Текст книги "Десант Тайсё"

Автор книги: Николай Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

Глава X

Уж теперь наконец-то можно было спокойно перевести дух и проведать спасительницу. Но странная робость возникла в пути к телеграфу, поскольку предстояло не просто выполнить партийное поручение Арнольда, – познакомиться с женщиной, которая впервые шевельнула нетронутую сторону души. Как с ней говорить о заветном? Ведь пока не доводилось так откровенничать. Ещё много всяких разностей смущало Петра, придерживая ноги. Однако всё одолел довод: если она замужем, – остальные страхи напрасны. Это утешение позволило смело приблизиться к нужному оконцу, заслонённому всего тремя посетителями.

За стеклом светились её локоны, чуть певуче звучал голос, напоминая прежний смех... А на правой руке не имелось обручального кольца. Пётр полюбовался тонкими, приятными чертами лица спасительницы и, баюкая воскресшую радость, пошёл за цветами. На соседнем базаре отсветом лета желтели только мохнатые астры. Он взял пышный букет. Попутно узнал от старого китайца, что взамен получит столько же счастья. Дорогой запоздало представил, как подаст этот сноп в небольшое оконце. Получилось комичней прошлого шамканья. Передача поверх стекла тоже выглядела нелепо. Главное же – в любом случае невольно выдаст героиню, которую ждёт немедленная кара.

– Э-эх, орясина, совсем отвык от конспирации...

Такой же глупой выглядела попытка дождаться её на улице. Только слепой не обратит внимания на подозрительного человека с подобным букетом. Кто-то из чиновных эсеров наверняка узнает его и прикажет любому подчинённому выяснить всё остальное. Хоть ступай восвояси. Но предчувствие близкой радости всё-таки привело на телеграф. Народ в зале почти исчез. Лежащие на столе бланки надоумили взяться за ручку. Без цветов, с телеграммой в руке он был всем безразличен. Прочитав записку с предложением встретиться у памятника Невельскому, спасительница выпустила карандаш и оцепенела. Затем оглянулась, выдавая себя. Лишь тогда чуть кивнула. Пётр шепнул:

– Вон ваш букет...

Она непривычно медленно покосилась на стол и также медленно опустила голову. Пётр тоже неспешно пошёл к двери с цветами. Как просто всё получилось... Он удивлялся этому до самого Исполкома, не обращая внимания на интуицию, которая настырно бубнила, что зря идёт сюда. И впрямь у самого порога встретился Ман, изнывающий в скромной должности секретаря Исполкома. Он аж загоготал от изумления:

– Ог-го-го-го-го-го!.. Это для кого ты так раскошелился?

– Намечено свидание с зазнобой, – подмигнул Пётр, направляясь в редакционную комнату.

– Что-что?.. С кем, с кем?!.. – заквохтал следом Ман. – Ты что, уже превратился в пошлого мещанина или отпетого барина? Да как ты, редактор большевистской газеты, заместитель председателя Совета и Исполкома и кандидат в Учредительное собрание, в такой ответственный момент смеешь говорить о каких-то зазнобах и свиданиях? Это ж натуральное предательство революции!

Так-то не слушать мудрое наитие да нарушать святые прежде заповеди. Поэтому выволочка была ещё справедливой, хотя уже с перехлёстом. Ведь основное-то свершилось. Виновато пряча букет под стол от глаз других блюстителей идейного целомудрия, Пётр смущённо оправдался:

– Ну, положим, революция теперь не пострадает от свидания одного из её муравьёв.

– Так тем более должен подчинить свои муравьиные интересы её священным задачам!

– Трибун... Для кого мы её свершили-то? Для сынов и внуков. А откуда им взяться, когда мы только митингуем да заседаем. И вообще на кого похожи: грязные, мятые, носимся, вечно не жрамши. Разве так протянем до мировой революции? Не-е, сдохнем на полдороге. И коль уж нашлась добрая душа, способная о тебе позаботиться, так не подарить ей цветы, – всё равно, что предать революцию.

– Философ... Этак я тоже плюну на всё да стану гоняться за молодухами!

– С эдакой-то бородищей хрен их догонишь. Тем паче – с женой на буксире. Иль ты опять холостяк?

Ман предпочёл промолчать. Кроме подобного занудства ещё нависла угроза попасть на очередной предвыборный митинг до последнего трамвая. Нельзя рисковать, возможно, единственным вечером. Чтобы зря не мять увесистый букет, Пётр замаскировал его газетами и подался в казарму. Потешился горячим чайком. Избавился от недельной щетины, похожей на осеннюю стерню. Всё равно время, обычно быстролётное, тянулось... Будто перед казнью. Снова попробовал представить их вероятный разговор и махнул рукой. Уж слишком привык думать совершенно о другом. Не выдержав тягости ожидания, подался к памятнику адмиралу Невельскому. Великодушная луна помогла издали заметить спасительницу, которая в прежнем плаще и шляпке чёрным призраком скользила под гору, словно на лыжах. Едва успев развернуть газеты, Пётр подал букет:

– Пожалуйста... От имени всего пролетариата за героизм... Как вы решились на это?

– Возмутил обман. Скрыть известие о таком событии... Кого это не возмутит? – пылко воскликнула она и, спохватись, уткнула лицо в букет. Подышала солнечной свежестью, потом тихо спросила: – Как вы узнали, что это сделала я?

– Больше некому. Ведь на телеграфе наших нет, одни эсеры. Вдобавок запомнились плащ и шляпка. Но как вам удалось её добыть?

– Я просто сняла копию.

– Ло-овко... И очень умно! Да-а... Ну, пожалуй, ни к чему тут маячить. Вам – куда?

Клава жила в Гнилом углу, тьму которого почему-то перестала освещать даже луна. За всю дорогу встретился только шумливый матросский патруль. Поэтому Пётр успел подробно рассказать про аферу с телеграммой Петросовета. Вот в какой решающий момент появилась в редакции Клава, сполна заслужив поистине всеобщую благодарность и право на памятник рядом с Невельским.

Внезапность особой роли в историческом событии ошеломила, вызвав равную признательность. Клава пригласила Петра в гости. За чаем в тесной кухоньке само собой выяснилось, что её муж, поручик местного гарнизона и настоящий патриот России, уже в начале войны добился перевода на фронт, оставив сиротой сынишку Сергуню, а её – вдовой. Пётр обречённо улыбнулся:

– Выходит, я теперь просто обязан провожать вас в сию тьму-таракань после смены.

Грех возражать судьбе. Ещё грешней испытывать её. И после третьей встречи сбылось пророчество мудрого китайца. Однако суровая жизнь не могла бесконечно баловать Петра счастьем. Лавина событий заставила его выпускать «Красное знамя» каждый день. Как заместитель председателя Совета и Исполкома он должен был постоянно помогать своим опытом Косте, невольно став ему старшим братом. Последние дни подготовки выборов в Учредительное собрание тоже требовали предельных усилий, коль хотел вместе о друзьями попасть в столицу. Одновременно состоялась краевая партийная конференция, выбравшая его заместителем Арнольда. Эти обязанности сразу втянули в борьбу уже в Хабаровске, Благовещенске, Харбине и на Сахалине, где Советы ещё находились в цепких лапах эсеров с меньшевиками. Как одолеть сразу столько дел?.. Вообще пришлось ночевать в Исполкоме. Ладно ещё выручил Воронин, поручив патрулям заодно провожать Клаву, которой из-за такого известного мужа и резонного подозрения в том, что рассекретила роковую телеграмму, – грозил вышиб с работы.

Казалось: после выборов станет полегче. Но в знаменательный день третьего декабря в бухте Золотой Рог стелющимся хвостом тумана возник американский крейсер «Бруклин». Легендарный корабль, на котором в конце прошлого века адмирал Шлей возглавил разгром испанской эскадры у Сантьяго де Куба. После чего Испания потеряла Кубу, Пуэрто-Рико и Филиппины. Сейчас флагман Тихоокеанского флота был под флагом адмирала Найта. Явно озабоченный благополучным началом выборов в Учредительное собрание, он так спешил, что нарушил священное для всего мира правило вежливо постучаться перед входом в чужие воды. Можно предположить и другое: внезапность воздействия на избирателей. Что ж, мощные орудия «Бруклина», прямой наводкой нацеленные на город, образумили многих, ещё помнивших японские бомбардировки. В результате из всех большевиков стать делегатом Учредительного собрания удалось лишь Арнольду. Пётр довольно стиснул друга:

– Поздравляю от всей души! Мал золотник, но – дорог! Пускай столица и вся Россия узнают о наших делах!

– Обязательно всё расскажу, ничегошеньки не утаю! Пусть завидуют, как мы всех обскакали! – улыбался счастливый Арнольд. – А ты уж пока потерпи немного вместо меня. Ладно?

– Постараюсь... Если разрешишь тут спать.

– Прямо хоть на губернаторском столе!

Проводив друга, Пётр тотчас ощутил всё бремя председателя Крайкома. В знак солидарности с «Бруклином» и победившей на выборах демократией, олицетворяющей подлинное народоправство, к земской Управе обратился консульский корпус Владивостока, торжественно заявив в меморандуме, что не намерен признавать в городе власть Совета, поскольку союзные государства не признают советское правительство. Подтверждая это, адмирал Найт устроил на крейсере приём правого эсера Русанова – дальневосточного комиссара временно отсутствующего Временного правительства.

Как противостоять современной орде? Бравая Красная гвардия, недавно созданная из рабочих, была тут бессильна. Ведь Найт и консулы – неприкосновенны. Пришлось обратиться за помощью в Совнарком. Какие меры там предприняли – неведомо. Зато напомнили, что пора выполнять поставленные революцией задачи: брать в свои руки контроль над производством. Пётр показал телеграмму Косте:

– Вот как аукнулся наш пункт из «Декларации». Узнаешь? Так давай решать, кто этим займётся.

– М-да, головоломочка... Тут нужен оч-чень толковый экономист и вообще спец калибра Балуева. Откуда у нас такой?

– А если предложить Ману? Он прямо чахнет к секретарях. Здесь можно развернуться во всё Приморье! Работёнка в самый раз для его натуры.

– Вообще-то он готов хоть в Наполеоны. Других избирают туда, сюда, а его почему-то... Обидно по-человечески... Ты прав: эта должность в принципе для него. Только вот где добыть нужные знания, специфический опыт работы с массой различных людей.

– Наполеон тоже когда-то был рядовым пушкарём. Ещё найди-ка дельного бухгалтера сюда.

– Надо покумекать....

Пётр слабо верил в удачу. Ведь Костя тоже был слишком далёк от привилегированного сословия, которое в основном служило капиталистам. Едва ли какой чудак надумает изменить им. Тем паче – с ощутимой потерей зарплаты. Но великое благо: жить в родном городе и знать многих людей. Уже на другой день в дверь непривычно вежливо постучал тот самый вагонный попутчик в прежнем чесучовом костюме. Не веря глазам, надел очки в серебряной оправе, удивлённо покачал головой. Лишь потом уточнил:

– Простите, это вы – товарищ Никифоров?

– Он самый. А вы – кто?

– Григорьев. Главный бухгалтер торгового порта. Константин Александрович попросил выручить вас. Как откажешь сыну издавна почитаемого Александра Васильевича Суханова? Невозможно.

Радуясь правоте своей дальновидности, Пётр улыбнулся:

– Пожалуйста, садитесь. Вот как довелось встретиться... Хоть узнали меня?

– Мудрено... Словно только что с каторги. Ради Христа, простите за неприличное сравнение.

– Хм, это я тогда ехал из Александровского централа.

– Да-а... Знать, вконец укатали Сивку крутые горки, – смутился Григорьев и, сняв шляпу, направился к стулу. Виновато сказал: – Я к вашим услугам. Чем предстоит заниматься?

– Владимир Ильич Ленин поставил перед нами программную задачу: пора поворачивать капиталистическое хозяйство на социалистические рельсы. Хозяева будут, естественно, сопротивляться, оставив народ без работы и хлеба насущного. Рабочий контроль обязан предотвратить возможное бедствие. Как сделать, чтобы промышленная и торговая жизнь города продолжалась по-прежнему? Тут одними пламенными речами не обойдёшься. Нужны специальные знания, которых у нас нет. Пожалуйста, помогите своим опытом разрешить непостижимую проблему.

– Благодарю за доверие. Насколько известно, подобным не занимался даже Всевышний.

– Не было надобности. Сейчас эта миссия выпала вам. Попробуйте создать систему, которая поможет выжить Приморью.

Григорьев задумчиво пошевелил нимб седеющих волос и вздохнул:

– Одному это не под силу. Нужна подмога.

– Есть. Сам Кард Маркс.

– Гм, как бы с ним побеседовать?

– Очень просто.

Пётр пригласил угрюмого Мана. Внимательно слушая весомые доводы в пользу собственной персоны, получившей возможность вместе с Григорьевым вписать своё имя в историю новой России, как он ласкал правой рукой свою роскошную бороду и усы... Явно нежнее, чем вернувшуюся любимую жену. Затем неожиданно мило улыбнулся:

– Ну и здорово ты всё расписал... Аж дух захватило, голова закружилась от соблазнительной перспективы... Но увы, товарищ председатель Крайкома, это партийное поручение уже не по мне. Здесь нужно иметь специальное образование вместо каторжного, быть канцелярским докой. В противном случае только навредишь важному делу, дискредитируешь его и себя.

– Всю канцелярию потащит Андрей Тимофеич. Ты станешь осуществлять лишь общее руководство комиссией, подбирать в неё необходимых людей.

– Не-е, дорогой Пётр Михалыч, именно чрезвычайное чувство ответственности не позволяет мне легкомысленно броситься навстречу обещанным тобой лаврам. Найди для такой миссии кого-нибудь другого.

Это был первый отказ выполнить не просто партийное поручение, а первое программное поручение Совнаркома. Дополнительно агитировать бывшего каторжанина не поворачивался язык. Огорчённо пожав плечами, Пётр сказал Григорьеву:

– Извините... Придётся искать Фридриха Энгельса. А пока давайте прикинем, с чего и как рабочий контроль может начать работу. Надо же подготовиться к Исполкому.

Пётр позвал Ковальчука, Раева, Кушнарёва. Костя тоже привёл кого смог. Используя скромный опыт мастерских и сучанских шахтёров, вместе ломали головы, всё-таки решив для начала ограничиться семью главными государственными предприятиями Приморья. С намётками плана работы явились на Исполком. Привыкший к другой обстановке, Григорьев опасался эсеро-меньшевистского разноса. Пётр ждал эти наскоки с надеждой услышать что-то полезное от грамотных и безжалостных противников, свирепых из-за того, что в новом составе Исполкома даже вместе насчитывали всего чёртову дюжину мандатов.

Однако Медведев с Агаровым не нашли нужным вникать в доклад. С какой стати? Каждый день приближая их к открытию Учредительного собрания, которое упразднит Советы вкупе с остальными благоглупостями. Тогда хозяева торгово-промышленных предприятий наконец успокоятся и сами привычно позаботятся о собственных и, следовательно, государственных интересах. Посему главная забота местной власти – не мешать капиталистам, а важнейшая – помогать им. В результате всё будет прекрасно. Благоухая парижскими духами, Медведев лишь многозначительно поблескивал стёклами пенсне. Этим воспользовался Агарев, с горчайшей укоризной цедя сквозь прокуренные усы:

– Исстрадавшаяся Россия действительно жаждет завершения реформ, начатых Столыпиным Только ужели вы способны это осуществить? Смешно... Правительства могут меняться. На то божья воля... Но экономическая и торговая деятельность остаются незыблемыми. Это основной закон жизни, доказанный ещё Смитом и Вико. Ваш кумир Маркс превратил их выводы в свой капитал. Только зря вы надеетесь жить на проценты с него. Даже не подозревая, насколько сложны в мире промышленные и торговые связи, вы во хмелю реформации возмечтали сокрушить всё до основания, дабы затем воздвигнуть мир иллюзий...

За минувшее время, предельно утрамбованное решением тьмы насущных дел, Пётр изрядно отвык от подобного зудежа. Поневоле вспомнились тяжкие для господ времена, когда приходилось маскироваться красным флагом, лишь бы народ помог вознестись к власти. Ещё не зная редисочной сути этих социал-мещан, жонглирующих священными понятиями, доверчивый народ избрал их в хорошие начальники. Всё, больше никакая революция не нужна, ибо грозит опасными неожиданностями. Почёт у них есть. Сытая жизнь гарантирована. Капитал со временем будет. Что ещё нужно добропорядочным господам? Только благополучно здравствовать многая лета... И уже явно из прекрасного будущего, чтобы скорее избавиться от ненужной докуки, Медведев скучающе изрёк:

– С вопросом всё ясно. Поскольку товарищу Никифорову значительный каторжный стаж позволяет вполне профессионально контролировать чужое достояние, предлагаю утвердить его в должности председателя. Что далее в повестке?

– Опять же финансы, – деликатно напомнил Костя, недоумевая, почему до сих пор не распят за Гольдбрейха. – На организацию Совета рабочего контроля необходимы какие-то деньги.

Совместными усилиями нищий Исполком наскрёб лишь триста рублей – простой оклад любого сотрудника, начиная с председателя, Не деньги, а мизер для того же Григорьева, который получал в порту ровно в пятнадцать раз больше. Согласится ли он, пока помогающий им добровольно, оставить привычную службу и каждый месяц лишать семью целого состояния? Впрочем, это заботило только Петра. Остальные средства находчивые исполкомщики предложили добыть самому.

– Коль стал хозяином всей экономики Приморья, – действуй. Любой мельник всегда ест свежие пироги, – заключил мудрый Ковальчук.

– Следующий вопрос тоже требует незамедлительного решения. Слово председателю жилищной комиссии, – Костя ободряюще подмигнул Кокушкину.

Привычно поправив за ремнём гимнастёрку, Яков поднялся и, словно в казарме, сразу громогласно пошёл в наступление на Агарева:

– Вот конкретная возможность доказать вам свою заботу о народе, страдальцами которого вы представляетесь. Вы отлично знаете, сколько людей вповалку живёт на вокзале, в подвалах и ещё чёрт знает где? Пора немедленно закрыть все рестораны, шашлычные, бильярдные, остальные притоны и поселить в них бездомных! Осуществите это благое дело! И вы обессмертите своё имя! Власть у вас есть!

– О-о, Бож-же, ещё один вождь с бурсацкими замашками... – скорбно вздохнул городской голова и, пошевелив кабаньими клыками жёлтых усов, поддел Якова: – Сделайте милость, уступив бездомным свои казармы. Такой расхристанный гарнизон всё равно тут не нужен. Либо пусть они хоть сегодня селятся в пустой тюрьме. Пожалуйста, обессмертите своё имя!

Ловко выкрутился пройдоха. Столь же умело он и дальше защищал священную неприкосновенность частной собственности, доказывая, что гораздо проще и быстрей осуществить именно его предложение. Впрочем, это Пётр слушал вполуха. Донимала своя головная боль: как свести доходы казны с расходами, чтобы сэкономить на рабочий контроль? Ведь судебные, акцизные, учебные и остальные бюджетные учреждения буквально опустошали Госбанк. А возвращать выданные из него деньги власть ещё не умела, поскольку не отрешилась от многолетнего убеждения, что налог является ненавистным признаком капитализма и, следовательно, теперь не может быть применён. Хотя здравые размышления подтверждали: это является верным способом оборота народных средств, которые отныне станут обогащать не капиталистов, а укреплять государственное хозяйство. Всё-таки сомневаясь в своей правоте, Пётр поделился крамольной идеей о Григорьевым. Практик не страдал идейным запором, охотно подтвердив:

– Так и есть. Надо лишь установить разумный процент подоходного налога, чтоб не превратился в каторжное бремя.

– Для любого рабочего или служащего это всё равно бремя. Какой к чёрту подоходный налог с обычного заработка или оклада? Где тут логика? Даже не ночевала. Не-е, пусть его платят лишь те, кто действительно имеет миллионное доходы от своей торгово-промышленной деятельности. Логично?

– He ведаю, что по сему поводу сказал почитаемый вами Карл Маркс, но мне ваша мысль зело интересна... – улыбнулся Григорьев и, ещё раз оценив предложение, довольно заключил: – Главное же – всё решено по-божески справедливо. И аз воздам...

– Значит, благословляете почин? – ликовал Пётр от находчивости.

– А что ещё мне остаётся...

Нечаянная возможность сразу решить все финансовые проблемы Приморья заставила тщательно подсчитать будущие расходы хотя бы на полгода вперёд. Результат получился космическим. Даже минимальный налог – тоже страшил. Это сразу охладило пыл: так нельзя поступать с чужими деньгами, пусть и заграбастанными при помощи торговых спекуляций, постоянной недоплаты тем же шахтёрам или традиционного грабежа корейцев, китайцев, которым хозяева платили гроши. В ответ буржуи тотчас упрячут свои капиталы в иностранные банки, устроив конец света. Пока ограничились только спасительным принципом. Остальное надо решать сообща.

Не успел Пётр избавиться от этой головной боли, как телеграф принёс очередную строчку родной «Декларации»: «Совет Народных Комиссаров предлагает Советам Р.С. и Кр. Депутатов озаботиться скорейшей посылкой своих комиссаров во все местные конторы и отделения Госбанка. Посланные комиссары имеют контрольные права. Им предлагается неукоснительно следить за деятельностью контор и отделений и беспрекословно исполнять распоряжения главного комиссара Государственного банка, сообщая ему о всех неправильностях и затруднениях комиссаров. Предписывается особенно внимательно следить за правильностью распределения денежных знаков, имеющихся в кассах местных учреждений Государственного банка, и не давать управляющим требовать подкреплений с большим запасом». Зачесалась у Петра головушка, закружась от уймы свалившихся проблем. Невольно признался:

– Этак и постромки могут не выдержать...

– Неужели это так сложно? – посочувствовал Костя.

– Да уж явно потрудней, чем писать резолюции.

Кроме Государственного в городе работало около тридцати частных банков. Где сразу взять столько опытных комиссаров, обязанных пресекать махинации хозяев? Срочно пришлось отбирать наиболее грамотных большевиков, которых неутомимый Григорьев принялся посвящать в банковские тайны. Всё знал этот обаятельный человек с удивительно близкими понятиями о государственном достоинстве России, чести и честности каждого её гражданина, воплощением которых считал революцию. И старый царский служака, доселе стоявший вне политики, бесплатно трудился наравне с Петром. Всё-таки знал вице-губернатор Суханов, с кем находиться в приятельских отношениях...

И уже сам Григорьев пригласил на курсы порядочных служащих различных банков. Пётр благоговел перед ним, воистину спасителем. Поэтому охотно делился обедами, которые вместе с Сергуней приносила стеснительная Клава. Тоже вдвойне спасительница. Она знала, что муж работал редактором газеты, и не понимала, почему советовал какому-то Рютину, как вырвать Харбин из-под контроля хорватовской полиций, приказывал благовещенскому гарнизону принять самые решительные меры против наказного атамана Амурского казачьего войска Гамова, сокрушался вести об очередном разбое японцев на Сахалине или внушал делегации рабочих стекольного завода Пьянкова:

– Ваш хозяин за минувшие полгода взял в Госбанке всего восемнадцать тысяч рублей, а вчера хотел получить сразу восемьдесят четыре. Дескать, для расчётов с поставщиками. Не выгорело. Тогда решил использовать вас вроде тарана против советской власти. Хи-итёр, бобёр... Так вот, вы работаете не на государство, а на Пьянкова. Значит, с него и требуйте зарплату. Пусть он ломает голову, где взять нужные деньги, а проще – берёт кредит в частном банке. Всё понятно?

Какая уха или котлеты способны так долго не остывать. Но даже холодной едой Пётр обязательно потчевал каждого вошедшего в комнату. Отказывались редко. Хотя бы потому, что людям просто негде и некогда было подкрепиться. Это надоумило Клаву затеять столовую. Пётр живо отыскал губернаторскую кухню с отличной плитой, прямо рассчитанной на многолюдно. И Клава стала готовить на всех. Каждый сотрудник Совета или посетитель Исполкома в любое время мог спуститься в просторную кухню и за добровольную плату съесть миску супа, каши, жареной рыбы, всё запив сладким чаем или компотом.

Такая благодать особенно восхитила Костю. Насиженный в тюрьме катар желудка гнул его при малейшем ощущении голода. Теперь танталовы муки остались позади. После первого же ужина он с низким поклоном поцеловал Клаве руки. Затем предложил Петру приспособить кухонную кладовушку для ночлега, чтобы кормилица не тратила время на длинную дорогу домой, не мучила уже сонного сынишку. Это несказанно облегчило их долю. Вот если бы ещё каким-то чудом удалось избавиться от постылого телеграфа, напоминающего ядовитый гадюшник. Но за все пять должностей Пётр получал одно жалованье – всего триста целковых. Что составляло средний заработок любого квалифицированного рабочего.

Между тем сердобольная судьба преподнесла Петру воистину рождественский подарок. На пороге редакции, будто вынырнув из шаловливой пурги, возникли Мельников с Проминским. Упитанные, в шубах и огромных малахаях, они выглядели непривычно солидными, почти незнакомыми. Лишь глаза да улыбки выдавали прежних друзей. Намекая о причине их появления, Леонид с неожиданным чувством пропел:

 
Под ним струя светлей лазури...
Над ним луч солнца золотой...
А он, мятежный, ищет бури...
Как будто в бурях есть покой!
 

Ну, как не расцеловать их за такое признание? Как тут же не познакомить с командой отважного парусника? Пётр повёл в председательский кабинет. Но представления о доблести всегда относительны. Каторжанин знаменитого Александровского централа... Это высшее тюремное звание звучало подобно набату. Все почтительно окружили гостей, восхищённо выслушав торжественные аттестации Петра, тоже вдруг ощутившего особую значимость минувших лет... Подоспевший обед позволил им вспомнить за столом несколько забавных случаев из каторжных трапез, только подтвердивших особенность друзей, способных находить смешное даже в могиле...

Тоже вкусившего нерчинской каторги Мана это заело. Чтобы осадить гостей, учинил им натуральный допрос насчёт Маркса. Отложив хлеб и ложку, Дмитрий отчаянно вскинул руки. Вот каким слабодушным стал бывший боевик эсеровской дружины. А Леонид сперва задумчиво очистил от каши тарелку, затем простодушно признался:

– После централа я исповедую единственную заповедь высокочтимого Карла Маркса: «Подвергай всё сомнению».

– Ведь это – прямой путь к позорной эклектике! – немедленно ухватил его за ухо правоверный ортодокс.

– Да он же сам в минуту прозрения признался: «Я кто угодно, только – не марксист!»

От подобного кощунства Ман поперхнулся чаем. Его разум отказывался воспринимать бред отпетого анархиста, которому, видите ли, уже на другой день после революции стало муторно чувствовать себя триумфатором, а потому следует лелеять дражайшую оппозицию.

– Мы сохранили её специально для тебя. И все переговоры с ней поручим лишь тебе. Так что можешь гужеваться, – подмигнул Пётр.

Готовый вручить спасителю хоть свои полномочия, Костя тоже кивнул. Уже в кабинете, оставшись наедине, Ман заявил ему:

– Не дурите. Этот хлюст почище нашего Двигомирова и мигом всё перевернёт вверх дном, посадив на него любезную сердцу оппозицию. Не-е, его лучше прямо сейчас послать куда-то подальше отсюда...

Бесценный совет при нехватке дельных людей. Воспитание не позволило Косте ответить как следовало. Зато ещё раз основательно поговорил с друзьями в комнате у Петра и предложил Дмитрию Мельникову заняться созданием милиции, без которой городская шпана уже вконец распоясалась. В знак солидарности с ним Леонид Проминский взял на себя уголовный розыск и разведку. Восторженно признался:

– Ужасно люблю острые ощущения? А «пушку» дадите?

– И в придачу карман патронов, – пообещал Костя. После дороги необходимо перевести дух. Поблагодарив хозяев за отменное радушие, друзья отправились в матросскую казарму, где ещё недавно обитал Пётр. С тех пор там не топили. Но в таких шубах им совершенно не страшен смешной местный мороз.

Видимо, узнав о серьёзном пополнении большевиков, «Бруклин» покинул замерзшую бухту. Казалось бы, прекрасно: город устал жить под прицелом его орудий, олицетворяющих весь Тихоокеанский флот. К сожалению, мина опасности затаилась в обычных вагонах, которые собирали Временные мастерские. Чужой в незнакомом городе, ещё не успев получить обещанную «пушку», Проминский сумел добыть сенсационную информацию:

– Америка решила прекратить поставки материалов. Не будут разгружаться даже суда, ждущие места у пирса. Все уходят восвояси.

– А ведь в мастерских почти нет запасов. Из чего теперь собирать вагоны? – закручинился Ман.

– Ещё шесть тыщ безработных, не считая грузчиков... – обречённо протянул Пётр, видя бесконечную череду знакомых лиц и пытаясь представить, как сохранить самый большой коллектив, будто специально наказанный за особую революционность. – Н-ну, с-скоты, выбрали ж момент... Без промаха саданули!

Обескураженный Костя усиленно дымил трубкой, прикидывая, всерьёз поступили американцы или просто для чего-то стращают? Не верилось, что деловитые янки ради политики могли пожертвовать солидным бизнесом. С надеждой предположил:

– Может, здесь какая-то ошибка... Вдруг транспорт ещё можно задержать, а?..

– Хм, попробуй свершить этот подвиг... Не-ет, подобные господа не ошибаются. Всё рассчитав, они безошибочно творят свои мерзости, – заявил Ман и неожиданно приказал: – Звони Колдуэллу! Чем чёрт не шутит?..

– Добрый день, мистер Колдуэлл. Вас беспокоит председатель Исполкома Суханов. Я хотел бы узнать, почему транспорты не станут разгружаться? Кто мне это сообщил? Да сам Нептун. Как это кто такой? Ну, по-нашему, царь морей... – Костя покачал телефонную трубку, словно Гранату, и нехотя пояснил: – Для американского консула советской власти не существует, а с частными лицами, которые свергают своих царей, но верят каким-то морским, он государственные дела обсуждать не намерен. Вот так-с...

– Надо немедленно выступить с решительным протестом! С какой стати Америка нарушает международные законы? – возмутился Ман, готовый ринуться на неё врукопашную. – Разве мы навязали ей этот договор? Сама подписала его, вцепясь в пять миллиардов барыша!

– У Вильсона свой закон: что хочу, то и ворочу, а мы расхлёбывайся... Эх, угораздило ж тебя разжиться такой весточкой, – в сердцах упрекнул друга Пётр.

Проминский уже сам не знал, куда деваться от неловкости. Получилось, что вместо пользы принёс только вред. Пошёл ещё раз проверить надёжность информации, грозящей катастрофическими последствиями.

Её точность внезапно подтвердил сам Кинг. Вернувшись из Сибири, он заглянул к Колдуэллу и среди прочих услышал такую новость, которой просто обязан поделиться с друзьями, чтобы немедленно приняли какие-то меры. В прошлый раз всем понравился простецкий Фрэнк, совершенно непохожий на остальных иностранцев – высокомерных, чванливых. К тому же он оказался самым порядочным среди них, в общем правильно написав о революции. Даже посочувствовал неопытным храбрецам, которые смело взялись из хаоса всеобщей разрухи создать коммунистическое государство. Лишь сомневался, удастся ли сплошь тёмному народу и его полуграмотным комиссарам осуществить столь грандиозную затею. Справедливое опасение. Оно лишний раз подчеркнуло ум, искренность Фрэнка и вызвало естественное уважение. Поэтому все почтительно слушали, как он торжественно рокотал, уверяя, что транспорты назад не пойдут: