Текст книги "Железная команда"

Автор книги: Николай Осинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Лесная сень

Притомилось-таки, наконец, трудолюбивое степное солнце, улеглось за дальней золоченой гривой в хлеба. Тотчас из речной долины вместе с сизым призрачным туманом выползли фиолетовые сумерки.

Росным холодком потянуло.

Вечер тихий, как дыханье травы.

Сладко свалиться после беспокойного трудного дня на валок теплого сыроватого сена, вытянуть занемевшие от беготни ноги. Усталое тело ноет в истоме, сил не хватает рукой шевельнуть, а все равно хорошо.

Луны нет, но светло до полуночи. Вот искрой промелькнул над лесом метеор. Или новый спутник промчался? А может, межпланетный корабль повели наши космонавты к Марсу? Без него. Без Никиты.

Ничего, планет много, есть что открывать: когда-нибудь полетишь и ты, если тебе так хочется. Прежде надо на земле с делами управиться, технику освоить.

Небо в редких звездах. В звездах и лиловая степь; как усталое тело, тихонько гудит она – это машины идут, мигая фарами. Шоферы, как и летчики, мчатся вперед и вперед. Им хватает работы, сутками из кабин не вылезают. А чудно тоже лететь по гладкой степной дороге, прожигая огнями темноту!

Небо покоряется смелым. Земля покоряется сильным.

Ты в самой середине огромного неосвоенного мира, все в нем доступно тебе, трудишься – значит, добьешься.

…А утро было еще чудесней. Это понял Никита, едва открыл глаза.

Разбудил его на заре трубный журавлиный крик. Привстал Никита на кучке сена, огляделся, да и забыл, что хотел с Митькой пораньше, до прихода Калинки, сбегать на рыбалку.

Ну, не дурень ли он был прежде: спал допоздна, не встречал летних рассветов, восхода солнца. Откуда же было заметить, как хороша степь!

Солнце еще не поднималось, и родниковой чистоты свет лился с длинного сиреневого облака, увитого розовыми, как у Калинки, лентами. Белоствольные березы на косогоре тоже излучали розоватый перламутровый свет. Птичьи голоса и те казались светлыми.

Степь просыпалась с песней и солнцем.

…Днем опять была тропическая жара, хоть из речки не вылезай. Но что-то осталось в душе Никиты от утренней свежести и не проходило. Еще со вчерашнего вечера счастье словно улыбнулось ему большущими Калинкиными глазами – во всем была удача. Он больше всех ребят натаскал чебаков. На его жерлицу взялась громадная щука. Правда, у самого берега она сорвалась. Да в этом ли дело! Просто бывают такие дни, когда как будто и не произошло ничего особенного, а тебе веселее, чем на самом веселом празднике.

Калинка вызвалась быть проводником их отряда.

– Песок надо в лесу искать. Обязательно в лесу! – настояла она. – Там все есть.

Пришлось изменить намеченный раньше маршрут.

Трудно сказать, что больше любила Калинка – лес или, как она говорила, «живность» в нем. Знала она, кажется, все птичьи гнезда, знала, где какой зверек прячется.

– Вон, вон, смотрите! – ведя по лесу, останавливала она ребят. – Рыжка со своими малышами в догоняшки играет.

С большим трудом разглядел Никита высоко на стволе старой ели белочку. Еще трудней было заметить притаившихся на суках бельчат величиной чуть поболее шишки.

– Вот здесь, в кочках, зайчата живут, – сказала в другом месте Калинка.

– Они здесь прописаны? – попробовал съехидничать недоверчивый Швабля.

Не успела Калинка ответить ему, как Багира, пригнув голову, заметалась между кочек. Через несколько секунд она вымахнула из травы на чистое место, держа в пасти серый комочек.

Калинка сердито шагнула к ней.

– Брось! Зачем взяла?

Собака, виновато вильнув хвостом, осторожно опустила комочек на землю. Это был зайчонок. Как ни в чем не бывало, он привстал на задних лапках, забавно шевеля ушками. Сгрудившиеся вокруг мальчишки не внушали ему доверия. Он повел в их сторону блестящим, как стальной шарик, глазом и, опасаясь тянувшихся к нему рук, поковылял крохотными прыжками под сидящую Багиру. Должно быть, собака представлялась ему защитником от этих суетливых крикунов.

Орешик хотел сунуть зайчонка себе за пазуху, но Калинка велела отпустить зверька.

В прошлом году видел Никита косуль в городском зоопарке, но не помнил даже, какие они. Что-то, кажется, серое, невзрачное, похожее не то на обычного теленка, не то на козу.

А трех красавиц, что показала Калинка у лесного озерка, невозможно было забыть. Одна пила воду, две притаились у кустов, поджидая ее. Вытянули точеные шейки-столбики, насторожили уши-листья и замерли. Ноги как струнки натянутые, спины как стрелки, дыхни – улетят.

Самая маленькая, что пила воду, подняла сухую, в пятнышках голову, повернулась на задних ногах, тряхнула передними копытцами в воздухе. Будто не касаясь земли, одним неуловимым волнообразным движением тела она перелетела через открытую полосу берега.

Несколько мгновений косули стояли, поводя тонкими мордочками, затем, словно бы и не сделав больше ни одного движения, исчезли. Растаяли. Даже ветка не колыхнулась в том месте, были – и нет.

– Ух, сколько мяса! – заговорил Олег, когда путники двинулись дальше. – Такую б дичину подвалить!..

Никита плюнул с досады, не найдя слов, чтобы ответить ему. Неожиданно Швабля без обычного своего шутовства сказал:

– Мясник ты, Олька. Тебе на бойню надо, а не в лес.

Олег пожал плечами.

– Разве охотники не убивают косуль или там лосей?

– Убивают, – с грустью сказала Калинка. – Прошлой осенью браконьеры лосиху с лосенком на этой поляне убили. Здесь солонцы, – пояснила она, – звери ходят ночами соль лизать. А эти бандиты приехали сюда на машине зайцев лучить в темноте… Зайцев сколь побили и лосиху с лосенком.

– За браконьерство же судят! – воскликнул Никита.

– Поймай ночью! Они на машине. И номера не увидишь, – вздохнула Калинка, и в голубых огромных глазах ее словно скользнули зеленые змейки.

Это случилось на четвертый день похода, когда путешественники потеряли уже всякую надежду обнаружить полезные ископаемые. Лес и берега Суетинки были исхожены ими километров на десять вверх и вниз по течению от их первой стоянки. Надо было возвращаться домой.

Последнюю ночь они спали в доме Калинки на лесном кордоне. От поселка до дороги, ведущей из районного городка в совхоз, было километров пять, если идти опушкой леса. Но Калинкин отец, высокий худой старик с лохматыми бровями, посоветовал им идти лесной тропой к новому мосту.

– Я их напрямик через Сухой лог проведу, – сказала Калинка. – В Сухом логу лисяток посмотрим.

Калинкино «напрямик» оказалось совсем не прямым. Часа два шагали путешественники за своей неутомимой проводницей, сворачивая то влево, то вправо.

– Выйдем мы когда-нибудь на дорогу? – злился Олег.

– Тише! Вон он, лог, – указала Калинка на чистый склон. – За косогором – норники. Там под кривой сосенкой лиса живет и трое лисяток.

Лис у норы под кривой сосенкой не оказалось. Калинка, подав знак не шевелиться, стала за дерево и запищала, как мышка полевка. Почти в ту же минуту из-под земли выскочил рыжий поджарый лисенок с острой мордочкой, ростом немного поболее кошки. Хвост коромыслом выгнут, глаза горят, зубы оскалены, как у взаправдашнего хищника. «Где добыча?» – так и кричал каждый его встопорщенный волосок.

Увидев перед собою людей, он прямо-таки сел от неожиданности.

Багиру на этот раз Калинка не взяла с собой. Но путешественники сами проворней собак рванулись к зверьку.

Куда там! Словно ветром сдуло рыжий хвост в нору. Никита сгоряча готов был вскочить за ним следом, да отверстие узковато. Одна рука вошла до плеча. Эх, досада! Вместо лисьего меха пальцы схватили горсть сухой земли.

– Вот дикие! – рассердилась Калинка. – Сами, как хищники, только бы хватать.

Никита встал, разжал кулак, выбрасывая землю, – и задержался. Потом снова сунул руку в нору.

На ладони лежало чудо! Желтой матовой струйкой оно стекало с руки:

– Песок!..

Песчинки блестели, как золото, даже ярче золота. И ничего не было для Никиты сейчас дороже этого чуда!

А счастье все-таки достается настойчивым.

Дорога проходила рядам: слышно было гудение автомашин. Калинка вместе со всеми порылась немного в песке и убежала домой.

С уходом Калинки в лесу как-то поскучнело, и удача покинула отряд.

Пока выясняли, велики ли запасы песка и где удобней закладывать карьер, Швабля потерял ружье. Зачем он таскался с ним по лесу и как умудрился забыть где-то в траве – неизвестно. Пришел убитый горем, рухнул на землю лицом вниз, и тело его затряслось от неудержимых рыданий. Сегодня он вообще был не очень веселый, а после такого несчастья впал в отчаянье.

Долго лазали в лесу в поисках ружья, да как найдешь, если Лева толком не знал, в какой стороне ходил. Под конец он безнадежно махнул рукой:

– Пропала моя башка: ружье-то я у отчима взял втихаря.

– Как втихаря? – удивились ребята.

– Ну, так. Стояло в углу за шкафом. С самой весны, как принесли из магазина, батя его не брал в руки. Вот я и удумал: походим с ним, потом незаметно верну. Вы же говорили, в походе без оружия нельзя. Я и хотел, чтобы вам… чтобы для вас лучше…

Сиди не сиди, горюй не горюй, а делать что-то надо. Были бы продукты, можно и задержаться еще на день-два, поискать. А в их положении ничего не оставалось, как идти в поселок.

– Мы завтра вернемся сюда, – утешал Митька несчастного товарища. – Приедем на машине за песком и начисто каждый куст здесь обыщем. Может, Шура уже получила права, тогда на «Везделете» прикатим, еще ребят наберем.

– Нет, – Швабля уныло помотал поникшей головой, – если до моей мутхен дойдет, что я брал ружье, мне гроб. Лучше утопиться или повеситься.

– Что же делать? – искренне сочувствовали ребята горю товарища.

После небольшого раздумья Лева слабым голосом произнес, что есть один способ для его спасения.

– Какой? Говори! – оживились приунывшие путешественники.

Шваблин «способ» был очень прост: всего-навсего им следовало молчать.

Никита недоуменно пожал плечами.

– Да ведь в доме же у вас рано или поздно спохватятся – не иголка пропала!

– Лишь бы вы молчали, остальное я как-нибудь обстряпаю.

– Как?

– Очень просто: сам первый замечу, что ружья нет.

– А если там уже заметили?

– Скажу: видом не видал, слыхом не слыхал. У вас спросят – подтвердите. Подумают – украли. Главное, чтобы никто из вас не проговорился! И другим ребятам тоже. Никому. Даже если будет милиционер спрашивать. Идет?

– А почему милиционер?

– Воровство, заявят же…

Все поклялись молчать.

– Если кто проболтается – пусть не ждет хорошей жизни! – Никита обвел товарищей жестким взглядом. – Считать того гадом и предателем.

– Да ясно, чего там… – небрежно поморщился Олег. – Разве что Орефий по молодости лет трепнет.

Измазанное колотью лицо младшего путешественника выразило величайшее негодование.

– Сам ты трлепало! – захлебываясь от поспешности, вскричал Орешик. – Кто перлвый рлазболтал прло кота? И как окно выбили…

Он бы, наверно, многое вспомнил для доказательства того, что язык не у него одного болтается, да Митька перебил строго:

– Не курлычь, а то опять дразнить будем. Тебе дело говорят: не проболтнись случайно кому.

– Я… Мне палец иголкой прло…прроколи – не скажу!

Однако Олег со Шваблей продолжали изводить мальчишку недоверием.

– Ха, палец проколи! Знаешь, что никто тебе прокалывать не будет, вот и говоришь.

– Хочешь, я себя до крлови укушу!

– За язык? Ешь землю – тогда поверим.

– И съем! – Орешик схватил горстку песка.

Никита стукнул по руке разгоряченного опором парнишку.

– Брось! А тебе хватит его травить, – сердито сказал он Олегу. – Съест сдуру – и заболеет. До дому километров двадцать, попробуй доберись с больным.

– Да, в походе заболеть – простая штука, – согласился Швабля, еще больше задумываясь. – Что-нибудь съест человек и вдруг – брык и копыта врозь.

Часом позже с ним как раз и произошло это несчастье.

Изнывая от жары, путешественники устало брели по дороге. Изредка их обгоняли автомашины, но на все жесты и умоляющие крики шоферы отвечали нетерпеливыми сигналами и увеличивали скорость.

Так бы и не дойти им к вечеру до поселка, не заболей Швабля. Оглянувшись, Лева внезапно ойкнул, зашатался и упал на дорогу, хватаясь рукой не то за сердце, не то за живот.

Ребята с растерянными лицами обступили Шваблю, корчившегося в каком-то странном припадке. Все случилось так неожиданно, что поначалу кое у кого возникло сомнение: не придуривается ли «заклинатель»?

Потом Никита, видя, как отчаянно колотится о землю Левина голова, заволновался:

– Неужели солнечный удар?

– А может, он грибов или ягод каких ядовитых наелся, когда шастал по лесу? – сказал Митька. – В медпункт надо скорей.

Лева стал издавать еще более мученические стоны и хвататься за живот.

Сзади как раз приближался грузовик. Видно было, что и этот водитель не собирался сажать их в загруженный кузов. Сердито сигналя, он начал стороной объезжать загораживавших дорогу ребят. Тогда Никита с криком бросился к нему наперерез:

– Остановитесь! Человек умирает!

Шофер, чертыхаясь и грозя вздуть, если врет, нажал на тормоза. Однако, увидев лежащего на дороге парнишку, он тотчас утих. А Лева, судя по всему, доживал последние минуты. Зрачки его закатились под лоб, в открытых глазницах жутко, словно у мертвеца, стекленели белки. Из груди вырывались предсмертные хрипы.

– Что с ним? – озабоченно спросил водитель, затем, не слушая никого, подхватил больного в охапку и потащил в кабину.

Ребята быстро разместились в кузове.

Когда машина остановилась около медпункта, больной выбрался сам из кабины. Движения его были расслабленны, взор неопределенно блуждал по сторонам. Водитель хотел помочь ему взойти на крыльцо, однако Лева, вежливо поблагодарив, направился за угол. На ходу он обернулся, неожиданно подпрыгнул и, послав прощальный привет «ручкой», пустился наутек.

Шофер, следивший за ним со все возрастающим вниманием, зашипел, как рассерженный гусак на собаку:

– Ш-шпана! Бос-сотва!

Никита с Митькой несколько раньше заподозрили, что Швабля разыграл их всех со своей болезнью, поэтому благоразумно отступили от машины.

За Шваблину проделку поплатился Семга, каким-то образом подвернувшийся водителю под злую руку.

Когда машина умчалась, Лева вместе с другими подошел к пострадавшему.

Семга потирал свое ухо, побывавшее в пальцах взбешенного шофера. Швабля сочувственно посмотрел ему в приоткрытый рот, достал из кармана гвоздь, деловито сунул конец его между Семгиными зубами и быстро постучал о них.

– Дорогуля, это отверстие надо закрывать!

Кулак не на шутку осерчавшего Семги уже не достал увертливого озорника. Держась на некотором расстоянии, Швабля с серьезным видом продолжал поучать разозлившегося Семгу:

– Первая заповедь: не зевай, вторая: удирай. Чучело ты лопоухое, когда я тебя образую!..

Он был неисправим, этот «заклинатель змей». Даже потеря ружья не повлияла на него.

Загадки бывают разные

Время, время! Говорят, что на некоторых других планетах сутки много больше, чем на земле, там, наверно, все бы можно успеть. А на земле Никите дня не хватало.

Даже удивительно, какой-нибудь месяц-два назад он слонялся без дела, не знал, чем заняться! Теперь не было времени поесть толком. Утром не успевал глаза открыть, Митька уже барабанил в окно:

– Айдате в гараж скорей! Надо перед выездом зажигание проверить, а то вчера один цилиндр барахлил.

Найденный в Сухом логу песок оказался большим подспорьем для совхозных строителей. Зато самим открывателям стало дел выше головы. Подвоз песка целиком поручили их бригаде под руководством Шуры.

Теперь они уже считались настоящими подсобными рабочими, им начисляли настоящую зарплату, и прораб по-настоящему кричал на них:

– Опять до обеда сделали два рейса вместо трех! На свалке я видел такую работу!

– Колесо спустило, – отговаривалась Шура перед своим отцом.

– Знаю. Оно у вас всегда возле речки спускает. Вы мне только сорвите кладку стен, я вас, туда-сюда!

Даже Орешику было понятно, что из-за песка никакой срыв строительству не угрожал, везде на объектах уже имелись порядочные запасы. Однако Ивану Борисовичу все было мало, и он гонял и гонял их бригаду на «Везделете» так, что и выкупаться по дороге некогда было.

Осматривать и заправлять «Везделет» горючим Шура доверяла далеко не каждому из своей бригады, это надо было заслужить. Вообще после получения водительских прав она стала придирой не хуже самого Авдея. Каждый день спрашивала. И чуть название частей машины перепутал или запнулся на правилах уличного движения – марш от руля в кузов. А то и совсем в рейс не возьмет. Поэтому приходилось учить «Спутник шофера» и «Правила уличного движения», хотя никто из ребят не собирался быть водителем такси в городе.

Практической ездой команда «Везделета» занималась в открытой степи. Кто лучше других отвечал на три Шуриных вопроса, того она сажала за руль. Поначалу, как правило, Митька первый завладевал рулем. Но лотом Никита так приналег на учебник, что уже мало в чем уступал приятелю. Шура доверяла ему вести машину даже через сырую низину около Суетинки, где вся дорога была в ямах и рытвинах. И он ни разу не засел там и не заглушил мотор при переключении скоростей, как случалось у других.

Швабля тоже неплохо осваивал устройство автомашины, однако, когда он садился за руль, Шура строго сдвигала свои черные брови и клала руку на ручной тормоз.

– Ты мне еще газани! Вышвырну! Будешь бежать сзади, пока подметки не промокнут.

«Везделет», управляемый Левой, вел себя, как дурашливый жеребенок. Он то, не разбирая дороги, скакал прямо по глубоким выбоинам, то вдруг шарахался в сторону от едва приметной кочки. Сидящих в кузове встряхивало, словно фишки при игре в лото.

– Это не езда, а убойство! – ворчал Олег.

Часто прораб посылал их на станцию или в райцентр за различной мелочью – гвоздями, фанерой, стеклом, дверными замками и ручками. Там можно было купить мороженого и напиться газировки.

Но больше всего Никита любил ездить за песком. Если он день или два не бывал в лесу, им овладевало беспокойство, точно он что-то потерял. Неясное, но большое чувство просыпалось в нем. Оно не имело названия, его вообще нельзя было понять и выразить словами… Чего-то хотелось. Может, рисовать сосны в золотистых чешуйках? Или петь? Или сочинять стихи?

Иногда, пока ребята на машине отвозили песок, Никита оставался в Сухом логу один. Бродил, смотрел и слушал.

До знакомства с Калинкой он видел лес как будто лишь снаружи, даже когда шел по нему.

Калинка показала им лес изнутри, она словно раскрыла перед ними его живую трепетную душу. Теперь для Никиты каждое дерево как бы имело свое лицо. Береза, возвышавшаяся над мелкими елочками, напоминала маму – такая же кудрявая и красивая. Большая сосна у края лога казалась старухой в зеленой шали – хмурая, строгая, все вздыхала и с укором покачивала головой. Маленькая сосенка ниже по косогору выглядела ее внучкой. Проворная, шустрая, увидела что-то на земле, пригнулась и смотрит, смотрит, вот-вот шепнет Калинкиным голосом: «Тише, здесь лисятки живут!».

Лисы давно ушли из норы. Но каким-то непонятным образом Никита знал, что Калинка еще придет взглянуть на них.

И она пришла.

Багира подбежала прямо к Никите, а девочка, сделав вид, что не заметила его, заглянула в нору.

– Опять подсматривать остался? – улыбнулась она, когда уже нельзя было больше прикидываться, что не видит Никиту.

Будто прося извинения, он сказал, что остался в лесу по делу.

– Отчего ты сюда не приходишь? – непонятно робея, спросил Никита.

– Я приходила с папаней, когда бульдозером зимник чистили… А какое у тебя дело? Может, помочь?

– Да! Когда ты ушла – помнишь? – Лева в лесу ружье потерял.

– Ой, прям-то! Ружье – пуговка, что ли? Как это можно потерять?

– А вот… Ищем, ищем – нет нигде. Только смотри не проговорись кому, а то Левке несдобровать.

По правде говоря, бывшие участники похода уже махнули рукой на пропавшее ружье. Никита предлагал сложиться с первой зарплаты и купить новое. Однако Швабля категорически отверг это предложение. Он настойчиво просил об одном: забыть, что у них в походе имелась бескурковка.

– Да разве о таком забудешь?

Выслушав Никиту, Калинка воскликнула:

– Найдется его ружье!

– Говорю ж тебе: шарили мы, да ведь – лес!..

– Ну-к, я о чем? В лесу не на дороге, где оставил, там и возьмешь.

– Возьмешь! Если бы тот шалопут знал хоть приблизительно, в каком месте оставил.

Девочка помолчала.

– Ох, прямо не верится, чтобы с Левочкой это случилось! Гляди-ка, потеряет такой!

На Никиту нахлынуло вдруг непонятное раздражение.

– А вот и потерял твой Левочка!

Только что встреча с Калинкой представлялась Никите несбыточным счастьем, почти как приезд мамы или полет на другую планету. А тут вдруг ни с того ни с сего нагрубил, хоть прощенья проси.

– Ой, какой же ты! – покачала головой Калинка, отворачиваясь. – А я еще хотела приехать к вам…

У Андрея Матвеевича тоже было плохое настроение. Он сам показал Никите районную газету со статьей, в которой его критиковали за неполадки в совхозе. Факты, описанные корреспондентом, действительно в разное время были. В качестве «последнего вопиющего безобразия» приводился случай с вылитым на землю молоком. Не говорилось в статье лишь о том, что все это творили одни и те же люди – два-три человека во главе с Мухортовым, которого уже выгнали из совхоза. По мнению корреспондента, виноват во всем был директор совхоза, «не ведущий повседневной воспитательной работы с молодежью».

Но самое обидное заключалось в намеке, что будто бы директор считает себя временным человеком в совхозе. «Еще в начале лета тов. Зырянов ездил за семьей, – читал Никита, – однако почему-то не привез ее. Жена до сих пор живет в городе…»

– Ну, что же ты молчишь? – вскипел Никита, прочитав статью.

Отец пожал плечами.

– Криком делу не поможешь.

– Вранье же это! Я, например, сам видел, как молоко выливали. Яшка где-то с бидонами застрял, а ты причем?

– А при том, что руководитель должен знать, кого на какую работу поставить. В основном, конечно, за молоко бригадир в ответе: не имел в запасе бидонов. На такую должность следовало бы из своих комсомольцев кого-нибудь подобрать. А я назначил непроверенного человека из недавно прибывших. Пастухи и доярки сообщали, что бригадир иногда приходил на работу пьяный. У меня же все времени не было проверить и принять меры. Или взять того же Мухортова. Якова надо было с самого начала на лесовоз посадить. Не «калымил» бы деньги для выпивки, грузчики там – комсомольцы, борются за звание бригады коммунистического труда, не дали бы ему разбаловаться. Надо, знаешь, иметь мужество признать свои ошибки.

– Ну, а вот написано, – упрямо ткнул Никита в газету, – что ты считаешь себя в совхозе временным, что потому у тебя и работа не ладится. Это тоже правда?

– Там написано: «вероятно, потому и не ладится». Временным я себя, конечно, не считаю, а вот если бы мама быстрей переехала, действительно работалось бы куда лучше. Разве не так?

– А если она совсем никогда не приедет?

Отец ответил не сразу. А когда снова заговорил, голос его звучал глухо, и слова будто застревали где-то в горле:

– Не знаю. Я член партии. Слово дал, что буду здесь работать. Как можно слово свое нарушить?

Вечером Никита написал матери большое письмо. Объяснил все подробно, рассказал про данное отцом слово. В заключение просил ее не упрямиться, а переезжать скорее, потому что им без нее очень плохо. Работа из рук валится.

Для подтверждения своих слов он вложил в конверт газету со статьей.

На следующий день, опустив письмо в почтовый ящик, Никита с легким сердцем направился к зданию строящейся школы, где утром теперь собиралась их бригада. По пути ему вздумалось забежать за Шваблей.

Приятеля он не застал, зато увидел, несомненно, следы его деятельности. За оградой двора, кудахча, метался фиолетовый петух с крестом на шее. За петухом бегала Левина мать с палкой, растрепанная и яростная. Поистине, только сверхъестественным чудом можно было объяснить, что ее обложенный граненым стеклом крест, который она никогда не снимала с себя, очутился на шее у петуха.

На крик женщины из дома поспешно вышел Левин отчим, сутулый мужчина с обвислыми складками на лице. То, что он держал в руке, заставило Никиту остолбенеть: это было… ружье!

Куда удрал фиолетовый петух с крестом, Никита не заметил. Внимание его было поглощено двустволкой в руках Левиного отчима. Ведь Лева же потерял ее в лесу! Когда он успел найти ружье? А главное, как сумел привезти домой незаметно для ребят? Объяснить это мог лишь сам «заклинатель змей». Но, как всегда в подобных загадочных случаях, он исчез, словно волшебный дух.

Без него и за песком поехали.

Дорогой Никита потешал ребят, рассказывая про фиолетового петуха с крестом и богомольную Шваблиху, бегавшую за ним по двору с палкой. О ружье он умолчал, опасаясь, что кое-кто начнет смеяться над тем, как ловко их одурачил Лева. Шепнул он о двустволке лишь Митьке с Семгой, от которых у него не было секретов.

Семга при этом известии глубокомысленно закрыл рот и гмыкнул, как бы говоря: «Хватит, меня больше не надуешь». А на лице невозмутимого Митьки появилось такое выражение, будто ему, до смерти боявшемуся щекотки, внезапно провели пальцами по животу.

– От паразит! – простонал он.

В Сухом логе их ждала еще одна загадка, да такая, что можно было совсем ума лишиться. Прибежала Калинка и, отозвав Митьку с Никитой в сторону, объявила, что нашла их ружье.

– Ладно заливать-то! – решительно отказался поверить Никита. – Швабля не терял вовсе…

– А я про что говорила? Пойдемте покажу, где Левка его спрятал.

Ружье стояло в дупле старой березы, под которой они как-то отдыхали во время похода. Мальчишки тщательно осмотрели его. Несомненно, это была Шваблина двустволка, будто взятая им из дому. Но Никита собственными глазами видел сегодня точно такую же в руках Левиного отчима. Не могло быть, чтобы в доме у них имелось два одинаковых ружья. И не могло одно находиться в разных местах. Тогда где же «заклинатель змей» взял это?

Друзья решили не говорить никому о находке, пока не выяснятся все обстоятельства этого странного фокуса Швабли.

Нарезав как будто для веников березовых веток, мальчуганы заложили разобранное ружье внутрь вязанки и в таком виде привезли в поселок. Спрятали они его под нарами в землянке, в которую последнее время никто не заглядывал.