Текст книги "Рядом с молниями"
Автор книги: Николай Чевельча
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
3
Народная мудрость гласит: утро вечера мудренее. На следующий день Федченко уже не испытывал той обиды и горечи, что охватили его при разговоре с Герасимовым. Он был уверен, что командование во всем разберется. Да и начальник политотдела – человек справедливый. Это уж точно.
Впервые он увидел Смирнова на партийном собрании. Подполковник сидел на диване в коридоре клуба, беседовал с офицерами. Федченко отметил про себя, что держатся они с начальником политотдела непринужденно. И сам Смирнов слушает собеседника внимательно. Выступил он в конце собрания, говоря о делах всем известных, но слова его обретали какую-то особенную ясность, доходчивость и воспринимались с живым интересом. Завидной способностью был наделен подполковник – понимать других...
Об этом думал Федченко, направляясь в хозвзвод.
Ходжаев отнесся к случившемуся проще. Выслушав Федченко и видя, что тот приуныл, постарался ободрить его:
– Не горюйте, лейтенант, – успокаивал он. – Нам, хозяйственникам, инженеры тоже нужны. И, откровенно говоря, мне все это тоже не очень нравится. Однако, что поделаешь? Приедут командир и начпо – быстро разберутся, что к чему, а пока будем работать. Людей надо кормить, обувать, солдатам здорово достается, обо всех надо позаботиться. В артиллерии такого напряжения не было. – Покачал головой и усадил Федченко рядом с собой. – Ваши обязанности – командовать хозяйственным подразделением. Надо наладить политзанятия, солдаты подобрались у нас дотошные. Вечером я вас представлю им. Сейчас все люди на работе. Вот вам инструкции и документы по всем хозяйственным вопросам.
Ходжаев подвинул Федченко стопу папок и книг, улыбаясь, сказал:
– Садитесь и изучайте, хотя это не электрические схемы, но дело надо знать хорошо. А я иду в столовую, прослежу, как готовят обед.
Если бы Федченко сказали раньше, что у хозяйственников уйма работы, не поверил бы ни за что. Но сейчас убедился, что это именно так. Вот уж несколько дней с раннего утра он крутится по хозяйству. Провести занятия с личным составом, расписать задания командам на работы, а там садись в машину и гони на один склад, на другой, смотришь и день на исходе.
– Молодец! С таким офицером я и горюшка не знаю, – похваливал Павла Ходжаев, давая ему новые и новые задания.
Федченко не заметил, как пролетела неделя, началась вторая. Дни проходили в хлопотах, лишь вечерами, когда он возвращался в офицерское общежитие и встречал своих товарищей, становилось тоскливо: «Ну почему судьба так несправедлива к нему?» Павел молча проходил в свою комнату, друзья, понимая его состояние, не надоедали с расспросами, сочувствовали ему. Павел терпеливо ждал.
Но однажды его терпению пришел конец. Разбирая счета и накладные, Федченко допоздна задержался в подразделении. Наконец, собрав все в одну папку, убрал ее в ящик стола и сказал себе: «Хватит заниматься ерундой. Надо к ракете».
Вызвал шофера грузовой машины:
– Вы не устали, товарищ Валиев?
– Нет, товарищ лейтенант. А что?
– Если так, я прошу вас поехать со мной на стартовую позицию. Занятия у наших сегодня, хочется посмотреть, как там. – Федченко помолчал и добавил: – Комплексные занятия – слышали о таких?
– Конечно, – ответил Валиев. – Мы хоть и хозяйственники, но живем одной жизнью со всеми.
– Вот и хорошо, тогда едем.
4
Грузовая машина, миновав все контрольно-пропускные пункты, притормозила невдалеке от стартовой позиции. Федченко и водитель сошли с бетонки и, пройдя через лесок, остановились на опушке, стали наблюдать за происходящим на позиции.
На освещенной площадке с ракетой личный состав выполнял команды капитана Герасимова, проводил очередные операции.
Все шло в пределах временного графика. Федченко знал его по минутам. Но вот он посмотрел на часы и ему показалось, что между девятой и десятой операциями слишком большая пауза...
Раздалась новая команда, и на старт подошли специальные машины для заправки ракеты.
Федченко перебирал в памяти одну за другой операции, которые складывались в единый комплекс подготовки ракеты к пуску.
«И как это раньше я не сообразил? – удивился он. – Неужели, это верно говорят, что со стороны виднее? Ведь можно сократить время промежуточных операций, совместить работы на отдельных системах и в целом ускорить подготовку ракеты!.. Надо попробовать все рассчитать».
Они хотели было вернуться к машине, но тут со стартовой позиции донесся знакомый голос:
– Не проходит, товарищ капитан, опять не проходит! – докладывал лейтенант Озерин.
– Разбирайтесь, лейтенант, разбирайтесь, – сказал Герасимов. – Как исправите – доложите. Я буду у операторов.
Федченко прислушался.
– Подождем немного, – сказал он водителю. – Интересно, что там у них.
А на стартовой площадке дело все не ладилось, хотя солдаты старались как-то помочь лейтенанту Озерину, который сейчас заменял Федченко. Однако неисправность обнаружить не удалось.
И тут Павел не выдержал. Выбежав из своего укрытия на стартовую позицию, поднялся на площадку, где вместе с Озериным работали и солдаты. Увидев Федченко, они в недоумении уставились на него. Озерин, улыбаясь, протянул ему схему и фонарь. Ознакомившись со схемой, Федченко заглянул в приборный отсек и понял, что неисправность пустяковая:
– Саша, прозвони этот кабель. Наверняка здесь «коза» выскочила. Все, я исчез!
Он спрыгнул с площадки на землю, но незамеченным ему уйти не удалось. Внизу стояли солдаты и сержанты, которые сразу окружили Федченко, загалдели:
– Ждем вас, ждем...
– Насовсем в подразделение?
– Пора!
Заметив младшего сержанта Низовцева, Федченко улыбнулся, подал руку:
– Здравствуйте, Ваня. Ну, как вы тут?
– Неважно, товарищ лейтенант, – ответил Низовцев. – Почему вас перевели? Мы к начальнику политотдела обратимся.
– Да ты не волнуйся. Там разберутся.
– Расчет, по местам! – раздался из темноты голос Герасимова, – приступить к выполнению пятнадцатой операции!
Федченко помахал солдатам рукой, отбежал за спецмашину и поспешил к опушке.
– Где вы, Валиев? – пробираясь меж кустов, окликнул он водителя.
– Я здесь. – шепотом ответил Валиев. – Товарищ лейтенант! Вы ведь вернетесь в свое подразделение, возьмите и меня тогда, очень прошу вас, – обратился к нему солдат.
– Не будем загадывать, – ответил Федченко, – но если все уладится, то постараюсь.
Разумеется, он не предполагал, что в его жизни вскоре произойдут немалые перемены.
Произошло это буквально на второй день.
– Неотложное дело, дорогой Павел Андреевич. Выручайте, – сказал Ходжаев, когда Павел пришел утром на службу. – Предписание районного ветеринара. Надо делать прививки, а ведь сами знаете: ветфельдшер к нам не приедет. Придется всех свиней из подсобного хозяйства отправить на ветеринарную станцию. Отвезите, очень прошу...
– Да, веселенькое дельце, – с досадой произнес Федченко. – А я сегодня хотел съездить в политотдел и к главному инженеру.
– Знаю, Павел Андреевич, тошно тебе здесь, – по-дружески сказал Ходжаев, выходя из-за стола. – Скоро уйдешь отсюда. Тобой уже занимаются политотдел и еще кое-кто. Звонили майор Самохвалов и подполковник Караев. Справлялись о тебе... А пока иди, дело не ждет. Ракеты от тебя никуда не денутся, а без хорошей пищи тоже много не наработаешь.
– Есть! – ответил Федченко и вышел из канцелярии.
«История, – думал он по пути в гараж, – кто бы мог подумать? Дожил: вожу свиней!»
Когда свиней погрузили, лейтенант отошел в сторону, озабоченно оглядел машину.
– Товарищ лейтенант, – сказал старшина, в чьем ведении было подсобное хозяйство, – я что предлагаю: сеть у меня есть прочная, накроем кузов для подстраховки, а?
– Молодец, старшина! А я все голову ломаю, как бы не растерять этих хрюшек по дороге. Несите сеть.
– А может, их связать? – предложил кто-то из солдат.
– Да довезем и так, – рассмеялся старшина.
Дорога проходила через густой лес, встречались и овраги. Валиев вел машину аккуратно, объезжая ямы, выбоины.
– Хорошо, что не было дождей, а то бы в жизнь не проехать, – рассуждал он. – Местные жители рассказывают, что осень нынче на редкость сухая. Совсем лето, тепло. Почти как у нас в Узбекистане, ну, не совсем, конечно, но все же.
Он умолк, вспомнив, видимо, свои родные места. Федченко тоже молчал. Из головы все не выходила мысль, родившаяся тогда во время ночной поездки на комплексное занятие. «Можно сократить время на десять-пятнадцать процентов, вполне можно... А то и больше... Надо рассчитать, вечером займусь этим», – думал он. А вслух произнес:
– Это же чертовски интересно. Нет, я докопаюсь...
– Что, товарищ лейтенант, интересного увидели? – спросил Валиев.
Но Федченко не отозвался, поглощенный своими мыслями.
– Товарищ лейтенант, – снова обратился к нему водитель, которому очень хотелось поговорить с полюбившимся ему офицером-ракетчиком. – Может, и сегодня махнем на стартовую площадку? Посмотрим, как идут занятия... а может, чем и поможем.
– Валиев, сегодня мы не «махнем», сегодня я дома буду работать, дело есть.
Машину неожиданно сильно тряхнуло. Свиньи в кузове так завизжали, что Федченко и Валиев повернулись к заднему стеклу. Валиев с запозданием вывернул руль вправо – машина, сойдя с дороги, скользнула в кювет.
Все это произошло в какие-то мгновения. Перепуганный Валиев сидел, крепко вцепившись в рулевое колесо, а Павел, при резком торможении ударившись головой о лобовое стекло, зажимал ладонями рассеченный лоб.
5
Это дорожное происшествие, в общем, не имело серьезных последствий. Из кювета они выбрались, свиней доставили, куда положено. Однако Валиев получил взыскание, и рана на лбу у Федченко, к счастью, оказалась не опасной, хотя его и положили в санчасть.
Ничего удивительного не было в том, что лейтенанта-инженера навестил начальник политотдела, но приход в палату представителя особого отдела округа Караева мог кого-то и удивить. Даже Смирнов, когда они вышли из санчасти, не удержался от вопроса:
– Верно, парень славный? Но почему он так изумился, увидев вас? Вы с ним встречались? Если не секрет, конечно.
– Какой может быть секрет! – охотно ответил Караев. – Ехали в одном купе. Серьезный парень.
Он замолчал и больше не проронил ни слова – ни по пути к машине, ни по дороге, когда ехали в штаб. Он верно ответил: «Какой может быть секрет!» – однако же всего не сказал. И удивление Федченко мог бы объяснить – признаться, что не в простом случайном совпадении дело... Вот так же, как Федченко, смотрел на Караева вопросительно-удивленно и полковник Василевский, все пытаясь вспомнить: «Где же это я его видел?»
«Разные, но какие все хорошие люди, – думал Караев. – У Федченко биография на четвертушке бумаги уложится, а у Василевского жизненный путь тернист и сложен».
Родился в Москве в семье инженера. Сын любил отца. «Я мечтаю, чтобы ты, Георгий, стал авиационным специалистом», – часто говорил он. Сын выполнил наказ отца. После десятилетки поступил в авиационный институт и одновременно в аэроклуб. Летал и учился.
В начале войны Георгий Николаевич успешно окончил институт, получил направление на один из авиационных заводов, который на время войны стал его фронтом.
После победы над фашизмом Георгия Николаевича призвали в ряды Советской Армии и направили в ВВС, где он работал на различных инженерных должностях.
Прошли годы. И вот однажды его вызвали в Москву и спокойно, как показалось Георгию Николаевичу, совсем по-будничному сказали: «Вы, полковник Василевский, поедете в часть особого назначения. Вам предлагают должность главного инженера первой ракетной части».
Человек в штатском, сидевший в кабинете, где происходил этот разговор, внимательно посмотрев на полковника Василевского, заметил: «Мы знаем о вашем трудолюбии и больших технических знаниях, знаем как исключительно добросовестного инженера, но все же хотим напомнить об ответственности за выполнение этого особого задания. Вы должны будете сыграть одну из главных ролей в обучении личного состава умению владеть ракетной техникой».
И вот он, полковник Василевский,, на посту главного инженера ракетной части. Он знает, чего от него хотят: в кратчайший срок научить людей управлять ракетным оружием.
Полковник Василевский умел работать. Все требовали от него совета, помощи, программ, планов и учебных пособий, наставлений и инструкций, личного присутствия на комплексных занятиях, сборах, совещаниях. И везде он успевал.
«Тому человеку, – скажет потом капитан 3 ранга Бондарев, – который посоветовал послать полковника Василевского в нашу часть, надо памятник поставить».
Ну насчет памятника – это чересчур, однако кое-какой вклад тут Караев внес и рад был, что не ошибся в человеке.
Расставаясь, Смирнов убежденно сказал Караеву:
– У меня такое же мнение, как и у вас... Относительно Федченко.
Задержав в своей руке руку начальника политотдела, Караев кивнул:
– Всегда приятно знать, что не ты один так думаешь...
А Федченко был так поглощен овладевшей им идеей, что и в санчасти обдумывал, как практически сократить время проведения промежуточных операций при подготовке ракеты к пуску. Собственно, он был даже благодарен судьбе, что она предоставила ему такую возможность: ничто не отвлекало его от главной мысли, в его распоряжении оказались не только все дневные, но и ночные часы, он осторожно включал настольную лампу, продолжая вести расчеты.
Да и лежа в темноте, словно наяву, видел, как работают его товарищи в ночном лесу при свете фонарей возле ракеты.
Пусковая установка, основание, служащее базой для других элементов, механизма и приводов наведения... Все устройство для пуска во многом сходно с агрегатами тактических корабельных или авиационных ракет, с теми, что изучал он в училище. Однако есть здесь устройства, обеспечивающие удержание ракеты в нужном положении. Все вроде бы продумано, но вот подвод к пусковой системе топливных, пневматических, электрических и прочих коммуникаций осуществляется с перерывом во времени, который можно, да что можно – нужно, необходимо сократить. Конечно, надежность подачи – одна из самых сложных задач и один из самых ответственных моментов подготовки к запуску. И конечно же, ни в коем случае нельзя подходить с кондачка...
Уверенность сменялась сомнениями, радость открытия – тревогой, необходимо было с кем-то посоветоваться, и Федченко попросил прийти к нему в палату капитана-инженера Гаврилова.
Тот пришел, и конечно, с кульками гостинцев, которыми уже была забита тумбочка Федченко. Узнав, зачем он пригласил его к себе, Гаврилов удивился и даже рассмеялся, но как только разобрался в расчетах, озадаченно умолк. Сел на постель, благо никого из медперсонала не было, и склонился над разложенными на белом табурете листами.
– Нет, – поднялся он, – не могу поверить... И так просто?.. Если все верно, то это здорово! – Покосился на Федченко: – Ну, ты и изобретатель! Хотя, я слышал, у тебя отец академик...
– Не только отец, – неопределенно отозвался Федченко, но Гаврилов вполуха слушал его и все всматривался в испещренный формулами листок.
– Нет, боюсь поверить, боюсь сглазить, – и Гаврилов постучал пальцем о деревянную тумбочку. Уходя, обратился почти просительно: – Ты уж, Паша, выздоравливай побыстрее... Вместе прикинем все сначала на макетах, а потом прямо на стартовой площадке.
– Слушаюсь, товарищ капитан, – шутливо козырнул Федченко, а когда за Гавриловым захлопнулась дверь палаты, довольный откинулся на подушку.
Не понял или не расслышал Гаврилов слов: «Не только отец...» А ведь Федченко имел в виду своего деда, деревенского кузнеца, которого односельчане называли малопривычным в обиходе словом «изобретатель».
Нет, неверно говорят, будто беда ходит не одна, а радость в одиночку, нет! В тот же день, когда Гаврилов ушел от него, несказанно обрадовав его своей поддержкой, Федченко получил письмо от Любаши – хорошее, нежное и умное письмо. И Павлу казалось, что нет сейчас на свете человека счастливее его.
Глава пятая
1
Подполковник Смирнов сидел в своем кабинете и просматривал стопку документов, лежавших перед ним.
«Много пишут, – думал он. – Войска только становятся, и каждая служба старается дать указания, рекомендации, советы».
Внимание привлек приказ командира части о двухнедельных сборах всего руководящего состава для изучения ракетной техники. К приказу был приложен список.
«Климов, Смирнов, Василевский, Бодров...» Дальше Смирнов не стал читать. Взял папку и направился в кабинет к командиру.
Климов стоял у окна, глядел на низко проплывающие облака.
– Вот, Михаил Иванович, дела-то какие, – и кивнул туда, за окно, – дождь идет вторые сутки, и прогноз показывает, что он не перестанет в ближайшие три-четыре дня.
Климов озабоченно побарабанил по стеклу.
– Утром звонил маршал. Категорически требует ускорить подготовку стартовых подразделений.
Смирнов молча протянул приказ по части о сборах руководящего состава. Климов взял его в руки, посмотрел.
– У вас есть возражения? – В голосе Климова было недоумение. – Учиться все должны. Ракета, дорогой Михаил Иванович, представлена в наше распоряжение не для того, чтобы ею любоваться... Мы с вами должны ее знать в первую очередь, и лучше других. Мы – руководители, прежде всего. Поедем в учебный центр и две недели будем учиться, а затем сдавать зачеты. Именно зачеты. Принимать их будет комиссия, определенная также приказом по части. Или вы не согласны, Михаил Иванович? – Климов прямо смотрел в глаза начальнику политотдела.
– Я полностью согласен с вами. Учиться надо, нет спора, но почему при подготовке этого документа вы ни мне, ни моему заместителю не показали приказ? Дело тут не в самолюбии и не в форме, – продолжал он, – политотдел имеет свой план работы.
– Я это сделал сознательно, – перебил Климов. – И не потому, что я игнорирую или не понимаю роль политотдела...
И замолчал, пристально рассматривая сбегающие по стеклу струи.
– Знаю я, Михаил Иванович, по себе знаю, как трудно заставить руководителей изучать технику, да еще на сборах. У каждого найдутся сотни уважительных причин. Сейчас я не могу никому дать какую-либо поблажку. Только сборами, жестким приказом я посажу всех в классы и заставлю учиться. Ракетами я занимаюсь с сорок седьмого года и постоянно учусь, учусь, учусь... Может, вам кажется, что я применяю слишком грубые, не товарищеские меры, но это заставляют меня делать обстановка и необходимость, сами понимаете: руководящий состав части в большинстве своем пришел из других родов войск. Лучше сейчас, в начале, мы используем силу приказов, чтобы потом люди, познав ракету, не нуждались в наших приказах для ее освоения.
Полковник Климов подошел к Смирнову.
– Михаил Иванович, только вам одному признаюсь: мне очень трудно. Ведь у меня нет инженерного образования. Знаете, как трудно мне давались электрические схемы! Ночи напролет просиживал, и так до тех пор, пока не почувствовал – все, ракета теперь моя. Покорилась, голубушка! Вот когда у вас, Михаил Иванович, и у других будет пройден этот рубеж, – вы сами каждый день будете находить время для работы с учебником, инструкциями, посмотрите: потянет выискивать новое, что-то вспомнить, чем-то пополнить свои знания.
– Все это так, так, – нетерпеливо проговорил Смирнов, – но это не оправдывает факт с приказом. И тут дело не во мне. На сборы привлекаются командиры и заместители по политчасти, заместитель по тылу, инженеры. А кто же будет командовать?
Климова эти доводы не смутили:
– Каждый командир обязан так поставить дело, чтобы его двухнедельное отсутствие не повлияло на ход обучения и воспитания личного состава. Есть достаточно способных людей. Работать они будут не хуже, а, может, отдельные даже и лучше своих начальников. Мы обязаны верить людям. И еще мне хочется сказать, Михаил Иванович, раз разговор такой получился. Сейчас, когда идет бой за своевременное выполнение задачи, поставленной Центральным Комитетом и Министром обороны, есть кое-что такое, что неизмеримо выше наших с вами личных недовольств и обид.
Михаил Иванович готов был сто раз простить Климову и его горячность, и скоропалительность некоторых его решений, в том числе и вчерашнего, которое побудило к этому не очень приятному объяснению между ними, однако в интересах дела и в интересах самого Климова Смирнов сказал:
– И все-таки, Владимир Александрович, прошу в будущем не обходить политотдел в таких важных вопросах.
– Хорошо. Я понял вас, – уже сухо проговорил Климов и вынул из кармана большие серебряные часы. – Мне пора ехать.
Смирнов медленно поднялся со стула, взял приказ, положил его в папку и молча направился к двери.
– Подождите, Михаил Иванович, подождите, – попросил Климов, – все хочу спросить вас: почему вы не носите Звезду Героя? Честное слово, я тут не понимаю вас. Золотая Звезда не украшение, а символ мужества... Каждый должен не только знать начальника политотдела, но и видеть, что он боевой офицер! Кстати, это и уставом предусмотрено, а его никто не должен нарушать.
Зазвонил телефон. Полковник поднял трубку:
– Слушаю вас. Да, я. Хорошо. – И повесил трубку. – Сегодня в пятнадцать ноль-ноль нас с вами, Михаил Иванович, просит прибыть секретарь обкома партии... В тринадцать выезжаем.
Вернувшись к себе, Смирнов сел за свой стол, задумался. Ему хотелось наедине осмыслить разговор с командиром. Да, ракетчики обладают огромной мощью, выполняют задачи особой важности, а значит, должны иметь повышенное чувство ответственности. А кроме того, они находятся в состоянии постоянной – это надо особо уяснить! – боевой готовности, они в мирное время – как на фронте. Командир прав, задача сейчас в том, чтобы найти соответствующие формы партийно-политического влияния.
Стук в дверь прервал его раздумья. На пороге стоял подполковник Сырец.
– Здравствуйте, Михаил Иванович! Приехал я уже давно, но все никак не удавалось поговорить. Никогда не думал, что придется служить вместе.
Он сел без приглашения за стол, развалившись, закурил.
– Ну, как там наша Галя? Приедет ли сюда?.. Я не советовал бы тебе вызывать ее из Москвы в такую дыру. Да и сам ты долго здесь не задержишься. Павел Иванович не оставит тебя...
– Во-первых, Галя не «наша», а моя жена, – сухо перебил Смирнов, – во-вторых, прошу не называть меня на «ты», потому что мне лично неприятно, и в-третьих, в кабинете у меня не курят.
Сырец картинно, с ухмылкой на губах загасил сигарету.
– Теперь я слушаю вас, товарищ Сырец. Что привело вас в политотдел?
– Михаил Иванович, ну зачем этот официоз? Я хотел по-свойски, этак вспомнить молодость. Галю я узнал раньше вас, а с ее матерью мы и теперь общаемся по телефону. Так что вы, товарищ начпо, зря... Думал поговорить, как с давним знакомым... Хорошо, о личном не будем. Есть более важные дела.
– Что именно?
– Много беспорядка, – быстро перестроился подполковник Сырец, – в организации специальной подготовки. Созданы какие-то инструкторские группы, сформированы подразделения из наиболее подготовленных специалистов... А Василевский? Он же инженеров заставляет работать по двадцать часов в сутки. Комплексные занятия проводятся день и ночь. В такую тяжелую погоду. Ведь дождь, холод. Строительство идет медленно.
Он посмотрел на начальника политотдела и таинственно зашептал:
– Вы присмотритесь получше к полковнику Василевскому. Может, нужно поправить, пока далеко не зашел со своими новшествами. Я тут кое-кого поставил на место. Снял лейтенанта Федченко с должности, а Василевский взял его к себе в отдел. Говорят, сидит в учебном центре и с капитаном Гавриловым рассчитывают временной график. Какая глупость! Что, в НИИ или на полигоне не могут сделать расчет?!
– Товарищ Сырец, – не выдержал Михаил Иванович, – вы что, приехали в гости или намерены серьезно работать? Если работать, то впрягайтесь в общую упряжку, сейчас всем очень трудно. Сами видите, идет большой поиск, может, что-то делаем и не так, но мы же первые! Все нам помогают... А вы? Сеете подозрения, ходите по кабинетам и занимаетесь злопыхательством. Полковник Василевский работает день и ночь. Посмотрите на него. Он еле держится на ногах.
Лицо Смирнова стало бледным, ему нелегко было находить слова, держать себя в руках. Немного успокоившись, он спросил:
– На каком основании вы, до конца не разобравшись, нанесли такую моральную травму Федченко? Это же несправедливо. Федченко мы не дали в обиду. Он, несомненно, талантливый человек. Я очень советую вам, товарищ подполковник, пересмотреть свое отношение к людям.
Сырец сидел, низко склонив голову. Огорченно вздохнув, он натянуто улыбнулся, сказал с обезоруживающей искренностью:
– Я очень сожалею, что согласился поехать в вашу часть. Мне можно было хорошо устроиться и в Москве.
Еще минуту назад Смирнов готов был обрушить на него самые резкие слова, но сейчас вдруг почувствовал, что ему жалко этого человека. Он подошел к нему и, сев рядом, мягко произнес:
– Не жалейте, товарищ Сырец, что приехали сюда работать. Люди у нас хорошие. Присмотритесь сами. Я понимаю, вам трудно. После Москвы очутиться здесь, где ни жилья, ни отдыха... Семья-то где?
– Два года, как разошлись. Детей нет... Она хороший врач, работает в клинике. Сам виноват, – горестно произнес Сырец, – не удержал ее. Все думал, никуда не денется. А она приехала со своими друзьями, собрала вещи и...
Он замолчал. Но печали и сожаления о случившемся на лице подполковника Сырца Михаил Иванович не заметил.
– Что же... Вот и поговорили, – поднимаясь, сказал Сырец. – Думал, что вы, Михаил Иванович, встретите меня более дружелюбно, потому, как знакомы – раз, начальник политотдела – два, и в-третьих, я как-никак заместитель полковника Климова. Его могут в любой момент отозвать, и нам придется работать вместе. Как при таких отношениях?
– Ах, вот вы о чем, – улыбнулся Смирнов. – Не беспокойтесь, мы командира не отпустим.
