Текст книги "Опанасовы бриллианты"
Автор книги: Николай Томан
Соавторы: Иван Лазутин,Эмиль Офин,Израиль Меттер,Марк Ланской,Андрей Островский,Илья Лавров,Борис Рест
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
Опанасовы бриллианты
Повести и рассказы
М. Ланской, Б. Рест
Опанасовы бриллианты
На конверте стоял штамп далекого южного города. Письмо было коротким: «Уважаемый Иван Георгиевич! Все. Завязал. Живу, как человек. Поздравляю Вас с Новым годом. Спасибо. Плаз».
Прочитав эти несколько строк, полковник милиции Иван Георгиевич Сизов улыбнулся и, продолжая улыбаться, перечитал их еще раз.
– Молодец, Плаз! – полковник легонько ударил ладонью по лежащему перед ним листку бумаги; вероятно, так же весело и доброжелательно он похлопал бы по плечу самого Плаза, если бы тот находился сейчас в кабинете Ивана Георгиевича.
Вложив почтовый листок обратно в конверт, Сизов спрятал его в несгораемый шкаф.
Этим письмом окончательно закрывалось одно старое дело, которым на протяжении многих лет занималась милиция то одного, то другого города.
Полковнику впервые пришлось познакомиться с Плазом весной 1951 года.
Началось с телефонного звонка. Говорила женщина. По ее голосу Иван Георгиевич отчетливо представил себе побледневшее от волнения лицо, умоляющие глаза, дрожащие губы.
– Вы должны меня принять, – слушал полковник торопливо сыпавшиеся в трубку бессвязные слова. – Умоляю вас! Это ужасно! Чтобы в нашем городе!.. Среди белого дня! Я вам должна рассказать сейчас же! Я жена профессора (женщина назвала фамилию известного в Ленинграде ученого). Муж еще ничего не знает! Мне сказали, что нужно обратиться именно к вам. Я все, все расскажу. Вы будете потрясены! Мой муж…
Телефонная трубка воспроизвела подавленное рыдание и шумную возню с носовым платком. Воспользовавшись паузой, Иван Георгиевич спросил:
– Как ваше имя и отчество?
– Мое? Простите, я так измучена. Все это так ужасно. Меня зовут Ольга Павловна.
– Приезжайте, Ольга Павловна, в Управление милиции на Дворцовую площадь. Пропуск на ваше имя будет спущен.
…Женщина в модном демисезонном пальто, широко распахнув дверь, вошла в кабинет, и, уже подойдя к столу и протянув руку, спросила:
– Можно? Я вам звонила.
– Садитесь.
Она была в том возрасте, когда особенно сильно желание казаться если не молодой, то уж, во всяком случае, свежей и хорошо сохранившейся женщиной. Цвет волос, щек, бровей и ресниц был очень приятен и почти натурален.
– Я вас слушаю, – сказал Иван Георгиевич.
– Простите, я сейчас. Я не могу прийти в себя. Это как сон, как немыслимый кошмар. Мне иногда кажется, что я сейчас проснусь. Я даже не знаю с чего начать… Самой трудно поверить – так все это странно и невероятно…
– Попрошу вас успокоиться и рассказать все по порядку.
– Да, да, сейчас. Это так ужасно… В одиннадцать часов утра я вышла из дому. Николай Кириллович ушел на сессию, у него сегодня экзамены, а я обещала зайти к портнихе – она живет на Владимирском проспекте. Погода сегодня прекрасная, я решила пройтись пешком. У Пяти углов меня еще догнала на своей «Победе» Лида Воробинская, предложила подвезти. Но я, дура, отказалась, помахала ей рукой и пошла по правой стороне. У Колокольной улицы я заметила мужчину, он шел от Невского и уже издали пожирал меня глазами. Мне сразу стало не по себе. Внутри что-то кольнуло и как будто оборвалось. Я отвела от него глаза, иду и чувствую, как он приближается. Подходит, улыбается, останавливается передо мной. Я готова уже рассердиться, а он смотрит мне прямо в глаза и улыбается. С той минуты все остальное я помню как в тумане. Он мне что то сказал. Я что-то ответила. Потом он достал из кармана носовой платок, я почувствовала какой-то одуряющий запах и перестала видеть улицу, дома… В голове все так закружилось… Потом подошли еще двое, но я уже была в состоянии гипноза.
– Гипноза? – переспросил Иван Георгиевич.
– Да, да, – кивнула головой Ольга Павловна. – Это так страшно… Они что-то говорили, я что-то отвечала. Молодой человек крепко держал меня за руку. Потом мы поднялись ко мне домой. Я, идиотка, взяла сберкнижку, пошла и сняла со счета двадцать тысяч – все это автоматически, в полном забытьи. Конечно, это был гипноз. Потом я отдала им деньги, своими руками вложила в чемодан костюм мужа, отрезы, чернобурку… И они ушли… Помню, я еще долго сидела и, как шизофреничка, улыбалась в зеркало. И вдруг очнулась! Это было ужасно! В голове было еще легкое кружение, ноги – чужие. Я хотела кричать, звать на помощь и не могла… Женщина закрыла лицо руками, и ее полные плечи стали подергиваться, как у всех на свете плачущих женщин. Иван Георгиевич, вначале внимательно слушавший Ольгу Павловну, уже где-то в середине ее рассказа отвлекся, открыл ящик стола, достал толстый альбом и, положив на колени, начал переворачивать плотные листы картона, заклеенные фотографиями. Когда женщина замолчала, он положил альбом перед ней, сухо кашлянул и сказал со строгостью в голосе:
– Вытрите глаза и взгляните на эти фотоснимки. Смотрите внимательно: может быть, здесь найдутся знакомые вам лица.
Ольга Павловна вцепилась в альбом обеими руками. Она перевернула один лист, второй, третий и вдруг, прижав носовой платок к груди, воскликнула:
– Боже мой! Он! Он! Негодяй! Подлец!
С фотографии угрюмо смотрел пожилой мужчина с мясистым лицом и пышными, гладко зачесанными волосами.
Иван Георгиевич впервые за все время беседы улыбнулся.
– Это и есть тот молодой, обаятельный человек, который шел со стороны Невского?
– Мне казалось, что он моложе. Но это он! Он!
– Хорошо. Смотрите другие снимки: может быть, еще кого-нибудь узнаете.
Не прошло и минуты, как порозовевшая от возбуждения Ольга Павловна снова вскрикнула:
– И эти двое! Они! Они!
Растопыренными пальцами она указала на расположенные в нижнем ряду портреты совсем уже старого человека с седой бородой и лупоглазого широконосого парня.
– Вы уверены? – спросил Иван Георгиевич. – Вы говорили, что многое помните, как в тумане. Состояние гипноза могло ослабить вашу память?
– Что вы! Я узнала бы их среди тысячной толпы!
– Понятно, – отозвался Сизов. Он достал из папки лист чистой бумаги и, вздохнув, спросил: – Бриллианты при вас?
От неожиданности Ольга Павловна оцепенела. Судорожно сжав сумочку, немигающими глазами глядела она на полковника.
– Да, бриллианты! – повторил Сизов и, уже что-то записывая, добавил: – Прошу их оставить у меня: они понадобятся мне как вещественное доказательство.
– Вы… вы все уже знаете? – покраснев, пролепетала Ольга Павловна. Она порылась в сумочке и подала полковнику маленькую коробочку, в каких обычно хранятся ювелирные изделия. – Простите меня, ради бога! Если бы вы знали, как мне стыдно…
Сизов бегло взглянул на содержимое коробочки, сунул ее в ящик письменного стола, приказал кому-то по телефону срочно явиться к нему и повернулся к Ольге Павловне.
– Ваша ложь, – хмурясь сказал он, – могла бы повредить прежде всего вам самим. Пройдите, пожалуйста в коридор, посидите там, вас вызовут…
В дверях Ольга Павловна столкнулась с полуседым человеком в черном костюме. Он поглядел ей вслед и вошел в кабинет Сизова. Несмотря на раннюю седину и четкие морщинки на лице, майор милиции Сергей Иванович Комлев казался моложе своих сорока пяти лет. Он был строен, подтянут, и штатский однобортный пиджак носил, как военный китель: без складок, застегнутым на все пуговицы.
– Появились фармазоны, – ответил Иван Георгиевич на вопросительный взгляд Комлева. – Давненько их не было, а сегодня расписались в прибытии. Львовские гастролеры. Совершили сегодня крупное мошенничество. Из города, думаю, будут уходить без промедления.
– Вы, Сергей Иванович, будете старшим оперативной группы. Эти фотографии, – указал он на портреты людей, опознанных Ольгой Павловной, – надо размножить. Проверьте гостиницы и квартиры по списку. Отрежьте все пути отхода. Потерпевшая в коридоре, оформите протокол и составьте перечень похищенных вещей. Вечером я в театре. На всякий случай запишите: Театр комедии, девятый ряд, в среднем проходе с краю.
– Можно идти?
– Действуйте, Сергей Иванович.
Преступление, действительно, было шаблонным. Подобные же мошенничества, разработанные еще в давние дореволюционные времена, совершались разными группами преступников в разных вариациях, и уже с первых слов Ольги Павловны полковнику Сизову было ясно, о чем идет речь. Когда же Ольга Павловна указала на фотографии мошенников – их личный «почерк» Ивану Георгиевичу был хорошо известен, – картина преступления предстала во всех деталях.
…Мартовским утром Ольга Павловна шла по Владимирскому проспекту. Она торопилась к портнихе. У Колокольной улицы ее остановил неуклюжий парень в потертой ватной одежде с удивительно глупым лицом. Рот его был полуоткрыт, выпученные глаза смотрели боязливо и просительно. Разговаривал он на таком смешанном украинско-русском языке, что понять его было очень трудно. Он протянул Ольге Павловне клочок смятой оберточной бумаги и начал бормотать:
– Поимейте жалость, чи не знаете, где вин буде?
– Что вам нужно? – спросила Ольга Павловна, силясь прочесть загадочные каракули.
– Вин казав, що вона близ базару, я скрозь усю вулицю прошел, а вона…
– Ничего не понимаю: «вин», «вона»!
В эту минуту со стороны Невского к ним подошел высокий пожилой мужчина в зеленой велюровой шляпе и в пальто из дорогого ратина. С улыбкой поглядывая на дурацкую физиономию парня, он спросил у Ольги Павловны:
– Простите, гражданка, разрешите узнать, что он от вас хочет?
Мужчина произвел на Ольгу Павловну благоприятное впечатление. Она обменялась с ним взглядом, как с человеком своего круга, и протянула ему странную бумажку.
– Я сама не знаю. Просит прочесть, что тут написано…
Парень с выпученными глазами заблеял еще жалобнее прежнего:
– Вин казав, що с Кузнецького базару треба итти по той вулицы, где речка, а вона…
– Постой, – перебил мужчина, – тут написано «Ювелирторг».
– Вин, вин, – обрадовался парень, – юлирторг. Так мини и батько казав…
– А зачем тебе ювелирторг? Купить хочешь что-нибудь? – допытывался мужчина.
– Ни! Мыне треба продать. Будьте ласковы, покажьте, где цей самый юлирторг.
– Погоди, не торопись. Что ты хочешь продать? Может я у тебя сам куплю, уплачу дороже, чем в магазине.
Лупоглазый парень долго хлопал рыжими ресницами, подозрительно оглядывая мужчину, потом еще раз взглянул в лицо Ольги Павловны и, видимо успокоившись, засунул руку в бездонный карман ватных брюк. Оттуда он вытащил грязную тряпицу, заменявшую ему, должно быть, носовой платок… В тряпице оказались новенькие золотые часики и массивное золотое кольцо. Мужчина в шляпе схватился было за ценности, но парень испуганно отшатнулся.
– Ни! – сказал он. – Батько казав, що в городе багато жуликов и мыни облапошут.
Непосредственность парня заставила Ольгу Павловну рассмеяться. Мужчина стал сердиться.
– Да, что ты, дурной, боишься? Вот посмотрим мы с гражданкой эти часики и купим их у тебя. Не нужно будет и ювелирторг искать. Отойдем в сторонку.
Парень доверчиво протянул часики Ольге Павловне.
– Чудесные швейцарские часики, – прошептал мужчина в шляпе. – Слушай, друг, может быть у тебя еще что-нибудь есть для ювелирторга?
Парень помялся и тихо проговорил:
– Е… камушки.
– Какие камушки? Ты покажи, не бойся.
– Покажи, милый, – сказала Ольга Павловна потеплевшим голосом.
Она уже забыла о портнихе и обо всем на свете. Эта неожиданная встреча с дурачком, у которого карманы набиты драгоценностями, захватила ее целиком. Парень, скособочившись, засунул руку под самый локоть своего теплого пиджака и извлек оттуда комок ваты. Поковыряв в ней пальцем, лупоглазый выкатил на ладонь шесть крупных как орехи камней. Под лучами весеннего солнца они засверкали чистейшими огнями небесной радуги.
– Бриллианты! – с изумлением вздохнул мужчина и, оглянувшись по сторонам, сказал парню: – Заверни! Спрячь! Откуда они у тебя? Может, краденые?
– Тю! Сказав дурный. Какие ж они краденые? Батя мий ище когда в самую первую революцию их у помещика прибрал. Всю жисть под половицей в хате ховал, а вин говорит – крадены. Мий батя, как помирать став, выдав уси бриллианты и наказав снести в тот самый юлирторг. Тебе, кажет, за ных тысяч сорок выдадут. Ему про то один верный чоловик казав.
– Не нужно никакого ювелирторга, – взволнованно зашептал мужчина. – Мы тебе поможем продать их в надежные руки.
– Будьте ласковы, – заблеял парень. – Помогите. Я в цим городе одурел совсим. Поможете – я вам те часики и кольцо задаром отдам.
– Это ты не плохо придумал. Все будет в порядке. Ведь мы поможем ему? – обратился мужчина к Ольге Павловне. – Простите, я не знаю вашего имени…
Ольга Павловна назвала себя.
– Меня зовут Эдуард Максимович, – приподнял шляпу мужчина. – Раз счастливый случай свел нас с этим алмазным принцем, придется довести дело до конца. Надеюсь, вы не торопитесь?
– Да… то есть нет… Немного времени у меня есть.
– Ну и чудесно! Прежде всего я забегу домой – это тут рядом, второй дом от угла, – и захвачу наличность. Потом мы зайдем к моему приятелю – старому ювелиру, большому знатоку своего дела, живет он тоже неподалеку, на Загородном. Оценим у него камни, а там будет видно. Прошу вас, уважаемая Ольга Павловна, идти с товарищем… Эй, друже, как тебя звать?
– Опанас.
– Чудесно. Идите потихоньку с товарищем Опанасом по этой стороне, а я вас мигом догоню.
Эдуард Максимович повернул к Невскому, но не успела Ольга Павловна пройти с Опанасом и двух кварталов, как он, запыхавшись, догнал их. Лицо его сияло.
– Все в порядке. Вот что, Опанас. Мы сейчас с Ольгой Павловной поднимемся к ювелиру и покажем ему твои камни. Он скажет настоящую цену и даст покупателя. А ты нас подождешь внизу. Чтобы ждать было не скучно, я тебе дам задаток. Получай и прячь получше. Десять тысяч.
Эдуард Максимович передал Опанасу длинную, плотно спрессованную банковскими лентами пачку сторублевок. Опанас схватил ее обеими руками и сунул в один из своих карманов. Охваченный чувством полного доверия к своим знакомым, он тут же вручил Эдуарду Максимовичу ватку с бриллиантами.
Бережно поддерживая Ольгу Павловну под руку и оставив Опанаса плестись в нескольких шагах позади, Эдуард Максимович не умолкал ни на минуту.
– Как вам нравится этот король бриллиантов? Он должно быть меняет портянки как перчатки – раз в три года. Везет же кретину! У него сегодня будет неплохая получка. Если мы с вами не получим хотя бы самые скромные комиссионные за наши труды, – это будет непростительной глупостью. Пусть скажет спасибо, что нарвался на честных людей. Иные ловкачи оставили бы такого лопоухого без камней и без денег. Мы не будем жадными. Если от бриллиантов покойного бати Опанаса нам отвалится по пяти тысяч рублей, будем считать это улыбкой фортуны и примем ее с философским спокойствием. Думаю, что вы сумеете истратить эту мелочь на вещи, приятные женскому сердцу. Кстати, если потребуется мутонная шуба или редкий отрез, прошу звонить. Я вам оставлю телефон, и, надеюсь, мы станем друзьями. Не случайно же богиня счастья предстала предо мной в вашем облике.
У Ольги Павловны закружилась голова. В ее глазах появились почти такие же огни, какие играли в бриллиантах Опанаса. В ней проснулись чувства, о существовании которых она никогда не подозревала. Ее обуяла жадность, желание поживиться за счет глупого деревенского парня. И с каждым шагом эта жадность все больше росла и ослепляла ее.
– Вот мы и пришли! – сказал Эдуард Максимович, останавливаясь у большого серого дома на Загородном проспекте. – Опанас! Мы сейчас поднимаемся на четвертый этаж в квартиру восемь, а ты подожди, никуда не отлучайся. Минут через десять мы вернемся.
Они успели дойти только до третьего этажа, как вдруг увидели бегущего им навстречу, по-козлиному подпрыгивающего на ступеньках лестницы, сухонького старичка с седой бородкой, в старомодном пенснэ со шнуром. Он глядел себе под ноги и, вероятно, не заметил бы поднимающуюся пару, если бы Эдуард Максимович не раскрыл перед ним своих объятий.
– Куда вы бежите, Шприц? Вернитесь на минутку домой. Мы идем к вам. Мне и этой даме нужно посоветоваться с вами по одному очень важному делу.
Шприц недовольно посмотрел на них и рванулся вперед.
– Завтра. Приходите завтра. Сейчас нет у меня ни одной минуты. Я и так опаздываю. У меня срочная экспертиза.
Но Эдуард Максимович крепко держал его за пуговицу пальто и делал вид, что вот-вот станет перед Шприцом на колени.
– Прошу как друга. На пять минут. Три минуты. Одна! Не будем даже подниматься: посмотрите одним глазом на вещь, и мы уйдем!
Не давая старику опомниться, он вытащил из кармана камни Опанаса и подсунул их Шприцу под самый нос. Вероятно, у старого ювелира проснулся профессиональный интерес. По инерции бормоча проклятия, он взял ватку с бриллиантами и отошел с ними к окну. Сначала он взглянул на камни сквозь пенснэ, потом извлек из кармана лупу и долго разглядывал каждый бриллиант отдельно… Он молчал, но с каждым мгновением лицо его менялось. Сначала на нем отразился испуг, потом появилось крайнее изумление, которое, в свою очередь, сменилось выражением беспредельного восторга. Держа на ладони горсть сверкающих камней, он вытянул руку, откинул назад голову и, глядя на бриллианты, застыл, как изваяние.
– Что с вами. Шприц? – спросил Эдуард Максимович. – Может быть, вы нам что-нибудь скажете?
Старый ювелир, словно вырванный из мира грез, вздохнул, тщательно завернул камни в вату и, возвращая их Эдуарду Максимовичу, строго спросил:
– Чье это, Эдуард? Этой мадам?
Ольга Павловна не успела раскрыть рта, как Эдуард Максимович уже ответил:
– Да, это ее камни. Мы пришли узнать, сколько они стоят и где найти покупателя.
– Это бразильские бриллианты! Экстра-класс! Уникумы! Коронные алмазы голубой воды! Их еще нужно взвесить, но уже сейчас могу сказать: их минимальная цена шестьдесят тысяч! А покупатель?
– Покупатель это я.
– Через час я вернусь, и выложу вам как одну копейку. Но, – старик строго посмотрел на Ольгу Павловну, – я должен знать, кто продает, я должен видеть его паспорт, я люблю, чтобы все было чисто. Я прошу вас подождать один час, принести паспорта и вы не пожалеете.
– Могу дать задаток. Вот две тысячи, больше с собой нет.
Сунув Ольге Павловне деньги, он опять заторопился:
– Ай-ай-ай! Как я опоздал!
Старик исчез. Эдуард Максимович и Ольга Павловна стояли на лестничной площадке и смотрели друг на друга улыбающимися, почти влюбленными глазами.
– Шестьдесят тысяч! – прошептал Эдуард Максимович и сдвинул на затылок свою зеленую шляпу. – Фу, меня даже в жар бросило. Теперь давайте рассуждать здраво. Этот чурбан стоит внизу и мечтает о сорока тысячах. Через час мы приведем его к Шприцу и тот отвалит ему все шестьдесят. Мы будем стоять и облизываться. В лучшем случае этот гопкин подарит нам свои паршивые часы и кольцо ценою в двести рублей. Есть в этом смысл? Как вы думаете, Ольга Павловна? По-моему, никакого смысла в этом нет. Мне пришла такая идея. А что, если нам вдвоем отдать этому счастливчику его сорок тысяч и пусть он катится в свои Малые Кобыляки. А со Шприцем будем иметь дело мы – законные владельцы коронных бриллиантов. Зная Шприца, могу заверить, что если он, не взвешивая, дает шестьдесят тысяч, то взвесив, отвалит восемьдесят. Вы со мной не согласны?
– Да, вы правы, конечно. Но…
– Никаких «но»! Я чувствую, что вас волнует денежная проблема. Чепуха! Десять тысяч он уже получил от меня. Две тысячи уже дал Шприц. Неужели вы не сможете на эти несколько часов достать двадцать восемь тысяч, чтобы к вечеру иметь сорок или пятьдесят? Я бы мог это сделать сам, но мне не хочется вовлекать в операцию третьего человека.
– Нет, нет, – испугалась Ольга Павловна, – обойдемся без третьего…
– Сколько у вас найдется наличными дома?
– Немного… тысячи полторы…
– Маловато… А если заглянуть в сберкассу?
– Пожалуй, тысяч двадцать я смогу снять с книжки.
– Ну и чудесно! Остальное наскребем, подкинем какие-нибудь вещички, и он будет сыт. Вы изумительная женщина! Вы околдовали меня с первого взгляда. Возьмите Опанасовы брилльянты. Они ваши!
Эдуард Максимович с фамильярностью близкого человека вложил в сумочку Ольги Павловны ватку с бриллиантами и, прижав локоть спутницы к своей груди, стал спускаться с лестницы.
После полутемного подъезда весенняя улица ослепила Ольгу Павловну. Ей показалось, что все усеяно алмазами. Они валялись в грязных кучах последнего снега, висели, как серьги, на изгибах водосточных труб, сверкали на фарах проезжающих машин.
Опанас стоял на том же месте и, разинув рот смотрел на железные локти снегоуборочной машины.
– Эй, друже Опанасе! – окликнул его Эдуард Максимович. – Закрой рот и поди сюда.
Ему наскоро объяснили, что он получит за свои камни сорок тысяч и сможет уехать в деревню. Опанас кивал головой и бормотал:
– Вот спасибочка, добры люди, вот спасибочка. Вин казав…
– Ладно, что «вин казав», мы узнаем позже, а сейчас не будем терять времени.
Эдуард Максимович остановил такси, посадил на переднее место Ольгу Павловну, а сам с Опанасом уселся позади.
Пять минут спустя машина остановилась у дома, где жила Ольга Павловна.
– Одну минуточку, – сказала она. – Я поднимусь за сберкнижкой, получу деньги, а потом мы зайдем.
Ольга Павловна взбежала по крутой лестнице и нетерпеливо повернула ключом в замочной скважине.
Эдуард Максимович с Опанасом присели в ближайшем скверике.
Видимо, им вдвоем было очень скучно, потому что появление Ольги Павловны оба встретили с нескрываемой радостью.
– Пойдемте теперь ко мне, там рассчитаемся.
В большой профессорской квартире было просторно и уютно. Из кухни выглянула и снова скрылась голова домработницы. Ольга Павловна ввела гостей в столовую и выложила на стол деньги, Эдуард Максимович пересчитывал каждую пачку и вручал Опанасу.
– Получай, друг-миллионер. Десять тысяч я тебе уже выдал. Вот еще десять. В этой пачке тоже десять. Итого тридцать. Вот еще около четырех. Остаются пустяки. На них получишь вещи. Идет?
Опанас нахмурился, подозрительно посмотрел на Эдуарда Максимовича и спросил:
– Яки-таки вещи?
– «Яки-таки», будешь доволен. Ольга Павловна, нет ли у вас каких-нибудь отрезов? До завтра! – шепнул он ей. – Любой отрез будет завтра у ваших ног.
Ольга Павловна долго копалась в спальне и принесла отрез синего бостона и светлую шерсть на платье.
Опанас потрогал материал и угрюмо сказал:
– Дуже мало.
– Но у меня больше ничего нет, – развела руками Ольга Павловна.
– Черт, какая жалость! – страдальчески морщился Эдуард Максимович. – Этот дуб упрется и заберет камни. Может быть, что-нибудь из готового платья найдете?
Ольга Павловна ушла и вернулась с новым коричневым мужским костюмом.
– Все! – воскликнул Эдуард Максимович. – Теперь тебе хватит.
– Не! – заупрямился Опанас. – Хиба ж тут на десять тысяч?
– Ну и черт с тобой! Забирай свои камни и убирайся. Не хватает каких-то пустяков, разве мы их у тебя не заслужили? Отдайте ему его паршивые бриллианты, Ольга Павловна.
Опанас заколебался.
– Нехай, – сказал он, – дайте ще одну шкурку и все.
– Какую шкурку?
Опанас вышел в коридор и вернулся с чернобуркой, снятой с вешалки. Эдуард Максимович всплеснул руками.
– Ну, и кулак! Ну и жадина! Ольга Павловна, разрешите, я выгоню его в шею.
– Погодите, Эдуард Максимович, я прямо не знаю, что делать…
– Э, ладно! – махнул рукой Эдуард Максимович, словно вырывая чернобурку из своего сердца… – Завтра у вас будет палантин. Он смял лису и бросил Опанасу в лицо.
– Возьми и подавись. Ольга Павловна, дайте ему какой-нибудь чемоданчик, пусть укладывается и уходит… Я не могу больше смотреть на его гнусную рожу.
С карманами, распухшими от денег, и с чемоданом в руках Опанас двинулся к выходу.
– До свиданьица, хозяйка. Спасибочка за ласку, – бормотал он.
Встал и Эдуард Максимович.
– Я его провожу и посажу в машину, чтобы он не болтался около дома. Вернусь через десять минут, и мы обсудим дальнейшие шаги.
Они вышли. Хлопнула дверь, и Ольга Павловна осталась одна. Хотя алчность Опанаса, сорвавшего чернобурку чуть ли не с ее шеи, продолжала возмущать Ольгу Павловну, в глубине души она оправдывала парня. В конце концов шестьдесят тысяч – это не сорок, и бриллианты на улице не валяются.
Ольга Павловна переложила камни в бархатную коробочку из-под часов и вновь поразилась их необычайной величине. Прошло уже минут тридцать, а Эдуард Максимович все еще не возвращался. Ольга Павловна не знала, что делать. Ей хотелось куда-то идти, с кем-то говорить, слышать слова восхищения, зависти. Она оделась и вышла на улицу. Эдуарда Максимовича нигде не было видно. «Пусть теперь он меня подождет» – рассердилась Ольга Павловна и направилась к троллейбусной остановке. Она решила заехать в магазин Ювелирторга, чтобы узнать, какова государственная цена бразильским бриллиантам.
В магазине было тихо, как в музее. Ольга Павловна вынула из коробочки самый крупный камень и подошла к продавцу, похожему на знакомого доктора филологических наук. Протянув ему бриллиант, она сказала дрогнувшим голосом:
– Я хотела бы знать, сколько мне дадут за этот камень.
Продавец взглянул на Ольгу Павловну, потом на бриллиант, снова на Ольгу Павловну и сказал ласково:
– Мы такие вещи не оцениваем.
– Почему? Я хотела бы его продать…
Продавец опять посмотрел на камешек и произнес:
– Таких вещей мы не покупаем, это… стекло.
– Что?.. Какое стекло? – вырвалось у Ольги Павловны.
– Обыкновенное. С так называемой алмазной гранью. Цены оно не имеет.
– Вы ничего не понимаете, – чужим голосом сказала Ольга Павловна и стала торопливо открывать свою сумочку. Это было очень трудно. На руках как будто появились чужие пальцы, которые мешали друг другу. Достав, наконец, маленькую коробочку, Ольга Павловна показала продавцу еще пять бриллиантов, покоившихся на черном бархате. – Да вы посмотрите на них, возьмите лупу. Разве можно так?
– Тут не на что смотреть. Обыкновенное стекло не требует специальной экспертизы.
Ольга Павловна почувствовала, что в магазине страшная духота. Положив в сумочку свои камни, она пьяными шагами вышла на улицу. Здесь было до отвращения шумно. Все куда-то торопились и толкали Ольгу Павловну. Она подошла к закрытому газетному киоску и стала смотреть на журналы, выставленные за стеклянными рамами. Так было легче припомнить, что собственно произошло за последние два часа. Она увидела выпученные глаза Опанаса, широкую улыбку Эдуарда Максимовича, седую бородку старого ювелира и даже засмеялась от радости. «Боже! Как напугал меня этот болван из магазина. Все ясно: он никогда в жизни не видел бразильских бриллиантов. Но ведь есть Шприц, крупнейший знаток, милый, смешной старикашка, который замирал от восторга на лестнице. Он уже давно ждет ее. Он приготовил шестьдесят тысяч. Скорее к нему!»
Найти подъезд дома на Загородном не представляло труда. Номер квартиры Ольга Павловна запомнила – восемь, четвертый этаж. Она взлетела на верхнюю площадку и остановилась у двери, обитой клеенкой. На звонок долго никто не отвечал. Потом старушечий голос спросил:
– Вам кого?
– Откройте, пожалуйста. Я к товарищу Шприцу. Он меня ждет.
– Кого?
– К Шприцу, к ювелиру. Откройте, ради бога.
Лязгнули какие-то задвижки и дверь приоткрылась на длину цепочки. Подслеповатая старушка долго вглядывалась в Ольгу Павловну и снова спросила:
– Кого вы спрашиваете?
– Шприца бабушка, Шприца, старичка с седой бородкой. Скажите ему, что пришла женщина, которую он ждет.
Старушка долго молчала, потом сказала решительно:
– Никакого Шприца у нас во всем доме отродясь не было.
– Как не было?! Откройте сейчас же!
Ольга Павловна потянула к себе дверь, но старушка проворно дернула цепочку, и тот час же лязгнула задвижка. Стало тихо, как на кладбище. Ольга Павловна ухватилась за перила лестницы и наклонила над пролетом голову, чтобы слезы падали отвесно, не смывая ресниц, и не растекаясь по щекам.
Она вспомнила, как бежала за сберегательной книжкой, вспомнила отрезы, костюм мужа, чернобурку и застонала от боли. Как это могло случиться? Как? Среди бела дня, при всех, своими руками отдала… Какой стыд?! Что сказать людям? Это было колдовство. Нет, колдовства не бывает. Гипноз! Ну, конечно, ее загипнотизировали, лишили воли, разума, ограбили. Ограбили! Ограбили!
Ольга Павловна бросилась к телефону-автомату.
Прошло уже несколько часов с той минуты, как оперативные работники уголовного розыска «закрыли» Московский вокзал.
Но этого не замечали ни пассажиры, направлявшиеся к поезду, ни провожавшие их родственники и друзья, ни носильщики, без всякого спортивного азарта ставившие рекорды по поднятию тяжестей.
Майор Комлев, «закрывавший» центральный выход на платформу, сидел на широкой дубовой скамье неподалеку от перонных контролеров и терпеливо ждал. В своем темносером, не из дорогих, пальто и в шапке-ушанке он ничем не выделялся из толпы.
Не было, разумеется никакой уверенности в том, что преступники пройдут именно здесь и обязательно сегодня. Но в том, что они будут взяты, Комлев не сомневался ни одной минуты.
Задерживаться в Ленинграде после успешной «операции» львовские гастролеры не будут. Преступление было ими уже совершено, и огромный многолюдный город сразу же стал для них тесным и неуютным.
Прибывали и уходили поезда. Сотни людей уже прошли мимо Сергея Ивановича и сотни раз его глаза, останавливающиеся на том или другом человеке, отвечали ему мгновенно и категорически: «Нет»!
До отхода скорого поезда оставалось восемь минут, когда взгляд Комлева впился в лицо старичка, поднимавшегося по мраморным ступеням вестибюля.
Старичок в теплом пальто с каракулевым воротником, в высокой каракулевой шапке, с очками в золотой оправе, очень мало походил на фотографию и на словесный портрет «старого ювелира», нарисованного Ольгой Павловной. Большой желтый портфель и спокойная размеренная походка придавали ему вид крупного специалиста, отбывающего в Москву по служебной командировке. А главное – борода.
На фотографии борода была белая и, как рассказывала потерпевшая, утром была еще белой. А у пассажира черная, кажется, даже завитая. Но эти зависшие над глазами дуги, опущенный книзу нос, тонкие, подобранные губы…
Комлев сонливо откинул голову на спинку скамьи и сквозь полуприкрытые ресницы стал с удвоенной настороженностью следить за каждым движением старика.
Поднявшись в вестибюль, тот подошел к свободной скамейке, поставил портфель и, сняв очки, стал протирать их стекла белым носовым платком. При этом он рассеянно обвел глазами весь зал. Потом встряхнул платком и сунул его в карман. К нему подошел молодой человек в шляпе, в роговых очках и с чемоданом в руках. Очки не могли скрыть его выпученных глаз и рыжих ресниц. О чем-то разговаривая, они направились к выходу на перрон.
«Где же третий? – забеспокоился Комлев. – Должен быть здесь и третий».
