Текст книги "Будни прокурора"

Автор книги: Николай Лучинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Глава четвертая

I

Вечером Лавров предупредил шофера о предстоящей поездке в колхоз. В семь часов утра машина уже стояла у подъезда. Выезжая из города, Юрий Никифорович сказал шоферу:

– Яша, нам надо быть в колхозе не позднее восьми.

– Если все обойдется благополучно, без двенадцати минут восемь будем на месте.

Лавров посмотрел на шофера и улыбнулся. По ровной трассе машина мчалась со скоростью сорок – пятьдесят километров в час. Но вот показались плавни.

– Здесь, Юрий Никифорович, бывает несметное количество уток! – мечтательно сказал шофер. В день открытия охоты столько съезжается охотников, что места себе не найдешь.

– На каждую утку по охотнику? – рассмеялся Лавров.

– Не-ет, охотников, конечно, меньше… Но не на много. А вы, Юрий Никифорович, не увлекаетесь этим делом?

– Сейчас нет, а в детстве часто ходил с отцом на охоту. В наших местах очень хорошая охота на коз. Но после одного случая отец не стал меня брать с собой, – сказал Юрий Никифорович, улыбнувшись своим воспоминаниям.

– А что? – с любопытством спросил шофер.

– На коз у нас охотятся обычно так называемым загоном: часть охотников стоит в засаде, а три-четыре человека гонят коз на этих стрелков. В хорошую охоту по восемь-десять коз берут. И вот стою я однажды в засаде. Смотрю, коза несется прямо на меня. Я ее заметил метров за двести и, взяв на прицел, стал ждать. В это время другие охотники уже начали стрельбу. Я думал, что они палят каждый в свою цель, а оказалось, что все стреляли в одну и все промазали. Я в это время продолжал целиться в «свою» козу. Обстрелянная охотниками коза пронеслась мимо них и оказалась возле меня. Она ошалело метнулась, зацепилась головой за ремень моего ружья, и не успел я ахнуть, как ружье ускакало вместе с козой. Смеялись надо мной так долго, что и сейчас совестно вспомнить.

Яша расхохотался.

– С тех пор больше не хожу на охоту, – закончил Лавров и взглянул на шофера.

– Да, бывает, – неопределенно проговорил тот.

Около восьми утра машина подходила к станице. Через несколько минут они остановились у правления колхоза.

Лавров попросил Яшу подождать, а сам зашел в дом.

Председатель колхоза Карамышко сидел за столом, покрытым кумачом, обрызганным чернилами, и о чем-то толковал с бухгалтером. При появлении Лаврова Карамышко вышел из-за стола и, здороваясь, с удивлением произнес:

– Так рано? А я-то думал, вы будете у нас часиков в десять, одиннадцать.

– Почему? – спросил Лавров.

– У вас же, в городе, работа начинается с девяти. Вот я и решил, что сначала заедете к себе на работу, а потом к нам.

– А я подумал, что, если рано утром не застану вас в правлении, придется весь день искать, – сказал Лавров. – Хозяйство большое – фермы, бригады…

– Да, это верно, – не без чувства гордости заметил председатель. – Если бы вчера вы к нам не позвонили, меня здесь и сейчас уже не было бы. Обычно встаю в пять, зайду на тридцать-сорок минут в правление, поговорю с людьми и еду в бригады, на фермы. А сейчас вот беседую с бухгалтером насчет устава.

– Почему вдруг?

– А как же! Если в колхоз приезжает прокурор, да еще на три дня, – чем же ему интересоваться, как не уставом сельхозартели? Вы же, наверное, не будете считать, сколько мы, скажем, поставили свиней на откорм.

– Верно, конечно, – согласился Лавров. – Меня интересует главным образом то, как у вас соблюдается устав сельхозартели. Дело в том, товарищ Карамышко, что от ваших колхозников в прокуратуру поступают жалобы. Правда, не так уж много, но лучше, чтобы их вовсе не было..

– От каких же это колхозников поступали заявления? Не помните?

– Не только помню, но и заявления взял с собой.

Лавров открыл папку и положил на стол председателя две жалобы. Карамышко нацепил очки, внимательно прочитал обе жалобы, а также ответы прокуратуры.

– Как же мы могли допустить такое отношение к людям? – обратился он к сидящему здесь же бухгалтеру.

– А кто жалуется? – спросил тот.

Карамышко передал ему заявления колхозников.

– Прочитай сам.

Бухгалтер стал читать. Затем, помолчав, произнес:

– Надо посмотреть, почему мы задержали выплату денег Замятко за высокие надои.

– Потому что равнодушно относимся к колхозникам! – вспылил Карамышко. – Люди работают, стараются, а мы не хотим с ними вовремя рассчитаться. Уж вы-то, Сергей Герасимович, должны бы за этим следить. Я такие вещи буду выносить на правление колхоза, а виновных наказывать!

– Что же, товарищ Карамышко, – сказал Юрий Никифорович. – Вы занимайтесь своими делами, а я кое-что посмотрю в бухгалтерии, в частности, проверю своевременность расчетов за трудодни. А для начала проеду по бригадам, поговорю с колхозниками, с бригадирами, побываю на фермах.

– По бригадам и фермам, может быть, нам вместе поехать? – спросил председатель колхоза.

– Можно и вместе, – ответил Лавров, – но у вас, очевидно, на сегодняшний день есть какой-то свой план. Я не хочу его нарушать.

Карамышко понял, что прокурор хочет ехать один, и не стал настаивать.

На следующий день утром Лавров проверял в бухгалтерии расчеты с колхозниками. Карамышко сидел у себя, дожидаясь конца проверки. Наконец, Лавров появился в кабинете председателя.

– Видите ли, товарищ Карамышко, – начал он, – положение у вас, оказывается, значительно серьезней, чем мне казалось вначале. С восемнадцатью рядовыми колхозниками вы не рассчитались за трудодни, заработанные еще в прошлом году, а вот руководители и их родственники должны колхозу более 15 тысяч рублей. Ваш уважаемый бухгалтер задолжал полторы тысячи, ваш заместитель Самолуков – 1200 рублей, заведующий гаражом – 2 тысячи, а ваш шофер – 800 рублей. Должниками оказались некоторые бригадиры… Согласитесь, что это никуда не годится. Это – элементарное нарушение прав колхозников! Поэтому прошу вас предложить всем должникам в течение двух дней, то есть пока я здесь, погасить задолженность и в этот же срок рассчитаться с колхозниками за прошлый год.

– Я не знаю, смогут ли должники в такой короткий срок вернуть деньги, – беспомощно пожал плечами председатель. – Сумма солидная… А с рядовыми колхозниками мы сегодня рассчитаемся. Сейчас же пошлю бухгалтера в банк!

– Мы, товарищ Карамышко, с вами встретимся вечером. Очевидно, вы будете здесь? – собираясь уходить, спросил Лавров.

– Да.

– Значит, до вечера.

В этот день Лавров побывал в двух бригадах, на фермах крупного рогатого скота и свиноводческой. Беседовал со многими колхозниками. Они рассказали о колхозных делах, о планах на будущее, о своем, так сказать, житье-бытье. Многих интересовали международные события.

В полеводческой бригаде и на ферме крупного рогатого скота Лавров провел с колхозниками беседы о соблюдении советской законности в колхозном производстве, ответил на многочисленные вопросы. Некоторые колхозники здесь же, на месте, высказали прокурору свои жалобы. Юрий Никифорович кое-что записал в свой блокнот.

Поздно вечером он снова встретился с Карамышко.

– Ну вот, – сказал Лавров. – Познакомился я с вашими людьми, посмотрел, как работают. Хороший народ! А правление, видно, не очень-то его ценит.

– А что такое? – забеспокоился председатель.

– Как что? Десять колхозников выработали более чем по восемьсот трудодней – я их фамилии записал, – а вы и с ними не рассчитались еще за прошлый год. Ведь так любой может утратить интерес к делу!

Председатель в ответ развел руками.

На другой день Лавров застал Карамышко в правлении. Поздоровавшись, председатель поспешил сообщить:

– Со всеми колхозниками мы вчера вечером полностью рассчитались! Большинство должников тоже внесло деньги в кассу, правда, бухгалтер не мог сразу внести всю сумму, остался должен 500 рублей, но на днях внесет и их.

– Что ж, хорошо! Но в дальнейшем, товарищ Карамышко, правление вашего колхоза не должно допускать нарушений устава сельхозартели, вы уж за этим повнимательнее следите.

– Понимаю, товарищ Лавров. Это прежде всего необходимо нам самим.

Зазвонил телефон. Председатель снял трубку и тут же передал ее Лаврову.

– Юрий Никифорович! – услышал он взволнованный голос следователя Глебова. – Только что звонили из милиции. На Проезжей улице в доме № 13 обнаружен труп женщины.

– Убийство? – коротко спросил Лавров.

– Да.

– Чей это участок?

– Мой, Юрий Никифорович.

– Берите с собой работников милиции и немедленно отправляйтесь на место происшествия. Я буду не позже, чем через час.

Положив трубку, Лавров встал и, озабоченно глянув на часы, подал председателю руку.

– Рад, если вы меня правильно поняли. С удовольствием продолжил бы нашу беседу, но, как видите, не могу.

Карамышко понимающе кивнул и, провожая Лаврова к выходу, задумчиво произнес:

– Трудная у вас работа…

Лавров не ответил. Он думал о том, как бы скорее добраться до места происшествия. Глебов – молодой работник, вчерашний стажер. Ему, наверное, еще не приходилось расследовать дела об убийствах. А в этих делах едва ли не самый важный этап следствия – осмотр места происшествия. От него зачастую зависит правильный ход всего расследования.

II

Следователь Глебов действительно впервые самостоятельно выезжал на место происшествия по делу об убийстве. Он тщательно проверил следственный чемодан, вложил в него папку с чистой бумагой и бланками протоколов и, придерживая рукой открытую крышку чемодана, задумался. Им овладело чувство беспокойства и некоторой растерянности, которую он испытывал каждый раз, когда надо было выезжать на расследование какого-либо происшествия.

Глебов работал в прокуратуре всего год. Университет он закончил с отличием, и полученные знания были еще свежи в его памяти. Однако для практической работы их оказалось далеко недостаточно. И Глебов постоянно стремился к расширению своих знаний: он перечитал всю имеющуюся в прокуратуре юридическую литературу, регулярно просматривал периодические издания по своей специальности, внимательно следил за работой старших товарищей, стараясь перенять их опыт. Пособие по применению следственного чемодана он знал почти наизусть, а судебной фотографией владел в совершенстве.

И все же каждый раз, когда он самостоятельно выезжал на происшествие, у него что-нибудь да не ладилось.

Собственно, ошибки, которые допускал Глебов, были в большинстве случаев незначительными и для начинающего следователя вполне допустимыми. Его считали способным и добросовестным работником и даже аттестовали раньше положенного срока: два месяца назад он начал самостоятельно работать следователем.

Но то ли Глебов был необычайно требователен к себе, то ли страдал излишней мнительностью, но он весьма болезненно переживал малейшие свои просчеты, явно преувеличивая их значение.

Захлопнув крышку чемодана, Глебов снял со стены новенькую, недавно полученную форменную фуражку и вышел из кабинета. В канцелярии он положил на стол секретарю ключ от кабинета и сказал:

– Мария Ивановна, я поехал на Проезжую, на осмотр места происшествия. Если позвонят, скажите, что меня сегодня не будет.

Выйдя на улицу, следователь направился, было, к троллейбусу, но, заметив стоящую около соседнего здания «Победу», подошел к ней.

Шофер – молодой, щеголеватый парень, – сидя в машине, читал книгу.

Глебов показал ему раскрытое удостоверение.

– Мне надо срочно попасть на Проезжую. Подвезете?

– Конечно! – с готовностью ответил шофер и открыл дверцу машины. – Садитесь. Я только сбегаю наверх, предупрежу начальника.

Он ловко выскочил из машины и скрылся в здании райфинотдела.

Через несколько минут Глебов, судебномедицинский эксперт и два работника милиции, за которыми он заезжал, были уже на месте происшествия.

Возле дома, где произошло убийство, собралась толпа.

Следователь первым вышел из машины. Люди молча расступились, пропуская его к калитке. За ним прошли работники милиции, эксперт и шофер, который еще в машине изъявил желание быть понятым при осмотре места происшествия.

Bo дворе находились еще два работника милиции и три пожилые женщины – соседки убитой.

Глебов коротко расспросил об обстоятельствах, при которых обнаружили труп.

Лукерья Федоровна Гармаш жила со своей дочерью Анной, которая была известна в городе как хорошая портниха. Два дня назад Анна получила отпуск и уехала к сестре в другой город. Сегодня утром одна из соседок зашла к Лукерье Федоровне взять таз для варки варенья и обнаружила ее мертвой.

Выслушав взволнованный рассказ женщин, Глебов попросил одну из них присутствовать в качестве понятой при осмотре места происшествия.

Поднимаясь на крыльцо, он старался побороть в себе неоставлявшее его чувства неуверенности и от этого еще больше нервничал.

Чистая, аккуратно прибранная веранда почти ничем не выдавала трагедии, разыгравшейся в доме. Лишь на тщательно выскобленном некрашеном полу были заметны слабые красно-бурые следы обуви, которые вели от комнатной двери к выходу. «Кровь!» – подумал Глебов и, открыв дверь, невольно остановился, загородив дорогу остальным. В лицо ударил тяжелый запах.

Прямо перед входом, в луже крови, на полу лежал труп пожилой женщины. Она лежала навзничь, лицом сверх, широко раскинув полные, дряблые руки. Выцветший ситцевый платок, завязанный узлом на затылке, насквозь пропитался кровью и сполз с головы. Выбившиеся из-под него темные с сильной сединой окровавленные волосы слиплись, и слева открывалась неровная глубокая рана. Позади трупа – опрокинутый стул и круглый стол, накрытый белой, чуть сдвинутой и сильно забрызганной кровью скатертью. Кругом беспорядок. Вещи сдвинуты со своих мест. Постель перевернута. Шифоньер раскрыт, прямо перед ним на полу разбросана одежда. В другой комнате, куда дверь была распахнута настежь, виднелась кровать, с которой тоже все было сброшено на пол.

Глебов прошел в комнату. Следом за ним вошли остальные, и в небольшой комнате сразу стало тесно.

Поставив следственный чемодан на пол, Глебов вместе с экспертом стал осматривать труп. Участковый уполномоченный Карпенко, огромный пожилой и добродушный детина, присел около трупа на форточки и, разглядывая рану на голове убитой, сказал:

– Скажи на милость, изверг какой! Весь череп рассадил. Чем же это он ее так?

– Да, видать, этой штукой, – отозвался милиционер Морозов, который стоя у стены, разглядывал какой-то ржавый железный предмет, обернутый клочками окровавленной газеты.

Глянув в сторону милиционера, Глебов встал и торопливо, почти испуганно выкрикнул:

– Вы, пожалуйста, ничего не трогайте! Надо же записать в протоколе все так, как было.

Павлов и Сердюк, работники уголовного розыска, вместе с Глебовым осматривавшие труп, переглянулись. Сердюк, маленький, юркий, в сдвинутой на лоб кепке, заметил:

– Не волнуйтесь, товарищ следователь, все будет в полном порядке.

Глебов смутился. Он и сам понял, что как-то по-мальчишески, несолидно повел себя, а после слов Сердюка почувствовал себя совсем неловко. Вспотевший и красный от смущения, он снова наклонился над трупом, но сейчас же, спохватившись, сказал:

– Да! Одну минутку! Надо же сфотографировать труп и всю обстановку в квартире.

«Конечно, с этого и следовало начинать. И как это я мог забыть?» – огорченно подумал Глебов, приступая к фотографированию. Железный предмет, который Морозов положил на прежнее место, брызги на стене и на скатерти стола, а также труп он сфотографировал по несколько раз крупным планом. «Если что забуду записать – фотографии выручат…»

– Можно, пожалуй, приступать к составлению протокола осмотра трупа, – сказал эксперт. Вскрытие я сделаю после, когда вы полностью закончите осмотр помещения.

– Сейчас начнем, – сказал Глебов.

Вложив аппарат в футляр, он подозвал Павлова и сказал:

– Иван Федорович, вот вам бланки и бумага. Я буду производить осмотр, а вы под мою диктовку сразу пишите протокол. Так мы быстрее закончим. А план к протоколу я набросаю сам.

Взяв планшет, Глебов встал посреди комнаты и начал делать наброски плана квартиры, а Павлов сел за стол и в ожидании, пока следователь приступит к осмотру, писал:

«Я, следователь прокуратуры города, младший юрист Глебов, с участием старшего оперуполномоченного лейтенанта милиции Сердюка и оперуполномоченного лейтенанта Павлова, в присутствии судмедэксперта Крайнева и понятых Рябова Василия Ивановича, проживающего по улице Ленина, 40, и Усьевой Анны Ивановны, проживающей по улице Проезжей, 15, произвел осмотр квартиры в доме № 13 по улице Проезжей, где неизвестным преступником была убита проживающая в этой квартире гражданка Гармаш Лукерья Федоровна…»

Когда в протоколе были записаны все данные внешнего осмотра трупа, следователь приступил к детальному осмотру помещения и вскоре так увлекся работой, что чувство неловкости и скованности совершенно исчезло. Легко и свободно Глебов подыскивал нужные формулировки для занесения их в протокол осмотра, обращая внимание понятых и работников милиции на интересующие его детали и стараясь определить, что именно из данных осмотра может ему в дальнейшем больше всего пригодиться.

Осматривая лежавший у стены железный предмет, Глебов задумался: как его назвать?

Павлов, положив на стол ручку, присоединился к следователю и также стал разглядывать железину, затрудняясь определить ее назначение.

– Да это же полуось от ходка! – выручил, подойдя к столу, Карпенко.

Полуось оказалась сплошь покрытой ржавчиной. Кое-где на ее поверхности виднелись мелкие кусочки каменного угля, а с одной стороны была ясно видна уже подсохшая кровь. Окровавленные обрывки газеты клочьями свисали с полуоси.

Глебов осторожно снял их, переложил чистыми листами бумаги и спрятал в большой конверт. Потом он соскоблил с поверхности полуоси немного присохшей крови, несколько волосков и кусочки каменного угля и все это завернул отдельно одно от другого.

Около стены, где лежала полуось, Глебов заметил осыпавшуюся штукатурку, а в самой стене – небольшую вмятину. «Наверное, от удара полуосью», – подумал Глебов и вдруг с поразительной ясностью представил себе картину преступления:

…женщина, с криком ужаса бросившись к выходу, пробегает мимо стола и, настигнутая около дверей тяжелым, смертельным ударом, падает навзничь, а преступник, отшвырнув к стене железину, лихорадочно шарит по комнате, отыскивая ценности. Да, да!… Только вот почему рана с левой стороны головы? Вся обстановка в квартире говорит о том, что женщина бежала к выходу от преступника, находящегося в комнате. Она была совсем близко к двери и к восточной стене. Преступник не мог находиться впереди или слева от нее, а удар нанесен именно слева… «Левша! – неожиданно решил Глебов. – Убийца – левша. Ну, конечно, он мог ее ударить только сзади левой рукой».

Глебову очень хотелось тут же поделиться своей догадкой с присутствующими. Ведь такая редкая индивидуальная примета могла бы значительно облегчить оперативным работникам милиции поиски преступника. Да и для следователя это веская улика. И эксперт мог бы высказать об этом свое мнение…

Но Глебов промолчал. В этот момент милиционер Морозов, глянув в окно, воскликнул:

– Прокурор приехал!

Лавров, хмурый и озабоченный, поднимался по ступенькам крыльца.

Войдя в комнату, он увидел Глебова, который, стоя на одном колене в нескольких шагах от трупа, старательно измерял расстояние между брызгами крови на стене. Придерживая пальцем отмерянное на линейке деление, он поднял к Лаврову вспотевшее лицо и, вставая, обрадованно сказал:

– Наконец-то, Юрий Никифорович! А мы уже заканчиваем. Вот посмотрите, может, упустили что? – он подал Лаврову первые три листа протокола осмотра.

Прокурор взял протокол из рук Глебова и сухо спросил:

– Обстановка в комнате не изменена?

– Нет, – ответил Глебов. – Вот только стул мы подняли и поставили к столу. А так все по-прежнему. Я старался сохранить обстановку до вашего приезда, – добавил он и покраснел, предполагая, что прокурор чем-то недоволен, и заведомо отнеся это на свой счет.

Закончив осмотр квартиры, Глебов вместе с понятыми вышел. Во дворе, обнесенном высоким забором, было удивительно спокойно и тихо. Эта тишина казалась неправдоподобной, она не вязалась с обстановкой только что оставленной квартиры. Тщательно, но уже без прежнего увлечения Глебов осмотрел дом с наружной стороны, двор, постройки. Прогнав с забора забравшихся на него любопытных мальчишек, устало опустился на скамейку под развесистым орешником, где с протоколом в руках уже сидел Павлов.

– Пишите, – сказал Глебов, сняв фуражку и вытирая платком пот со лба. – «При осмотре дома с наружной стороны, а также во дворе и надворных постройках никаких следов не обнаружено…»

На крыльце показался Лавров.

– Олег Николаевич, вы закончили? Зайдите сюда и пригласите понятых.

Глебов встал и вместе с Павловым и понятыми пошел в дом.

– Что вы там нашли? – спросил Лавров.

– Ничего, Юрий Никифорович.

– Давайте вот тут кое-что добавим.

Лавров только что закончил читать протокол и остался доволен. Протокол был составлен полно и четко отражал все подробности осмотра. Упущены были только две детали: на плите Лавров обнаружил стакан с отпечатками пальцев, а на обрывках газеты, в которую была завернута полуось, название ее – «Известия» – и дату.

Глебов внес в протокол дополнение, прочел его вслух и дал подписать всем присутствующим.

«Черт возьми!.. Я же осматривал стакан!.. Ослеп я, что ли?» – мысленно корил себя молодой следователь, доставая из чемодана бечевку и два кусочка картона. Растянув бечевку на плите, он положил на нее кусочек картона, осторожно взял двумя пальцами за края стакан и поставил его на картон. Потом таким же кусочком картона накрыл стакан сверху, связал все это бечевкой, залил узелок расплавленным сургучом и поставил на нем оттиск своей металлической печати. Окончив, он отнес стакан на окно, где уже лежали упакованные и подготовленные им для изъятия вещественные доказательства: крошечная пробирка с кровью потерпевшей, окурок, волосы, кровь, кусочки угля, снятые с полуоси, и пустая пачка от папирос «Беломорканал».

– Полуось можно брать, Юрий Никифорович? – спросил он Лаврова.

– Да, я уже все осмотрел, – ответил тот, дымя папиросой и, видимо, что-то усиленно обдумывая. Потом швырнул папиросу в открытое окно и подошел к эксперту, который натягивал резиновые перчатки, готовясь вскрывать труп, уже перенесенный на стол и раздетый с помощью двух приглашенных участковым уполномоченным женщин-соседок.

– Вы знаете, Петр Иванович, ведь удар был нанесен левой рукой! – решительно сказал Лавров.

Глебов встрепенулся и, быстро обернувшись к Лаврову, хотел было сказать, что это безусловно так и что сам он пришел к такому же выводу. Но он промолчал: вдруг не поверят и подумают, что он, стараясь казаться умнее, присваивает себе чужие мысли? Ругая себя за нерешительность, помешавшую ему раньше высказать эту мысль, Глебов молча слушал Лаврова, который излагал эксперту свои соображения, в точности совпадающие с гипотезой Глебова.

«Ко мне далее и не обращается», – с горечью подумал Глебов.

Эксперт согласился с Лавровым и сказал, что отметит эту мысль как предположительную в акте.

Поставив полуось к окну, где лежали вещественные доказательства, Глебов подошел к столу и молча стал наблюдать за работой медика. Лавров снова закурил и, расхаживая по комнате, о чем-то думал. Присутствовавшие в комнате женщины следили за работой эксперта со смешанным выражением страха и любопытства на лицах.

Щеголеватый шофер не выдержал:

– Я вам больше не нужен? – спросил он Глебова.

– Нет, нет! – ответил следователь. – Можете ехать. Спасибо вам…

Лавров подошел к женщинам.

– Вы знали убитую?

– Соседи мы, – ответила одна из них и повторила Лаврову все то, что уже говорила Глебову.

– Дочь потерпевшей вызвали? – спросил Лавров, обращаясь к Павлову.

– Да. Телеграмму отправили еще с утра.

– Петр Иванович, мы, пожалуй, поедем, – обратился Лавров к эксперту, когда тот уже заканчивал свою работу. – Кажется, все ясно.

– Да, конечно. Акт вскрытия я вам завтра пришлю, – ответил тот, не отрываясь от дела.

– Товарищ Павлов, организуйте, пожалуйста, охрану квартиры до приезда дочери убитой. У вас есть какие-нибудь данные?

– Пока ничего существенного, товарищ прокурор, – ответил за Павлова Сердюк. – Весь день заняла «официальная часть» (так Сердюк иронически именовал составление протокола осмотра и вообще всяких бумаг, которые он, «оперативник», сильно недолюбливал). – Но завтра к утру что-нибудь раздобудем.

– Во всяком случае, дочь убитой, вероятно, к утру будет? – спросил Лавров. – А что с вашим начальством? Ни Орешкина нет, ни начальника уголовного розыска?

– Вы наше начальство еще плохо знаете, товарищ прокурор, – ответил Сердюк. – Полковник вообще не имеет привычки на происшествия выезжать, а сегодня и Романову ехать запретил. «Пусть, – говорит, – сами попробуют убийство раскрыть».

«Нет, голубчик, так у нас дальше дело не пойдет, – подумал Лавров. – Завтра же вместе со спецдонесением об убийстве отправлю представление прокурору края».

Попрощавшись с экспертом и понятыми, Лавров вышел на крыльцо и спросил Сердюка:

– Кто здесь участковый?

– Я, товарищ прокурор, – отозвался идущий сзади Карпенко.

– Где можно поработать, чтобы не возвращаться в прокуратуру? Поздно уже. Пока доберешься туда, будет часов восемь.

– Да вот тут недалеко контора… Пойдемте, я вас проведу.

Глебов вышел на крыльцо последним.

– Юрий Никифорович! – крикнул он. – Вещественные доказательства отвезти в прокуратуру?

– Нет, кое-что нам может понадобиться, – ответил Лавров и, дождавшись Глебова, взял у него следственный чемодан.

– Там еще полуось, – сказал следователь, придерживая рукой сверток с вещественными доказательствами и собираясь за нею вернуться.

– Да идите, я возьму ту железяку, – произнес Карпенко и пошел к дому.

Глебов облегченно вздохнул. Он боялся, что не сможет преодолеть дурноту, если еще раз войдет в комнату. Он был очень утомлен. Длительное нервное напряжение, духота и, наконец, просто физическая усталость сделали свое. К тому же он с утра ничего не ел, как, впрочем, и все другие. Но «все другие», видимо, чувствовали себя нормально. Во всяком случае, ни у Лаврова, ни у работников милиции Глебов не заметил признаков особого утомления. И уж, конечно, ни одного из них не мутило во время вскрытия трупа – в этом Глебов был убежден.

Сознание своей слабости подавляло его. Шагая по дороге рядом с Лавровым и слушая мягкий с украинским акцентом говор Карпенко, Глебов устало думал о том, что, несмотря на призвание и любовь к своей профессии, он, наверное, никогда не сможет стать хорошим следователем: на каждом шагу дает себя знать излишняя впечатлительность, неуверенность, на каждом шагу подстерегает паническая мысль: «Не смогу…»

– Вот что, товарищ Карпенко, – сказал Лавров, – пригласите к нам для начала трех-четырех соседей убитой и близких приятельниц ее дочери, если такие окажутся поблизости. Вы сами-то знаете эту семью?

– Да я всех тут знаю, – ответил Карпенко. – Бабка Гармашиха, вы ж сами видели, старая совсем, а дочка одна живет, муж ее во время войны бродил. Работает в швейной мастерской, да еще и дома шьет. Бабы говорят, что она такая портниха, что со всего города до ней идут. Фининспектор два раза наведывался, да все попусту, не нашел ничего. Ловкая бабенка! А так, по семейному, за ней плохого не замечалось, соблюдала себя. Вот только месяца три как с кузнецом стала знаться, жинка его ей тут недавно разгон учинила.

– А что за человек этот кузнец? – поинтересовался Лавров.

– Недавно из заключения пришел. Восемь лет отсидел за убийство. Я думаю, не его ли это работа? – показав головой на дом убитой, добавил Карпенко и поднялся с дивана. – Ну, я пошел.

– Да, вот еще что, – остановил его Лавров, – может быть, вам удастся узнать, кому принадлежит эта вещь? – и он указал на лежавшую на столе полуось.

– Добре, попытаюсь, – ответил Карпенко и вышел.

– Та-ак! – сказал Лавров. – Чем же мы с вами, Олег Николаевич, располагаем и что в первую очередь предстоит сделать? Надо бы, конечно, составить план, – продолжил он свою мысль, – но у нас так мало данных, что планировать пока трудно. Во всяком случае, необходимо установить круг знакомых убитой и ее дочери.

И, взглянув на Глебова, встревоженно спросил:

– Вы что, Олег Николаевич, устали? Плохо себя чувствуете?

– Нет… то есть да… – смутился Глебов. – И вообще, Юрий Никифорович, по-моему, надо позвонить в прокуратуру края и попросить, чтобы к нам командировали старшего следователя для расследования этого дела, – неожиданно для самого себя выпалил он.

– Это почему же? – крайне удивленный таким неожиданным поворотом разговора, спросил Лавров.

– Понимаете, я совсем не уверен, что мы, то есть я, в частности… Не уверен, что смогу раскрыть это преступление. Вы не думайте, Юрий Никифорович, что я не хочу работать по делу, я буду все делать для старшего следователя, всю работу. Но я хочу, как лучше, а то ведь время упустим, тогда вообще может быть невозможно будет раскрыть…

– Пожалуйста, не ударяйтесь в панику, Олег Николаевич, – мягко и в то же время строго сказал Лавров. – Во-первых, расследовать дело вы будете не один, я вам помогу. И не только помогу, а приму в этом участие. Вместе с нами будут работать товарищи из уголовного розыска. А во-вторых, я, простите, вообще не понимаю, как это можно просить о помощи, если мы сами еще ровным счетом ничего не сделали? Я понимаю, если, бы мы провели расследование, сделали все возможное и зашли в тупик, – другое дело. Но сейчас?.. Заведомо признать свое бессилие? Нет уж, Олег Николаевич, давайте договоримся, что, как бы сложна и ответственна ни была работа, мы обязаны выполнять ее сами. Краевая прокуратура существует не для того, чтобы работать на нас, когда нам трудно, а для того, чтобы направлять нашу работу и контролировать ее. Ясно?

Глебов не успел ответить: в дверь постучали.

В комнату вошел средних лет мужчина. Поздоровавшись, спросил:

– Вы будете из прокуратуры?

– Да. Садитесь, пожалуйста, – сказал Лавров.

– Наверно, насчет Гармаш вызвали? – осведомился свидетель, усаживаясь.

– Да, – подтвердил Лавров. – Что вы можете рассказать о ней?

Свидетель Михеев, проживающий по соседству с домом погибшей, рассказал о семье Гармаш примерно то же, что Лавров и Глебов уже слышали от Карпенко, только несколько подробнее.

– А вчера, – продолжал свидетель, – мы с женой были в кино на последнем сеансе и пришли домой в двенадцать ночи, как раз гимн играли по радио. У Гармашей свет горел. Мы еще удивились, что старуха не спит. Только зашли домой, слышим – крик женский, вроде бы у них. Жена ставню открыла, выглянула – ничего не слыхать. А через несколько минут свет у них погас. Мы и легли. А утром – вот тебе! Соседка прибегает и говорит: «Старуха Гармашиха убитая в луже крови лежит…»