Текст книги "Опанасовы бриллианты"
Автор книги: Николай Томан
Соавторы: Иван Лазутин,Эмиль Офин,Израиль Меттер,Марк Ланской,Андрей Островский,Илья Лавров,Борис Рест
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)
Комиссар откинулся в кресле и, некоторое время помолчав, точно что-то прикидывая в уме, сказал:
– То, что вы заочно учитесь в университете и учитесь, как мне это известно, успешно – похвально. Это, во-первых. Во-вторых, ваши опасения о том, что новая должность помешает учебе, – это вы, молодой человек, совсем напрасно. Наоборот, она поможет вам успешней завершить образование. – Закончив свою мысль, Антипов поднялся с кресла.
– Но это не все, – уверенно и молодо прошелся по кабинету комиссар. – Сколько времени у вас осталось на практику?
– Десять дней.
– Этого вполне хватит. У нас есть для вас одно серьезное задание. Нужно немедленно выехать в Ленинград. Вы готовы?
– Так точно, – по-военному четко ответил Захаров и сам удивился той твердости, которая вдруг прозвучала в его голосе.
…Проститься с Наташей Николай так и не зашел: незачем, не по пути. Нет у него ни дач, ни комфортабельной квартиры, ни «Зима». Один милицейский свисток, который бросает в дрожь ее матушку.
Сборы в дорогу были недолгими.
…Провожать Николая пришли Карпенко, лейтенант Ланцов и Зайчик.
На Ленинградский вокзал приехали за двадцать минут до отхода поезда. Публика совсем другая, пассажир здесь не тот, что на нашем: чинный, степенный, несуматошный, – мелькнуло в голове Николая, когда вышли на перрон. Проходя мимо крайнего вагона, он услышал, как вплетясь в гулкие слова диктора, объявлявшего посадку, его окликнул чей-то знакомый голос. Повернулся, но никого не увидел.
– Гражданин следователь, не узнаете? – вновь раздался тот же голос справа. Николай остановился. Из-за решетки вагона, в котором обычно перевозят заключенных, на него смотрели серые печальные глаза.
– А, Максаков? Здорово, дружище! Как дела?
– Как видите… На троих сорок лет.
– Ого! Сколько же вам?
– Десять. Здорово?
– Да, порядочно, – ответил Николай, не зная, что еще можно ответить в таком случае. – Ничего, Максаков, будешь работать с зачетом – вернешься лет через пять. Только мне тогда уже больше не попадайся, – строго закончил он.
– Попробуем, – отозвался Толик.
Махнув рукой провожающим, которые не поняли причину его задержки и нетерпеливо ожидали у третьего вагона, Николай с разрешения начальника конвоя передал Толику пачку «Беломорканала» и спички.
– Гражданин следователь, а я на вас не в обиде. Прошу вас еще об одном, если не сочтете за трудность – бросьте в почтовый ящик вот это письмецо.
Николай взял просунутый сквозь решетку серый измятый треугольник письма и, положив его в карман, пообещал отправить.
– А вы далеко?
– В Ленинград, – ответил Николай и, уходя, пообещал, что на следующей большой станции подойдет к его окну.
Но вот, наконец, паровоз своим зычным гудком известил отход. Николай обнял мать. По-русски, три раза поцеловав ее, он крепко пожал руки провожавшим друзьям и вошел в тамбур.
…Понемногу волнение проводов улеглось. Николай вспомнил о просьбе Толика, которую он забыл выполнить. Достав письмо из кармана, Николай расправил его на ладони. Оно было адресовано Кате. Некоторые буквы были неразборчивы и расплылись. «Наверное от пота. Носил в грудном кармане…» – Николай решил запечатать письмо в новый конверт и написать адрес чернилами.
Доставая из чемодана конверт, он вспомнил Катюшу. Курносая, с косичками, которые она аккуратно укладывает веночком на голове, с ямочками на румяных щеках, она могла показаться на первый взгляд легкомысленной. Особенно, когда улыбается. Но если внимательно всмотреться в ее глаза, печальные и умные, то видна в них большая душа. Такая может любить и быть преданной.
«Все-таки интересно, что же он ей пишет?» – Николай хотел было раскрыть письмо, но сразу устыдил себя за любопытство.
Запечатал измятый треугольник в конверт и аккуратно, почти чертежным шрифтом, вывел адрес Катюши.
За окном развертывался подмосковный пейзаж: поля, перелески и снова поля… Зелеными островками изредка выплывали деревни. Стояла пора уборки.
«Нет, тут не просто любопытство, – решил Николай. – Тут другое. И в этом положении человеку можно помочь! Ведь в сущности он может быть хорошим парнем». Николай разорвал конверт и развернул письмо.
Все тем же химическим карандашом было написано:
«Здравствуй, дорогая Катя!
Что случилось, того уже не поправишь. Знаю, что больше мы никогда не встретимся. На прощание хочу сказать тебе, что люблю тебя. Больше уже так никогда не полюблю. В тюрьме пришлось о многом передумать. Ненавижу себя за свое прошлое и презираю то, чем гордился раньше. Знаю, что на это письмо никогда не получу ответа, но я хочу, чтоб ты поверила, что я еще не совсем пропащий человек. Жизнь свою хочу начать сначала. Мне дали десять лет. Сейчас мне двадцать два. Если работать с зачетом, то этот срок можно отработать за 5–6 лет. А ты меня знаешь. Пусть лопнут мои жилы, если не буду за одну смену давать по две-три нормы. Вернусь к тридцати годам и буду учиться. Работать и учиться.
Прощай, Катюша.
Не вспоминай меня. Так будет лучше. Если можешь, прости за все. Анатолий».
В этом коротком письме было еще что-то такое, что не написано в словах, но проступало между строчек. Преступник, проклинающий свое прошлое. Исповедь человека, который вдруг понял смысл и красоту жизни, а поняв, потянулся всем сердцем, всем своим существом к добру, к правде, к свету. Николай был уверен, что в письме – правда. Правда, купленная ценой первой, большой любви в ее самом чистом и нежном цвету.
На первой же станции, в Клину, Николай опустил письмо Толика в почтовый ящик. Вместе с треугольником в конверт он вложил еще маленькую записочку, в которой написал:
«Катюша! Если вы вздумаете ответить на это письмо, то ответ должен быть только хорошим. Во имя всего доброго – плохих писем не посылайте. С этой просьбой к вам обращается неизвестный вам пассажир, который едет в одном поезде с Максаковым. Только вагоны у нас разные. Письмо это он просил опустить в почтовый ящик. Простите за любопытство, но я его прочитал и вложил в новый конверт».
Вернувшись в купе, Захаров, от нечего делать, взял со стола книгу соседа, который, по-детски полуоткрыв рот, сладко всхрапывал.
Роман принадлежал известному в стране писателю Стогову и имел довольно странное и интригующее название «Зори бывают разные». Перед титульным листом был помещен портрет автора. Всматриваясь в крупные черты доброго лица Стогова, Захаров подумал: «Какие все-таки в твоих романах счастливые концы. Всегда у тебя обязательно кончается свадьбой и здоровыми детишками. А ведь в жизни часто бывает совсем по-другому. Бывает и так: умом летишь, а сердцем падаешь. А впрочем, может быть ты и прав. Мой роман и роман Толика еще впереди!..»
И тут Захаров вспомнил старую пословицу, которую он однажды слышал от матери: когда ты потерял деньги – ты не потерял ничего, когда ты потерял друзей – ты потерял половину, когда ты потерял надежду – ты потерял все…
Э. Офин
Узелок
Пляж начинался сразу же у накатанного до блеска пригородного шоссе. Многолюдно было на пляже, и никто не обратил бы внимания на зеленый «Москвич», лихо свернувший с шоссе, если бы вслед за ним не появился милицейский мотоцикл.
Автоинспектор поставил свою машину у края асфальта и, не щадя начищенных до блеска сапог, быстро прошагал по глубокому песку к уже снимающему пиджак водителю «Москвича».
– Прошу предъявить водительское удостоверение, гражданин, – вежливо потребовал он.
– А в чем дело, товарищ лейтенант? Я, кажется, не нарушил… – нахмурился автомобилист.
– Это только вам так кажется, – сказал инспектор. – С какой скоростью вы ехали?
– Ну, тридцать… может быть, сорок километров в час…
Лейтенант покачал головой.
– Сорок километров? А вот мой спидометр, когда я хотел за вами угнаться, показывал семьдесят.
Автомобилист огляделся. Увидев, что отдыхающие с интересом следят за происходящим, он снова слегка покраснел.
– Знаете что, товарищ инспектор, я ведь не мальчик, чтобы выслушивать нравоучения. Машина моя собственная, и если вы считаете, что есть нарушение, – оштрафуйте, и делу конец.
– Ваше нарушение, гражданин, не простое. Оно могло кончиться печально и для вас и для других. За это следовало бы заменить талон, – лейтенант снял фуражку, чтобы вытереть вспотевший лоб, и все вдруг увидели, что он – совсем молодой светловолосый парень. – Да уж ладно, сегодня воскресенье, вы отдыхать приехали – не стану портить вам воскресенье… Проколю талон и все тут.
Инспектор щелкнул компостером, вернул документы и, козырнув, пошел обратно. Минуту спустя, его мотоцикл исчез за поворотом шоссе.
Владелец «Москвича» некоторое время огорченно рассматривал проколотый талон, потом вздохнул и, раздраженно швыряя одежду в раскрытые дверцы машины, стал раздеваться. Затем взял с сиденья журнал и улегся на песок.
– А все-таки инспектор испортил вам настроение, – сказал кто-то из окружающих.
Автомобилист опустил журнал и пожал плечами.
– Что ж вы хотите – милиция!
– Моя милиция меня бережет, – с усмешкой заметила молодая женщина, удерживающая за ногу маленькую голую девочку, которая все время порывалась уползти в сторону.
– Ничего себе, бережет! – иронически откликнулся какой-то толстый человек в соломенной шляпе.
– Да, Шерлоков Холмсов у нас нет, – вздохнула дама в ярком халате.
– А позвольте вас спросить, дорогой товарищ, что вы знаете о милиции?
– To-есть, как что?..
– А очень просто, – усмехнулся мужчина. – Для вас милиция – это лейтенант, который только что проколол ваш талон, или тот милиционер, что мешает перейти улицу там, где вам хочется. Но ведь это только один из участков ее работы. А вы пошире взгляните на вещи. Ну хотя бы на той улице: кто снимает с трамвайной подножки сорванца и передает его родителям, хотя и со штрафом, но зато с целыми ногами?
Кругом заулыбались. Молодая женщина покосилась на проехавшую по шоссе машину и ухватила свою дочку за обе ножки.
Мужчина подметил этот жест. Усмехнулся и продолжал:
– Обидят вас или оскорбят – куда вы обращаетесь? Или, скажем, какой-нибудь тип скрывается от брошенной им семьи – кто его разыщет? Работникам милиции часто приходится сталкиваться с обстоятельствами, где вроде бы все и просто, а на поверку выходит – больше всего нужна чуткость.
Он умолк и, вытащив из-под корней пня бутылку нарзана, стал пить прямо из горлышка.
– Это все разговоры, – насмешливо сказала мать девочки – хотела бы я услышать хоть об одном случае, когда милиция проявила чуткость!
Мужчина задумчиво посмотрел в сторону залива, где на фоне воды и неба четко рисовались стройные фигуры юноши и девушки, и вдруг улыбнулся.
– Ну что же, я как раз знаю одну такую историю, – он взглянул на даму в ярком халате и прищурил серые глаза. – Случилось это в прошлом году, примерно, в такой же хороший солнечный денек.
Вызвал один начальник одного своего сотрудника и, не так чтобы сердито, но внушительно сказал:
– Прошу садиться. Насколько мне известно, вчера у вас в отделе происходило небольшое совещание. О чем там шла речь?
– Товарищ начальник, речь шла о трех квартирных кражах, происшедших за два с небольшим месяца в разных районах города.
– Да вы садитесь. И что же?
– После тщательного анализа мы пришли к заключению, что все эти кражи произведены одним и тем же лицом, недавно прибывшим в наш город. На это указывает целый ряд…
– Понятно, – перебил начальник и взглянул на часы. – Так вот, товарищ майор, час тому назад произошла еще одна кража, и у меня есть основания предполагать, что это автограф того же самого неуловимого художника.
– Ясно, товарищ начальник, – сказал майор. Он опять встал с кресла и опустил руки, как говорится, по швам. – Разрешите мне самому заняться этим делом.
– Люблю за догадливость, Василий Иванович. Вот адрес, к ночи жду доклада. Желаю удачи.
Мужчина покосился на яркое солнце, вытер концом полотенца влажный лоб и снова потянулся за бутылкой нарзана.
– Ну и как, удалось вашему майору раскрыть кражу? – нетерпеливо спросил владелец «Москвича».
– А вы не торопитесь, история только начинается, товарищ доктор.
Владелец «Москвича» озадаченно приподнял брови, но потом засмеялся.
– Вы увидели мой медицинский журнал и поэтому догадались, что я доктор. Это не так уж сложно…
– Так же просто, как и определить, что вы не женаты. Я опять угадал?
Доктор озадаченно взглянул на рассказчика и смущенно кивнул.
– Поразительно! – воскликнула дама в ярком халате. – Как вы это узнали?
Мужчина улыбнулся.
– Конан-Дойль, которого вы читаете, гражданин, сумел бы написать об этом загадочный рассказ и раскрыть секрет, где-нибудь на тридцатой странице, а я не стану интриговать – просто обращу ваше внимание на хорошие шерстяные синие трусы доктора, которые неумело зашиты простой белой ниткой.
Все засмеялись, а мать девочки сказала:
– Не перебивайте рассказчика. Что же было дальше, товарищ майор?
– А вот вы-то и не угадали: я не майор. Ну, да ладно, вернемся к рассказу.
Осмотр на месте ничего не дал. Вор не обронил перчатку, – как это бывает в рассказах Конан-Дойля, – не написал на стене кровью слово «месть», не разбросал окурков. Он просто забрал все наличные деньги и ценности, съел на кухне холодную курицу и был таков. «Даже серебряное колечко с красным камешком, которое я купила для дочери, и то унес, подлец», – обливаясь слезами, сообщила хозяйка квартиры.
Майор вздохнул и сказал своему спутнику:
– Пойдемте, товарищ младший лейтенант, здесь нам пока делать нечего. – Спустившись во двор, он спросил: – Ну, что скажешь, Петя?
– Я вот что скажу, Василий Иванович, – это и есть тот самый ворюга. На это указывает целый ряд…
– Ладно, – махнул рукой майор, – об этом ты говорил достаточно на вчерашнем совещании. Что делать будем?
Петя покраснел и развел руками.
– Трудно допустить, чтобы средь бела дня в таком людном дворе никто не заметил человека с чемоданом в руке, – сказал майор.
И вот, майор и младший лейтенант разделили между собой дом на два участка и пошли нажимать звонки.
В каждой квартире майор расспрашивал жильцов: не видел ли кто во дворе человека с чемоданом между двенадцатью и двумя часами дня. Но никто ему ничего утешительного не сказал. Через два часа он вышел во двор, как вы можете догадаться, не в самом бодром настроении.
И вдруг увидел, что внизу его дожидается Петя с каким-то пожилым человеком. По тому, как у младшего лейтенанта блестели глаза, майор сразу понял, что Петя зацепился за нить.
– Василий Иванович! Вот товарищ Черемушкин из шестой квартиры рассказывает, что около часу дня он видел во дворе такси.
– А номер машины вы не приметили, товарищ Черемушкин?
– Нет. Мне это ни к чему. Иду я, стало быть, из баньки, вижу посреди двора такси стоит, а шофер книжку читает…
Когда Черемушкин ушел, Петя обиженно спросил:
– Чем же вы недовольны, Василий Иванович? Ведь неоспоримый факт, что ворюга уехал именно на этой машине!
– Очень даже оспоримый, – вздохнул майор.
В диспетчерской таксомоторного парка, где вернувшиеся с работы водители сдают путевые листы, майор и Петя легко напали на след. Уже через каких-нибудь три часа один шофер рассказал, что в полдень его нанял на стоянке молодой человек, попросил отвезти по указанному адресу и велел подождать, пока он сходит за вещами и заодно позавтракает.
– И он заехал с вами прямо во двор? – недоверчиво спросил майор.
Шофер улыбнулся.
– Нет, это я сам – уже после того, как он ушел.
– Вот и молодец, спасибо тебе, – похвалил майор. – И долго ты его ждал?
– Минут тридцать, может. Я пока покурил да полистал книжку, которую пассажир оставил.
– А что за книжка?
– Да так, какой-то учебник по лесоводству.
Майор задумался. Потом спросил, что было дальше.
– Дальше было так. Вышел мой пассажир – в руке небольшой желтый чемодан из свиной кожи, сел в машину и велел везти себя на Лесной проспект. Ну привез. Пассажир мне и говорит: «Вот тебе полсотни, сдачи не надо. Будь здоров». И ушел.
– А дом то ты запомнил?
– Да что его запоминать, – пожал плечами шофер, – он на весь город известный – целый квартал занимает.
Майор поморщился. А Петя даже плюнул от досады:
– Я эти дома хорошо знаю. Там как в лесу – чорта с два кого найдешь. Оборвалась наша нитка!
– А вот и не оборвалась, – улыбнулся шофер, – я ведь опять увидел своего пассажира, только издали. Дело было так. Рядом с тем домом есть стоянка такси. Я туда и подался. Постоял немного – смотрю, идет мой франт, уже без чемодана и без книги. Сел он в машину нашего Кольки Барабанова и укатил…
Ну, понятно, майор и Петя дождались Колю Барабанова, и от него узнали, что вор доехал до Дворца культуры ВЦСПС и там отпустил машину.
– Вот теперь у вас уже две нитки, – довольно улыбаясь, сказал первый шофер.
– Ишь ты, – удивился майор. – Тебя как зовут?
– Михаилом.
– Так вот что, товарищ Миша, – придется тебе немножко с нами попутешествовать. Ты как, не очень голоден, потерпеть можешь?..
К тому времени уже стемнело. Майор с беспокойством посмотрел на часы: до полуночи оставалось только три часа, а докладывать начальнику, как видите, еще не о чем.
Пока машина летела по вечернему городу, все трое прикончили остатки батона, и майор открыл совещание.
– Как думаете, друзья, зачем такой тип мог поехать во Дворец культуры, да еще днем, когда там нет ни кино, ни танцев?
– Зато там есть биллиард, – ухмыльнулся шофер.
Майор хлопнул шофера по плечу.
– Не надо никакого справочного бюро, если рядом есть шофер такси.
– А что ж вы думаете? – расцвел Миша. – Я хоть и молодой, но город хорошо знаю.
Тем временем машина остановилась на Лесном проспекте. Миша выглянул в окно и сказал:
– Вот у тех ворот он вышел и мне 50 рублей дал.
На стене дома, среди нескольких вывесок, одна сразу же привлекла внимание. На ней было написано: «Техникум лесного хозяйства».
– Василий Иванович, – воскликнул Петя, – а ведь у ворюги была книга про лесоводство!
Майор задумался. Потом спросил:
– Скажи-ка, Миша, книжка, которую ты смотрел, была наверно, совсем-совсем новая?
– По-моему новая, товарищ майор.
Майор опять задумался.
– Да… На этой нитке попался узелок. Поехали пока во Дворец культуры.
В длинном узком помещении биллиардной было порядочно народа. Большинство стояло у столов, наблюдая за игрой. Табачный дым, как туман, слоями висел в воздухе.
Шофер осмотрелся и, легонько толкнул майора под бок, указал глазами на стол у окна.
Человек готовился к удару – левая рука с широко расставленными на зеленом сукне пальцами поддерживала кий. Яркий свет, падавший из подвешенного над столом большого жестяного плафона, отражался на золотом браслете часов.
Раздался резкий сухой звук, и шар исчез в угловой лузе. Человек выпрямился, чтобы намелить кий, и майор увидел молодое лицо с короткими усиками и холодными светлыми глазами.
Майор ничего не спросил у Миши: по знакомому холодку, пробежавшему в груди, он безошибочно понял – это и есть тот, кого они разыскивают.
Я не стану, дорогие товарищи, утомлять вас подробностями ареста. Это делается просто, быстро и без всякого шума. Меньше чем через час майор уже докладывал своему начальнику об относительном успехе операции.
– Почему – относительном? – спросил доктор.
– Очень просто! – воскликнул толстый человек в соломенной шляпе и пижаме. – Чемодан-то ведь, тю-тю, исчез!
– А как же с узелком? – напомнила мать девочки. – Извольте теперь уж и его развязать.
– Тот узелок оказался не простым, а, как говорят моряки, двойным рифовым. Дело в том, что не всегда достаточно поймать преступника, нужно еще суметь доказать, что именно он совершил преступление. А это иногда бывает и не легко.
Задержанный вор был стреляный воробей – он держался спокойно, уверенно и решительно от всего отпирался.
Хуже всего было то, что в этом случае, по истечении суток с момента задержания, перед ним следовало извиниться и по закону отпустить на все четыре стороны.
– Как! – негодующе воскликнула дама в ярком халате. – Ведь абсолютно же ясно, что именно он совершил кражу.
Рассказчик усмехнулся.
– Майор был такого же мнения, гражданка, а Петя… тот даже утверждал, что это неоспоримый факт. Но чтобы судить человека, мало показаний одного шофера и интуиции двух работников милиции. Нужны именно неоспоримые факты – улики, как говорят криминалисты. А улики эти находились в узелке, который завязался на Лесном проспекте около вывески техникума лесного хозяйства.
И вот, в три часа утра майор и младший лейтенант, голодные и усталые, сидели у себя в кабинете. Они разложили на столе четыре фотографии, найденные в бумажнике задержанного, и вели диспут о женской красоте.
– Вот эти три, – говорил майор, – не оставляют во мне никаких сомнений. Форменные красавицы. У всех троих, как в известном романсе, и страстный взгляд, и чувственные губы. А ресницы какие! Ты только посмотри, Петя, каждая длиной не меньше сантиметра. Ручаюсь, что даже наш энциклопедический друг Миша не знает, как женщины добиваются столь поразительных результатов. А брови? Заметь, они не подбриты, а выщипаны. Прическа же – сразу убивает: тип «девятый вал». Теперь возьмем четвертую. Невольно возникает вопрос: как эта простушка попала в компанию звезд первой величины? Волосы у нее гладкие, и ты знаешь, Петя, я даже подозреваю, что она заплетает их на ночь в прозаические косички с тряпочками вместо лент, на манер школьницы. Нос – курносый, а рот? Ну что это за рот – губы не накрашены, и ни одного золотого зуба…
– А на мой вкус, Василий Иванович, – заметил Петя, – она хоть и курносая, но…
– Меня твой вкус сейчас не интересует, – перебил Петю майор, – важен вкус того, кому эти карточки подарены. Вот и давай, пользуясь излюбленным выражением докладчиков, с его платформы рассматривать данные объекты.
– Ну-ка, подумай, какой интерес для такого парня может представлять скромная ромашка, когда рядом расцветают этакие магнолии?
– Еще не улавливаю, Василий Иванович… – огорченно развел руками Петя.
– Я пока что – тоже. Ну хорошо, давай посмотрим на обороте. Вот тут написано: «Милому Анатолию от Аниты». Ишь ты, испанка… А вот: «Помни о дивных маментах! Нелли». Это с ошибкой и несколько туманно. Зато вот здесь уже совсем ясно: «Моему Анатолю, твоя Марианна». Теперь читаем последнюю: «На добрую память Толе от Веры». Единственная надпись, написанная по-человечески, и, кстати, по-русски. Итак, обобщаем. Три первых – обыкновенные фифы. А что касается четвертой, вопрос не ясен. Что думает по этому поводу младший лейтенант? И для чего мы уделяем столько времени этим девицам?
– Василий Иванович! Ведь у ворюги обязательно должен быть сообщник – чемодан-то он оставил на Лесном проспекте. А что, если он у одной из этих девушек и хранит краденые вещи? Она-то и есть тот узелок на ниточке!
– Правильно, Петя, – задумчиво сказал майор, – это нам и остается предположить за неимением другого. Шаткая, конечно, гипотеза… Но ясно, что сообщник живет на Лесном.
– А книжка? Книжка, Василий Иванович, не станет же ворюга лесоводство изучать. Она предназначалась для того, кто имеет отношение к техникуму лесного хозяйства.
– Вот видишь, Петя, – мы с тобой пришли к одному выводу. А это уже кое-чего стоит. – Тут майор взял первые три фотографии и развернул их как игральные карты. – Можно-ли предположить, что эти особы имеют отношение к техникуму лесного хозяйства?
– Сомневаюсь, Василий Иванович. Ведь после окончания техникума нужно ехать подальше от больших городов и выращивать деревья, а не ресницы!
– Согласен. Оставляем этих трех, пусть носят свой перманент. Что же дальше?
– Дальше остается – Вера, Василий Иванович. Здесь – узелок. Утром мы его развяжем и посадим Веру на одну скамейку с ее пижоном. – Он постучал по фотографии пальцем и вздохнул: – А жаль, по виду она хорошая девушка…
…Техникум лесного хозяйства помещался во дворе, в длинном трехэтажном корпусе.
Петя сдвинул на затылок шляпу и хмуро сказал:
– Я категорически протестую, Василий Иванович. Сроду цветов не покупал и фетровых шляп не носил. И вообще не понимаю, к чему это? Если наши предположения правильны, то в отделе кадров техникума должна быть фотография этой Веры.
– Поправь шляпу и помолчи. Пора тебе понять, что наша работа требует серьезных жертв, – заметил майор. – Улыбайся, улыбайся, Петя, и букет не держи за спиной. Пошли…
В вестибюле пожилая женщина мыла пол. Она оперлась на швабру, обмотанную большой тяжелой тряпкой, и, оглядев шедшего впереди Петю, сердито спросила:
– Ты куда это наладился, господин жених?
Петя покраснел.
– Мне бы одну девушку увидеть…
– Не лезь в воду-то. Нет здесь ваших девушек, разъехались до осени. – Она обмакнула швабру в ведро и вновь принялась тереть пол.
Петя переступил с ноги на ногу.
– Да вы, мамаша, не подумайте чего плохого, мне ее нужно по делу.
– Знаю я ваши дела. Много тут ухажоров ходит, полы топчут. Кого тебе нужно-то?
– Ее зовут Верой…
– Верой? – женщина перестала мыть пол. – А фамилия?
Петя было растерялся, но тут же сообразил – вынул фотографию – и решительно шагнул в воду.
– Да вот ее карточка.
Женщина прислонила швабру к стене и, вытерев руки о фартук, взяла фотографию. Потом еще раз, теперь уже удивленно и строго, оглядела Петю.
– Ты где же взял эту карточку, молодой человек?
– А разве вы ее знаете? – быстро спросил Петя.
– Еще бы, свою родную дочь не знать. Говори сейчас же, где карточку взял?
Майор вежливо приподнял шляпу.
– Мы от Анатолия Сергеевича к вашей Верочке с поручением посланы, а ее фотокарточку он дал, чтобы вы поверили нам, потому что дело у нас очень важное.
Майор внимательно смотрел на женщину, но на ее лице не отразилось ни страха, ни растерянности.
– Мы близкие знакомые Анатолия, – продолжал он, – и очень бы хотели с вами познакомиться. Это вот – Петя, а я – Василий Иванович. А вас как звать-величать прикажете?
– Баринова Валентина Михайловна, – без особой радости ответила женщина. – Только извините, у меня руки грязные.
– Это не беда, руки – не совесть – отмыть можно! – усмехнулся майор. – Петя, что ж ты стоишь, цветы-то Валентине Михайловне отдать приказано.
Женщина поджала губы, но цветы взяла.
– Так, – вздохнула она, – стало быть уже до сватовства дошло. Ну, что ж поделаешь. Пойдемте в квартиру.
– Извините, угощать особенно нечем. Сейчас чаек вскипячу. Отдыхайте, а я дочку позову; она в соседнем корпусе по хозяйству в прачечной занята.
– Не стоит Веру от дела отрывать, – быстро сказал майор и, взяв хозяйку за руку, мягко усадил ее между собой и Петей на жалобно скрипнувший диван. – Поставим вопрос об угощении. Давайте лучше, как говорится, посидим рядком – поговорим ладком. Курить здесь разрешается?
– Курите, коли курящий…
Майор внимательно посмотрел на ее тонкие плотно сжатые губы.
– Вот что, Валентина Михайловна, мы с вами в таком возрасте, что и жизнь знаем, и людей видали. Сдается мне, чем-то вы недовольны. Так давайте не будем ходить вокруг да около, а попросту скажем, что у кого на сердце.
Хозяйка насупилась, вытерла зачем-то руки о фартук и вдруг заговорила:
– Да куда это годится, посудите сами? Девчонка вот уже два месяца, как совсем от рук отбилась, словно подменили ее. Сегодня танцульки, завтра кино. Теперь чулки с пяткой ей подавай! Ну разве это дело, для трудовой-то девушки? У нее по химии тройка, а она все лето по танцам туфлишки протирает… А все ваш Анатолий! Ему что, заморочит голову и уедет, а ей потом всю жизнь маяться…
– Это, конечно, нехорошо, – посочувствовал майор. – Только наверно ваша Вера не такая уж ветренная, как вам от огорчения кажется. Молодость, она своего требует, – тут он вздохнул. – Вы не сомневайтесь, Валентина Михайловна, я вас пойму, потому что и у меня есть дочка, вроде вашей – невеста. Говорите откровенно, чем вас Анатолий смущает.
– Я и сама не знаю, Василий Иванович. Плохого от него не видела, вежливый он. А вот зачем деньгами швыряется? – Она помолчала и махнула рукой. – Ну, это бог с ним, у него отец профессор, для сына ничего не жалеет. Главное в том, что рано Верочке замуж: пусть кончит техникум сперва, а Анатолий, если любит, подождать может. Да и мало ли как бывает, поживет он с ней, а потом бросит. Куда она тогда без специальности?
Слова женщины пришлись по душе майору.
– Вы не должны забывать, Валентина Михайловна, что здесь главную роль играют чувства вашей дочери. Вы с ней разговаривали?
– Как же, как же, Василий Иванович, спрашивала я… Говорит, любить не люблю, а уважаю: он воспитанный. Ну, а как замуж позовет – пойдешь? Не знаю, – отвечает, – может и пойду. А я свое: доченька, остается тебе один годок техникум кончить; там виднее будет… Вы уж, Василий Иванович, пожалуйста, не говорите Верочке, что все вам открыла. Гордая она, не простит мне.
– Не беспокойтесь, Валентина Михайловна, не выдам. А мысли у вас правильные… – И вдруг майор, сам себе удивляясь, твердо сказал: – Знаете даже что – вот познакомлюсь с Верой, и попробую ее уговорить подождать этот годок. А уже Анатолия-то я сумею попридержать. В этом не сомневайтесь!
Валентина Михайловна сразу расцвела, заулыбалась.
– Ну, спасибо, гости дорогие, словно камень с души прочь! – Она встала и засуетилась: – А чайку я все-таки согрею и угощение найдется – баранки свежие…
Валентина Михайловна открыла дверку маленького покосившегося шкафа с подложенной под одну сторону, вместо ножки, толстой старой книгой и достала чайник. Заметив, что майор смотрит на книгу, виновато сказала:
– Извините, починить некому – мужчины в доме нет.
Майор покосился на висящий в простенке окон увеличенный портрет.
– Простите за нескромность, Валентина Михайловна, ведь это, наверно, ваш муж, где он сейчас?
– На чужой стороне остался. Есть такая река – Одер. Там и погиб. Верочке тогда было восемь лет… – тихо ответила хозяйка и отвернулась. – Так я пойду позову Веру…
– Валентина Михайловна, вы дочку пришлите, а сами лучше где-либо у соседей побудьте, – попросил майор. – Вопрос уж очень деликатный, без вас нам легче будет Верочку уговорить.
Хозяйка, гремя чайником, скрылась за дверью.
Дверь открылась и на пороге появилась девушка с корзиной белья на плече. Она была такая же, как на фотографии, только волосы заплетены, чтоб не мешали стирать, в одну, закрученную вокруг головы, косу.
– Здравствуйте… извините, я сейчас…
Девушка поставила корзину у двери и быстро принялась приводить в порядок комнату – постелила заштопанную чистую скатерть, подобрала с пола обрывки газеты. Мочки ее маленьких ушей стали совсем красными.
– Вы уж извините за беспорядок… не думала, что вы придете… – Она смущенно разглядывала неожиданных гостей. – И Толя хорош, не предупредил даже… Я – полминутки, только переоденусь… – и, подхватив корзину с бельем, она скрылась во второй комнате.
Петя закрутил шеей – было похоже, что тугой галстук окончательно его донял – и с ненавистью посмотрел на желтый чемодан. Майор хмурился и молчал.
