Текст книги "Воскрешение из мертвых (Повести)"

Автор книги: Николай Томан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц)

22

Корнелий с Вадимом прилетели на Кавказ самолетом на день раньше профессора Кречетова и поселились на окраине Старой Гагры. Им еще вчера удалось раздобыть моторную лодку, на которой они курсируют теперь вдоль пляжа Литфонда, держась на таком расстоянии, чтобы рассматривать его с помощью бинокля. Этим занимается Корнелий. Профессора Кречетова он уже видел, когда тот приходил к Вариному отцу, и хорошо его запомнил. Пока, однако, ни Вари, ни Леонида Александровича ему не удается обнаружить.

– Зря мы так рано…– ноет Вадим.– Да и не пойдут они на пляж сегодня. Устали, наверное, с дороги…

– «Устали»! – усмехается Корнелий.– Ты не видел разве, какой профессор здоровяк? Да и Варя не усидит, а одну он ее на море не отпустит.

– Но не видно же их нигде. Смотри, сколько народу на пляже, а их все нет. Небось полно всяких литературных знаменитостей. Дай-ка мне на них посмотреть…

– Да не лапай ты этот хрупкий инструмент! – ругается Корнелий, отводя в сторону руку с биноклем.– А вот наконец и Варя в поле зрения! Спускается на пляж по лесенке. Сейчас и профессор должен появиться… Но нет, не видно что-то… Неужели она одна? Как же это он отпустил ее одну?…

– Дай же мне хоть на Варю-то взглянуть! – молит Вадим.

– А ты зачем сюда приехал? У нас задача, можно сказать, международного значения, а он… А ну, заводи мотор да подай чуть ближе к берегу.

Пока обиженный Вадим возится с мотором, Корнелий обнаруживает и Кречетова. Профессор подходит к Варе и передает ей ключ от своей комнаты.

– Наконец-то! – облегченно вздыхает глава корпорации.– Появился и дядюшка. Но что такое?… Он снова куда-то уходит… И не один, с каким-то морячком… Э, да это, видно, тот, что в моторке мимо нас недавно проскочил! ну, что ты там возишься? Заводи скорее! Видно, профессора повезут куда-то…

Теперь уже Корнелий вовсе не отводит бинокля от глаз. Профессор в сопровождении широкоплечего моряка действительно садится в моторную лодку, причаленную к одной из глыб железобетона, оставшегося от старой набережной, разрушенной несколько лет назад свирепым штормом.

– Они берут курс на юго-запад,– сообщает Корнелий Вадиму.– Держись и ты этого направления.

– Так ведь у них моторка не чета нашей. Обгонят они нас в два счета…

– Ну и пусть обгоняют. Мы будем левее их держаться, поближе к берегу, и на таком расстоянии, чтобы они не смогли нас рассмотреть. Могут заподозрить? Ну, это едва ли. Смотри, сколько разных лодок в море! Что ж тут подозрительного, что и мы совершаем морскую прогулку?

– А что толку!

– Как – что? Надо же знать, куда его везут. Моторка держит курс в открытое море, но не в Турцию же.

Пропустив лодку с профессором Кречетовым вперед, Корнелий осторожно наблюдает за ним в бинокль.

– Ты смотри, Вадим! Видишь, что там впереди по курсу их моторки?

– Подводная лодка?

– Нет, Вадим, это не подводная лодка. Это, кажется, батискаф. Ну, в общем, подводный дирижабль для исследования морского дна на больших глубинах. Сбавляй ход! Нам не следует к нему приближаться. Да, по всему видно, что этот профессор серьезное что-то замышляет. Не зря, значит, американцы им заинтересовались…

А профессор Кречетов теперь уже на палубе батискафа. В сопровождении широкоплечего моряка он проходит в рубку и скрывается из виду.

– Интересно бы узнать, что у них там? – мечтательно произносит Корнелий.– Жора Диббль немалые бы деньги за это отвалил. Но туда нам даже с помощью твоей красотки не попасть… А моторка, что профессора привезла, не уходит. Значит, он сюда ненадолго и нам нужно поторапливаться.

– Куда поторапливаться?…

– К Варе. Давай поскорее к берегу и дуй к ней галопом! Говори что хочешь. Клянись в любви, уверяй, что не смог без нее в Москве и дня прожить, что… В общем, все, что в голову взбредет, лишь бы она поверила, что ты сюда из-за нее. Не сомневаюсь, что ей должна понравиться такая безумная любовь.

– Да ты что? – дико таращит глаза Вадим.– За кого меня принимаешь? Да я сроду никому ни в какой любви не объяснялся.

– Но тут необычный случай, и придется объясниться.

– На колени еще, может быть, перед нею?…

– А что ты думаешь, может, понадобится и это. Ну, а в общем-то, ты порядочный лапоть и, конечно же, испортишь все дело, если начнешь работать в «лирическом ключе». Так что валяй так, как сможешь, своим методом, но чтобы у нее никаких сомнений, что ты сюда только из-за нее! Плавать умеешь? Ну, прыгай тогда в море и плыви к ней. А так тебя на литфондовский пляж с твоей явно не творческой физиономией ни за что не пропустят. У них тут на этот счет строго. Туда только в трусах и только морем можно проникнуть.

23

Пока Алексей раздумывает, удобно ли постучаться в дверь к профессору и спросить его, не пойдет ли он купаться, на пляже появляется Варя. Заметив ее из своей лоджии, Русин торопливо берет полотенце и тоже спешит на пляж.

– А где же Леонид Александрович? – спрашивает он.

– Уехал куда-то,– беспечно отвечает Варя.

– Как – уехал?

– Вернее, уплыл. За ним зашли и увезли куда-то на моторной лодке.

– Не на прогулку же?

– Нет, не на прогулку,– смеется Варя.– На прогулку он взял бы и меня. Видно, у него там дела. Дядя сказал, что повезут его на батискаф. Будут, наверно, опускаться на дно морское.

– А что, собственно, нужно там, на дне Черного моря, профессору Кречетову? – удивляется Омегин.

– Я, право, не знаю,– смущенно пожимает плечами Варя.– Не интересовалась как-то…

– Ну, а ты, всезнающий фантаст,– обращается к Русину Омегин,– тоже ничего нам не объяснишь?

– Я могу только догадываться. Мне известно, что профессор Кречетов связан с какими-то работами по программе Международного геофизического года. А геофизиков интересует сейчас верхняя мантия.

– Разве и мы тоже решили добираться до этой мантии со дна моря? – спрашивает подошедший к ним Фрегатов.

– Не думаю,– покачивает головой Алексей.

– Ну, а если не бурение скважин, то на дне Черного моря вообще нечего больше делать,– убежденно заявляет Семенов.– Да и не для физиков эта задача. Профессора Кречетова, как я понял из разговора с ним в поезде, интересует не верхняя мантия вовсе, а ядро нашей планеты.

– Но ведь это черт знает на какой глубине! – восклицает Омегин.– Кажется, тысячи три километров?

– Две девятьсот,– уточняет Русин.– Но мне думается, интересует его даже не это, а внутреннее ядро, которое еще глубже. До него пять тысяч километров.

– Да, пожалуй,– соглашается Фрегатов.– В нем, скорее всего, совершенно неизвестное нам вещество, находящееся в сверхплотном состоянии. Вот это-то вещество и собирается, конечно, зондировать нейтринными импульсами профессор Кречетов.

– Но ведь это явно бредовая затея – уловить нейтрино, пропустив его лишь сквозь ядро нашей маленькой планетки! – шумно восклицает Омегин.– Удалось разве кому-нибудь в земных условиях «притормозить» хоть одну такую частицу?

– Ай-яй-яй, научный фантаст Омегин! – смеется Фрегатов.– О таком ученом, как Бруно Максимович Понтекорво, слышал ли ты хоть что-нибудь?

– Ну ладно, хватит меня разыгрывать, я ведь серьезно!…– сердится Омегин.

– Ия тоже. А тебе надо бы знать мнение Понтекорво по поводу неуловимости нейтрино. Тем более, что в чем-то с тобой согласен…

– В самом деле, Фрегатов, зачем вы превращаете все это в шутку? – хмурится Семенов.

Русин понимающе улыбается – он знает манеру Фрегатова разговаривать с такими людьми, как Омегин.

– Почему же в шутку? – удивляется Фрегатов.– Понтекорво тоже ведь считает, что пропускать одно нейтрино сквозь астрономическую толщину вещества для того, чтобы оно с достаточной вероятностью с ним прореагировало, нереально. Или, как остроумно выразился наш коллега, бредово. И он предложил, обратное – пропустить астрономическое число нейтрино через разумную, скажем, метровую толщину жидкого или твердого вещества. Такой эксперимент и был осуществлен в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году.

– И если мне не изменяет память,– замечает Алексей Русин,– это было не нейтрино, а антинейтрино.

– Да, память вам не изменяет,– снисходительно улыбается Фрегатов.– Я умышленно не уточнял эти подробности, чтобы нашему коллеге… Ну хорошо, хорошо, Сидор! Зачем же обижаться? Никто, кроме тебя, не осуждает ведь меня за столь популярное изложение не такой уж простой проблемы макроскопического проявления слабых взаимодействий. Да, вы правы, коллега Русин, в этом эксперименте именно антинейтрино взаимодействовало с ядрами водорода, что и было зарегистрировано сцинтилляционным счетчиком. Что такое сцинтилляция, я не стану объяснять, чтобы не обидеть кое-кого из наших коллег.

– К чему эта ирония, Фрегатов? – качает головой Семенов.– Все и так знают вашу образованность…

– Господи, какая там к черту образованность! – смеется Фрегатов.– Жалкий дилетантизм…

А Алексей уже не прислушивается к разговору своих коллег. Все время украдкой наблюдая за Варей, он теперь не сводит с нее тревожного взгляда. Не проявляя никакого интереса к спору фантастов, она явно скучала. И вдруг будто озарилась вся. Кто ж это привлек ее внимание? На кого устремлен ее взор?

Алексей поворачивает голову в сторону моря и видит здоровенного детину в полосатых трусиках. Да ведь это Вадим Маврин!

У Алексея начинает вдруг ныть сердце. А Варя вскакивает и бежит навстречу Вадиму.

24

Ступив на рифленый настил палубы, несколько возвышающийся над корпусом поплавка батискафа, Кречетов шутит:

– Признайтесь честно – многое позаимствовано тут у Пикара?

– Разве только идея подводного дирижабля, которую сам же Пикар, будучи в прошлом исследователем стратосферы, позаимствовал у воздухоплавателей.

Подводное судно покачивается на легкой волне, но профессор Кречетов уверенно идет к рубке с застекленными иллюминаторами. Спустившись по металлическим перекладинам трапа, он достигает вестибюля, отделяющего вертикальную шахту от гондолы, и останавливается у его люка.

– Ну-с, профессор, что же вы остановились на пол-пути? – слышит Кречетов знакомый голос из гондолы батискафа.– Прошу вас.

Коренастый, лобастый и совершенно лысый академик Иванов на фоне многочисленных щитов электроприборов и манометров в первое мгновение кажется Леониду Александровичу персонажем из какого-то научно-фантастического романа.

– Ну, дорогой Дмитрий Сергеевич,– громко-восклицает Кречетов,– вы прямо-таки настоящий конан-дойлевский доктор Маракот!

– Нет уж, кто угодно, только не Маракот!-энергично машет руками академик.– Вспомните-ка, как описывает его Конан-Дойль в «Маракотовой бездне». Он называет его живой мумией, чего не скажешь обо мне. Скорее, я похож на профессора Челленджера из «Затерянного мира».

– Сдаюсь, сдаюсь! – смеясь, вздымает руки Кречетов.– Ибо припоминаю, что по описанию Конан-Дойля у Маракота было суровое лицо не то Савонаролы, изобличавшего распущенность средневекового духовенства, не то Торквемады, возглавлявшего испанскую инквизицию.

– Что явно не имеет никакого отношения к нашему веселому и доброму Дмитрию Сергеевичу,– раздается из соседнего отсека гондолы звонкий голос кандидата наук Скворцова.

– А, Миша! – протягивает ему руку Кречетов.– Приветствую вас, мой юный друг! Ну-с, чем порадуете, дорогие экспериментаторы? Значит, включали уже реактор?

– Включали, но энергию нейтринного импульса удалось повысить лишь вдвое.

– И это было вчера в два часа дня?

– Без пяти минут два,– уточняет Скворцов.

– Опять, значит, совпало с каким-нибудь сейсмическим происшествием? – настораживается академик Иванов.

– Почему же – совпало? – пожимает плечами Кречетов.– Это не могло не совпасть.

– А я думаю, что это все-таки было совпадением, ведь планета наша испытывает более трехсот тысяч землетрясений в год,– беспечно улыбается Скворцов.

– Вы разве ничего не знаете о вчерашнем землетрясении в Гагре? И произошло оно около двух часов дня. Чем вы объясните подобную случайность?

– Значит, вы все более убеждаетесь, Леонид Александрович, что нейтринная терапия нашей планете противопоказана? – задумчиво произносит академик Иванов.

– Так же, видимо, как для человека рентгенотерапия в больших дозах.

– Но мы ведь не собираемся лечить нашу планету,– удивляется Скворцов.– Речь идет пока лишь о нейтринографии ее нутра.

– Видимо, нейтринограмму внутреннего ядра нельзя получить так же безболезненно, как электрокардиограмму сердца человека.

– Да, есть над чем призадуматься,– вздыхает и академик Иванов.– Но что же делать? Не приостанавливать же опыты?

– Придется, наверно, уменьшить мощность нейтринных импульсов.

– Что вы, Леонид Александрович! – удивленно восклицает Скворцов.– Для того чтобы детекторы научно-исследовательского судна «Садко», плавающего в Тихом океане по ту сторону планеты, зафиксировали их, нужно, наоборот, усилить. Вы же сами это предлагали…

– А теперь я боюсь вот чего: похоже, что и американцы ведут подобные эксперименты.

– Ну, это едва ли,– усмехается академик Иванов.– При их страсти к сенсациям они давно бы разболтали об этом на весь мир.

– На сей раз, видно, помалкивают до поры до времени. Хотят, наверно, удивить человечество разгадкой тайны земного ядра и побаиваются, как бы их другие не опередили. Ну, а что дает прием ваших импульсов на «Садко»?

– Пока нечем похвалиться. Видимо, плотность нейтринного пучка все еще недостаточна. Да и длительность импульсов нужно бы увеличить. Это-то как раз возможно, если бы не ваши предостережения… С ними нельзя ведь не считаться. А не смогли бы вы предсказать точный район землетрясения в момент очередного нашего зондажа?

Профессор Кречетов задумывается. Если бы ему удалось сделать такое предсказание, связь землетрясений с зондажем ядра планеты нейтринными импульсами была бы бесспорной.

– Знаете, над этим стоит подумать. Можете вы дать мне на это два-три дня?

– Конечно, Леонид Александрович.

– И еще одно условие: импульсы должны быть по возможности подобные тем, которые вы посылали в последний раз.

– Это тоже можно,– обещает академик.– А вы где же будете работать? В писательском Доме творчества шумно, наверно? Да и понадобиться что-нибудь может…

– Нет, нет, там вполне подходящая обстановка. Люди там более серьезным делом занимаются – романы пишут,– улыбается профессор Кречетов.– А уж мы как-нибудь… Да я уже и подружился там кое с кем. С научными фантастами. С ними не соскучишься.

– Ну, смотрите, Леонид Александрович, вам виднее. В случае чего, прошу к нам на станцию Института океанологии в Голубой бухте.

25

Алексей Русин просыпается рано, в начале седьмого, и больше уже не может заснуть. Решает встать. Сунув ноги в домашние туфли, выходит в лоджию. Солнце поднялось уже над горами Гагринского хребта, и все суда в море полыхают белым пламенем в его лучах.

Лоджия просторная, в ней вполне можно делать зарядку. Алексей без особого энтузиазма широко разводит руки в стороны, начиная первое упражнение своего комплекса. То и дело сбиваясь со счета и нарушая ритм, он вспоминает вчерашний вечер, проведенный с профессором Кречетовым и Варей.

Леонид Александрович предложил после ужина посидеть на каменных плитах старой набережной у берега моря, хотя Варе хотелось, видимо, пойти на танцевальную площадку, чтобы встретиться там с Вадимом.

Профессор был задумчив и рассеян. На вопросы Вари и Алексея отвечал невпопад. Подолгу молчал, будто прислушиваясь к монотонному шуму волн и шороху гальки.

И вдруг спросил Русина:

– Вы, кажется, собираетесь написать роман-предупреждение, Алексей Васильевич? Пишете уже?… Это очень своевременно… Очень! Никогда еще не несли ученые такой ответственности за эксперимент, как теперь. Алхимики, экспериментировавшие с различными веществами в поисках чудодейственных камней мудрости и иногда взрывавшиеся в своих подземных лабораториях, рисковали главным образом своей жизнью. Физики первой половины нашего столетия, ковырявшиеся в недрах атомного ядра, подвергали опасности уже целые научно-исследовательские учреждения. Чуть попозже, овладев механикой цепных реакций тяжелых ядер и синтезом легких, они поставили на карту судьбы человечества. А теперь, торопясь с разгадкой тайн своей планеты, могут вызвать еще большую катастрофу…

– Повторить судьбу Фаэтона? – дрогнувшим голосом спросил Алексей.

Профессор не ответил ему – он снова погрузился в свои мысли. Потом неожиданно предложил:

– А не пойти ли вам на танцплощадку, молодые люди? Только вы потом проводите Варю домой, Алексей Васильевич.

Алексей почти не сомневался, что Варю там ждал Вадим. И действительно, Вадим был на площадке, но не один, а с каким-то человеком постарше его и довольно интеллигентным на вид.

– Познакомьтесь, пожалуйста, с моими московскими друзьями, Алексей Васильевич,– сказала Варя.– Это мой сосед по дому Вадим Маврин и его друг Корнелий Иванович. И если вы не имеете желания танцевать, то обо мне не беспокойтесь, они меня потом проводят.

Алексей сделал вид, будто его это очень устраивает, и ушел к себе. Не зажигая света, он выглянул из лоджии на пляж – профессор Кречетов все еще сидел у моря на глыбе светлых камней…

Появление большой моторной лодки с рыбаками прерывает на какое-то время воспоминания Алексея. Лодка плывет довольно близко от берега, и Алексей невооруженным глазом видит, как рыбаки выбрасывают из нее мелкую рыбешку. Стаи чаек, кружащихся над лодкой, с неистовым криком хватают ее на лету.

Кончив зарядку, он спешит на пляж, пока еще пустынный, и с удовольствием бросается в прозрачную воду. Не торопясь плывет до буйка, ограничивающего заплыв купальщиков в открытое море. Повернувшись к берегу, видит все еще затененную сторону приморского корпуса Дома творчества с двумя ярусами лоджий.

До завтрака почти два часа, и Алексей решает пройтись после купания по городу. Возвращается он в половине девятого и, не обнаружив Кречетовых на пляже, решает зайти к Леониду Александровичу. На его стук отзывается Варя:

– Да, пожалуйста!

Алексей открывает дверь и видит в глубине комнаты Вадима и Корнелия.

– А где же Леонид Александрович?

– Уехал в Адлер на аэродром,– отвечает Варя.– Потом полетит в вычислительный центр Грузинской Академии наук.

Алексей окидывает внимательным взглядом письменный стол профессора. На нем в беспорядке лежат какие-то книги и бумаги, исписанные цифрами и формулами.

– А завтракать вы идете? – спрашивает он Варю.

– Минут через пять, вот покажу только моим друзьям, как мы устроились тут с дядей…

– Я подожду вас.

– Зачем же вам беспокоиться? Они меня проводят.

– Тогда извините…– смущенно бормочет Алексей, и ему кажется, что Варины гости иронически усмехаются.

А в коридоре он сталкивается с каким-то человеком. Алексей уже знает почти всех, кто обитает в этом корпусе, но готов поручиться, что этот человек тут не живет. Он мог, конечно, прийти сюда и из главного корпуса, но Русин едва ли обратил бы на него внимание, если бы ему не показалось, что он уже видел его где-то в необычных обстоятельствах.

Всю дорогу до столовой и за завтраком он думает теперь об этом и вдруг вспоминает – он встретился с этим человеком в коридоре вагона в день отъезда из Москвы. Почему-то он показался ему тогда подозрительным…

Конечно, в этой новой встрече нет ничего удивительного. Незнакомец может быть каким-нибудь литератором из другого города, приехавшим в Гагру, как и он, Русин. Но почему не оказалось его в автобусе, когда они ехали с вокзала? Объяснить, однако, можно и это. Не все же едут в автобусе – некоторые предпочитают такси.

И все-таки встреча с этим человеком вселяет в Алексея смутную тревогу.

26

После завтрака Алексей решает не ходить на пляж. Он садится за стол и достает папку с начатой повестью. Поработать ему удается только до полудня. В двенадцать приходит необычно возбужденный Омегин.

– Слушай, дорогуша, знаешь, что Фрегатов мне только что сказал? Он считает, что прощупывание внутреннего ядра Земли нейтринными импульсами может вызвать катастрофу. И что будто бы недавнее землетрясение в Гагре – результат экспериментов Кречетова…

– Ты не очень его слушай. Еще совсем недавно он ведь не верил в эффективность нейтринного зондажа… Да и вообще неизвестно пока, чем именно занимается тут профессор Кречетов.

– А Фрегатов не сомневается, что именно этим. Но ведь это же ерунда! Разве й без того не пронизывают нашу планету мощные потоки нейтрино, и не только солнечные, но и космические? И вообще, какая может быть связь землетрясений с нейтрино? Разве наблюдалось что-нибудь такое?…

– Связь землетрясений с солнечной активностью не отрицается многими учеными. Особенно в периоды максимума солнечной активности. Во всяком случае, астрогеологов не удивили крупные сейсмические катастрофы, которые произошли в Агадире и Чили в конце пятидесятых и начале шестидесятых годов. На эти годы пришлось ведь взаимное наложение одиннадцатилетнего и многовекового максимума солнечной активности.

– Разве эти явления не гравитационного характера?

– И гравитационного, конечно, но, бесспорно, и нейтринного. Даже спокойное Солнце излучает в виде нейтрино до десяти процентов своей энергии, а в максимумы гораздо больше.

– Вот бы повестушку об этом,– мечтательно произносит Омегин.– И даже не о том, как вызывать с помощью нейтринного облучения сейсмические явления, а как гасить их. Сделать нашу планету тихой, спокойной, безопасной.

– И погубить на ней все живое,– смеется Алексей.

– Да ты меня не понял! Я же сказал…

– Нет, я понял тебя, только ты просто не представляешь себе, что станет с нашей планетой, если прекратится ее сейсмическая деятельность. Вода и ветры быстро выровняют ее поверхность и превратят в сплошной океан глубиной не менее трех километров.

– И откуда ты все это знаешь? – раздраженно произносит Сидор. Он давно уже искал тему для новой повести, а когда почти нашел* и загорелся ею, Русин вылил на него этот ушат холодной воды.

– Ты читай побольше,– советует ему Алексей,– будешь тогда и сам все знать. И не очень торопись с новыми темами, чтобы не попасть впросак.

– А вот тебе следовало бы поторопиться,– зло усмехается Омегин.– Варю-то…

Но Алексей не дает ему договорить.

– Ну, вот что, Сидор, если недоумений научного характера у тебя больше нет, то я тебя не задерживаю.

– А ты не шути с этим. Они ребята ловкие. Особенно физик…

– Какой физик?

– Приятель Маврина. Вадим уверяет, будто он специалист по элементарным частицам. Расспрашивал меня все утро, чем тут профессор Кречетов занимается.

– Разве Варя ему этого не рассказала?

– Ну что она может рассказать! – усмехается Омегин.– Она, по-моему, не только не пытается, но и просто не в состоянии понять, чем занимается ее дядя. У этих красоток, сам знаешь, сколько извилин…

Алексею очень хочется сказать, что и у него, Омегина, не так уж их много, но он сдерживает себя и даже решает оставить работу и немедленно пойти вместе с Сидором на пляж.

Варю он замечает в компании Фрегатова, Семенова, Вадима и Корнелия. Корнелий рассказывает им какие-то смешные истории, все дружно смеются.

– Душа общества,– ехидно шепчет Омегин.

А «душа общества» оказывается буквально неистощимым.

– Вы знаете, чем объяснял Эйнштейн свои открытия в области пространства и времени? – спрашивает он Фрегатова. «Нормальный взрослый человек,– говорил гениальный физик,– едва ли станет размышлять о проблемах пространства-времени. Он полагает, что разобрался в этом еще в детстве. Я же развивался интеллектуально так медленно, что, только став взрослым, начал раздумывать о пространстве и времени. Понятно, что я вникал в эти проблемы глубже, чем люди, нормально развившиеся в детстве».

Корнелий прямо-таки из кожи лезет вон, чтобы блеснуть перед фантастами эрудицией, осведомленностью в вопросах физики. Он пересыпает свою речь такими словечками, как «компоненты», «константы» и «параметры», даже в тех случаях, когда разговор идет не о науке. Особенно же старается он произвести впечатление на Русина, уверяя, что прочел все его произведения.

– Вам здорово повезло,– говорил он Алексею,– что вы оказались тут вместе с профессором Кречетовым. Он ведь очень большой ученый и может рассказать вам много интересного. К сожалению, иной возможности узнать о его работе не существует.

Это в каком же смысле? – настораживается Алексей.

– Не публикует он результатов своих исследований в научной печати,– поясняет Корнелий.

– Не торопится, значит…

– А если кто-нибудь за рубежом ведет такие же исследования и опубликует результаты их раньше его? Разве Кречетову не дорог наш приоритет?

Не зная, что ответить на этот вопрос, Алексей замечает неопределенно:

– Профессору Кречетову виднее, чем нам с вами…