Текст книги "Будни прокурора"

Автор книги: Николай Лучинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

IV

Знакомясь с работой прокуратуры по документам, Лавров уже в первые дни решал возникающие вопросы и дела, беседовал с сотрудниками, разъяснял им, что для него сейчас наиболее важно и почему.

Он решил, что прежде всего надо ознакомиться с делами, которые находятся у следователей. Работа следователей несколько огорчила его: он столкнулся с вялостью, медлительностью, равнодушием, кустарщиной, которые были проявлены в некоторых случаях. Два дела оказались уже побывавшими в суде и были возвращены для дополнительного расследования: одно – из-за недостатка доказательств, другое – из-за пренебрежения к процессуальной форме.

И Лавров решил, что, как только акт будет подписан, он проведет со следователями специальное совещание, выслушает их, предъявит им свои обязательные требования. «Есть вещи, которые надо ломать круто. Полумерами здесь не обойтись, – думал он. – А раз так, то и тянуть незачем…»

Приостановленные уголовные дела Юрий Никифорович обнаружил в шкафу, где хранились разрешенные жалобы этого года. «Да… – подумал Юрий Никифорович, рассматривая покрытые пылью бумаги, – к этим делам, видать, давно не прикасалась человеческая рука… Но ведь приостановленные дела – это ненаказанные преступники! Принимаются ли меры к их розыску?». Одно за другим Лавров просмотрел все дела и вызвал к себе следователя Жабина – пожилого человека, страдающего одышкой.

– Вот это дело, товарищ Жабин, приостановлено еще четыре года тому назад, – сказал Юрий Никифорович, показывая на раскрытую папку с желтоватыми неопрятного вида листами. – Учетчик свинотоварной фермы колхоза обвинялся в присвоении двух поросят. Оба оценены в 490 рублей. Зачем же держать лишнее неоконченное дело? Согласитесь, что оно потеряло всякую актуальность, и если даже обвиняемый сам явится к нам, судить его будет просто нелепо: четыре года прошло с момента совершения преступления!

Жабин слушал молча, не перебивая, и лишь изредка кивал в знак согласия своей крупной лысеющей головой.

– И совсем иное – это дело, – продолжал Юрий Никифорович, откладывая в сторону первую папку и раскрывая другую. – Смотрите: в архиве оказалось дело опасного преступника. Несколько лет он уходил от ответственности, а кто знает, остановился ли он на ограблении той колхозницы или продолжает действовать? Я бы, например, не стал успокаиваться на одном лишь поручении милиции разыскать скрывшегося Николаева, но и сам бы активно занялся совместно с милицией отысканием преступника. Тем более – есть же какие-то нити, известен адрес женщины, с которой этот Николаев был связан: Хоперск… Как хотите, Дмитрий Владимирович, но это дело надо доводить до конца. Думаю, вам придется съездить в Хоперск и начать действовать, искать Николаева. Когда бы вы могли приступить к этому?

Следователь, тяжело дыша, ответил:

– Дня через три могу поехать, Юрий Никифорович… – И глухим голосом добавил: – Вообще-то вы правы, мы с Николаевым здорово просчитались. Но текущие дела, знаете, захлестывают, прямо вам скажу.

Вскоре Лавров занялся данными о преступности, работой милиции, народных судов. Факты говорили о том, что количество преступлений, совершаемых в городе за последнее время, не снизилось. В чем же дело? И почему это ни у кого не вызывает тревоги? Или, может быть, он, Лавров, еще просто плохо знает людей и ему еще рано обвинять их в равнодушии, терпимом отношении к тому, чего нельзя терпеть? В прокуратуре народ, кажется, совсем неплохой, но как-то не чувствуется инициативы, не видно увлеченности своим делом, творческого отношения к нему. Стиль что ли такой?.. И Лавров постепенно приходил к выводу, что опытный и, наверное, даже совсем неплохой прокурор Прохоров в сущности мало интересовался результатами своей работы.

– С утра до вечера ни минуты свободной, – жаловался однажды Петр Петрович, – одной только почты столько, что полдня тратишь. Целый день жалобщики, работники милиции приходят за санкциями, за консультациями. Свои следователи и помощники, осаждают, множество телефонных звонков с предприятий, учреждений. Смотришь – и день прошел…

Тогда Лавров как-то не придал особого значения этим словам, но сейчас он, кажется, начал понимать ошибку старшего товарища. Прокурор сидел в кабинете и решал текущие вопросы, а работники прокуратуры выполняли его поручения, причем были и такие, которые не чувствовали своей, личной ответственности за порученное дело, – видимо, Прохоров просто не спрашивал с них этого. «Конечно, вовсе не все здесь плохо, есть и хорошее, – размышлял Юрий Никифорович. – Но кое-что придется постепенно непременно ломать…»

И, взвесив все, что ему удалось для себя уяснить за столь короткий срок, Лавров решил в первую очередь внимательно изучить характер жалоб. Именно они помогут понять состояние законности, и, с другой стороны, – нужды, требования, запросы людей.

Количество жалоб, как показал анализ, из месяца в месяц не уменьшалось. И большинство из них говорило о нарушении трудового законодательства, устава сельскохозяйственной артели, об ущемлении жилищных прав граждан. Многие жалобы казались вполне обоснованными. «Надо определить, с каких предприятий поступает наибольшее количество жалоб», – решил Юрий Никифорович и пригласил к себе Корзинкину.

Эта женщина, еще молодая, лет тридцати с лишним, всегда подтянутая, с хорошим умным лицом, сразу понравилась Лаврову. В ней чувствовались деловитость, стремление к самостоятельности анализа и выводов, живой интерес к своей профессии. Иной раз, правда, Юрию Никифоровичу казалось, что Александра Мироновна излишне самоуверенна, и даже тогда, когда ей следовало бы посоветоваться с более опытными прокурорами, не делает этого, ищет своего решения. Но Лавров не считал нужным говорить с ней на эту тему, решив, что при случае она сама на деле убедится в этом своем недостатке.

Корзинкина вошла в кабинет. Южное солнце ярко светило в широкое окно, и женщина, как под прожектором, оказалась в ярком снопе лучей. Отчетливей, чем обычно, сверкнула седая прядь в темных гладких волосах – «военный трофей», как, шутя, говорила Александра Мироновна, когда ее спрашивали о причине столь ранней седины.

Действительно, буквально через несколько недель после окончания десятилетки Шура Корзинкина добровольно ушла на фронт. Домой она вернулась в сентябре сорок пятого года повзрослевшей, возмужавшей, двадцатитрехлетней девушкой в солдатской гимнастерке, в повидавших виды солдатских сапогах и в выцветшей солдатской пилотке, оставлявшей открытый высокий лоб с первыми тонкими морщинками да седину, особенно заметную потому, что лицо Саши было опалено южным солнцем.

Александра Мироновна подошла к столу Лаврова, села и выжидающе заглянула в озабоченные серые глаза начальника.

– Скажите, пожалуйста, – начал он, – с каких предприятий к нам поступает наибольшее количество жалоб? Очень важно установить это, чтобы сразу взяться за самое главное.

– Из стройтреста много жалоб идет, – сказала Корзинкина. – Часто жалуются на руководителей промышленной страховой кассы. Вообще же, Юрий Никифорович, я не готова к этому разговору, я просто не занималась таким анализом. Если нужно…

– Да, да, Александра Мироновна, по-моему, даже очень нужно, – перебил ее Лавров. – К кое-каким выводам я уже пришел, разбирая жалобы, но полной картины пока нет. Подготовьте, прошу вас, эти данные. Как вы думаете, сколько времени вам на это нужно?

– К среде, наверное, сделаю.

– И наиболее характерные жалобы отложите, пожалуйста, я их просмотрю.

После ухода Корзинкиной Лавров просмотрел почту и занялся уголовным делом, по которому милицией привлекался к ответственности за хулиганство рабочий городского строительного треста Константин Можайко.

«Выйдя из автобуса, – гласил протокол, – Можайко допустил нецензурную брань и ударил гражданина. Несмотря на предупреждение, сделанное работником милиции, Можайко продолжал выражаться…»

«Но достаточно ли данных для предания Можайко суду?» – думал Лавров. Продолжая читать материалы дела, Юрий Никифорович обратил внимание на характеристику Можайко, присланную в милицию начальником строительного участка.

«Можайко плохо относился к работе, совершал прогулы, неоднократно появлялся на работе в нетрезвом виде, дезорганизатор производства, в обращении с сослуживцами груб, плохо поддается воспитанию, в общественной работе никакого участия не принимает, производственную программу не выполняет…»

Другие документы говорили о том, что ранее Можайко не судился. Служил в Советской Армии. Образование у него – семь классов, женат… «Нет, надо бы еще проверить, насколько верна эта характеристика? Если все подтвердится, тогда и пошлем дело в суд. Пока еще мы слишком мало знаем об этом парне…» – решил Лавров. И, сняв трубку, Юрий Никифорович позвонил секретарю партийной организации городского строительного треста.

– Ах, это тот Можайко, который привлекается к уголовной ответственности? – сразу вспомнил секретарь. – Как же, как же, слышал… Скверная история, товарищ прокурор! Я и сам собирался к вам завтра с утра заехать. Представьте себе, – толковый работник, быстро освоил профессию, ежемесячно перевыполняет производственные нормы, ни в чем дурном не замечен, – и вдруг такая история! А мы, было, хотели его бригадиром сделать. И квартиру ему дали. Что случилось – сам не пойму, ко жалко мне парня, прямо вам скажу.

– Дело в том, товарищ Пудалов, – сказал Лавров, – что ваши товарищи расписали этого Можайко совсем иначе. Вот послушайте…

И Юрий Никифорович прочитал характеристику.

– Что вы! Это недоразумение! – воскликнул Пудалов. – Это они что-то напутали, не на того написали, что ли…

– Тем лучше. Тогда я попрошу вас вот о чем: передайте, пожалуйста, чтобы начальник участка и председатель постройкома сегодня же представили мне на Можайко другую характеристику, я буду ждать.

– Да, да, конечно, – сказал Пудалов. – Я прослежу…

Характеристику привезли через час с лишним. Лавров возвратил дело Можайко в милицию, предложив проверить обе характеристики и в зависимости от результатов проверки решить вопрос об ответственности Можайко.

На другой день с утра Лавров пригласил к себе всех работников. Сейчас ему уже более отчетливо, чем в первые дни, были видны и положительные стороны работы прокуратуры, и ее недостатки. Пора было поделиться с товарищами своими выводами и размышлениями. Лавров мыслил себе этот разговор, как простую беседу, обмен мнениями, и сам не заметил того, что получилось нечто вроде доклада, в котором он говорил и об усилении общего надзора и надзора за милицией, и о том, что судебную трибуну надо чаще использовать для разоблачения преступников, – это будет иметь большое воспитательное значение. Лавров отметил, что следователям надо самим чаще возбуждать дела, а не ждать, пока материал поступит в прокуратуру из милиции.

– Пассивность, – говорил Лавров, – нам не к лицу. – Однако важно не только бороться с преступностью, но и предупреждать ее. А это возможно лишь тогда, когда все мы ближе познакомимся с людьми, будем ходить к ним, а не ждать, пока они придут к нам. Разве лекции о социалистической законности, живое общение с народом, показательные открытые процессы мало дадут людям? – спросил собравшихся Юрий Никифорович. – Я думаю, что очень много. И потому я просил бы вас продумать темы лекций, с которыми многие из вас могли бы выступить на заводе, на стройке или в колхозе…

После совещания Лавров решил поговорить с начальником городского отдела милиции Орешкиным. Что-то он упорно не информирует прокуратуру о происшествиях в городе. Или, может быть, все спокойно?

С Орешкиным отношения пока не клеились, Лавров понял это с первой встречи, но решил терпеливо ждать, не призывая начальника милиции к порядку, не обостряя конфликта, не возражая даже против неуважительного «ты», с каким Орешкин обращался к Юрию Никифоровичу. «Что ж, – думал Лавров, – «ты» так «ты», лишь бы дело делалось. Это, видимо, манера такая. Меня от нее не убудет».

Однако с каждым разом Орешкин разговаривал с новым прокурором все более вызывающе, а главное отказывался выполнять прямые указания прокуратуры. «Постараюсь постепенно «приручить» его, – решил Лавров. – На таких людей спокойная реакция действует лучше, нежели попреки и выговора. Трудный характер, что и говорить…»

– Здравствуйте, товарищ Орешкин, – соединившись по телефону с милицией, сказал Лавров. – Вы что-то нас совсем забыли. Кто? Да, Лавров, прокурор Лавров говорит. Я не имею данных о происшествиях. Спокойно в городе или нет?

– Да, конечно, – сказал Орешкин, – не скучаем. Два дня назад от одной гражданки поступило заявление, что в магазине у нее из хозяйственной сумки похитили 150 рублей, вчера у заводского клуба один юнец в пьяном виде хулиганил. Мы его задержали. Сегодня – завтра придут к тебе за санкцией.

– Но почему же вы ничего нам не сообщили? – спросил Лавров, стараясь ничем не выдать своего раздражения.

– Я сообщаю в горком партии, – сухо ответил начальник милиции.

– Не понимаю. Причем здесь горком? – удивился Лавров. – Сводки о происшествиях должны поступать в прокуратуру, мы же с вами условились.

– Ты, может, и уславливался, да я-то тебе ничего не обещал, – ленивым голосом, так, будто весь этот разговор давно ему надоел, отозвался начальник милиции.

В первое мгновение. Юрий Никифорович чуть было не вспылил, так возмутил его этот высокомерный, небрежный тон. Но, оставаясь верным себе, прокурор попробовал все же спокойно урезонить Орешкина.

– Я ведь не об одолжении вас прошу, – сказал он. – Существует положение, и вы, мне кажется, должны с ним считаться. Законного требования прокурора никакое должностное лицо не вправе отвергать.

– Требования – требованиями, а у нас такого порядка не было, – заявил Орешкин, – и вводить его я не буду. Новая метла чисто метет, это, брат, известно. Завтра другой прокурор придет – опять что-нибудь придумает, а мы и вертись туда-сюда. Нет уж!..

Орешкин явно распоясался, в голосе его слышалось раздражение, тем большее, что начальник милиции понимал правоту прокурора – понимал, а вот подчиниться никак не хотел, не в его это было характере – упрямом, властном, а иной раз и вздорном.

Воцарилось молчание, лишь тяжелое, неровное дыхание Орешкина доносилось по проводу до Лаврова.

– Сравнение с метлой, – совершенно ровным голосом сказал Лавров, – не показалось мне особенно остроумным. Грубовато, товарищ начальник. Впрочем, не в этом дело. Надеюсь, что вы поняли, о чем я вас прошу, и нам не придется возвращаться к этой теме. До свидания…

И Лавров положил трубку.

«Неужели же Петр Петрович не спрашивал с милиции никаких сведений о происшествиях в городе? – подумал он. – Или Орешкин просто пытается ввести меня в заблуждение? Нет, не может быть, чтобы прокуратура и милиция были настолько разобщены».

Лавров вызвал секретаря.

– Мария Ивановна, если товарищ Рябинин у себя, попросите его ко мне.

Вскоре заместитель прокурора города Рябинин вошел в кабинет.

– Садитесь, пожалуйста, Степан Николаевич. Скажите, вы действительно не получаете сводок о происшествиях?

– Да, к сожалению, именно так. У нас уж так повелось: милиция сама по себе, прокуратура тоже.

– Но ведь это, по меньшей мере, странно.

– Конечно, – согласился Рябинин, – но так уж получилось. Вначале я и сам говорил Петру Петровичу, что это – непорядок, но тот не реагировал. Он вообще в последние два года как-то избегал беспокойства – то ли болезнь, то ли усталость, сам не знаю. Но в результате получалось так: если дело было возбуждено прокуратурой, работники милиции говорили: «Мы на вас работать не будем. Дело у вас, вы и раскрывайте».

– Вот ведь ерунда какая! – искренне удивился Лавров. – Теперь мне понятно, почему раскрываются далеко не все преступления. Это же получается «лебедь, рак и щука», а не нормальная, совместная работа по раскрытию преступлений. Видимо, вы, Степан Николаевич, рано сложили оружие. Придется призвать милицию к порядку…

– Пробовали, да не получалось у нас контакта, – невесело сказал Рябинин. – Я уж давно хотел вас просить, Юрий Никифорович, освободить меня от обязанностей надзора за милицией. Дайте мне, если можно, другой раздел, скажем, судебный или общий надзор. Не могу я работать с этим Орешкиным, одна нервотрепка получается. Уж очень у него характер упрямый.

– Ну, характер Орешкина, я думаю, не должен нас беспокоить. От нас с вами, Степан Николаевич, требуется одно: чтобы наши требования к милиции были законными. Вы давно проводили проверку деятельности милиции?

– По какому вопросу?

– Вообще, по основным вопросам.

– Такой проверки в комплексе мы не проводили, – ответил Рябинин.

– Она нужна. Разработайте план этой проверки и покажите мне. Мы его вместе окончательно продумаем и будем действовать. Надо же знать, что и как делается в милиции.

Рябинин вышел из кабинета.

Едва Лавров углубился в материалы о недостаче ценностей у заведующего складом горпромторга, как на пороге кабинета неслышно появилась секретарь – Мария Ивановна.

– Юрий Никифорович, к вам жалобщица. Очень просит, чтобы приняли. Ее выселяют…

– Пусть заходит.

В кабинет вошла пожилая женщина. Поздоровавшись, сразу начала свой торопливый рассказ, словно боялась, что ее не дослушают.

– Пятьдесят пять лет прожила, и за всю свою жизнь не только к прокурору не ходила, но и свидетелем не была. А сейчас вот всюду бегаю, и никто не хочет помочь…

– Что же у вас произошло? – отложив в сторону папку и ручку и внимательно глядя на женщину, спросил Лавров. – Вы не спешите, говорите все по порядку.

– Я одинокая, у меня нет ни детей, ни мужа, – уже более спокойно заговорила посетительница. – Два года назад перебралась я в комнату к своей знакомой Глаголевой. Она тоже была одинокой и просила меня жить с нею вместе, потому что в последнее время болела и нуждалась в уходе. Три месяца назад Глаголева умерла – ей уже больше восьмидесяти было. Я осталась в этой комнатке. До этого я жила на частных квартирах, но платить за это мне было тяжело. Я ведь сторожем работаю в детском саду…. Платить так дорого никак не могу. А суд присудил выселить меня из комнаты Глаголевой. Адвокат писал жалобу в краевой суд – там подтвердили. Вот вчера принесли предупреждение, – она протянула Лаврову бумажку. – Грозятся выселить через пять дней, если сама не освобожу. А куда я пойду? Два года ухаживала за больной, дружила с ней сорок лет. Как же это получается?

– А вы обращались в горжилуправление?

– Как же! Не только я, но и заведующий детским садом и из собеса просили жилищное управление оставить меня в этой комнате, но товарищ Веселков никак не хочет, хотя я у них на очереди четвертый год стою. Помогите мне, товарищ прокурор, на вас теперь вся надежда. Ведь некуда мне идти…

– Какой суд рассматривал ваше дело?

– Да вот здесь, от вас через два дома. Судья такая молоденькая, фамилию ее забыла. Вызвала она меня и нашего управдома, толком и не выслушала, а минут через десять возвратилась и объявила решение: выселить. Я же ее просила – обождите, не рассматривайте дело, я еще похлопочу, а она – ни в какую.

Лавров попросил жалобщицу посидеть в приемной, а сам позвонил в народный суд.

– Товарищ Логинова? Здравствуйте, Лавров говорит. Вы не помните гражданское дело о выселении Миловановой?

Судья Логинова ответила, что помнит: решение вступило в законную силу, и дело уже находится в архиве.

– Нельзя ли мне его посмотреть?

– Пожалуйста, – ответила Логинова, – но изменить тут ничего нельзя. Иск горжилуправления к Миловановой вполне законный.

– Понимаю. Но и у Миловановой тяжелое положение. Сейчас я пришлю к вам секретаря.

Он вызвал Марию Ивановну и попросил ее сходить в суд, а сам тем временем, отыскав в справочнике телефон детского сада, в котором работала Милованова, позвонил заведующей. Та подтвердила, что просила горжилуправление закрепить комнату за Миловановой, потому что жить ей совершенно негде. Но начальник горжилуправления Веселков отказал. А работник Милованова хороший, очень честный, и в детском саду все ее уважают.

Потом Лавров позвонил заведующему городским отделом социального обеспечения. Тот сказал, что тоже просил горжилуправление оставить комнату за Миловановой, и когда Лавров сообщил, что ее все же выселяют по суду, – возмутился:

– Как же так можно! Одинокую пожилую женщину гнать из дома? Помогите ей, товарищ прокурор, прошу вас…

Вошла Марья Ивановна, положила перед Лавровым дело. Лавров просмотрел его, закрыл и задумался. «Да, решение суда действительно законно, – сказал он себе раздумчиво. – Но разве не основательно требование Миловановой?»

И он решил поговорить с начальником горжилуправления – может быть, тот согласится отозвать исполнительный лист.

Разговор с Веселковым был трудным. Лавров убедился, что это черствый человек, формалист. Заладил одно: «квартиросъемщица умерла, значит площадь наша».

«Нет, придется говорить с председателем исполкома горсовета Лесновым», – решил Юрий Никифорович и снова снял телефонную трубку.

Терпеливо выслушав прокурора, Леснов сказал:

– Вы мне, Юрий Никифорович, коротко напишите свое мнение. У нас завтра заседание исполкома. Я внесу этот вопрос в повестку и думаю, что мы обяжем Веселкова выдать Миловановой ордер. Вы доложите, а я поддержу. Полагаю, что члены исполкома согласятся, – слишком уж ясное дело…

Лавров пригласил Милованову и сказал, что сейчас окончательного ответа на ее жалобу дать не сможет. Милованова со скорбным лицом медленно вышла из кабинета…

Из сообщения Корзинкиной стало ясно, что особенно много жалоб поступает в прокуратуру от рабочих городского строительного треста, литейного завода и зерносовхоза.

– Вот с них мы и начнем, – сказал Юрий Никифорович и решил на следующее же утро встретиться с Давыдовым.

Беседуя с первым секретарем, Лавров высказал ему это свое намерение.

– Кстати, – сказал Давыдов, – нельзя ли попутно проверить, как на этих предприятиях соблюдается техника безопасности. И еще одна просьба: посмотрите, чем там занимаются молодые специалисты, не сидят ли они в конторах, не оторваны ли от производства. Это, конечно, не прокурорские функции, – оговорился секретарь, – но ведь в сущности наши с вами функции на этой земле едины, – верно? – и он широко улыбнулся.

– Почему не прокурорские? – возразил Юрий Никифорович. – Раз на этот счет есть закон, значит и прокурорский надзор вполне уместен. Кроме того, товарищ Давыдов, меня интересует еще один вопрос: кто из работников этих предприятий был в последнее время осужден и за что.

– Хорошее дело, – поддержал Давыдов. – Мы все еще слабо спрашиваем с руководителей предприятий за аморальные поступки их подчиненных – это, мол, дело судов и прокуратур. Мало того, под видом заботы о рабочих некоторые начальники критикуют работников милиции, суда и прокуратуры за слабую борьбу с преступностью, не желая понять, что прокурор или следователь вмешиваются уже тогда, когда преступление совершено. Впрочем, – прервал себя Давыдов, – вы-то уж в этих вопросах лучше меня разбираетесь, не мне вам подсказывать.

Лавров понял это как желание Давыдова закончить затянувшийся разговор, но секретарь, видимо, не собирался прощаться. Он расспрашивал Юрия Никифоровича о том, как складываются у него отношения с работниками прокуратуры, как работается, с кем удалось познакомиться из городских руководителей, что пишут из дома.

– В конце марта, видимо, сумеете въехать в новую квартиру, – сказал он. – Не ходили смотреть дом?

– Нет, так только, снаружи видел. Неудобно как-то заходить, объяснять, кто да зачем…

– Ну, уж раз вы такой стеснительный – вместе пойдем, – предложил Давыдов. – Я туда на днях собираюсь. А на заседания исполкома не ходите?

– Как раз сегодня должен быть, – сказал Лавров. – Имею, как говорят, личный интерес.

– Даже личный? – рассмеялся Давыдов. – Секрет?

– Да нет… Надо вступиться за одну пожилую женщину, а то как бы не осталась она на «птичьих» правах. Сторож из детского сада…

– Ну, если жилье детсадовской старушки – это уже ваш «личный интерес», значит дело у вас пойдет, – с удовлетворением, полушутя, полусерьезно заметил секретарь. – Не прощаюсь с вами: на исполкоме встретимся.

На заседание Лавров пришел, когда члены исполкома, уже входили в кабинет председателя. Какой-то товарищ, поздоровавшись с Лавровым, показал ему место за большим столом – видимо, здесь обычно сидел прокурор города.

Председательствующий Леснов окинул взглядом присутствующих и открыл заседание.

Сначала обсуждалась работа некоторых городских организаций. Лавров слушал и невольно вспоминал заседания исполкома Совета того района, где еще так недавно работал прокурором. Сможет ли он и здесь так же подмечать неточности в проектах решений, вносить свои поправки? Ведь круг вопросов, обсуждаемых исполкомом городского Совета, несколько иной.

Пятым на повестке дня стоял вопрос о выполнении правительственного постановления «О всеобщем обязательном обучении». Знакомясь с проектом решения, Лавров подчеркнул последний его пункт.

– У кого-нибудь есть замечания по проекту? – спросил Леснов после обсуждения.

Юрий Никифорович ожидал, что сами члены исполкома обратят внимание на неправильность последнего пункта, – не хотелось на первом же заседании выступать с замечанием. Но среди поправок, которых внесли немало, именно этой не было.

– Больше нет замечаний? – спросил Леснов.

Лавров встал:

– Разрешите мне…

– Пожалуйста, товарищ прокурор! – подчеркнул Леснов последнее слово, представляя этим Лаврова членам исполкома.

– В последнем пункте проекта решения записано: «Запретить органам милиции производить прописку граждан, имеющих детей, без справок гороно о зачислении их детей в школу». Но, видите ли, такое решение противоречило бы закону. Кроме того, этот пункт вызовет множество обоснованных жалоб. Мы не вправе связывать эти два вопроса, а значит не вправе и оставлять этот пункт в решении.

Лавров сел. Слово взял член исполкома, заведующий отделом народного образования.

– Такой пункт в решении необходим, – возразил он прокурору. – Он гарантирует нам то, что каждый ребенок, прибывающий в город, сразу идет учиться. А иначе что получается? Есть случаи, когда граждане приезжают в город, но не торопятся вести детей в школу. Те отстают от программы, а отсюда – второгодничество. Лично я настаиваю на оставлении этого пункта в решении.

Лавров внимательно слушал говорившего и понимал, что тот по-своему, быть может, и прав. Но закон есть закон…

– Закон есть закон, – вдруг услышал он слова, которые только что произнес мысленно. – Товарищ Лавров верно подметил, – говорил Леснов. – И закон мы нарушать не станем. Придется вам, уважаемые деятели народного просвещения, подыскивать иные пути воздействия на несознательных родителей.

Заседание подходило к концу, когда Леснов обратился к Лаврову:

– Вы хотели рассказать исполкому о жалобе Миловановой?

– Да, если можно.

Едва Лавров закончил свое сообщение, как встал Веселков.

– Вы, товарищ прокурор, сами же говорите, что решение о выселении Миловановой законное. Какая же необходимость выносить этот вопрос на заседание исполкома? Милованова не является квартиросъемщицей и должна быть выселена из этой комнаты.

Лавров не успел возразить, это сделал за него Леснов.

– Вы, товарищ Веселков, формально подошли к решению судьбы человека. Человека пожилого, одинокого. Кто, как не мы с вами, должны обеспечить ее жильем? Я предлагаю выдать гражданке Миловановой ордер. Есть возражения?

Веселков снова привстал, собрался было возразить, но тут послышались голоса:

– Правильно, согласны…

Решение было принято.