Текст книги "1937 год: Элита Красной Армии на Голгофе"

Автор книги: Николай Черушев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 49 страниц)

Понятно, что Магер борется за свое физическое выживание. Но его волнует не только это. Во многих его заявлениях в высшие инстанции красной нитью проходит мысль о том, что в системе НКВД орудует шайка настоящих врагов народа, наносящих непоправимый вред государству. Он недоумевает: «Для меня совершенно непонятно, каким образом до сих пор вся гнусная преступная практика не разоблачена. При одной мысли, что до сих пор в системе НКВД имеются подобные явления, становится жутко. Жутко становится не только от того, что суду представлены ложные и фальшивые материалы, на основании которых должны судить людей, ни в чем не повинных. Но ведь эти же материалы служат информацией для партии и правительства, вот ведь в чем весь ужас, что партию и правительство обманывают. Это и есть самое важное, что я хотел сказать в своих заявлениях…»[379]379
  Там же.


[Закрыть] Слова «партию и правительство обманывают» в тексте заявления были подчеркнуты самим Магером.

День 18 января 1939 года – важный рубеж в тюремной жизни Максима Петровича. Именно тогда он, собрав остатки сил, окончательно отказывается от всех ранее данным им ложных показаний на себя и других людей, оклеветанных им. Следователи неистовствовали, но и Магер уже не намерен был сдаваться. Он с ужасом вспоминает предшествующие дни: «…В деле имеются протоколы, написанные до 18 января 1939 года, все эти протоколы написаны в моем присутствии, но без моего участия, подписывал я эти протоколы под воздействием. Все, что в этих протоколах написано, есть клевета, ложь, фантазия следователя… Доведенный… истязаниями во время допросов до невменяемого состояния, я исполнял все требования следствия, я делал все, что от меня требовали. Следствие требовало для себя нужных показаний, я эти клеветнические показания давал, я клеветал не только на себя, но и на людей, деятельность которых для меня была неизвестна. От меня требовали признаний в форме заявлений, я эти заявления под диктовку следствия писал и подавал три раза. От меня требовали в письменной форме показаний, я эти показания начинал много раз писать. Все, что мною написано, с начала и до конца ложно. Я об этом все время не переставал говорить. Написано это было под тяжелым воздействием…»[380]380
  Там же.


[Закрыть]

Следует отметить, что и до января 1939 года у Магера было несколько попыток отказа от своих показаний. Так, 25 сентября 1938 года он отказывается от ранее данных им показаний, однако на следующий день снова подтверждает их (нам понятно, после каких мер воздействия) и на последующих допросах «дает» подробные показания о заговорщической деятельности. «…17 декабря 1938 года я подписал протокол, неизвестно кем написанный (фальшивый документ). Подписал я этот протокол после 3 хдневного непрерывного избиения и истязания. Таким образом в деле оказались три ложных документа. Все, что имеется в деле, от начала до конца является ложью и клеветой…»

Если у Магера на первых порах еще и была какая-то, пусть даже призрачная, надежда на объективность в действиях следствия, то вскоре и она бесследно исчезла. В этом его окончательно убедила встреча с важным лицом, близким к окружению наркома НКВД Л.П. Берия. «…Мое заявление, лично сделанное комиссару Управления НКВД по Ленинградской области Гоглидзе в ноябре месяце 1938 г. о том, что мои показания ложны, что эти показания я дал под физическим воздействием, и о том, что я страдаю невинно, осталось без всякого внимания, а истязания после этого заявления приняли более жестокий характер. На всем протяжении следствие не только не стремилось разоблачить ложь и клевету, а наоборот стремилось охранить ложь и клевету. Мои просьбы расследовать ряд фактов, дать мне ряд очных ставок с лицами, давшими клеветнические показания, следствием под всевозможными предлогами оттягивались, так и не были удовлетворены. Я не могу утверждать, насколько широко применялась преступная практика в процессе производства следствия, но участие людей, принимавших в этом участие, само за себя говорит…»

Далее М.П. Магер перечисляет лиц, принимавших участие в его допросах и истязаниях в стенах Ленинградской тюрьмы – то было все руководство 5-го отдела УНКВД по Ленинградской области и особого отдела ЛВО. «…Участие указанных выше лиц в беззаконно-преступных методах ведения следствия по моему делу указывает о наличии круговой поруки в сокрытии всех этих беззаконных и преступных деяний от партии и правительства, и с другой стороны болезненное самомнение о своей непогрешимости не давало многим работникам, особенно молодым, своевременно рассмотреть это вредное явление в практической работе…»[381]381
  Там же. Л. 17–18.


[Закрыть]

О том, что не он, комкор Магер, преступник, а таковыми являются следователи НКВД, ведущие его дело, Максим Петрович откровенно, не боясь последствий, высказывал в ряде своих заявлений. «…На практике получилось таким образом, что следствие было в полной зависимости от наличия показаний арестованных. О том, насколько эти показания отвечают действительности, для следствия оставалось полной неясностью, брали все на веру, поэтому и находились в полной зависимости от той клеветы, которая была в отношении меня, а если принять во внимание заботы по охранению этой клеветы со стороны лиц, занимавшихся моим делом, то в этом случае картина будет совершенно ясна. Клевета осталась клеветой неразоблаченной и заботливо охраняемой следствием. Я не знаю, возможно это было сделано сознательно, с явно преступной целью, в чем я не сомневаюсь, чья-то преступная рука в отношении моего дела несомненно имела касательство. Иначе чем же можно объяснить то, что мне без всякой вины, не имея никаких преступлений, приходится вот уже второй год сидеть в тюрьме и переносить моральные и физические страдания. Повторяю, объяснить это можно только преступным отношением к делу работников, имевших касательство к моему делу. Обманули партию, народного комиссара. Сейчас тот же процесс совершается в отношении судебных органов, если это совершится и в отношении обмана судебных органов, то более классического случая клеветы и обмана не найти. Я не теряю надежды до конца в том, что большевистская справедливость восторжествует. Пусть даже уничтожат меня, но я твердо верю в то, что мерзавцы-преступники будут разоблачены и понесут достойную кару…»[382]382
  Там же. Л. 18.


[Закрыть]

Обвинение М.П. Магера в принадлежности к военному заговору по ходу следствия обрастало и другими, сопутствующими ему «прегрешениями». Например, ему вменили в вину злостное вредительство в войсках ЛВО. Речь шла о том, что он, будучи членом Военного совета округа, в 1937 году вместе с командующим войсками П.Е. Дыбенко якобы умышленно допустил выброску парашютного десанта при сильном ветре, вследствие чего четыре парашютиста разбились насмерть, а 58 человек получили увечья различной тяжести. Об этом мы уже упоминали, повествуя о судьбе П.Е. Дыбенко.

Основные события в 1939–1940 годах по делу М.П. Магера развивались следующим образом. 10 июня 1939 года оно было следствием закончено и направлено на рассмотрение Военной коллегии. На ее подготовительном заседании 20 августа 1939 года было решено, что Магер предается суду по двум пунктам 58 й статьи Уголовного Кодекса РСФСР: 58–1«б» и 58–11. Судебное же заседание состоялось не на следующий день, как это обычно бывало на практике, а через три с лишним месяца (27 ноября 1939 года). Коллегия, заседавшая в следующем составе: председатель – диввоенюрист А.М. Орлов, члены – бригвоенюристы И.В. Детистов и А.Г. Суслин, решила возвратить дело на доследование в Главную военную прокуратуру, оставив прежней меру пресечения – содержание под стражей. В судебном заседании Магер виновным себя не признал, назвав ложными показания лиц, изобличавших его в антисоветской деятельности. По поводу же своих показаний, в которых он признавал себя виновным, Максим Петрович заявил, что все они явились результатом применения к нему незаконных методов ведения следствия со стороны работников госбезопасности.

Приведем выдержку из материалов этого судебного заседания:

«Суд установил:

1) Показания участника заговора Халепского, изобличающего Магера, неконкретны и противоречивы, а в части обвинения Магера во вредительстве явно неправдоподобны, так как следствие вредительской деятельности Магера не подтвердило. Ввиду этого суд не придал значения показаниям Халепского.

2) По поводу показаний о Магере другого осужденного участника заговора Смирнова суд пришел к заключению, что они вызывают сомнение в своей правдоподобности, так как не будучи уведомлен об участии Магера в заговоре, он, Смирнов, якобы был связан с ним по контрреволюционной работе.

3) Уличавшие ранее Магера в участии в заговоре Говорухин, Коробов, Андреев и Богданов от данных ранее показаний отказались, причем дело Говорухина Военной коллегией с рассмотрения снято, а Богданов (полковник Семен Ильич Богданов, будущий маршал бронетанковых войск. – Н.Ч.) судом оправдан»[383]383
  Там же. Л. 121.


[Закрыть].

Результаты работы Главной военной прокуратуры появились нескоро. Собственно говоря, она и не проводила каких-либо значительных дополнительных следственных действий по делу Магера ввиду явной надуманности многих обвинений, о чем уже сказано выше. 2 февраля 1940 года заместитель Главного военного прокурора диввоенюрист Н.П. Афанасьев вынес постановление, в котором говорилось:

«…Имея в виду, что хотя Военной коллегией и вынесено определение о доследовании дела Магера, но это доследование не вызывается необходимостью, так как все необходимые данные нашли по делу достаточное освещение и установлено:

а) что Магер, являясь членом ВКП(б) с 1915 года, участником гражданской войны, дважды орденоносцем, за все время пребывания в партии и армии не имел колебаний от генеральной линии партии. На должность члена Военного совета Ленинградского военного округа назначен по личному представлению наркома обороны;

б) что вредительства с его стороны не было;

в) что «признание» Магера во время следствия о своем участии в военно-фашистском заговоре – есть результат избиений его со стороны бывших работников особого отдела Ленинградского военного округа Рассохина и других, которые ныне за нарушение социалистической законности арестованы и предаются суду.

Руководствуясь ст. 221 УПК,

постановил:

Дело в отношении Магера Максима Петровича дальнейшим производством на основании ст. 4 п. 5 УПК РСФСР прекратить.

Магер Максима Петровича из-под стражи немедленно освободить»[384]384
  Там же. Л. 122.


[Закрыть].

Итак, да здравствует свобода!.. Позади остались кошмарные бесконечные месяцы и годы тюремных застенков. Впереди столь долгожданная свобода, встреча с семьей. Что он будет делать в первые дни после освобождения, Максим Петрович в деталях не представлял, но он точно знал: все это будет для него в радость, которую он вовсе не намерен был скрывать от окружающих.

В те дни Магер искренне считал, что все страшное для него уже позади, что ошибка, совершенная в отношении него, больше никогда не повторится. Ведь высшая военная судебная инстанция (Военная коллегия) фактически его оправдала, а Главная военная прокуратура и вовсе отринула весь ворох надуманных обвинений и инсинуаций в его адрес. Свое освобождение из тюрьмы Магер по праву считал закономерным финалом его твердой позиции перед следствием после 18 января 1939 года и настойчивых заявлений в высокие союзные инстанции.

Но Максим Петрович жестоко ошибался! Его освобождение скорее всего следует считать случайностью, нежели закономерностью, ибо он, естественно, не мог знать содержания секретных ведомственных документов. Например, двух специальных приказов, подписанных в 1940 году наркомом юстиции и Прокурором СССР, в которых указывалось, что арестованные, оправданные судом по делам, расследованным работниками НКВД, не подлежат освобождению из-под стражи, а должны направляться в те места заключения, откуда они были доставлены на судебное заседание. Более того, на суды возлагалась обязанность – «выяснить в органах НКВД, не имеется ли с их стороны каких-либо возражений в отношении освобождения оправданных по суду лиц»[385]385
  Муранов А.И., Звягинцев В.Е. Досье на маршала. М.: Андреевский флаг, 1996. С. 266.


[Закрыть]. Отсюда совершенно очевидно, что прокурорский надзор в те годы являлся всего лишь фикцией и последнее слово в любом случае оставалось за карательными органами, за органами госбезопасности.

В случае с освобождением Магера эти органы посчитали себя сильно обиженными. Уязвленное ведомственное самолюбие у них разыгралось не на шутку и требовало если не полного, то хотя бы частичного удовлетворения. Как это так – военный прокурор освобождает их важного подследственного и закрывает его дело, при этом даже не посоветовавшись с ними. Такое чекисты второй половины 30 х годов никому не прощали, независимо от перемены названия их органов и порядка подчиненности. Дело в том, что в 1941 году особые отделы (военную контрразведку) передали из НКВД в состав наркомата обороны и они в виде 3-го Управления стали там функционировать с непосредственным подчинением наркому.

Не знал Максим Петрович всего того, что творилось в это время за «кулисами». Ныне стали известны некоторые из этих подробностей, в частности из рассказа бывшего Главного военного прокурора генерал-лейтенанта юстиции П.М. Гаврилова. Он сообщил, что после освобождения из-под ареста Магера, его, Гаврилова, сначала разыскивал Берия, а затем в тот же день ему позвонил Сталин и потребовал объяснений по поводу всего случившегося. Гаврилов доложил Сталину, что Магер невиновен, а дело в отношении него сфальсифицировано.

Далее, по словам Гаврилова, его разговор со Сталиным принял следующий оборот: «…Сталин стал мне говорить, что при царе лиц, политически подозрительных, ссылали в Сибирь. Это Сталин мне повторил несколько раз. Я Сталину сказал, что ссылать Магера в Сибирь нет оснований, за ним никакой вины нет. Видя, что Сталин не верит мне… я попросил разрешения доложить дело лично ему – Сталину. На это Сталин мне сразу ничего не ответил, и я услышал по телефону, как он что-то говорил с Берия по-грузински. Затем мне Сталин сказал, что дело ему докладывать не надо, но чтобы я учел его замечания. Кроме того, Сталин сказал мне, что надо было согласовать с Центральным Комитетом партии освобождение Магера из-под стражи»[386]386
  Военно-исторический журнал. 1993. № 3. С. 31.


[Закрыть].

Всего четырнадцать месяцев пробыл М.П. Магер на свободе, которой он так усиленно добивался в 1938–1939 годах. Черный день наступил 8 апреля 1941 года, хотя постановление на его повторный арест было вынесено десятью днями раньше.

Здесь временно прервем рассказ о деталях повторного ареста М.П. Магера и вернемся к событиям двухлетней давности. Все же не напрасно Максим Петрович и ему подобные принципиальные коммунисты били тревогу о том, что в органах госбезопасности окопалась и орудует шайка настоящих вредителей. Их письма и жалобы в различные инстанции в конце концов возымели свое действие – последовала определенная чистка органов госбезопасности как в центре, так и на местах.

«Есть все-таки правда на свете» – подумал Магер, узнав, что его мучители арестованы и понесли соответствующее наказание. Еще когда он по первому заходу находился в тюрьме, в 1939 году за фальсификацию дел и применение незаконных методов следствия, а попросту говоря – за систематическое избиение арестованных, были подвергнуты аресту начальник особого отдела ЛВО Никонович и его заместитель Самохвалов, сотрудники этого отдела Авдеев, Литвиненко, Лещенко, Рассохин, Кордонский и другие авторы многостраничных «липовых» дел. В частности, М.Г. Рассохин был арестован 5 марта, а П.Б. Кордонский – 13 апреля 1939 года. Формальным обвинением первого из них послужило то, что он якобы скрывал, уводя от серьезных политических и уголовных обвинений участников контрреволюционных формирований. Например, что он вынудил Линдова-Лившица (бывшего начальника мобилизационного отдела штаба ЛВО) отказаться от своих показаний о принадлежности работников госбезопасности Владимирова и Ямпольского к военно-фашистскому заговору.

Разумеется, что кроме Магера на указанных садистов в форме офицера НКВД было кому жаловаться. В постановлении о принятии меры пресечения указано, что Рассохин и Кордонский арестовали заместителя начальника штаба ЛВО комбрига И.М. Подшивалова, военного прокурора 1-го стрелкового корпуса военного юриста 1-го ранга Ф.В. Маркова и еще немало других командиров и политработников, не располагая на них никакими агентурными материалами, а только по показаниям других подследственных. Кроме того, в этом постановлении также отмечалось, что Рассохин и Кордонский в ходе следствия вынуждали арестованных давать так называемые «условные» показания о своей причастности к антисоветской деятельности, мотивируя это якобы интересами ВКП(б) и Советской власти. И жестоко обманывали беззащитных людей – эти самые «условные» показания затем фигурировали на следствии и в суде в качестве основных и довлеющих.

Под давлением фактов на следствии по своему делу (на допросах и очных ставках) Рассохин и Кордонский вынуждены были подтвердить случаи избиения ими Магера и других арестованных военнослужащих, в том числе бывшего командира 19-го стрелкового корпуса комдива В.П. Добровольского, члена Военного совета ЗакВО корпусного комиссара М.Я. Апсе, командира 1-го стрелкового корпуса комдива В.И. Малафеева, командира 1 й танковой бригады полковника А.И. Лизюкова и других «генералов».

Относительно А.И. Лизюкова, будущего командарма 5 й танковой и Героя Советского Союза. На очной ставке с начальником 8-го отделения особого отдела УНКВД по Ленинградской области И.Н. Лещенко Рассохин вынужден был признать факт избиения им подследственных Магера и Лизюкова. Содержание протокола допроса Лизюкова от 21 января 1940 года поведало нам о том, что работники УНКВД по Ленинградской области и особого отдела ЛВО Раев, Оксень, Приезжин, Пашин, Махонин, Рассохин и другие длительное время истязали его, добившись в результате подписания ложных показаний. Среди прочего вымышленного материала в протоколе имеется и такое сногсшибательное утверждение – Лизюков намеревался совершить террористический акт над руководителями ВКП(б) и Советского правительства путем наезда танка на Мавзолей во время одного из парадов[387]387
  АГВП. НП 16053–42. Л. 90.


[Закрыть].

Из материалов следственного дела М.П. Магера видно, что такая оригинальная «акция» террора весьма импонировала контрразведчикам из центрального аппарата НКВД СССР. Там продумывали различные ее вариации, разумеется, теоретико-бумажные, необходимые только для внесения на соответствующие страницы протоколов допросов. Например, в деле Магера имеется выписка из показаний И.А. Халепского. Бывший начальник Управления механизации и моторизации РККА показал, что Лизюков должен был совершить указанный теракт над всем составом Политбюро ЦК ВКП(б), направив свой танк на Мавзолей.

Получив в свои руки такой «забойный» материал, начальник особого отдела ЛВО Кононович решил его еще более усилить. Он дал указание следователю по делу Лизюкова, чтобы тот составил протокол «покрепче» и добился от арестованного его подписания. На замечание следователя, что показания Халепского неправдоподобны, Никонович предложил порвать московскую выписку, заменив ее другой, в которой бы указывалось, что Лизюков и его подчиненные намеревались стрелять по Мавзолею из танковой пушки.

В собственноручных показаниях Рассохин подробно рассказывает, как фальсифицировались протоколы допросов арестованных, проходя соответствующую корректировку у целого ряда должностных лиц, вплоть до начальника УНКВД. Оттуда они выходили совершенно неузнаваемыми и смысл показаний арестованных в них неимоверно искажался. Для придания показаниям некоторой правдоподобности, в таких протоколах отражалась придуманная в кабинетах НКВД борьба арестованного со следователем.

Говоря о «липовых» делах, Рассохин утверждает, что на создание таких дел давались указания руководством УНКВД на совещаниях руководящего состава, а до отделений доводились контрольные цифры – сколько людей нужно арестовать. Как правило, эти контрольные цифры оперативными работниками перевыполнялись. Например, только шпионов, якобы завербованных польским вице-консулом Каршем, было арестовано столько, что в случае реальной такой обстановки этому дипломату понадобилось бы ежедневно вербовать по 3–5 человек[388]388
  Там же. Л. 84.


[Закрыть].

Рассохин, Кордонский и другие «особисты», арестованные по обвинению в фальсификации следственных дед, яростно защищались, признавая свою вину только под грузом неопровержимых доказательств. К тому же следственные и судебные работники проявляли к ним определенную снисходительность, иногда даже ничем не мотивированную. Это видно из такого примера. Почему-то в обвинительном заключении Рассохину и Кордонскому не инкриминируется фальсификация следственных дел на комкора К.А. Стуцку, комдива В.И. Малафеева, комбрига П.О. Пугачевского и еще на двенадцать человек, ранее проходивших по их материалам. В начале января 1940 года предъявленное Рассохину и Кордонскому обвинение в фальсификации следственных дел еще на четырнадцать человек высшего и старшего комначсостава, в том числе на корпусного комиссара М.Я. Апсе, дивизионного комиссара В.В. Серпуховитина, комдива E.С. Казанского, комбрига И.И. Кальвана, также необоснованно было снято.

На суде в военном трибунале войск НКВД Ленинградского округа в начале апреля 1940 года Рассохин и Кордонский виновными себя в фальсификации материалов следственных дел не признали, хотя и подтвердили некоторые факты своего участия в побоях арестованных, в том числе и Магера. Суд, глубоко не вникая в существо дела на Рассохина и Кордонского, определил им чрезвычайно мягкое наказание: первый получил три, а второй – два года ИТЛ. По протесту военного прокурора этот приговор был отменен Военной коллегией и дело возвращено на доследование. В ходе него ничего особенного не было выявлено, однако наказание немного ужесточили – в конце февраля 1941 года все тот же военный трибунал войск НКВД приговорил Рассохина и Кордонского к четырем годам ИТЛ каждого[389]389
  Там же. Л. 90.


[Закрыть].

Итак, Максим Петрович Магер пробыл на свободе год с небольшим – до 8 апреля 1941 года. В этот день 3 е Управление НКО СССР с санкции Прокурора СССР В.М. Бочкова (кстати, бывшего начальника Особого отдела ГУГБ НКВД СССР. – Н.Ч.) вновь арестовало Магера как участника военно-фашистского заговора, мотивируя это тем, что «Главная военная прокуратура 2 февраля 1940 года без выполнения определения Военной коллегии и опровержения имевшихся материалов дело производством прекратила, освободив Магер из-под стражи»[390]390
  Там же. Л. 43.


[Закрыть]. А посему еще 27 марта следователь сержант госбезопасности Куркова, назначенная вести вторичное дело М.П. Магера, вынесла постановление, в заключительной части которого говорилось:.

«На основании вышеизложенного (повторялись один к одному обвинения по старому делу. – Н.Ч.) Магер, как необоснованно освобожденный, подлежит аресту»[391]391
  Там же.


[Закрыть]. Данное постановление утвердил 31 марта нарком обороны Маршал Советского Союза С.К. Тимошенко.

Новое дело по старому обвинению начинала сержант Куркова, продолжил его Гинзбург, а заканчивал через три месяца уже третий следователь – лейтенант Г.Т. Пилюгин. Именно им было составлено 1 июля 1941 года обвинительное заключение. Несмотря на то, что никаких дополнительных доказательств виновности Магера в совершении государственных преступлений в процессе следствия в 1941 году добыто не было, Максим Петрович тем не менее был предан суду по тем же пунктам 58 й статьи, что и при первом аресте. 20 июля 1941 года (через месяц после начала войны) Военная коллегия почти в том же составе, что и год назад (разве что Суслина заменил Д.Я. Кандыбин) вынесла в отношении М.П. Магера обвинительный приговор, осудив его к расстрелу[392]392
  Там же. Л. 93.


[Закрыть].

Определенный интерес представляют показания бывшего следователя Г.Т. Пилюгина, данные им в качестве свидетеля в сентябре 1955 года. Они существенно дополняют уже известные нам материалы.

«Вопрос военного прокурора: Известно ли Вам было, что дело по обвинению Магера было прекращено в 1940 г. Главной военной прокуратурой?

Ответ: Ознакомившись с материалами дела по обвинению Магера, я видел там постановление о прекращении дела за подписью Афанасьева. Однако в материалах дела было уже и новое постановление на арест Магера от марта 1941 г. Кроме того, в материалах дела было письмо в ЦК КПСС (так в тексте оригинала. – Н.Ч.), подписанное маршалом тов. Тимошенко, в котором спрашивалось разрешение на арест Магера…

Вопрос: Какие же новые материалы, изобличающие Магера, были Вами собраны в 1941 году?.

Ответ: Думаю, что никаких новых материалов, кроме тех, которые имелись в материалах дела 1938–39 годов, собрано не было. Мною проверялись факты авиакатастрофы в ЛВО, а также показания свидетелей об антисоветской деятельности Магера в АБТУ, но собранные материалы существенного значения для обвинения Магера во вражеской работе не имели. Более того, в АБТУ мною была получена справка, вернее, отзыв от одного сослуживца Магера, фамилию которого сейчас не помню, который отзывался о Магере исключительно положительно. Эта справка мною была приобщена к делу.

Вопрос: Какие заявления были со стороны Магера во время следствия?

Ответ: Помню, что Магер при выполнении ст. 206 УПК РСФСР заявил ряд ходатайств. Некоторые из них я выполнил, т.е. те, которые возможно было выполнить, которые же невозможно – не удовлетворил. В частности, сделать очные ставки со свидетелями я не мог, ибо они уже были осуждены, точнее, расстреляны.

Вопрос: В материалах дела имеется заявление Магера к ЦК КПСС. Был ли направлен по назначению подлинник заявления Магера?

Ответ: Да, мною заявление Магера в ЦК КПСС было передано начальнику следственной части Осетрову для направления по адресу. Копию заявления я подшил в материалы следственного дела.

Вопрос: Известно ли было Вам о том, что следователи Рассохин и Кордонский, ведшие дело Магера в 1938–39 годах, в феврале 1941 года были осуждены за фальсификацию уголовных дел?

Ответ: Нет, мне это не было известно.

Вопрос: Чем Вы еще желаете дополнить свои показания?

Ответ: Должен заявить, что показания некоторых свидетелей по делу у меня вызывали сомнение, я считал необходимым передопросить их. Однако это сделать было нельзя, так как свидетели к 1941 году были расстреляны. Поэтому мною было предложено Осетрову послать Магера на фронт. Осетров со мною согласился, но начальник Управления особых отделов Михеев не только не согласился с этим, но и отругал его, а Осетров потом в свою очередь отругал меня и сказал, что Магер арестован по личному указанию одного из руководителей ЦК. Тут же Осетров приказал мне составить обвинительное заключение по материалам дела, что я и сделал…»[393]393
  Там же. Л. 80–82.


[Закрыть]

Аресты и допросы в семье М.П. Магера растянулись на целый десяток лет. Так, его жена Елена Семеновна, в годы войны проживавшая в Тюмени и работавшая там воспитателем в детском доме, в 1945 году была арестована и Особым совещанием, как ЧСИР, направлена в ссылку сроком на пять лет. Наказание она отбывала в г. Тобольске – в тех местах, что и декабристы сто лет тому назад.

Участь, подобная судьбе М.П. Магера, постигла и другого человека из высшего эшелона начальствующего состава РККА. Арестованный месяцем раньше Магера, корпусной комиссар И.П. Петухов, работавший секретарем у Ворошилова, на второй день после ареста (5 июля 1938 года) стал давать показания о своем участии в антисоветском военном заговоре. Поначалу в качестве своего вербовщика он, видимо, по недосмотру следователя, назвал корпусного комиссара А.В. Хрулева, но затем, отказавшись от этого варианта (Хрулев, очевидно, показался особистам в таком деле мелкой сошкой), стал везде показывать, что в заговор был вовлечен Я.Б. Гамарником. Спустя месяц после ареста (в августе 1938 года) Петухов вообще от своих показаний откажется.

Надо сказать, что во второй половине 1938 года шла уже «подчистка» тех старых кадров, которые по тем или иным причинам уцелели от репрессий первой волны. К тому времени в распоряжении ГУГБ НКВД СССР имелись показания почти на всех (если не на всех) высших военачальников Красной Армии, в чем мы смогли не раз убедиться по ходу повествования. Показания (обвинение в причастности к военному заговору) в отношении И.П. Петухова накапливались хотя и медленно, но верно и участь его можно было предвидеть несколькими месяцами раньше, прежде чем за ним пришли. Но сам он многого тогда не знал, хотя и ощущал, что тучи над его головой с каждым днем сгущаются.

А как им было не сгущаться, если обвиняемый по другому делу бригадный комиссар А.М. Круглов-Ланда показал 13 апреля 1938 года следующее: «Однажды, когда я был в кабинете Шубина (бригадный комиссар И.Г. Шубин, заместитель начальника отдела ПУРККА. – Н.Ч.), туда зашел Осепян (заместитель начальника ПУРККА. – Н.Ч.) и сказал, что Гамарник решил во что бы то ни стало добиться назначения Петухова в УМС (Управление Морских Сил РККА. – Н.Ч.), где он нам нужен… Позднее Шубин мне сообщил, что Петухов является участником заговора»[394]394
  ЦА ФСБ АСД И.П. Петухова. Т. 1. Л. 37–38.


[Закрыть].

А месяцем раньше арестованный нарком Военно-Морского Флота СССР П.А. Смирнов «выдал» такую «тайну»: «…В августе 1937 года в моем кабинете в Политуправлении РККА (до назначения на пост наркома ВМФ Смирнов в течение полугода исполнял обязанности начальника ПУРККА. – Н.Ч.) Булин сообщил…, что Петухов является участником антисоветского заговора и занимает в заговоре особо законспирированное положение, учитывая его работу в секретариате наркома»[395]395
  АГВП. НП 38637–38. Л. 5.


[Закрыть].

Все эти моменты, равно как и другие, нашли свое отражение в обвинительном заключении по делу И.П. Петухова. хотя они, как показала дополнительная проверка, являются ложными от первой до последней буквы. Например, бригадный комиссар Шубин, оказывается, показаний на Петухова, как участника военного заговора, не давал. Проверкой дела по обвинению армейского комиссара 2-го ранга А.С. Булина установлено, что он в суде виновным себя не признал и от данных на следствии показаний отказался.

Чувствуя шаткость обвинительного материала на момент начала следствия, в ГУГБ НКВД вовсю старались дополнить его новыми показаниями. В случае с Петуховым такое происходило с маршалом А.И. Егоровым. В январе 1939 года тот в собственноручных показаниях указывает, что «…Аронштам (начальник политуправления ОКДВА в 1933–1936 годах. – Н.Ч.)… сообщил мне, что со слов Окунева (начальника политуправления ТОФ. – Н.Ч.) ему известно о том, что Петухов, работающий в секретариате наркома, является участником заговора»[396]396
  Там же. Л. 6.


[Закрыть].

Как отмечалось, в августе 1938 года Петухов отказался от всех своих ложных показаний и с тех пор уже твердо стоял на этих позициях, несмотря на мощный напор следствия. А время шло… Чтобы соблюсти все формальности, которым были совсем не чужды в НКВД, начальник 1-го отделения Особого отдела ГУГБ старший лейтенант госбезопасности Иванов в середине ноября 1938 года выносит постановление о продлении срока ведения следствия по делу И.П. Петухова на очередные два месяца. Из этого документа можно узнать, что содержащийся в Лефортовской тюрьме Петухов к тому моменту подвергался допросам 15 раз[397]397
  Там же. Л. 36.


[Закрыть]. А еще оттуда узнаем о плане дальнейших действий следствия в отношении арестованного: