Текст книги "Железная команда"

Автор книги: Николай Осинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Преступление и наказание

Лева появился поздно вечером. На этот раз он вошел к Никите самым примитивным способом: через дверь. Вид у него был пришибленный и усталый.

– У тебя есть хлеб? – заговорил он, посидев немного в уголке. – Жевать охота до смеху.

Никита поставил на стол сковородку с глазуньей, приготовленной отцу.

– Подвигайся.

– Такое дело, – повеселел Швабля, набрасываясь на еду. – Мне сегодня домой нельзя. Утром я со своей мутхен антирелигиозную работу проводил. Ну, ей не понравилось…

Никита прыснул при воспоминании о петухе с крестом, но тут же сдержал смех.

– Ты где пропадал целый день? Мы тебя искали.

– В милиции был, – немного помедлив, признался Лева со вздохом. – Помнишь стишок на бараке отгонного стана? Рядом с Семгиной карикатурой про Яшку Муху. Кто-то вякнул, что это я написал.

– А что ли не ты? Здорово написал, правильно!

– Вот то-то, что правильно, – опять вздохнул Швабля. – Пристали: откуда я знаю, что Мухортов в магазин заезжал, и так далее.

– А правда, откуда?

– Да ниоткуда. Просто так выдумал. Семга карикатуру нарисовал, а я подпись сделал. – Отложив вилку, Лева приблизил свою голову к Никитиному уху и прошептал: – Такое дело: они подозревают, что Муха в ту ночь магазин обворовал. А только они ни черта не докажут. И Яшка уже давно смотался куда-то из совхоза.

Никиту внезапно осенила догадка.

– А то ружье, что ты в лесу оставил, из магазина?

– С чего ты? – То есть, ну да, из магазина. Батя еще весной купил. Хоть у ребят спроси.

– Отцово ружье я утром видел: он с ним на крыльцо выходил крашеного петуха стрелять.

Лева как-то поспешно рассмеялся, не попадая вилкой в кусочек сала на сковородке.

– А здорово же я вас провел, правда? Никто не видел, как я нашел ружье и принес…

– Врешь! Ты его не терял. И не приносил. Мы нашли…

– Где?

– В дупле березы.

Вилка пронзительно скрежетнула по дну сковородки. Швабля вскочил белый, будто его макнули лицом в жидкую известку. С обвисшей нижней губы упало несколько хлебных крошек в желтке.

– Это не мое! Я ничего не знаю!..

– Хватит ваньку валять, выкладывай начистоту!

Куда девались хитрые бесики, постоянно скакавшие в глазах «заклинателя змей». Теперь взгляд его выражал одно горестное отчаяние.

Никита с удивлением отметил про себя, что Лева был ниже его ростом.

– Подожди! – Швабля с тоскливой мольбой схватил Никиту за руку, будто тот собирается уходить. – Дай честное ленинское, что никому-никому не скажешь!.. Ну дай, иначе мне конец. В тюрьму посадят! Я тебе все расскажу.

– Буду я честное ленинское из-за этого трепать. Так расскажешь.

– А я разве для себя делал? Для всех ведь! Сам же говорил, что в поход обязательно надо постараться ружье достать. Ну, я и постарался.

– Ты обещал дома взять.

– Не дали.

– И ты магазин обокрал? – Никита с ужасом отступил от плачущего Шваб ли.

– Обокрал не я. Вот как получилось. Я в сарайке сплю. Вышел ночью, смотрю, а через дорогу около магазина машина стоит. Потом дверь там открылась, и оттуда человек с каким-то тюком…

– Мухортов?

– Не разглядел. Показалось, вроде бы фляги в кузове звякнули, когда отъезжал…

– Что ж ты крик не поднял? Его бы задержали.

– Побоялся. Пока бы кто прибежал, он бы меня в два счета израсходовал… Да он, наверно, не один был. Ну, потом, когда машина ушла, я подкрался к магазину. Смотрю, дверь настежь, вокруг ни души. Заглянул внутрь – темно. Спичку зажег, вижу – на прилавке ружье, точь-в-точь как наше. «Ну, – думаю, – ребята просили ружье в поход – надо взять…» Потом еще конфет в карманы… Тоже, помнишь, не один ел – вместе с вами.

– Конфет мы у тебя не просили.

– Ну да, конфеты я сам. А ружье все просили. Ты же понимаешь. Я бы ни за что не взял, если бы не просили. А теперь такое дело: узнают – мне тюрьма.

Недаром, водясь со Шваблей, Никита всегда чувствовал себя так, будто по скользкой жердочке ходил над болотиной: того и гляди шлепнешься в грязь. Узнай он такое о нем до их похода за леском, не задумываясь, сообщил бы обо всем отцу или еще кому. А вот побродил с человеком, посидел вместе с ним у костра, поукрывался на ночлегах одной курткой – попробуй после этого сообщить, что товарищ совершил преступление! «Дружишь с человеком – обязан отвечать за его поступки, как за свои собственные», – вспомнил он слова отца. Нет, теперь надо было самому принимать какие-то меры, чтобы исправить этого шалопута.

– Митьке и Семге скажу, а больше никому, – пообещал Никита. – Им обязательно надо сказать. Пусть знают.

– Ой, не надо! – горестно взмолился Швабля. – Зачем им знать? Еще проболтаются.

– Не проболтаются! Вместе решим, что делать.

– Все равно не говори им! Стыдно ведь, много ребят будет знать.

– Ага, хочешь, чтобы я один знал и молчал? Вроде с тобой заодно? – сердито заорал на него Никита. – Не воруй – стыдно не будет. А я от друзей скрывать не хочу.

Задал им Швабля задачу! Заявить, что магазин обворовал Яшка Мухортов? Но ведь Лева толкам не видел, Яшка ли выходил с узлом? А заявишь – начнут допытываться, откуда узнали, как да почему, и Леве несдобровать: придется сказать, что он тоже заходил в магазин, потому и молчал до сих пор.

Выслушав Никиту, Митька головой закрутил с досады.

– От паразит! – ругал он Шваблю, уныло ожидавшего их решения. – Через тебя про того вора сообщить нельзя.

– И не надо сообщать, – жалобным голосом тянул Швабля, как будто просил милостыню. – Я же говорю: не знаю, Яшка узел из магазина тащил или еще кто. А в милиции и без нас его подозревают. Да ведь он уехал. Милиционер, что меня допрашивал, так и сказал про него: «Ищи ветра в поле»… Правда, правда!

– Ладно, – сказал Семга. – Но ты помни: будешь еще дурить, бригаду нашу позорить – мы из тебя семь узлов завяжем.

Ружье без колебаний решили вычистить, смазать и возвратить в магазин. Последнюю операцию должен был незаметно проделать сам Лева.

– Это будет твой последний фокус, – без улыбки пошутил Митька. – Сумеешь?

– Попробую, – приободрился Швабля. – А может с ружьем пока…

– Замолчи! – оборвал его Никита. – И слушайся. Твое дело теперь слушаться, пока не перевоспитаем. Завтра к восьми чтоб без опоздания на работу.

В задней стене магазина имелось маленькое оконце, через которое утрами принимали хлеб с подводы. По наклонному деревянному лотку буханки скатывались за прилавок.

На этот раз в задвижку хлебного оконца постучали чуть раньше обычного. Продавец отпер засов, привычно готовясь принимать хлеб. Но вместо буханки по лотку скользнул длинный тяжелый предмет, завернутый в газеты. Удивленный работник прилавка надорвал бумагу: в руках у него было ружье, украденное из магазина.

В оконце он увидел лишь край безоблачного неба и верх коричневой будки, выезжавшей из-за угла.

После этого случая балагур-продавец на несколько дней стал самым молчаливым человеком в поселке. Он с подозрением заглядывал покупателям в сумки и по рассеянности отпускал соль вместо сахара и селедку вместо колбасы.

А для «заклинателя змей» настало тяжелое время. Никита, Митька и Семга по целым дням не спускали с него глаз. Едва он начинал затевать что-нибудь, тотчас раздавалось многозначительное предостережение:

– Левка! Прижмем хвост!..

И Швабля сникал.

У него даже походка переменилась с горя. Он перестал вертеть на ходу головой по сторонам, не заглядывал в чужие окна, не скакал через ножку и не жонглировал медяками на ходу.

Хорошо знавший Шваблю прораб Иван Борисович внимательно поглядывал на усмиренного проказника и с удовлетворением говорил:

– Труд – лучший воспитатель, туда-сюда!

Прораб перевел ребят на строительство школы, в помощники к штукатурам, так как Шуру с их «Везделетом» отправили на уборочную. Девушки-штукатуры торопились – поспевай раствор подносить. За день так натешишься, что руки деревенеют. После этого само собой не до жонглерских упражнений. А Леве еще больше других доставалось. Его беспощадные надзиратели – Никита с Митькой – заставляли выполнять самую неинтересную работу: убирать мусор и кирпичный «бой» со стройки, окрести полы в тех комнатах, где была закончена штукатурка.

Вначале им командовал в основном Никита, которого ребята избрали своим бригадиром вместо Шуры. Митька больше наблюдал.

Изредка Семга пробовал свою власть над Левой – посылал принести что-нибудь. Потом многие, видя необычайную покорность «заклинателя змей», прежде немало всем насолившего, тоже частенько стали помыкать им. И тот терпеливо подчинялся.

Однажды Калинка привезла для школьного зооуголка белочку, зайца и лисенка. Зверьков временно поместили в землянку, а в перерыв большинство ребят побежало к столярной мастерской за материалом на клетки. Орешик задержал Леву.

– Помидоров хочу. Красных, – значительно сказал он.

– Ну и хоти себе на здоровье, – удивился Лева, присаживаясь на подоконник.

– Вон у Кузьмичихи в огороде сколь!

С высоты второго этажа, где они находились, был виден огород за дощатым забором. Среди зелени, чуть тронутой блеклым августовским загаром, ярко краснели на солнце помидоры, похожие издали на рубиновые лампочки стоп-сигналов.

Швабля вздохнул и отвернулся. Не первый раз он посматривал в том направлении, да обстоятельства не позволяли побывать в кузьмичихинском огороде.

– Что молчишь? Давай принеси… Давай, давай! – нахально потребовал Орешик.

– Пш-шел-ка ты, знаешь… – процедил сквозь зубы Лева.

Орешик, собственно, не удивился возражению. Ясно же, что Лева сразу его не послушает. Но он приметил, что стоило Никите или Митьке сказать заупрямившемуся Швабле: «Ну-ну, а то хвост прижмем!», как тот мигом смирялся. Надо было и ему попробовать.

– Ну-ну, а то хвост прижмем! – произнес он магическую фразу, с любопытством наблюдая, окажет ли она необходимое воздействие на Шваблю.

Левина нижняя губа чуть отвисла, что служило признаком сильного волнения «заклинателя змей». Потом зубы его медленно оскалились, как у злой собаки при виде палки. И вдруг он сверкнул на Орешика таким бешеным взглядом, что тот на секунду зажмурился, как от пощечины.

Впрочем, когда слегка перетрусивший проказник поднял веки, Шваблины глаза блестели весело, как смазанные шарикоподшипники.

– Знаешь, Орех, давай вместе! – шепнул Лева. – Только, чур, не выдавать! Идет? Ну, да я знаю, ты настоящий мужчина, не струсишь.

– Еще ба! Айда! Только ты первый.

– Согласен. Оставайся пока здесь и смотри. Если кто появится, свистни. А я сейчас зайду со стороны мастерских. Там лопухи вдоль забора, никто не увидит. Оторву ломиком конец доски. Запомни: двадцать вторая от угла. Как увидишь отсюда, что я в огороде, так быстрей за помидорами. Доску за собой задвинь на место, чтобы Кузьмичиха из окна не заметила. На огороде действуй по-пластунски, не поднимайся и меня не ищи. Понял?

– Ага! – в знак согласия мотнул головой Орешик, радуясь, что ловко обхитрил самого «заклинателя змей», заставив его делать дыру и лезть в нее первым.

Из окна школы видна была внутренняя сторона той части забора, где Швабля оторвал доску. Сделал он это совершенно бесшумно, ни один гвоздь не скрипнул. Орешик, не сводивший глаз с огорода, увидел клинообразную щель в заборе. В нее ползком, точно ящерица, проскользнул «заклинатель змей». Щель тут же закрылась. Едва можно было различить среди густой овощной ботвы грязно-зеленую куртку притаившегося Швабли.

Наблюдатель еще раз внимательно осмотрел саманный домик на другом конце огорода. Возле крылечка два малыша мирно посыпали друг другу головы песком. Больше поблизости никого. «Вперед!» – скомандовал сам себе Орешик и стремглав кинулся вниз по лестнице.

В лопухах у забора отдышался, прислушался. Все было тихо, даже малыши у крыльца замолчали. Нашел двадцать вторую от угла доску. Нижний конец ее легко подался в сторону. Пролез в щель, и доска сама собой встала на место.

Швабли не было видно, да Орешик и не думал его разыскивать. Вон помидоры! Можно набрать сколько хочешь.

Ах, если бы человек, идущий на преступление, мог предвидеть свое будущее хоть на пять минут вперед!..

К тому времени, пока Никита с Митькой вернулись в школу, Лева уже сидел на подоконнике, болтая ногами. У него был вид болельщика на футбольном матче, когда мяч вертится около штрафной площадки.

Проследив за направлением его взгляда, ребята обнаружили Орешика в огороде за школьным участком. Пригибаясь и придерживая раздувшуюся на животе рубашку, он пятился задом к забору. Прямо по грядкам на него шла высокая женщина, вытирая о передник сильные руки.

– Что там Орех делает?! – воскликнул Никита.

– Отступает, – охотно пояснил «заклинатель змей», – сейчас будет доски считать… Смотрите, смотрите!

Действительно, Орешик пометался возле забора, дернул одну, другую доску, затем подбежал к углу и начал трогать их рукой поочередно.

Расплата настигла его раньше, чем он сосчитал до двадцати двух.

– Ой, что она с ним делает?

– Ничего особенного, – сказал Швабля, – просто давит у Ореха под рубашкой свои помидоры. А вот раздавила на голове… Еще один. Остатки растерла по лицу преступника… Все, выпроваживает с огорода. Нет, задержала… Внимание! Кузьмичиха рвет у калитки какую-то зелень… толкает под резинку трусов. Увы, это не цветы! И даже не репейник. Возле калитки растет самый неприятный вид крапивы – жигалка! Двадцать два – роковое число.

Когда Никита привел Орешика, тот выглядел неважно. Похоже было, что его извлекли из помойной ямы.

Нет, он не плакал. Он только очень шумно сопел и чесался. Ух, как здорово чесался!

Заметив среди ребят Шваблю, он открыл было рот.

– Ты настоящий мужчина, – шепнул ему Лева, оттесняя других ребят от него.

Орешик сделал глотательное движение и не сказал ни слова, хотя Митька настойчиво допрашивал, каким образом он пробрался в Кузьмичихин огород.

Пострадавшего раздели и погрузили в бочку с водой. Помогая ему, «заклинатель змей» продолжал негромко бормотать:

– Главное – это выдержка, если даже у тебя в штанах крапива… Не толкай ближнего в грязь – сам замажешься.

– А не ты его туда послал? – подозрительно посмотрел на Шваблю Никита.

На лице Левы изобразилось благородное негодование.

– Я не буду отвечать на такой вопрос! Орех, скажи ему: я посылал тебя в огород?

Орешик отрицательно покачал головой. Он хотел еще что-то добавить, но Лева окунул его в воду лицом.

– Этого любителя помидоров надо два раза окунуть, а один раз вытащить! – зло посоветовал Митька.

Никита ничего не сказал. Он стирал в другой бочке одежду пострадавшего, искоса наблюдая за Шваблей.

«Граф Монте-Кристо»

Ох, и смешной же был Никита до приезда в совхоз! Собирался управлять космическим кораблем, а сам неумел завести обыкновенный мотоцикл! Не знал даже, что такое муфта сцепления!

И вообще, что он умел? Да ничего!

Ну, с тех пор он кое-чему научился! Сядет за руль – автомашину поведет. Возьмет в руки «мастерок» – тоже кое-что получается: вдвоем с Митькой они весь входной коридор в новой школе оштукатурили. Принимая работу, прораб назвал их «рабочей косточкой». А если Иван Борисович так сказал, значит все равно, что пятерку поставил.

Теперь руки сами искали дела. Никита не мог равнодушно пройти мимо разбитых носилок, разбросанного кирпича, недовернутого шурупа в замке школьной двери. Не мог видеть расшатанную табуретку в своем доме. Хотелось во всем навести порядок, исправить. У кого он перенял это? У Митьки? У Шуры? А может, просто в таком месте, где люди работают от зари до зари, нельзя по-другому? На что уж шалопут был Лева, а и тот в конце концов к их команде прибился. Значит, отец не зря говорил: «Земля тут жесткая. К ней, брат, только потом прилепиться можно. Трудись, рабочий класс!»

Никита трудился на совесть. Одного жаль: «Везделет» свой они лишь мельком видели. А как хотелось промчаться на нем по степи, искупаться после работы в Суетинке! И еще хотелось побродить с Калинкой в лесу, посмотреть косуль.

Как-то Калинка сказала, что если в совхозе откроют новую школу, то отец переведет ее учиться сюда. Она даже обещала помочь им на стройке, да что-то вторую неделю не приезжает. Может, передумала учиться в их школе? Скорей бы зарплата. Никита с Митькой уже договорились – прежде всего они купят велосипеды. Тогда в выходной можно побывать и на лесном кордоне.

Но однажды, возвращаясь с работы, Никита увидел возле своего крыльца новенький вороной мотоцикл. Отец сидел на ступеньке, тяжело уронив на колени коричневую руку. В пальцах у него был зажат конверт.

– Знаешь, обедать надо каждый день, – хмуровато встретил сына Андрей Матвеевич.

– Ой, а сам-то ты каждый день?

Как ни ждал Никита письма от матери, однако прежде всего подбежал к машине.

– Чей это?

– Нравится? – сказал Андрей Матвеевич. Он улыбался, но улыбка была какая-то неопределенная.

– Еще бы! Машинка что надо! Пять лошадиных сил. Куда хочешь кати!

– А сумеешь «катить»-то?

Никита почувствовал, что во рту пересыхает.

– Чей? – настойчиво повторил он.

– Наш.

– У тебя же денег не было, чтобы купить.

– В рассрочку взял.

Под ногами Никиты земля заплясала.

– Ой, папка! Это нам с Митькой. Ведь на Ивановом ездили.

– Ну-ка покажи, чему тебя Александра научила, – веселей заулыбался отец.

Никита быстро нажал на кнопку сигнала – послышался тугой, звенящий звук, словно машина отозвалась «Жду-у!» Горючее в баке плескалось. «Перекрыть заслонку… открыть краник… подсосать… включить зажигание… нажать ногой на педаль пускового рычага», – разом промелькнул в голове весь порядок заводки мотора.

Мотоцикл заржал, как взнузданный жеребец. Никита вскочил в седло и включил скорость.

Никита, оглушенный не столько шумом мотора, сколько стуком собственного сердца, уже мчался по дороге.

О письме он вспомнил, когда на улице стало совсем темно.

Впрочем, спешить с чтением такого письма не стоило. «Дурни вы, дурни, – писала мама, вместо того чтобы посочувствовать и приехать к ним. – Чего вы там торчите? Отца ругают на работе – так ему и надо: пусть увольняется, пока не поздно. Своевременно не послушался меня – вот и плохо. Возвращайтесь немедленно. Там на вас, видно, грязи наросло, как на чушках…»

Отцу она прислала отдельное письмо. Он его перечитал и покрутил головой, точно горчицы понюхал. Затем взглянул на Никиту.

– Ругает меня. Говорит, вместо отдыха я тебе здесь трудколонию устроил. Требует немедленно привезти в город. А мне, знаешь, некогда.

– А мне, что ли, есть время? Трудколонию выдумала! Завтра малярные работы на втором этаже начинаем. Иван Борисович сегодня знакомил нас с побелочным аппаратом. Говорит, своими силами обойдемся, не будем у тебя рабочих клянчить, туда-сюда!

– И успеете закончить к началу учебного года?

– Надо успеть! «Иначе, – говорит, – на свалке я видел таких специалистов».

– Ну молодцы, молодцы!..

– Но «Везделет» с Шурой ты нам лучше без скандала верни.

– Какого еще скандала? – насторожился Андрей Матвеевич.

– Настоящего. Хотим тоже в газету писать. Директор оставил стройку без машины…

– Сейчас основная проблема – это уборочная. Погода стоит, надо хлеб от комбайнов возить. Не отвезешь вовремя – комбайн стал, шутка ли? Вы там как-нибудь…

Никита взъерошился.

– А сто пятьдесят ведер воды к строительным объектам перетаскать – шутка? И каждый день – как-нибудь!

– Придут трубы – наладим.

– Слыхали, товарищ директор! Ты Ивану Борисовичу обещал, что транспортер оставишь на строительстве школы, а потом на ток перебросил.

– Нельзя в такой момент технику не по назначению использовать.

– Вот и приходится нам раствор на второй этаж своим паром подавать. По назначению! Рабочие смеются. У нас, мол, на стройке автоматика: кнопку нажал, носилки в руки и даешь как по конвейеру.

– Да, ситуация! – тяжело вздохнул Андрей Матвеевич. – Надо что-то придумать.

Он в рассеянности швырнул смятое в кулаке письмо и лишь тогда вспомнил о матери.

– Ну, как же все-таки ответим ей? По городу не соскучился?

Никита помрачнел.

– А что из того? Что обо мне ребята подумают? И вообще, как это вдруг бросить все? А теперь еще этот мотоцикл! За ним же ежедневный уход необходим, так и пишется в инструкции. Тебе, что ли, есть время с ним возиться!

– Значит, здесь остаешься?

– Ее надо сюда перетянуть! – помолчав, кивнул Никита в сторону скомканного письма. Придумать бы такое, чтоб она сразу к нам прискочила. Давай дадим ей телеграмму, что я под машину попал! Или – что ноту сломал на стройке!

– Э-э, брат, так нельзя! Нечестно. Прискочить-то прискочит после такой телеграммы, а потом что?

– А потом не отпустим. Машину не давай – как она до станции доберется?

– Нашу Нину так не удержать. Напиши-ка ей лучше твердо: школу достраиваем, остаюсь в совхозе – и точка.

Никита так и решил написать, однако письмо получилось несколько иным.

«Тебе хорошо в городе, – писал он, мысленно добавляя в скобках после каждой фразы по горькому упреку. – Ну что ж, оставайся там (живи, бросай нас!). Я уже научился жарить картошку с колбасой, так что проблема питания решена (тебя это беспокоило?). Да и Александра Ивановна – так для солидности Никита назвал Шуру – о нас заботится: белье нам стирает. И вообще она очень чуткая…»

На Шуркину чуткость он особенно поднажал, почему-то считая, что это должно задеть маму.

Закончил Никита свое письмо стихами:

 
Ты обещала к нам приехать —
С тех пор меня терзает грусть.
Хоть скучно мне, как белке в клетке,
Я все равно тебя люблю.
 

Стихи эти были сочинены несколько дней назад для другого человека. Но Никита послал их маме. Это была тонкая месть.

Исчез Лева. Это произошло в тот день, когда из райцентра приехал милиционер со знакомым ружьем и начал вызывать поселковых мальчишек в комнату красного уголка. Интересовало милиционера загадочное возвращение в магазин похищенной двустволки.

– Чего пристает! – шепотом ворчал Митька, первым побывавший на допросе. – Вернули ж! Так нет, надо ему знать: откуда, кто подбросил? Под суд хочет упечь.

Олег в тот день уезжал с отцом на покос. За Семгу можно было ручаться – не сболтнет. Остальные ребята ничего не знали. Вызывал опасение один Орешик.

Милиционер был широколицый, добродушный парень. Разговаривал о рыбалке, расспрашивал, как они ходили искать песок. В разговоре с ним можно было запросто проболтаться. Орешику он даже показал, как стрелять из двустволки.

Орешик пощелкал курком незаряженного ружья, потом сказал, что ни у кого из мальчишек такого не видел.

– А ты подумай, – настаивал милиционер.

Затаившиеся под открытым окном конторы Никита и Митька слышали, как снова щелкнули ружейные ударники.

– А, вспомнил! – воскликнул Орешик.

Только из-за того, что следователь слишком сильно обрадовался, он не расслышал, как Митька яростно прошипел под окном:

– У, паразит!

– Ну-ну, рассказывай, у кого ты видел такое ружье? – допытывался милиционер.

– Ни у кого.

– Э-э, врать нехорошо. Ты только что сказал: «А, вспомнил!».

– Угу. Вспомнил, – хладнокровно подтвердил Орешик. – В магазине висело. На стенке.

…Милиционер потом порядочное время искал еще какую-то пропавшую книжку и укатил ни с чем, а Лева все равно не появлялся. Шваблиха бегала по поселку, разыскивая сына, и жаловалась:

– Окаянный мальчишка – с ума сойти! Совсем уезжать собралась из этой проклятой дыры, а теперь не знаю, что делать. Ну, попадись он мне!

Лева не попадался. И не одной ей. Никита с Митькой объездили на мотоцикле все окрестности – никаких следов друга не нашли. Пропал без вести – так родители заявили в милицию.

Обнаружил его на четвертый день Семга. «Заклинатель змей» скрывался в ветхом полевом вагончике, покинутом за ненадобностью около склада изношенной техники. Он заперся изнутри и сидел там безвылазно. Семга открыл его убежище по огрызкам дыни, выброшенным из разбитого окошка вагончика.

– Вот ты где! Открывай! – сказал Никита. Чтобы заглянуть в оконце, он забрался на Семгины плечи.

Швабля лежал на охапке сена с громадной книжищей.

– Постой, сейчас, – без особого удивления отозвался он, даже не повернув глаз. – Последняя страница…

Наконец книга была дочитана, а Никита с Семгой получили возможность проникнуть в Левину обитель.

Лицо Швабли за эти дни осунулось, а глаза глядели очумело, будто он нечаянно съел мухомор.

– Зачем ты убежал? – сердито приступил к нему Семга. – Никто же тебя не выдал!

– Ух, и книжища попалась! «Граф Монте-Кристо»! – сказал Лева, кажется, не совсем понимая, что ему говорят. – Голова стала, как бочонок, пока прочитал… Милиционер уехал?

Из последних слов можно было заключить, что Лева все дни не выходил из своего убежища. Впрочем, нет, – выходил, по крайней мере ночами: на остатках нар лежали помидоры, морковь, редиска, огурцы.

– Уехал, конечно, что ему делать, – сказал Семга.

– Я про этого «Графа» давно слышал, да все не попадался он мне. А тут смотрю – читает!..

– Кто читает? Что ты плетешь? – Никита пристально заглянул несчастному беглецу в глаза, опасаясь за его рассудок.

– Ничего не плету. Милиционер читал «Графа Монте-Кристо», ну я и…

– Ты у него книжку стащил? – вскричали Никита и Семга. – Мы за него переживаем, а он…

– Ничего не стащил, – слабым голосом возразил обессилевший на растительной пище «заклинатель змей». – Он ее на подоконнике в конторе забыл, ну я и взял почитать. Верну же!

– Знаешь, довольно фокусов! – железным тоном сказал Никита. – Пойдешь в милицию и сам начистоту все расскажешь. И про ружье и про книжку.

– Правильно, – поддержал Семга, – иначе тебя не исправишь.

Лева обреченно вздохнул, посмотрел в беспощадные глаза друзей.

– Ладно. Я и сам так удумал… Принесите хлеба.

– Пошли со мной в дом, – мягче сказал Никита. – Поешь, умоешься.

– Только б моя мутхен не увидела.

– Боишься – влетит?

– Нет. Уезжать она гоношится из совхоза, а мне неохота от вас… Молиться ей тут не с кем, церкви нет. Ну, доберусь я когда-нибудь до ее сундука с молитвенниками, ох, и устрою чудо!