олег.

– За что? За самооборону? Выходит, нам нужно было позволить избить себя?

– Как же вы все-таки выстояли двое против четверых?

– Что значит – выстояли? Мы не только выстояли, мы обратили их в позорное бегство.

– А Патера ты где оставил?

– Нам удалось поймать такси. Патера я довез до его дома, а сам поехал к тебе. Мне захотелось сразу же все тебе объяснить, и именно сегодня. Завтра, увидев наши физиономии, ты бы черт знает что о нас подумал. У меня-то еще ничего, а вот у Патера здоровенный синяк под глазом…

Несколько минут длится неприятное для Ямщикова молчание. По хмурому лицу Рудакова он видит, что тот не в восторге от их ночного похождения.

– Если ты обратил внимание, – произносит наконец Олег, – я тебя спокойно выслушал и даже постарался понять. Послушай же теперь и ты меня. Не хотел я пока тебе этого говорить, но, видно, надо, чтобы ты вел себя осмотрительнее.

– А что такое?..

– Не перебивай! – недовольно машет на него рукой Олег. – Татьяна Петровна меня предупредила, что Грачев хоть и с хорошими отзывами отбыл срок в колонии, но едва ли исправился. Он, наверное, из тех, у которых это на всю жизнь. К тому же у него есть, видимо, босс, который держит его в страхе и повиновении. Действует он, по всей вероятности, по его указке и вас с Патером пригласил на праздник Марины, конечно, не случайно.

– Но Марина тут ни при чем.

– Да, может быть. Скорее всего, она такое же орудие, а вернее, – слепое орудие в руках грачевского босса, как и ее брат. И вы с Патером, похоже, зачем-то ему понадобились. Мы, правда, полагали, что его мог интересовать главным образом Маврин…

– Грачев приглашал и его, но он без Вари не захотел, а Варя наотрез отказалась. Она боится, как бы Вадим снова…

– Она умница, – хвалит Варю Олег. – Вадим ведь в свое время много крови ей попортил…

– Ну хорошо, – нетерпеливо перебивает Олега Анатолий, – допустим, что все так. Мы, может быть, и в самом деле нужны зачем-то Грачеву и его таинственному боссу, но зачем же было на нас нападать? Хорошо еще, что мы постояли за себя, а то они могли бы нас и искалечить…

– Я думаю, – убежденно замечает Рудаков, – это получилось уже не по сценарию Грачева и его босса. Их подручные, наверное, уже по своей инициативе хотели вас как следует проучить. И, думается мне, из-за Марины.

– Да, может быть… – вздыхает Анатолий. – Но от Марины я ни за что не отступлюсь!

– Опять ты о ней!

– Да, опять, и буду так о ней всегда!.. К замыслам братца своего она никакого отношения не имеет. Ни минуты не сомневаюсь в этом. Между прочим, она собирается на наш завод, в заводское профтехническое училище…

– Это хорошо.

– Очень хорошо! – восклицает Анатолий. Помолчав, он добавляет: – Когда я впервые был влюблен, а было это еще в школьные годы…

– В третьем классе, наверное? – смеется Олег.

– Нет, в девятом, – не замечая иронии Олега, уточняет Анатолий. – Конечно, та мальчишеская, по существу, любовь не идет ни в какое сравнение с этой. Но тогда я именно по-мальчишески собирал и записывал афоризмы о любви. Память у меня сам знаешь какая. Я их почти дословно и сейчас помню…

– Посмотри лучше на часы, видишь, сколько уже? – прерывает его Олег. – Или ты останешься у меня ночевать?

– Нет, поеду домой, дед будет беспокоиться. А тебе не мешало бы знать, что от любви к женщине родилось все прекрасное на земле. И сказал это Горький. А Стендаль заметил, что хоть и много страшных злодейств на свете, но самое страшное – задушить любовь.

– Твою?

– Нет, твою. И не притворяйся, пожалуйста, таким уж равнодушным. Я давно уже заметил, что тебе нравится Таня Грунина. Чего краснеешь-то?

– Но ведь никаких надежд, – невольно вырывается у Олега. – Я не записывал никаких афоризмов о любви, но в каком-то из произведений Белинского вычитал, что меркою достоинства женщины может быть мужчина, которого она любит. Разве я для нее такой мужчина?

– А какой же ты? Для меня, если хочешь знать, ты всегда был образцом настоящего мужчины, и я горжусь дружбой с тобой. Да и не только я, у нас все ребята тобой гордятся!

– Спасибо, Толя! – порывисто протягивает руку другу Олег. – Но ведь у нее может быть иная мера в оценке достоинств…

– Ну, просто противно слушать! – возмущается Анатолий. – Вот уж кого любовь лишила разума, так это тебя!

– Хватит, однако, об этом, – устало произносит Олег. – И если ты не хочешь оставаться у меня, то поторопись на метро.