Текст книги "Забайкальское казачество"

Автор книги: Николай Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 49 страниц)

В сложившихся условиях отряд уже не мог скрыто вести разведку. Поддерживая передовые сотни, главные силы Мищенко в начале марта вновь выдвинулись вперед к Сенчхену (Сенчену) и дальше к Пакчену, но, сблизившись с противником, продолжали бездействовать, а затем снова отошли назад, опасаясь за свой тыл.

Таким образом, соприкосновение с противником было утеряно, и довольствоваться пришлось сведениями от корейцев-лазутчиков, которые больше работали на японцев, чем на русских, поставляя неправдоподобные, а иногда просто фантастические сведения. Один лазутчик говорил, что вся дорога от Сеула до Аньчжу кишит японцами, идущими по ней, другой уверяет, что по этой дороге движется только кавалерия; третий рассказывает о пушках, а четвертый утверждает, что их нет. Все эти данные нужно было перепроверить, чтобы выяснить истинное положение дел, а для этого – идти вперед.

В Сенчхене (Сенчене) генералу Мищенко было доставлено письмо от генерал-лейтенанта Линевича, в котором тот сообщал, что в депеше № 927 от 9 марта, отправленной ему генерал-лейтенантом Жилинским, говорилось, что Главнокомандующий всеми вооруженными силами на Дальнем Востоке наместник царя адмирал Е.И. Алексеев потребовал от отряда Мищенко более решительных действий и выразил сожаление, что «Мищенко не потрепал японцев».

Выполняя это пожелание – «потрепать японцев», генерал Мищенко решил дать бой в окрестностях юрода Чончжу (Чинчжоу). С этой целью он вновь двинулся 15 марта к городу, находившемуся на вероятном пути наступления японцев, и где, по сведениям казачьих разведдозоров и местных жителей, располагался их передовой отряд силою в четыре эскадрона драгун.

Отряд разделился на три колонны: среднюю, три сотни читинцев, вел генерал Мищенко; левую, две сотни аргунцев, вел их командир – полковник Трухин; а правой, одной сотней, руководил командир читинцев полковник Г.А. Павлов. Еще одна сотня читинцев обошла город, чтобы отрезать выход из него с юга.

Город притих и казался вымершим, но едва дозор левой колонны вступил за его ограду, как раздались выстрелы. Сотни левой колонны наметом (предельный конский аллюр – казачий термин. – Примеч. ред.) бросились ему на выручку, ворвались в городские ворота, спешились и в пешем строю бросились на штурм сопки внутри городской стены. Вместо японских драгун казаки увидели перед собой стойкую японскую пехоту, которая открыла по ним огонь пачками. Казаки залегли и отвечали им залповым огнем, дружным и метким.

К аргунцам подошли казаки правой и средней колонн, быстро спешились и заняли позицию: на горе возле города – правая, а средняя – за горою, за городом. Пешими сотнями правой колонны командовал есаул Красноставов, который после каждого удачного залпа говорил людям: «Спасибо, братцы», а из цепи весело отвечали: «Рады стараться, ваше благородие».

На помощь пехотной роте и кавалерийскому эскадрону, оборонявшим город, поспешили еще три японских эскадрона. Два прорвались в город, а третий попал под залпы казачьих сотен и в беспорядке повернул назад, оставляя упавшими десятки всадников и лошадей. На узкой улице города в панике метались японские солдаты и кавалеристы. Штабс-капитан Степанов решил ударить по ним в шашки в пешем строю. Скомандовав: «Шашки – вон», он поднялся в атаку, но был смертельно ранен. Командование принял корнет Базилевич, но и он упал, раненный в живот. За ним были ранены еще девять казаков и два были убиты. Атака не удалась, а в это время четыре японские роты бегом выдвигались на выручку своего гарнизона.

Генерал Мищенко приказал коноводам подать лошадей спешенным казакам и трубить «отход».

Под прикрытием одной сотни Читинского полка, руководимой полковником Павловым, отряд организованно отошел от Чончжу. В этом бою были убиты один офицер и три казака, ранены три офицера и двенадцать казаков. Сотник 1-го Читинского полка И.Ф. Шильников, серьезно раненный в руку и под лопатку, остался в строю. Штабс-капитан Степанов – первый сухопутный офицер, погибший в бою с японцами на этой войне.

Раненым под огнем противника оказывали помощь старший врач Читинского полка надворный советник Вейнбаум и младший врач Аргунского полка.

В бою особенно отличилась 3-я сотня 1-го Аргунского полка под командой подъесаула Красноставова. Потери японцев, по их официальным сообщениям, составили 3 офицера и 14 солдат. Однако позже корейцы сообщили нашим разъездам, что японское командование наняло пятьсот человек для переноски 120 раненых.

Патриотическая пресса ликовала, описывая этот бой. «Первое столкновение русских и японских войск на суше в Северной Корее ознаменовалось блестящей победой Русского оружия», – писал собственный корреспондент газеты «Байкал» 21 марта 1904 года из Ляояна. И далее продолжал: «Потери японцев в десять раз больше русских; по сведениям от корейцев, японцы похоронили 50 убитых; нанято 500 корейцев перенести 120 раненых японцев. Смятение японцев было так велико, что выкинули два флага Красного Креста в знак пощады».

«… 17-го числа казачьи полки праздновали войсковой праздник Алексея человека Божия – покровителя забайкальских и приамурских казаков».

В столице России и других городах проходили манифестации патриотов.

«Появление на улице мохнатой сибирской папахи возбуждало всеобщий восторг», – отмечает военный корреспондент, писатель П. Краснов в своих очерках о Русско-японской войне.

Война представлялась легкой, интересной, и все были уверены, что она закончится в Токио. От желающих ехать на войну отбоя не было.

В газетах стали приводить примеры, во что обошлась России Крымская война 1853–1856 гг.(в месяц 50 миллионов рублей, а всего 1400 миллионов рублей; погибло более 100 000 русских и 156 000 солдат противника). Другие газеты указывали, что в Крымскую войну погибло всего 447 тысяч человек. Писали, что Русско-турецкая война продолжалась 9 месяцев и 9 дней, погибло 172 000 русских солдат, стоила она России 1,5 миллиарда рублей. Приводились данные по франко-прусской, англо-бурской, австро-прусской и японо-китайской войнам. Особенно подчеркивали, что в борьбе с китайской армией, которая в боевом отношении была «ниже всякой критики», Япония истратила 200 миллионов рублей и выставила армию в 80 тысяч человек.

На основании всего этого делался вывод, что «золотой наличности (120 миллионов рублей), хранящейся в Токийском центральном банке, не хватит для покрытия расходов на первые 9 месяцев Русско-японской войны».

Ставился вопрос: «Сколько времени понадобится Японии при счастливейших для нее условиях, чтобы вытеснить русских из Маньчжурии?» И как вывод: «Эта задача не под силу Японии, у нее для этого нет ни людей, ни средств».

В городе-крепости Порт-Артуре никакой тревоги не ощущалось. Работы на Киньчжоуской позиции, стратегическом ключе в системе обороны города, не велись.

На вопрос военного корреспондента Е.К. Ножина, насколько сильна эта позиция, и в состоянии ли мы будем на ней долго держаться, генерал Фок, один из будущих предателей, сдавших крепость, ответил: «Что? Что вы говорите? Да я на этой позиции буду волчком ходить, и японцу не видать Артура, как своих ушей».

От первых боев в Северной Корее до блокады Порт-Артура с суши осталось два месяца. Из крепости, отдаленной от России несколькими тысячами верст, блокируемой уже с моря и вот-вот – с суши, вывозились целыми вагонами сахар, мука, соль, консервированное молоко, зелень, рыбные и мясные консервы.

Беспечность и шапкозакидательство царило везде и во всем.

А между тем 1-я армия Куроки, пользуясь пассивностью русских, грозно надвигалась к Ялу, где вскоре произойдет сражение, которое затмит все предыдущие действия русских войск в Корее, произведет тяжелое впечатление на русские войска и существенно повлияет на ход дальнейших событий.

Оставаться и действовать в районе Аньчжу, Чончжу и Пеньяна (Пхеньяна), где сосредоточивалась 1 – я японская армия Куроки, и имея позади себя реку без бродов, было опасно.

В общем, разведка противника, предпринятая отдельной Забайкальской бригадой в Корее, мало что дала для выяснения группировки и намерений противника. Можно было бы выяснить значительно больше о противнике, если бы над генералом Мищенко не довлел приказ «строго беречь нашу конницу» и если бы главные силы отряда не отвели к Ыйчжу – и именно тогда, когда дальнейшее пребывание его в Корее было просто необходимо для пользы разведки.

Почти достигнув передовыми частями Пхеньяна, отряд выяснил лишь общее направление движения армии Куроки к нижнему течению Ялу, а затем под давлением авангардов японцев стал отходить.

18 марта Забайкальская казачья бригада начала тяжелую переправу через реку Ялу. По своему значению она равна была выигранному сражению, так как конница, прижатая к реке, была легкой добычей для японских авангардов, которые форсированным маршем шли к переправе.

Место переправы определил генерал Н.А. Кашталинский, которому было приказано обеспечить ее, и чьи войска обороняли противоположный берег. Вопреки просьбе генерала Мищенко о подготовке переправы у Тюренчена, место для переправы было определено им в направлении Шахедзы – Ыйчжу.

К этому времени лед на реке прошел, но отдельные льдины еще плыли. Вода поднялась высоко, и броды, на которые рассчитывали забайкальцы, стали непроходимыми. Кроме того, река Ялу в окрестностях Ыйчжу разделяется на несколько рукавов, образуя дельту шириной до 30 верст. Каждый рукав имеет глубокое русло шириной в самом узком месте до 80 саженей, а во многих местах ширина рукавов достигает 1/4–1/2 версты. Скорость течения реки 2–3 фута в секунду. Китайский берег – господствующий.

Для переправы использовались заранее приготовленные лодки-боты, выдолбленные из целого дерева, шаланды. Переправа началась в 15 часов 18 минут 18 марта. Оружие, седла, люди переправлялись в лодках, лошадей погнали вплавь, привязывая по шесть-восемь к боту или шаланде. Один бот с тремя урядниками 6-й сотни Читинского полка перевернулся. Казаки оказались в ледяной воде, но благополучно добрались до берега, держась за хвосты лошадей. На переправу одной сотни затрачивалось 3 часа. В течение первого дня через первый рукав переправились две сотни и весь вьючный обоз, раненые и больные. Переправа продолжалась и ночью. К утру 19 марта переправилась 4-я сотня 1-го Аргунского полка, пришедшая из Ламбагоу, к 15 часам дня перешли через первый рукав еще две сотни читинцев, две сотни уссурийцев и одна сотня аргунцев, а всего за сутки – восемь сотен.

С 15 часов начался сильный ледоход, и через полчаса вся поверхность реки сплошь покрылась льдинами. Переправа стала невозможной. Для доставки важных донесений около восьми часов вечера от 1-го Аргунского полка были вызваны охотники-казаки (добровольцы). Пакет нужно было доставить на телеграфную станцию в деревню Матуцео. На глазах у всего отряда два смельчака-казака, прыгая с льдины на льдину, помогая друг другу, преодолели опасные места и доставили пакет по назначению.

К 10 часам вечера вода спала, лед прошел, и переправа опять заработала под руководством командира читинцев полковника А.Г. Павлова. Генерал Мищенко с несколькими сотнями казаков занимал позицию на перевале в семи верстах и прикрывал переправу от нападения противника. Казачьи разъезды все время ходили вверх и вниз на Ялу, а также по дороге на Кусен.

К рассвету 20 марта переправили только амуницию 2-й и 5-й сотен Читинского полка, а утром – и лошадей этих сотен.

Трудная и опасная переправа к 15 часам подошла к концу. Последняя шаланда перевезла у Тюренчена начальника отряда, его штаб и конвой.

После преодоления первого рукава оставалось впереди еще два. Только 21 марта к 14.00 отряд оказался на маньчжурском берегу Ялу. Продолжавшийся 49 дней поход в Корею закончился.

Казаки выдержали испытания и холодом, и голодом; несли тяжелую службу в разъездах и охранении; обеспечивали летучую почту от Аньчжоу до Ыйчжу (130 верст), до Сакчена и Кусена (90—100 верст), до Пектона и на Ламбогоу; мужественно и храбро вели себя в бою.

Несмотря на все эти трудности и лишения, «моральное состояние отряда было превосходным», – напишет потом В.А. Апушкин, изучавший опыт действия отряда Мищенко и сам являвшийся участником Русско-японской войны.

На удивление всем, мало было больных, меньше, чем в мирное время. По свидетельству полкового адъютанта 1-го Читинского полка сотника И.Ф. Шильникова, в полку за время похода заболело и было госпитализировано не более 10 человек.

21 марта утром Ыйчжу был занят японцами, которые стремились к переправе, чтобы ликвидировать наиболее боеспособные полки русской конницы, прижатые к реке Ялу.

Ограничившись посылкой отряда генерала П. И. Мищенко на Ляодунский полуостров и Корею с целью разведки и наблюдения за противником, русское командование позволило японцам беспрепятственно высаживаться в Корее. Пассивно-выжидательная позиция командующего Маньчжурской армией позволила японцам успешно переправить войско в Корею, накопить силы и повести решительное наступление на русские войска, нанести им ряд сокрушительных поражений.

Горстка казаков, какие бы они храбрые ни были, не могла помешать этому. Надо было двинуть на Корейское побережье армию, перехватить инициативу у японцев и не дать им возможность осуществить свой план вторжения в Корею.

3. Сражение на реке Ялу

К 10 апреля 45-тысячная армия Куроки, беспрепятственно преодолев всю Корею, вышла к реке Ялу и сосредоточилась на ее левом берегу.

Забайкальская казачья бригада генерала П.И. Мищенко после выхода в расположение своих войск получила участок обороны протяженностью до 75 километров на правом фланге района обороны Восточного отряда.

Бригаде была поставлена задача: вместе с Восточным отрядом генерала Н.А. Кашталинского «сторожить эту реку и наблюдать за высадкою японских войск на берега Ляодуна», а также по мере своих возможностей задерживать высадку японцев по линии Няньчань, устье реки Ялу и на побережье Корейского заливало Бицзыво.

К этому времени из состава отряда были выведены 1-й Аргунский и Уссурийский казачьи полки, которые образовали отдельный отряд, сначала под командованием Е.И. Трухина, а потом полковника Карцева, командира уссурийцев. На этот отряд возлагалась задача «наблюдать» левый фланг района обороны Восточного отряда. Казаки получили для обороны и наблюдения участок левее позиции пехоты полковника П.А. Лечицкого.

С уходом из состава бригады двух полков у генерала Мищенко остались 1-й Читинский и 1-й Верхнеудинский казачьи полки, а также 1-я Забайкальская казачья батарея.

1-му Читинскому казачьему полку было поручено наблюдать Ялу от Кондагоу до Татунгоу, а от Татунгоу до Бицзыво эту задачу выполнял 1-й Верхнеудинский полк.

Для связи с Восточным отрядом была устроена «летучая» почта, которую обслуживала 3-я сотня читинцев, 5-я и 6-я сотни держали связь с верхнеудинцами и остальными тремя сотнями, с 1 – й Забайкальской батареей, стоящей у Эрлдагоу. В последующем эти три сотни и батарея переместились на линию Чибенсан – Мадуга – Молинза.

Болотистая местность, дожди затрудняли патрулирование между цепью постов, выставленных по реке и побережью. Все утопало в черной грязи.

До 10 апреля противник не беспокоил казаков, но уже 11 апреля к заставе 1 – й сотни Читинского полка у Тяусынгоу подошел японский катер и дал по часовому залп из десяти винтовок. 12 апреля в море появилась японская эскадра. Наблюдение было усилено. В устье Ялу стали заходить японские транспорты, которые беспрепятственно высаживали свои войска. В 16.00 взвод 1 – й Забайкальской батареи попытался вести огонь по кораблям, стоявшим у Ламбогоу, но под мощным ответным огнем вынужден был замолчать и уйти в укрытие.

На высотах у Амисана артиллеристы-забайкальцы выставили макеты орудий и чучела, обозначающие прислугу, по которым вели огонь японские военные корабли.

В течение нескольких дней японцы захватили острова на реке Ялу, а 13 апреля, создав под Тюренченом пятикратное превосходство в живой силе и трехкратное – в артиллерии, перешли в наступление. Ночью были захвачены острова Самалинду и Киури, на которых были оборудованы огневые позиции для артиллерии.

Захватив острова, японцы приблизили артиллерию на дальность действительного огня ее, кроме того, с захватом острова Киури была потеряна связь между Тюренченским участком и отрядом полковника Лечицкого у Амбихе.

Утром 17 апреля японцы начали наводить мост через Ялу. Русская артиллерия попыталась воспрепятствовать этому, но была быстро подавлена огнем японской артиллерии с острова Самалинду.

В 7.00 18 апреля 20 осадных 120 мм крупповских гаубиц и 72 орудия полевой артиллерии калибра 75 мм открыли сильный огонь по Тюренченскому участку обороны Восточного отряда. Под его прикрытием густые цепи японской пехоты начали наступление на Тюренчен, Потэтынза, Чингоу. Им противостояли 5 тысяч русских штыков, не поддержанные ни артиллерией, ни резервами из района Саходзы.

Разведка противника русским командованием организована не была – ни войсковая, ни агентурная. Бессмысленно сдвинув конницу далеко на фланги и лишив ее возможности вести разведку, генерал Засулич не смог правильно определить направление главного удара противника, ошибочно считая, что оно будет в направлении на Саходзы. Оставаясь в этом заблуждении, командующий Восточным отрядом не принял никаких мер к усилению Тюренченского участка даже тогда, когда стало ясно, что главный удар там.

Отсутствие надежной связи не позволяло организовать взаимодействие частей русского отряда в ходе боя. Не зная обстановки, роты 22-го Восточно-Сибирского стрелкового полка у Потэтынзы, не дождавшись атаки японцев, отошли на запад в горы, бросив без прикрытия 6 орудий, которые в неисправном состоянии достались японцам.

У Чингоу три пехотные роты и два орудия также поспешно отошли по дороге на Хаматан.

Отход подразделений 22-го полка позволил японцам, остановленным у Тюренченя героическими усилиями 12-го и 11-го полков, обойти левый фланг Тюренченской позиции. Прикрывая отход 12-го стрелкового полка, 11-й полк, 3-я и 2-я артиллерийские батареи Восточно-Сибирской артиллерийской бригады оказались в окружении. Продолжая охват, японские цепи окончательно перекрыли все выходы из ущелья в Хаматан. Было принято решение прорываться.

Очевидцы события с восхищением описывают эту отчаянную и героическую штыковую атаку сибирских стрелков. Вот как воспроизвел ее барон Тетгау в своем отчете: «Пулеметная рота и 1-й батальон 11-го стрелкового полка обрушили на японцев ураганный огонь (говорят, что рота расстреляла 35 000 патронов). 3-й батальон 11-го полка изготовился к штыковому удару. За третьим батальоном стали музыка (полковой оркестр), 1-я рота со знаменем и нестроевая рота от главного перевязочного пункта. Полковой священник отец Щербаковский благословил батальон крестом, и войска пошли в атаку под звуки музыки. Трижды водил он людей в атаку, пока сам не был ранен двумя пулями. На каждом шагу от ураганного огня японцев падали убитые и раненые. Не обращая внимания на потери, 3-й батальон, точно по учебному полю, стройно прошел 1000 шагов под звуки музыки для удара в штыки. Четыре раза дрогнули шеренги сибиряков, но потом выравнивались, и люди шли вперед.

Команда музыкантов из 32 человек потеряла 16, но, не отставая от батальона, играла атаку. Японцы уклонились от штыкового удара, очистили проход и отошли на север. Русские прорвались.

Подобрав раненых товарищей, сибирские полки отошли к дороге на Хаматан».

В полку из 44 офицеров 26 были убиты или ранены, 273 солдата убиты, 352 ранены, но ушли вместе с другими; 312 раненых остались лежать на поле боя, а всего 837 солдат героического 11-го Восточно-Сибирского полка из 2480 остались на территории, занятой японцами.

«Потрясенные небывалым мужеством русских солдат, японцы, обессиленные тяжелым боем, остановились на занятых позициях и наблюдали, как уходили русские. Один японский офицер стоял впереди своих солдат, приложив руку к головному убору, а солдаты кричали не то „ура“, не то „банзай“», – напишет потом военный корреспондент П. Краснов в своей книге «Год войны».

Потери обеих сторон в Тюренченском бою были огромны. Русские потеряли около 3 тысяч человек, из них 70 офицеров. Погиб отважный командир 11-го полка полковник Лайминг, но самые большие потери понесла артиллерия, которая лишилась 75 % офицеров, 67–77 % рядового состава, 21 % орудий и 84 % лошадей. Всего было расстреляно в Тюренченском бою 800 000 патронов.

Японцы потеряли (по их данным) 1036 человек. Корреспондент газеты «Дейли ньюс», осматривавший поле сражения у Тюренчена, писал, что наибольший урон японцы понесли при переходе через Ялу: «по обоим берегам лежат груды трупов. Зрелище ужасное». После боя японские солдаты с восхищением рассказывали корреспонденту о чудесах храбрости сибиряков. Поле боя осталось за противником, поэтому официальные сообщения японцев о потерях могли быть занижены. Многие тогда сходились на том, что потери японцев превысили 4 тысячи человек.

Забайкальские казаки, как видно из описания событий, в бою под Тюренченом участия не принимали, находились далеко от тех мест, где развивались главные действия, но и их обвинили в причине поражения под Тюренченом. На казаков посыпались упреки, что они своевременно не обнаружили переправу японцев через реку Ялу и что об этом узнали обороняющиеся у Тюренчена войска только ночью с 17 на 18 апреля, и что казаки не обнаружили обход левого фланга Тюренченской позиции.

Абсурдность обвинений очевидна. Как могли казаки обнаружить переправу японцев или обход левого фланга русской позиции, если их там не было.

С началом Тюренченского боя 1-й Верхнеудинский полк наблюдал за побережьем там, где ему было указано. Потом последовали два распоряжения: первое – снять посты и идти на помощь Восточному отряду и второе – вернуться в Дагушань и охранять берег моря. Пока полк снимал посты, снова выставлял, деревня Хондухан была занята японским разъездом. Так как противник, переправившись через Ялу, шел вдоль берега моря, наблюдать за ним было бесполезно.

Пройдя Дагушань, полк двинулся по дороге на Сюян. Две сотни, 1-я и 2-я, под командованием войскового старшины Ловцова из-за неразберихи 21 и 22 апреля так и не присоединились к полку. Потом выяснилось, что они ушли к Чуанхо. Для наблюдения за противником у Хондухана был оставлен офицерский разъезд, кроме того, разъезды вели наблюдение за противником в районе Луомяо и Вандятынь. До начала мая полк простоял биваком на Хайченской дороге, севернее Сюяна.

Впервые прибывший в казачью часть бывший драгун Рейтерфен, назначенный на должность командира 2-й сотни 1 – го Верхнеудинского полка, в своих воспоминаниях так описал первые впечатления о встрече с забайкальскими казаками:

«…Непривычен был вид казачьего бивака. Удивлял вид 500 лошадей, похожих то ли на коз, то ли на лошадь Пржевальского, стоящих в коновязи в полковой сотенной колонне.

Между сотнями равными рядами были разложены седла, перевернутые для просушки потниками вверх.

Невдалеке от коновязи разделывали бычью тушу, здесь же валялись внутренности, копыта.

Казаки называли друг друга „паря“. Они сидели небольшими компаниями вокруг котелков и молча „чаевали“. Вид у них был какой-то странный, я ожидал встретить уныние или, наоборот, подъем духа, усталость или бодрость, распущенность или подтянутость – все, что угодно, но по их лицам и манерам я не мог никак найти в них чем-нибудь выдающееся настроение. Они „чаевали“, вот все, что можно было сказать о них.

В лагере был порядок – это было видно по разбитым ровным коновязям, по седлам, по несению внутренней службы, этот порядок, казалось, чем-то нарушается.

А нарушается этот порядок удручающим видом казаков. Начиная от козырька фуражки на „паре“ и кончая его ичигами, на нем было какое-то тряпье. Они и ставили в тупик каждого, кто глядел на него или на лагерь. Не то солдат, не то оборванец.

Обидно было за этот чудный боевой состав. Эти лучшие в мире солдаты, всосавшие с молоком своей матери воинский дух, доблесть, военную смекалку, заброшены, как негодный самородок. Этому истинному воину вместо боевой лошади дан какой-то козел, вместо седла – какая-то куча, про обмундирование и говорить нечего…»

Потом у блестящего драгуна мнение о «козле» поменяется, и он живо сменит своего породистого рысака на забайкальскую лошадку.

Слова Рейтерфена о казаках напрочь опровергают домыслы сторонних наблюдателей о казачьем войске как недисциплинированной, неорганизованной массе вооруженных людей, а что одеты в рванье, что седла у всех разные, так это оттого, что снабжение плохое, что с начала войны все время в походе, что все свое снаряжение казак приобретает за свой счет, и где уж там до роскоши и красоты: лишь бы денег наскрести на все, что ему положено иметь.