Текст книги "Если даже придется погибнуть..."

Автор книги: Николай Томан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

6

Дня через два после встречи с Татьяной Груниной Олега Рудакова вызывает к себе начальник цеха:

– Мастер ваш, Балашов, заболел и, видимо, надолго. Вчера вечером отвезли в больницу.

– Опять радикулит? – спрашивает Олег, уже догадываясь, чем завершится этот разговор.

– Опять.

– А мне, значит, снова за него?..

– Снова.

Начальник немногословен, в отличие от заболевшего мастера. Да и чего зря говорить, когда и без того все ясно.

– Так ведь у меня своя работа, Илья Ильич, – делает робкую попытку отбиться от заместительства Олег. – Я новое приспособление налаживаю…

– Можете вы это кому-нибудь другому поручить?

Пока Рудаков размышляет, кому бы можно было доверить начатую им наладку сложного контрольно-проверочного приспособления собственной конструкции, начальник заключает разговор:

– В крайнем случае будете не замещать, а совмещать. И вот еще что: Балашов дал пробную работу новому инструментальщику. Понаблюдайте за ним.

– Ясно, Илья Ильич. Не такой он, кстати, новый для нас. Работал тут до того, как в тюрьму угодил.

– Да, но прежде по четвертому разряду, а теперь претендует на пятый.

– Вот мы и посмотрим, как его там подучили, – усмехается Рудаков.

– Только не очень придирайтесь.

– Потребую лишь то, что положено, но безо всяких поблажек.

– Ну это само собой.

Рудаков встретился с Грачевым еще накануне. Посмотрел на него с равнодушным видом, кивнул небрежно и прошел мимо. Но Грачев сам его остановил.

– Делаешь вид, будто не узнал меня, Рудаков? Презираешь, наверное?

– Зачем же презирать? Не вижу для этого оснований. Но и в восторг не прихожу – ты ведь не с войны и даже не с военной службы вернулся.

– Я свой грех нелегким трудом искупил, – укоризненно промолвил Грачев. – И не только лиха там хватил, но и уму-разуму набрался.

– Это мы еще посмотрим, набрался ты там ума или не набрался, – спокойно отозвался Рудаков.

Сегодня Олег уже по-другому присматривается к Грачеву. Павел склонился над чугунной разметочной плитой, на которой вчера еще установил тщательно зачищенную заготовку с окрашенной медным купоросом поверхностью. Пока успел нанести на нее только базовые и координатные линии с помощью штангенрейсмуса.

– Чего смотришь? – оборачивается он к Рудакову. – Может, в свою бригаду хочешь взять?

– На это пока не рассчитывай. А смотрю потому, что мастер заболел и начальник цеха велел мне принять от тебя пробную работу. Что-то не вижу, однако, чтобы дело у тебя спорилось. В чем загвоздка?

– А у вас вся разметка вручную?

– Что значит «у вас»? Ты что, в гости к нам пришел или на постоянную работу? Похоже, что ты не утруждал себя в колонии графическими построениями и математическими расчетами, делал все без разметки, с помощью разных шаблонов?

– Как же можно совсем без разметки? Но у нас были и счетно-решающие приспособления, которые ускоряли…

– Это и у нас имеется, однако при сдаче экзамена на разряд ими не пользуются. Сам знаешь, разметка требует высокой квалификации и математических познаний, вот и покажи, на что способен. Разметь углы не с помощью угломеров и угломерных плиток, а обыкновенной чертилкой и штангенциркулем. Метод, каким это делается, называется, как ты и сам должен бы знать, тригонометрическим построением через функции углов тангенс альфа и синус альфа. Способ этот, между прочим, самый надежный. Какое, кстати, у тебя образование?

– Десять классов.

– А ушел от нас с восьмиклассным? Выходит, что тебя там не только лекальному делу, но и грамоте обучили.

Рудакову очень хочется добавить: «А вот сделали ли человеком?» Но он пересиливает себя и заключает разговор:

– Вот и давай вкалывай по всем правилам лекальной науки. Наши инструментальщики не намного грамотней тебя, но все владеют методом тригонометрического построения. К тому же это всего лишь плоскостная разметка, а нам приходится делать еще и пространственную. Она посложнее.

– Так вы же в институтах учитесь…

– Я учусь в гуманитарном, а там этому не обучают. К сожалению, лучший наш лекальщик Ямщиков пока вообще нигде не учится.

– Да неужели? – удивляется Грачев, уже успевший познакомиться с Анатолием. – А я его за профессора принял. Думал, не иначе как на последнем курсе какого-нибудь станкоинструментального…

– Он у нас сам до всего доходит. Вундеркинд. Ну, давай трудись, время идет…

«Видать, серьезный малый, – невесело думает Грачев, провожая уходящего Рудакова недобрым взглядом. – С таким нелегко будет поладить… Пожалуй, и разметку не удастся сделать так скоро, как думал. Нужно еще вспомнить, как это делается без специальных приспособлений».

Как назло, не выходит у него из головы вчерашний разговор с сестренкой. Совсем уже взрослой стала. На днях аттестат зрелости получит.

– Ну и куда же ты после школы? – спросил он ее.

– В институт мне не сдать, – тяжело вздохнула Марина. – Десятилетку и то с трудом кончила. Может быть, и не осилила бы, если бы не сердобольность учителей. Сиротой ведь меня считают. Я и в самом деле сирота. Старенькая бабушка не в счет, а ты и подавно…

– Да и нечего тебе в институт, – попытался подбодрить сестру старший брат. – И без тебя образованных хватает. Ты лучше на какие-нибудь курсы продавцов. Есть, говорят, даже трехмесячные для тех, кто со средним образованием.

– Такая работа не по мне! – отрезала девушка.

– Ну и дуреха, – беззлобно обругал ее Грачев. Он не был сентиментален, но по-своему любил сестру, оставшуюся на его руках совсем ребенком после смерти родителей. – Устроилась бы в какой-нибудь универмаг, всегда бы в модном ходила.

– Чтобы потом ты со своим Лехой заставили меня какими-нибудь аферами заниматься? – зло глянула на него Марина. – Думаешь, я все еще маленькая и ничего не понимаю? Сам у Лехи этого в лапах, так и меня хочешь?..

– Да ты что?.. – повысил было голос Грачев.

Но Марина не дала ему продолжать:

– Сам же рассказывал, будто это он тебя крестики изготовлять надоумил. Знаю и то, что обирал он тебя. Слышала раз, как ты схватился с ним из-за этого. Поздней ночью это было, и вы думали, я сплю. А я проснулась, потому что вы, нажравшись водки, чуть ли не на весь дом орали. Надо бы тебе тогда дать ему по морде и вышвырнуть из нашей комнаты, а ты вдруг хвост поджал. Что он, сильнее тебя, что ли? Вон ты какой здоровенный! Я ведь самым сильным тебя всегда считала…

– Дурочка ты еще, – неожиданно ласково произнес Грачев. – Сила-то не в одних мускулах, он мог и ножом…

– Так позвал бы меня, соседа Бурляева. Мы бы его мигом… Перестал бы ты тогда крестиками промышлять и в тюрьму бы не угодил.

– Ах, какая ты все же дурочка еще, несмотря на аттестат зрелости! – сокрушенно покачал головой Грачев. – Бурляева бы она позвала! А ты знаешь, кем ему тот Бурляев доводится? Э, да что с тобой!..

– Но теперь-то ты поумнел? Решил наконец человеком стать?

– Как не поумнеть, – усмехнулся Грачев. – Двухгодичные исправительно-трудовые спецкурсы с отличием прошел.

– Вот бы и Лехе твоему такие курсы…

– Он не то что курсы, институты прошел в такого рода заведениях.

– Ну смотри же, Павел, если ты и теперь с ним снова!.. – гневно воскликнула Марина.

– Ладно, ладно, успокойся. Ничего я с ним снова не собираюсь. А ты-то куда же, если не в институт или в торговое училище?

– На завод.

– Вот тебе и раз! С полным средним – и на завод учеником слесаря?

– Так и у тебя ведь теперь среднее. Да и на заводе твоем почти все со средним. Многие даже в институтах учатся. Особенно те, что в инструментальном цехе.

– А кого ты там знаешь? – насторожился Грачев.

– Да многих. Рудакова, например, Толю Ямщикова, Валю Куницыну. Они же шефствовали надо мной, когда тебя посадили. Комсорг их цеха тоже очень хороший парень. Но лучше всех Олег Рудаков. Вот уж действительно настоящий человек!..

– Да ты не влюбилась ли в него?

– Если честно тебе признаться, то мне Толя очень нравится… Только ты не подумай, что у меня с ним что-нибудь такое…

– А я и не думаю. Тебе тоже думать об этом рановато.

– За меня можешь не беспокоиться. Лучше слово дай, что не будешь больше с этим бандюгой Лехой иметь дело, чтобы я могла жить спокойно.

Грачев не сразу ей ответил, а она упорно не сводила с него требовательного взгляда.

– Ладно, постараюсь, – произнес он наконец с тяжелым вздохом.

Грачев, конечно, кривил душой. С Лехой он по-прежнему встречался, но теперь уже не у себя дома, как раньше, а на квартире у Лехи.

– К тебе я больше заходить не буду, – заявил ему Леха. – Это опасно.

– Да, пожалуй, – понимающе кивнул Грачев, которого это очень устраивало – от Марины всего можно было ожидать, характер-то у нее отцовский. – О том, что Глафира вернулась из психиатрической, знаешь уже?

– Знаю.

– Она хоть и не совсем еще в себе, но мало ли что…

– Решенный вопрос, – слегка повысил голос Леха, – и хватит об этом! Ну, а ты, значит, опять на тот же завод? Это хорошо. Там инструментальщики высокого класса. Постарайся сойтись с ними поближе. Разведай, кто чем дышит, кто на что падок. Обрати внимание на Вадима Маврина. При случае передай ему привет от Туза. Батюшка еще есть там у них, бывший поп. Чудеса, да и только! Нашел же куда податься из такого доходного места, как церковный приход!

– Да он вовсе и не батюшкой был, а кандидатом богословских наук, богословом, стало быть. У нас в инструментальном цеху только в шутку называют его Патером, но относятся, в общем-то, уважительно. И, представляешь, у этого бывшего служителя культа – талант слесаря-инструментальщика! Уже по четвертому разряду вкалывает. Мечтает стать настоящим лекальщиком, хотя учится на заочном отделении философского факультета.

– Черт те что, а не завод! Ну, а ты к Петеру этому…

– К Патеру, – поправил Леху Грачев.

– Больно грамотным стал! – стукнул Леха кулаком по столу, но тут же взял себя в руки и продолжал спокойно: – Ты к этому Патеру тоже присмотрись, может, потом пригодится. А сеструху свою постарайся в торговую сеть или в ресторан какой-нибудь определить. Видел я ее недавно. Была задрипанной девчонкой, а теперь смотри какой красоткой стала! Неплохой подсадной уточкой смогла бы нам послужить. Разделяешь мои соображения на этот счет?

– Глупа она еще… – уклончиво отозвался Грачев.

– Ничего, у нее все еще впереди – поумнеет. А теперь давай вздрогнем по чарочке. Давненько мы с тобой этим делом не занимались.

– От этого уволь, – сделал протестующий жест Грачев. – Завтра мне пробу сдавать на пятый разряд, а работенку они мне почти ювелирную дали. С дрожащими после выпивки руками, сам понимаешь, какая будет у меня точность. А нужна микронная. Имеешь представление, что это такое?

– Так на кой же черт тогда тебе хорошие заработки и весь наш бизнес, если выпить как следует нет возможности! – злобно плюнул Леха, но принуждать Грачева не стал – ему не безразлично было, на какой разряд сдаст Павел работу.

– И вот что еще поимей в виду, – заметил ему на прощание Леха, – не вздумай от меня отколоться. Тебя там в колонии хоть и подучили кое-чему, однако без меня ты все еще щенок незрячий.

«Ну, это мы еще посмотрим, кто из нас зрячий, а кто незрячий», – без особого раздражения подумал Грачев, а вслух сказал:

– Это ты зря обо мне так, Леха! Не понимаю я разве, чем тебе обязан. До той школы, какую ты прошел, мне еще далеко, так что мне век в твоих учениках быть.

– То-то же, – самодовольно усмехнулся Леха, звонко хлопнув Грачева по плечу. – Заставлять тебя, однако, не буду. Раз водка может разряду твоему помешать, не пей. А я выпью за твою удачу.

7

На следующий день после встречи с Рудаковым, как только Татьяна Грунина приходит в свой отдел, начальник ее Евгений Николаевич Лазарев протягивает ей две странички школьной тетради в клеточку, вырванные в месте их скрепления так, что они представляют собой как бы один большой лист. На нем аккуратно наклеены вырезанные из газеты буквы:

«Дорогие товарищи!

Сообщите, пожалуйста, в Москву, что Глафиру Бурляеву избил до полусмерти не муж ее, Степан Бурляев, который за это отбывает наказание, а двоюродный брат Глафиры, уголовник, по кличке Туз, бежавший из заключения.

Красный следопыт».

– Прислали это в областное Управление внутренних дел из Корягинского районного отделения милиции Московской области, – обстоятельно поясняет подполковник Лазарев.

– Розыгрыш тут, видимо, исключается, – задумчиво произносит Грунина, возвращая письмо. – Похоже, что «красному следопыту» известен подлинный виновник избиения Бурляевой.

– Работники корягинской милиции не без основания полагают, что сочинить это мог кто-нибудь из членов семьи Кадушкиных, к которым Глафира приезжала недавно в гости.

– А они никого из Кадушкиных не допрашивали пока? – тревожится Грунина.

– Решили прежде получить указания от областного управления.

– Будем считать, что это не из-за перестраховки. Понимают, наверное, что неосторожным вмешательством могут все дело испортить, – заключает Грунина.

– В областном управлении тоже так рассудили. И так как им известна ваша, Татьяна Петровна, точка зрения, что изувечил Бурляеву не ее муж, принято решение послать в Корягино вас.

– Но ведь на мне дело Тимохина…

– Передайте его Гущину. И хорошо бы выехать в Корягино сегодня же.

– Я готова, товарищ подполковник.

– Да, и вот еще что имейте в виду: фамилия рецидивиста, носящего кличку Туз, – Каюров. А Бурляева – родная сестра проживающей в Корягине Марфы Елизаровны Кадушкиной.

Начальник Корягинского отделения милиции, капитан Нилов, еще очень молод. На вид ему не более двадцати пяти. Красивый, интеллигентный, с ромбиком юридического института на кителе.

«Только бы ухаживать не начал…» – почему-то подумала Татьяна, увидев его в первый раз.

Но капитан сдержан, корректен, строго официален.

– У нас, к сожалению, нет пока гостиницы, Татьяна Петровна, и вас устроят в отдельной комнате Дома колхозника. Там чисто и хорошая столовая. Вы, наверное, отдохнете с дороги?..

– Я не устала, товарищ капитан. И если у вас есть свободное время…

– Я к вашим услугам, – встает и слегка наклоняет голову Нилов.

Татьяна невольно улыбается – очень уж у него театрально это получилось. Капитан тоже немного смущен.

– Расскажите мне поподробнее о семье Кадушкиных, товарищ капитан, – просит Татьяна.

– Пока вот лишь что удалось узнать: глава семьи – Марфа Елизаровна Кадушкина – вдова. Муж ее умер три года назад. Работал на железной дороге. Сама Кадушкина заведует хозяйством местной средней школы. Живет с матерью, получающей пенсию за мужа, погибшего на фронте. Дети Кадушкиной учатся в той же, школе, где она завхозом. Старший сын, Вася, – в десятом классе, средний, Петя, – в восьмом, дочь Оля – в шестом. Предполагаем, что письмо мог написать старший сын, Василий. Он комсомолец, отличник.

– А как учатся остальные?

– С переменным успехом, как говорится. Оля вообще «твердая троечница» по местной школьной терминологии. Сведения эти мы, конечно, не у них получили…

– Ну это само собой, – улыбается Грунина. – С чего же мы начнем?

– Вся надежда на ваш опыт, Татьяна Петровна, – уклончиво отвечает Нилов.

– Позвольте мне дать вам совет, товарищ старший инспектор, – неожиданно обращается к Груниной старшина Пивнев, присутствующий при ее разговоре с Ниловым, – он выполняет какое-то задание капитана в противоположном конце его кабинета за столом, заваленным папками.

– Пожалуйста, товарищ старшина.

– И вы, товарищ старший инспектор, и товарищ капитан – люди молодые, своих ребят школьного возраста у вас еще, конечно, нет. А у меня их четверо, так что есть и родительский и кое-какой педагогический опыт. Вы понаблюдайте, во что ребята на улице играют, и вам сразу станет ясно, что недавно шло в кино…

– Но ведь Василий Кадушкин в десятом классе и давно уже в такие игры не играет, – усмехается Нилов.

– А я это лишь для примера ребячьей впечатлительности. В данном же случае могло быть влияние какого-нибудь детектива. Прочли в книжке, что письма можно писать с помощью букв, вырезанных из газеты, вот и воспользовались подобным методом.

– Что вы думаете, вполне возможно, – соглашается Татьяна.

– Способ этот и без детектива давно всем известен, – снова усмехается капитан Нилов, с трудом сдерживая желание добавить: «Тоже мне Шерлок Холмс!..»

– Это точно, – соглашается с ним старшина. – Такой способ известен, может быть, и всем, но не школьникам. Шестикласснице Оле, например, едва ли было это известно. Во всяком случае, хорошо бы узнать, не появилось ли в последнее время какой-нибудь детективной повести с описанием такого способа переписки… Я попробую ребят своих расспросить, хотя они у меня больше научной фантастикой увлекаются.

Не очень надеясь, что разговор старшины с его детьми позволит напасть на след «красного следопыта», Грунина решает сама зайти в районную библиотеку и побеседовать с ее работниками.

Заведующая, узнав, что Грунину интересует детский читальный зал, вызывает молоденькую, со вздернутым носом библиотекаршу и представляет ее Татьяне Петровне:

– Это Зоя Петушкова. Она вам расскажет не только о том, что в ее зале читают ребята, но и как читают. С нею даже самые неразговорчивые и застенчивые находят, как у нас, взрослых, говорится, общий язык. Я убеждена, что у нее своего рода талант…

– Скажете тоже – талант! – смеется Петушкова. – Да таким талантом каждый добросовестный библиотекарь обладает. Кто на таком деле, как наше, не случайно, конечно, а по призванию. Вы допускаете, что и в нашем деле может быть призвание или…

– Допускаю, допускаю, Зоечка! – спешит успокоить ее Татьяна. – Мало того – считаю, что призвание в такой профессии, как ваша, просто необходимо.

– Вот именно! А то ведь наши читатели одни только детективы станут читать.

– Вы, значит, против детективов?

– Зачем же против? Я и сама их с удовольствием читаю. Но ведь детектив детективу рознь. А ребята, если им не объяснить их достоинства и недостатки, готовы все подряд…

– Есть у вас такие, которые «все подряд», даже если им и объяснить?

– А как же! Вот Оля Кадушкина, например. Ведь она троечница, и ей надо совсем другие книги читать. Но я ее держу на строгом пайке и вообще бы ни одного детектива не дала, если бы не успехи ее по русскому языку и литературе. По этим предметам у нее не только четверки, но и пятерки бывают.

Поинтересовавшись, что же именно читает «троечница», Грунина прощается с Зоей Петушковой и заведующей районной библиотекой.

8

Очень не хотелось Анатолию Ямщикову идти на день рождения своего отца, но мать чуть ли не со слезами на глазах просила обязательно прийти. Будет, конечно, как всегда, «избранное общество» – сослуживцы отца по научно-исследовательскому институту: инженеры-физики и несколько кандидатов наук. Докторов отец пока не решается приглашать. Он и с кандидатами-то ведет себя подобострастно, противно даже смотреть. И откуда это у него? Сын потомственного рабочего (дед тоже ведь слесарничал когда-то), кончил институт, стал инженером. Все вполне естественно, откуда же теперь это пренебрежение к рабочей специальности? Почему и сына своего Анатолия решил «ориентировать» только на институт?

Под его давлением Анатолий подал заявление на физико-технический факультет Московского университета, но там был большой конкурс, а он готовился к экзаменам без особого усердия. В общем, не набрал нужного количества баллов. Подумаешь – трагедия! А родители почти в трауре. Мать даже рыдала, отец же настаивал, чтобы Анатолий попытал счастья еще в одном институте, уже не в техническом, а в медицинском, потому что там среди экзаменаторов был знакомый доцент. Это окончательно вывело Анатолия из терпения.

– Всё! – решительно заявил он родителям. – Поступаю в профтехническое училище, чтобы продолжить династию потомственных слесарей, начатую прадедом.

– Фамилия-то наша извозчичья, – зло пошутил тогда отец, – и тебе бы лучше уж в шоферы-таксисты.

– Эх, Толя, Толя!.. – причитала мать. – У тебя же такие блестящие способности к точным наукам!..

– С блестящими способностями не проваливаются на экзаменах. А что касается точных наук, то я пойду в слесари-лекальщики, эта специальность требует микронной точности.

Но ушел из дому Анатолий только после того, как они устроили скандал сестре его Генриетте за то, что она хотела выйти замуж за простого рабочего, хотя у этого рабочего шестой разряд. Это был культурный, развитой парень, знавший и умевший больше, чем Анатолий.

Когда рыдающая мама сказала своей любимой дочери: «Как ты не можешь понять, детка, что он тебе не пара?», – Анатолий решительно заявил:

– Ну вот что, дорогие родители! Завтра я от вас съезжаю, чтобы не компрометировать вас своей плебейской профессией.

С матерью после этого было нечто вроде обморока, отец тоже, конечно, расстроился, но Анатолий выдержал характер и на следующее утро переехал к деду, пенсионеру, живущему в отдельной квартире в другом конце города.

…А сегодня все-таки нужно идти на день рождения отца, тем более что это его пятидесятилетие. Но что подарить? Может быть, часы? Нет, лучше магнитофон, тем более что он заграничный, а папа к таким вещам неравнодушен.

Хотелось прийти пораньше, чтобы поздравить до прихода гостей, но пришлось задержаться в своем конструкторском бюро. Комсорг цеха, узнав, что инструментальщики (их общественное конструкторское бюро так и называется – инструментальным, в отличие от других ОКБ завода) замышляют построить «электронного сыщика», стал было их отчитывать:

– Что же это вы, ребята? А со СНОПом как же? Обещали ведь райкому комсомола. Что за манера – хвататься за новые идеи, не завершив того, что уже начали. Несерьезно это, честное слово!

– Да ты постой, не горячись, – остановил его Олег Рудаков. – Мы, во-первых, не электронного Шерлока Холмса будем конструировать, а всего лишь собаку-ищейку.

– С ее более узким, чем у Шерлока Холмса, профилем и интеллектом, – добавил Ямщиков. – Она будет только вынюхивать правонарушителей, не применяя при этом дедуктивного метода, в котором был так силен Холмс.

– И не будет играть на скрипке, – усмехнулся Маврин. – А это намного упростит конструкцию.

– Ты смотри, каким этот парень остроумным стал? – удивленно обернулся в сторону Маврина комсорг.

– А я всегда остроумным был, – прикинулся простачком Вадим. – Это у меня с самого детства, на нервной почве.

– Культурки только прежде не хватало, – притворно вздохнул Ямщиков. – Зато теперь…

– Хватит вам, однако, острить, – нахмурился комсорг, – ответьте-ка лучше, как у вас обстоит дело со СНОПом? Это тревожит меня сейчас более всего.

– Мы тебя разве когда-нибудь подводили? – спокойно спросил его Олег. – Не собираемся и теперь все бросить, чтобы сооружать кибера-ищейку. Тем более, что не знаем еще, как к этому подступиться… А со СНОПом нам все ясно, и мы нашу комсомольскую организацию не подведем.

Потом у членов ОКБ возник довольно бурный спор из-за названия будущей конструкции кибернетической ищейки. Ямщиков предложил наречь ее Кибернетическим Мухтаром, или сокращенно – Кимух.

– Тогда уж лучше Мукомэ, – подал голос Маврин.

– Это что еще такое? – удивился друг его Гурген Друян.

– «Мухтар, ко мне!» – пояснил Вадим. – Шифр вполне надежный, и, в случае если ничего у нас не получится, никто и знать не будет, что мы затевали.

– Ну, знаешь ли, Вадим, не ожидал я этого от тебя! – возмущенно воскликнул Гурген. – Зачем же тогда браться, если не надеемся? Я за одну ночь вчера прочел «Четыреста пятьдесят один по Фаренгейту». Ну и собачка там! Жуть! Рыщет по городу со своим жалом и кого надо неотвратимо настигает… Вот бы и нам что-нибудь такое соорудить, но без жала. Пусть только штаны рвет. Настроим ее на запах алкоголя определенной концентрации, при которой нормальный человек не вполне вменяем и потому опасен для окружающих, а она его хвать за штаны!

– По-моему, это совсем не интересно, – разочарованно произнес Ямщиков. – Хвать пьяниц – это не бог весть какая проблема, тем более что такой «Мухтар» будет рвать штаны без разбора – и заядлому алкоголику, и тому, кто перебрал случайно, по неопытности.

Вот так они и проспорили до восьми часов, а Анатолию нужно было еще домой забежать за подарком отцу.

Дверь ему открывает мать.

– Наконец-то! – радостно восклицает она. – Все в сборе, а тебя все нет. Давно уже пора к столу.

– Так-таки меня только и ждали?

– Ну, еще Сергей Сергеевич задерживается…

– Вот теперь понятно, почему не сели за стол, – добродушно смеется Анатолий. – Где же, однако, юбиляр?

– Проходи в его кабинет, он там гостей занимает.

– Тогда я не буду ему мешать, поздравлю попозже, а то еще спросит кто-нибудь, кем я работаю, и ему придется при всем вашем бомонде объявить, что я…

– Ох, какой ты злопамятный, Толя! – сокрушенно вздыхает мать.

– Вот подарочек потом ему передашь, – сует ей Анатолий магнитофон.

– Это тот самый, что ты из ФРГ привез? И не жалко его тебе? Иди, иди тогда поскорее к отцу, знаешь, как он рад будет!

– Мне или подарку? – не может сдержаться Анатолий, но мать пропускает это мимо ушей, подталкивая сына в кабинет отца.

– Андрюша! – кричит она мужу. – Вот и Толя наконец пришел! Посмотри, какой он подарок тебе принес.

Магнитофон водружается на письменный стол и сразу же становится предметом всеобщего внимания.

– Ого! – восклицает кто-то из знатоков электроники. – Западногерманский «Грюндиг». В комиссионном вы его?..

– Нет, в самой Западной Германии, – торопится ответить за сына мама. – В Бонне, кажется…

– В туристской поездке были?

– В командировке.

– Извините, а кто вы по специальности? – интересуется все тот же любопытный гость. Анатолий видит его впервые. Наверное, кто-то из новых знакомых отца.

– Простой рабочий, как говорится, – с едва заметной усмешкой отвечает ему Анатолий. – Был там представителем нашего завода, демонстрировавшего на международной выставке советские измерительные инструменты и приборы для лекальных работ.

– Нельзя нам послушать ваш «Грюндиг»? – просит какая-то почтенная дама.

– Пожалуйста, – отвечает Анатолий, включая магнитофон. – Только тут не музыка, а мое обращение к юбиляру. Поздравляю тебя, папа! – пробирается он наконец к отцу и целует его в щеку. – Более развернутую поздравительную речь услышишь сейчас в магнитофонной записи.

И почти тотчас же из динамика магнитофона начинают вылетать чуть-чуть хрипловатые слова на английском языке. Все недоуменно смотрят друг на друга, а Ямщиков-старший счастливо улыбается.

– Позвольте мне перевести это? – просит знакомый Анатолию кандидат наук. – Как я понимаю, – обращается он к Анатолию, – это вы лично по-английски?

– Да, это я лично, – улыбается Анатолий.

– Дорогой юбиляр, – торопливо переводит кандидат наук, – прими в день твоего пятидесятилетия самые сердечные мои поздравления, пожелание успеха в работе и доброго здоровья. И спасибо тебе за то, что ты отдал меня в школу, в которой преподавание велось на английском языке. Как видишь, я не зря провел в ней десять лет.

Все дружно аплодируют, и теперь отец уже сам обнимает и целует сына.

– Спасибо, Толя, и за подарок и за поздравление! Аполлон Алексеевич, – обращается он к специалисту по электронике, – выключите, пожалуйста, магнитофон. Он ведь на немецких батарейках, а их нелегко достать.

– Не волнуйся, папа, – успокаивает юбиляра Анатолий. – К нему подходят и наши.

– Тогда давайте послушаем, что там еще, – предлагает специалист по электронике.

– Ну, это уж юбиляр потом сам, наедине, – несколько смущенно произносит Анатолий.

– Может быть, там что-нибудь интимное, тогда извините…

– Нет, нет, – успокаивает Аполлона Алексеевича Анатолий. – Если есть желание, то пожалуйста.

Из динамика магнитофона после небольшой паузы снова раздается голос Анатолия, теперь уже по-русски:

«Я знаю, папа, как ты хотел, чтобы я тоже пошел по твоим стопам и стал инженером, но я пошел по стопам моего деда и стал, как говорится, простым рабочим. Хотя выражение это – «простой рабочий» не люблю и целиком присоединяюсь к словам Сергея Антонова, слесаря электромеханического завода имени Владимира Ильича, Героя Социалистического Труда и члена Центрального Комитета нашей партии, который написал по этому поводу в своих мемуарах:

«Не люблю я выражений: «простой советский человек», «простой рабочий», «простой колхозник». Что значит «простой»? Неинтересный, несложный? К тому же никто почему-то не скажет: «простой конструктор», «простой советский ученый», «простой секретарь райкома». А о рабочем так иногда говорят, и вроде бы похвала тут какая-то есть, а по-моему, нехорошо это…»

– Да, не простой, не простой нынче у нас рабочий, – вздыхает почему-то Аполлон Алексеевич.

Но тут в кабинет буквально врывается мама и громко провозглашает:

– Наконец-то Сергей Сергеевич пожаловал! Прошу всех к столу!

Теперь только вспоминает Анатолий, что Сергей Сергеевич – заместитель директора того института, в котором работает его отец и, видимо, большинство его гостей. Воспользовавшись поднявшейся суетой, он садится в самом конце стола, рядом с кандидатом наук, переводившим его поздравление с английского.

– У вас отличное произношение, – говорит ему кандидат. – Наверное, и читаете много?

– В основном техническую литературу и фантастику. Да вот еще совсем недавно прочитал роман Норберта Винера «Искуситель».

Их беседа затянулась, но все так заняты, что им никто не мешает. Гости произносят тосты в честь юбиляра, усердно пьют и закусывают, а Анатолий отпивает из своей рюмки лишь несколько глотков.

– Что же это вы совсем не пьете? Здоровье не позволяет? – удивляется кандидат наук.

– Работа не позволяет, – улыбается Анатолий. – Имеем ведь дело с микронами, а то и с их долями. С удовольствием посидел бы с вами еще, но, к сожалению, мне пора. Завтра на работу рано. До свидания!

– Я надеюсь, что мы еще встретимся, – дружески жмет руку Анатолия кандидат наук. – Вот вам мой телефон. Очень хотелось бы о многом потолковать.

– Вы ведь специалист по кибернетике? Может быть, Пронского знаете?

– Виталия?

– Да, Виталия Сергеевича.

– Мы с ним вместе аспирантуру кончали.

– Ну, тогда я вам непременно позвоню.