Текст книги "Резерв высоты"

Автор книги: Николай Скоморохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Пассажиры выскакивали на палубу. Кто-то из команды терпеливо объяснял им: к Саратову подходим, немцы, наверное, железнодорожный мост через Волгу бомбят.

Прожектористы, как кинжалами, рассекая лучами прожекторов ночную темь, стремились поймать в их перекрестье вражеские самолеты, сделать их видимыми для атак наших истребителей. Люди, наблюдая за ходом воздушного боя, бросались от одного борта к другому. Пароход раскачивался.

Капитан, видя бурную реакцию своих пассажиров, громко потребовал: "Прекратить движение с борта на борт! Пароход перевернете!"

Люди было угомонились, но в этот момент перед самым носом парохода одна за другой взорвались три бомбы. Заработали на полную мощь машины, зашумели люди, и пароход, круто развернувшись, направился к правому берегу Волги. Совсем рядом взорвалось еще несколько бомб. "Промазали", – обрадовался Фадеев.

Взрывной волной и брызгами обдало людей, находящихся на палубах. Набежавшими волнами пароход подбросило раз, другой, и тут началось столпотворение...

Фадеев, находясь на носу верхней палубы, с любопытством и тревогой наблюдал за обстановкой в небе, действиями команды парохода, реакцией пассажиров и невольно отмечал, что поведение людей во многом зависит от их знаний и опыта. Тыловики со страху бросались в панику, храбрые защитники Сталинграда, побывавшие не раз под бомбежкой, держались спокойно. Может, кое у кого из них на душе кошки и скребли, никто не подавал виду. Летчики, храбрые в воздухе, в создавшихся условиях чувствовали себя неуютно, но тоже вели себя с достоинством.

В команде, он знал, тоже не все храбрецы, но каждый при деле, а оно требует от человека внимания и действий, ему некогда труса праздновать, работать надо...

Пассажиры, разойдясь по своим местам, постепенно успокоились. Реже стали мелькать лучи прожекторов, засерел восток, начиналось утро нового дня войны...

6

Пароход наконец-то добрел до Горького.

Их старый знакомый Акула встретил авиаторов не очень дружелюбно. Мастерски владея крепкими словами, он разделал полк Давыдова "под орех" за то, что много потеряли людей и самолетов, но в заключение смилостивился:

– Ну ладно, я-то думал, что совсем никого не привезете, а вы еще почти половину состава летчиков сохранили!

– У других хуже? – спросил Давыдов.

– Бывало и хуже, – уклончиво ответил Акула.

– Как нам теперь быть, на что рассчитывать? – снова поинтересовался Давыдов.

– На себя в первую очередь. Зря держать здесь не буду, но самолетов пока нет, и очередь на них большая. Вас будем комплектовать в составе трех эскадрилий, на это нужно время, поэтому побыстрее подбирайте людей и переучивайте их. Выбор есть – вернувшиеся из госпиталей фронтовики и из школ прибывают хорошие ребята. Устраивайтесь. Напоминаю, порядки строгие. Я фронтовой вольницы не терплю...

Началась обычная "заповская" учеба – изучение района полетов, нового мотора и самолета, обмен боевым опытом.

В запасном полку собрались летчики с разных фронтов, было много молодежи из школ. Взаимное общение, обмен мнениями приносили большую пользу. Фадеев со своим звеном сразу же окунулся в напряженный ритм учебы. Как и на фронте, звено "С" было впереди.

7

На одном из занятий Богданов представил Фадееву красноармейца, который бодро отрекомендовался:

– Дважды отважный Иван Завражный, прибыл в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы в должности рядового летчика.

Анатолий слегка опешил от такого представления. Перед ним стоял здоровый, пудов на шесть, мужик с огромными ручищами, на голову выше Фадеева, значительно старше по возрасту. Он смотрел на богатыря и думал: "Откуда свалился на мою голову такой громила? Две медали "За отвагу", конечно, о чем-то говорят, но..."

Анатолию хотелось узнать у Завражного, почему он – по всему видать, бывалый летчик – рядовой, но показалось неудобным, и Анатолий лишь спросил:

– У вас есть где расположиться?

– Пока нет, – ответил Завражный.

– Пойдемте к нам, место на нарах найдется.

Весь день Завражный не отходил от Анатолия ни на шаг. От этого Фадеев чувствовал себя не в своей тарелке и уже был готов отказаться от нового подчиненного, передать его в другое звено. Когда легли спать, Завражный повернулся к Анатолию и спросил:

– Товарищ командир, вас, наверное, мучает мысль, почему я такой старый и красноармеец?

– Признаться, да.

– Я – командир эскадрильи еще с довоенных пор, временно командовал полком, воевал под Одессой, Севастополем, Керчью. Там нас здорово побили...

– Не только вас, и нас били, – вставил Фадеев.

– По-разному бьют и за разные дела, – продолжал Завражный, – нас побили не только немцы, но и свои. Многих разжаловали за сдачу Крыма...

Анатолий вспомнил, как вместе с однополчанами слушал в те дни сводки Совинформбюро, как тяжело переживал известия об оставлении нашими войсками того или иного населенного пункта, города. Но при чем тут Завражный или какой-то другой конкретный боец, летчик? И только сейчас как открытие до него дошло, что за положение на фронте, на любом его участке, в любой воздушной зоне, должны быть ответственны не только командование, но все вместе и каждый в отдельности – и командиры, и бойцы Красной Армии. И он, сержант Фадеев, командир звена, точно так же отвечает за исход этой войны, за надежную защиту Родины...

Многое рассказал в тот вечер Завражный Анатолию, признав в заключение:

– Покарали меня правильно. Надо находить любую возможность, чтобы защищать от врага каждый клочок земли нашей, не жалея для этого ничего...

Утром следующего дня Фадеев вместе с летчиками продолжал изучение нового самолета Ла-5. Завражный по-прежнему не отлучался от него ни на шаг, был исполнителен, строг в деле. Анатолий вначале стеснялся его присутствия, потом привык, часто советовался с ним, и, когда Завражного не было рядом, Фадееву уже недоставало его.

Случается в жизни такое – вдруг посыпались на Фадеева радостные известия одно за другим. Во-первых, прекратило существование звено "С", всем трем сержантам – Фадееву, Овечкину и Гончарову присвоили звание "младший лейтенант". А через несколько дней Богданов огласил приказ о назначении Фадеева заместителем командира эскадрильи.

– Рад и от всего сердца поздравляю, – сказал Богданов, обнимая Фадеева, и шутя добавил: – Этот аэродром счастливый для тебя, здесь ты стал младшим лейтенантом и дважды повышен в должности. Теперь, – перешел он на серьезный лад, – я командир, ты – мой заместитель, давай обмозгуем, кого вместо тебя назначить командиром звена.

Фадеев взглянул на Богданова и подумал: "Ох, и хитрый комэск! Сам, конечно, уже все решил, но для поддержания авторитета вновь испеченного зама решил посоветоваться. Ладно, и мы попробуем похитрить".

– Конечно, Завражного! Он все знает, умеет, довоенный командир эскадрильи, летчик с богатым боевым опытом!

– К сожалению, не можем. Завражный осужден, разжалован, и только благодаря тому, что он отличный летчик, незаурядный командир, ему разрешили летать. Пока он не искупит вину кровью на фронте, он будет младшим летчиком.

Фадеев остолбенел. В его голове никак не укладывалось, что умелый командир будет ходить ведомым, а вновь испеченный младший лейтенант Фадеев или Гончаров будут его ведущими.

Как видно, Богданов умел читать чужие мысли, потому что тут же добавил:

– Если не будешь возражать, командиром звена назначим Овечкина, но звено будешь водить ты.

– Согласен, лучшего в таких условиях не придумаешь, – ответил Фадеев.

– Ну а теперь собирай эскадрилью и вступай в свои права заместителя, сказал Богданов. – В воздухе будешь водить звено, шестерку или эскадрилью. Но и возглавляя эскадрилью, свое звено держи при себе. Я хочу, чтобы оно было у нас ударным. Овечкин и Гончаров уже окрепли как летчики, Завражный не нуждается в рекомендациях, он летчик бывалый. Как драться с врагом, управлять боем, ты знаешь, – продолжал комэск, – следовательно, инструктаж по делам воздушным тебе не нужен. Поговорим теперь о земных делах. Как ты считаешь, какая первейшая обязанность заместителя на земле?

Анатолий помолчал некоторое время, потом сказал:

– Помогать командиру и выполнять его приказания.

– Неверно. Первейшая обязанность заместителя – вытащить кресло из-под своего командира и занять его. Понял? – улыбнулся Богданов.

– На это я не способен, – с обидой ответил Фадеев.

– Я сказал это шутя, – успокоил его Богданов, – но если всерьез, то я не в восторге от заместителя, который ждет приказаний командира. Мне нужен такой заместитель, который бы работал и за себя, и за командира. Так что командуй, не оглядываясь на меня, делай то, что тебе положено. Нет меня руководи эскадрильей в полном объеме. Запомни, поддержу всегда! Что задумал – делай, разрешения не спрашивай, но обязательно доложи о сделанном. Если что сделаешь не так, я тебе подскажу, поправлю, но повторяю: терпеть не могу заместителей, которые ждут приказаний от командира. Сейчас начни с проверки экипажей, звеньев, поинтересуйся, кто, где и как живет, а послезавтра займемся сколачиванием пар на земле, потом, как приступим к полетам, – в воздухе, чтобы каждый ведомый понимал своего ведущего сразу. Ты давно устав читал?

– До войны.

– Почитай устав, мудрые люди писали его, хоть некоторые и говорят, ссылаясь на Петра I: "Не держись устава, как слепой стены". Это верно, однако же, если не будет стены, не за что будет держаться. Поэтому устав надо знать и с умом применять. Без устава коллектив объединить нельзя, не получится единой боевой группы. Армия наша сильна высоким моральным духом, порядком и дисциплиной, последние же прививаются уставом.

– Ясно, товарищ капитан.

– Если ясно, иди и изложи свои соображения на бумаге, то есть составь план – и действуй! Мне план показывать не надо. Для тебя это будет первым шагом на бюрократическом поприще.

Фадеев ушел от Богданова в отведенную для эскадрильи комнату, взял бумагу, карандаш и приступил к составлению плана. Часа полтора просидел, но путного так ничего и не сделал. Подходили Овечкин и Гончаров – Фадеев с ними не советовался, решив, что от них пользы большой не будет. Хотел приобщить к работе Завражного, но постеснялся. Однако к вечеру все-таки обратился к нему за помощью, но Завражный уклонился.

– Товарищ командир, я не штабная крыса, – ответил он. – Это не по моей части. Скажи – бревна таскать буду, но бумагу марать – нет.

Фадеев промучился не один час. Закончил работу поздно ночью и заснул не очень-то спокойно. Проснувшись утром, начал действовать по составленному плану.

Богданов иногда посматривал со стороны, доброжелательно улыбался, но не вмешивался в дела Фадеева. Если кто-то из летчиков обращался к комэску, тот направлял его к заму.

К обеду вновь испеченный замкомэска закрутился настолько, что оставалось лишь обратиться за помощью к Богданову. Но Анатолий сдержался. Оказалось, что в жизни эскадрильи то и дело возникает множество мелких дел, вопросов, которые нужно-, решать немедленно, и решает их замкомэска. Как же раньше Анатолий не замечал этой деятельности заместителя Богданова? Казалось, что все делается само собой.

К вечеру Анатолий так вымотался, что с завистью вспомнил старые добрые времена, когда он, Фадеев, был рядовым летчиком.

Особенно много хлопот задавали Фадееву девушки. Их оказалось в эскадрилье пятнадцать, и каждая подходила с каким-либо вопросом. Оружейницы просили раздобыть литературу по новым пушкам, парашютистки хотели знать, где им заняться переукладкой парашютов... Он никогда не подозревал, что с женщинами бывает так много мороки! Не зная, как вести себя с ними, Анатолий часто отвечал невпопад.

Вечером он пришел к Богданову, доложил обо всем, что сделано за день. Капитан одобрительно сказал:

– У тебя получается совсем неплохо. Ты – прирожденный командир.

Анатолий не понимал: смеется, что ли, над ним комэск?

– Товарищ капитан, все совсем наоборот! Я чувствую, что у меня ничего не получается! Разрешите подать рапорт, чтобы меня освободили от этих обязанностей?

– Ты что, мальчик? – тепло улыбнулся Богданов. – Я тебе говорю совершенно серьезно: у тебя все очень хорошо. Даже адъютант эскадрильи подтвердил.

Анатолий все равно не очень поверил Богданову, но настаивать на освобождении от должности не стал. В завершение разговора комэск напомнил:

– Завтра предварительная подготовка, послезавтра будем тренироваться в запуске моторов, и рулении, кое-кого проверим на двухместном самолете в умении пилотировать.

– Зачем? Вроде бы у нас все летали на ЛаГГах.

– Я тоже вначале так думал, но командир полка переубедил меня, да и Акула тоже рекомендовал. Правда, он не настаивал, но предупредил: "Кто сломает самолет – другого не получит, пойдет пешком на фронт". Потом учти, Фадеев, у нас почти половина состава – новые летчики, а их обязательно надо проверить. Может, они орлы из курятника? Так что настраивай всю эскадрилью на полеты. Вот тебе бланки плановых таблиц. Знаком с ними?

– Впервые в жизни вижу, – ответил Фадеев.

– Разберись и составляй плановую таблицу, – заканчивая разговор, приказал Богданов.

8

Половину ночи. Анатолий корпел над плановой таблицей, ему казалось, что он сделал все, как надо. Утром представил таблицу Богданову.

– Долго трудился? – поинтересовался комэск.

– До полуночи.

– Молодец! А теперь возьми "Наставление по производству полетов", разберись во всех знаках и составь заново.

– Есть, товарищ капитан! – четко ответил Фадеев и, горько обиженный, удалился.

"Не по-товарищески учит комэск своего зама! Мог бы сразу подсказать, но не сделал этого, ждал, когда ошибусь, и тогда он ткнет меня носом, а еще призывает учиться на ошибках других", – злился Фадеев.

Взяв "Наставление по производству полетов", он стал переделывать плановую таблицу. Эта процедура отняла уйму времени. Что же делать дальше? Как организовать предварительную подготовку? У Анатолия голова шла кругом. Богданов ходил, наблюдал и ни во что не вмешивался. Чем дальше, тем больше Анатолий злился на комэска: "Не может подсказать, хочет, чтобы я ему в ноги поклонился, – не выйдет!"

Фадеев пошел к командиру "заповской" эскадрильи. Тот внимательно выслушал просителя и направил к своему заместителю. Заместитель обрадовался Анатолию:

– О, рабочая пчелка припорхала! "Зам" не "сам" – работай сам?! Садись, это мы быстро сварганим, – и тут же выложил все "секреты".

Через час Анатолий во всеоружии вернулся в эскадрилью и приступил к предварительной подготовке. Через несколько дней он так набил руку в организации и проведении предварительной подготовки к полетам, что дело чуть не закончилось для него настоящей трагедией. Акула, посмотрев однажды на его занятия, заявил категорично:

– Фадеев, твое место в ЗАПе, такие методисты на дороге не валяются.

Анатолий опешил.

– Что смотришь на меня, как баран на новые ворота? – строго спросил Акула. – На фронт мы найдем кого послать, тут, брат, надо учить людей, а это не каждому дано. Ты способен научить десятки, сотни человек. На фронте сам ты собьешь десяток-другой самолетов врага, а выученные тобой летчики собьют тысячу... Суди сам, какая польза нашей армии.

Летчики эскадрильи и Фадеев замерли, растерявшись. Акула еще никогда так долго не говорил без крепких слов. Все. поняли: над Фадеевым, к которому все уже порядком привязались, сгущаются тучи.

– Готовься, я подумаю, на какую должность тебя поставить: заместителем или командиром эскадрильи, – продолжал Акула, словно в раздумье. – Поставишь к какому-нибудь завистнику-командиру, он весь талант и добрые стремления в тебе загубит, – Акула взглянул на Фадеева, и впервые все увидели на его лице улыбку. – Что стоишь, как мокрая курица? Радоваться надо! – Акула похлопал Фадеева по плечу, вроде бы поздравляя его, и пошел твердой походкой, разметая на пути людские волны.

В эскадрилье начался переполох. Пришел. Богданов. Узнав о намерении Акулы, задумался.

– Это опасно, – констатировал он. – Если кто понравится Акуле, того он оставляет в запасном полку, ни с кем не согласовывая. Власть у него неограниченная. Ладно, не горюй, Фадеев, будем искать выход.

Анатолий загрустил, но продолжал работать с еще большим напряжением. Новый самолет ему очень нравился. Анатолий так увлекся пилотажем, что подчас выполнял фигуры на предельно малых высотах, за что разок попал на зуб Акуле.

– Смотри, младшой, я тебе шею сверну сразу, не то что ваши няньки фронтовые командиры, – сердито сказал Акула, – у меня с такой братией разговор простой: финишером поставлю у посадочной полосы месяца на три, тоща будешь знать, где и как пилотировать.

Имел ли он право на подобные решения или нет, но страху командир ЗАПа нагонял на всех. Давыдов, уж на что смелый командир, однако и он Акулу боялся больше, чем командующего ВВС фронта.

– Виноват, больше не повторится, товарищ подполковник, – ответил Фадеев, глядя прямо в глаза командиру запасного полка.

– Виноватых бьют. Если хочешь душу отвести и по-настоящему чувствуешь самолет, – приходи, я дам задание и разрешу все, что умеешь, но вольничать не позволю!

– Спасибо, товарищ подполковник! – обрадовался Анатолий и чуть было на радостях не схватил его за руку.

– Чего раскудахтался?

– Очень рад, что разрешаете пилотировать на малой высоте!

– А умеешь?

Анатолий помолчал мгновение, но этого Акуле было достаточно, чтобы обнаружить заминку.

– Сомневаешься? – спросил он.

– Никак нет, – ответил Фадеев.

– Тогда почему как истукан отвечаешь? Тоже мне, летчик!

Анатолий впервые услышал такое в свой адрес и, естественно, насупился.

– Ладно, заправляй самолет и над центром аэродрома за десять минут выполни все, что умеешь, – смилостивился Акула, но все-таки не обошелся без ехидства: – Не упадешь?

– Нет, – твердо ответил Фадеев.

– Дуй! – махнул рукой подполковник.

Через пятнадцать минут Фадеев был в воздухе. Разогнал скорость, в заданное время выполнил каскад фигур высшего пилотажа, точно у посадочных знаков притер самолет и предстал перед грозным командиром ЗАПа.

– Соображаешь! – коротко сказал тот. – Толк выйдет, если будешь заниматься систематически, и запомни: в любом деле нужен резерв высоты. Для летчика безвыходных положений нет. Он сам по тупости и лености ставит себя в них. Но иногда что-то может случиться с мотором, поэтому резерв высоты и запас энергии всегда надо иметь – это гарантия летного долголетия.

– Спасибо за науку, товарищ подполковник.

– Не пресмыкайся, не люблю таких.

Фадеев покраснел от злости и обиды, ведь он говорил "спасибо" совершенно искренне! Подполковник нравился Анатолию – видимо, глубоким знанием дела, смелостью, откровенностью и самостоятельностью. А напускная грубость и строгость чаще всего бывают прикрытием доброй души – в этом Анатолий не раз убеждался.

...Переучивание летчиков шло своим чередом, стало привычным, обыденным делом.

Как-то по делам службы Фадеев зашел в общежитие к девушкам. К нему тут же подбежала худенькая сероглазая малышка:

– Товарищ младший лейтенант, как хорошо, что вы пришли, я уже собиралась искать вас. Вам письмо.

Анатолий узнал почерк Нины. Он обрадовался, покраснел, смутился. А когда поднял глаза, увидел, что рядом стояла Вика. Насмешливо улыбаясь, она в упор рассматривала его. Не сказав ни слова, Анатолий положил письмо в карман гимнастерки и занялся делами.

Девушки замучили его разными просьбами, рассматривать которые должны были адъютант и инженер эскадрильи, но тех на месте не оказалось. Под руку Фадееву попался старшина, и Анатолий напал на него.

– Товарищ младший лейтенант, не слушайте вы этих балаболок, они наговорят вам! – оправдывался старшина – Делать им нечего, работать нужно побольше заставлять, тогда они меньше вопросов будут задавать...

Анатолий посмотрел на него, махнул рукой и вышел из общежития. Он прошел в эскадрильскую комнату, пустовавшую в этот момент, и начал читать письмо. И сразу стало на сердце тепло и тихо от ласковых Нининых слов:

"Толя, я очень обрадовалась твоим письмам. Все три пришли почти одновременно. От радости я забегала, запрыгала... Близится к концу моя учеба, уже сдала экзамены.

Я очень скучаю без тебя, а когда долго не было твоих писем, волновалась ужасно. Еще больше беспокоилась, когда из второго письма узнала, где вы были, с Алешей Высочиным. Я почему-то уверена: когда ты на самолете, в воздухе, ты сможешь постоять за себя, но вести бой на земле, в тылу врага, это не твоя профессия. Мое беспокойство за тебя вполне объяснимо, ведь мне приходится изучать материалы, которые поступают из тыла врага. Случается, что наши ребята по своей неопытности, откровенности доверяются случайным людям, а то и просто замаскировавшимся предателям. И расплачиваются за это жизнью. Я безмерно рада, что ты снова в воем полку, что у тебя все хорошо.

Толя, мы находимся совсем близко друг от друга, нас разделяют всего лишь четыреста километров. Я не знаю, отпустят ли меня хоть на денечек, но я попытаюсь. Напиши, как найти тебя?

Я часто вспоминаю наши довоенные встречи, думаю о тебе. Очень, очень хочу тебя видеть! Привет Вике, Шуре, Глебу. Обнимаю. Нина".

Анатолий читал и перечитывал письмо, особенно последние слова. "Очень, очень хочу тебя видеть". Что бы такое придумать, чтобы хоть как-то увидеться с ней?..

На следующий день Фадеев, направляясь с аэродрома в штаб, услышал, что его окликнули:

– Толя! Фадеев!

Анатолий повернулся на голос – к нему бежал Есин.

– Сережка?! Наконец-то! Откуда? Давно здесь?

– Около десяти дней. Я уже в маршевом полку. О, поздравляю с присвоением звания!

– Спасибо. Тебя, как вижу, тоже! Где же ты пропадал так долго?

– Был сбит, попал на передовую. Там немцы полезли, вместе с пехотинцами отбивались от них. Еле выжил, потом Ташкент, запасный полк, а оттуда на фронт не сразу отпускают. Инструкторствовал и только после настойчивых просьб удалось попасть под Сталинград, а там "безлошадных" летчиков и без того хоть отбавляй. Короче здесь я уже вторую неделю.

– Сергей, а для тебя есть новость! Вика тоже здесь.

– Как она попала сюда? Где она сейчас?

– Вон, видишь стоянку – это наши "лавочкины", она там. Проводить?

– Не надо, уже здесь-то я дорогу найду!

Сергей весело зашагал к "лавочкиным", а Анатолий снова вернулся к мысли о встрече с Ниной. Он прикидывал различные варианты поездки в Москву, но подходящего ничего не приходило в голову, да и вообще вряд ли командование отпустит.

Шел октябрь, выпал первый снежок. В один из таких дней Сергей опять пришел к Фадееву.

– Толя, давно ищу тебя, а ты как в воду канул. У меня просьба – помоги перебраться в ваш полк.

– Идея! Но где ты раньше был? Сейчас в полку свободных мест нет, Сережа. Ну ладно, пойдем к Богданову.

Комэск издали увидел друзей. Обрадованно сказал:

– Нашлась пропажа!

– Так точно, товарищ командир!

– Здравствуйте, Есин, – Богданов обнял Сергея и тут же спросил: – Где находишься?

– В соседнем полку.

– Переходи к нам.

– Я с этой целью и пришел, товарищ капитан.

– Прекрасно. Тогда пошли к Давыдову.

Командир полка тоже обрадовался появлению Есина, правда, упрекнул за нерасторопность, но взялся помочь ему.

– Плохо, что ты у нас будешь несмышленышем, – сказал Давыдов Есину, ребята уже год провоевали.

Сергея это не очень обескуражило.

– Товарищ майор, обещаю оправдать доверие!

– Не только в этом дело. Трудность заключается еще и в том, что полк уже укомплектован полностью. Сверх штата Акула не даст, значит, кого-то надо оставлять в ЗАПе, а кто захочет остаться?

Но, видимо, в этот момент судьба еще раз улыбнулась Есину. Один из летчиков третьей эскадрильи заболел, и, когда поняли, что это надолго, Сергея включили в эскадрилью. Итак, Фадеев и Есин снова были вместе, не хватало Глеба...

Встречаясь с Сергеем, Анатолий никогда не спрашивал его о Вике, об их отношениях. Там, где доводилось быть всем троим вместе, ни Сергей, ни Вика не проявляли четко каких-либо особых чувств. Это казалось странным Анатолию, ведь он по праву друга переживал за них. Ответ на его раздумья пришел, как это часто бывает в жизни, сам собой, неожиданно.

Однажды Вика подкараулила Фадеева на выходе из летной столовой.

– Товарищ младший лейтенант, разрешите обратиться? – начала она серьезно, потом рассмеялась: – По личному вопросу.

– Вика, когда ты перестанешь заниматься этими шуточками?

Они отошли в сторону и медленно направились к жилгородку командного состава, где было не так многолюдно и можно было поговорить по душам. Вика, будто прочитав мысли Анатолия, сказала доверительно:

– Толя, к сожалению, Есин стал совсем не таким, каким был раньше. Он ведет себя как-то странно: с байскими замашками, права предъявляет...

– Что это значит: замашки, права? Нельзя ли точнее?

– Чего же точнее. Ведет себя так, будто я ему чем-то обязана. Сам проторчал в тылу, когда другие воевали. Наслушался, видно, рассказов пошляков о девушках-фронтовичках и ведет себя соответственно. Говорит: "Вика, хоть день – да наш!" А разве я за этим на фронт рвалась?! Мы под Сталинградом, несмотря на штурмовки и бомбежки, готовили самолеты днем и ночью. Вы спали по ночам, мы охраняли вас или самолеты.

– Вика, право, не знаю, при чем здесь я? – сказал Фадеев. – За поступки Сергея ты выговариваешь мне. Не лучше ли с ним самим объясниться?

– С ним у меня разговор короткий – съездила по физиономии, и все!

– Ты молодчина, – засмеялся Фадеев, – надо от тебя держаться подальше! А если серьезно, я вас с Сергеем не очень понимаю. То у вас любовь, то...

– Какая любовь?! Он за целый год ни одного письма не прислал! А как увидел – сразу за коленки хватает. Это разве любовь?

– Вика, – Фадеев старался быть беспристрастным, – ведь Сергей все-таки твой друг. Почему с этим разговором ты пришла ко мне?

– Ах, Толя, Толя! К кому же я еще пойду за советом, кто другой меня поймет так, как ты?!

"Ну и хам Сергей, наплевал девчонке в душу", – думал в это время Фадеев. Ему стало очень жаль Вику, но как ей помочь, он не знал. Который уже раз Анатолий ощутил свою беспомощность в подобных делах.

– Хорошо, Вика, я подумаю.

– Давно пора! – еле сдерживая себя, с сердцем произнесла Вика. – А то ходишь весь в заботах, новая должность всего захватила, ничего вокруг не видишь! Верно говорят девчонки: "Вика, твой ростовчанин совершенно слепой, ему надо как-нибудь подсказать, что в полку есть не только самолеты и летчики, но и девушки!" Некоторое время они молчали.

– Ты хочешь после войны в монахи пойти? – вдруг задиристо спросила Вика. И тут же спохватилась: – Извини, я много всего наговорила. Но больше не буду тебя беспокоить. У меня это наболело и сегодня вырвалось наружу. – И снова, словно какой-то дьяволенок сидел в ней, она сказала подчеркнуто смиренным тоном: – Я лучше буду поступать так, как поступают другие.

– Ты с ума сошла? – рассердился Фадеев.

– До свидания, товарищ младший лейтенант! И считайте, что этого разговора между нами не было.

– Я тебя совершенно не понимаю, – слегка опешил Анатолий.

– Очень жаль, а я так надеялась!

– Я, наверное, многое делаю не так, как нужно, – сказал серьезно и твердо Фадеев, – но запомни: несмотря на то, что ты такая шальная, я к тебе относился и буду относиться с уважением, и ты не наговаривай лишнего на себя! Ведь ты же чистая, хорошая!

Вика отвернулась. Всхлипывая, прошептала:

– Разве я этого хотела? Это же случайно, это вопреки моей воле. И какой ты все-таки сухарь!

Она уткнулась в грудь Анатолию, обняв его за плечи, и затихла.

"Что ни час, то сложнее, – подумал он, – нужно как-то разобраться с этим". Он погладил ее выбившиеся из-под шапки кудряшки и сказал, как маленькому ребенку:

– Пожалуйста, будь умницей, будь той Викой, которую я знал и которую всегда уважал и уважаю сейчас. Я, наверное, чего-то не понимаю, но со временем разберусь...

Вика отстранилась от него и, не простившись, зашагала прочь. Анатолий немного постоял в раздумье, медленно пошел к штабу.

Вика хорошо продержалась всю дорогу, но, придя в общежитие, громко разрыдалась. Девушки, окружившие ее, сразу все поняли. Саша обняла Вику, села рядом на кровать, положила ее голову на колени, обняла и поглаживая Викины густые волосы, сказала:

– Поплачь, поплачь, Виктория, это иногда помогает. А вы, девушки, идите по своим делам. Когда запоем на другой мотив, тогда вас позовем.

– Вика, перестань хныкать, – подошла к ним Корнеева – Все пройдет!

– Не слушай ее, – тихо на ухо сказала Саша, – твоя любовь – твое счастье, поплачь о нем...

Эх вы, пичужки, из-за чего слезы льете?! – продолжала Корнеева. Подумаешь, взглянул на нее парень, сказал теплое словечко – она уже и влюбляется, отвернулся – плачет...

– А как же быть?! – подскочила к Ане Корнеевой Галя Пушкова.

– Успокойся, Пушок. Если любишь человека и хочешь быть с ним, надо верить... – вздохнула о чем-то своем Корнеева.

– Я-то верю, я к нему всей душой, по-настоящему, но и он должен...

– А должен ли? – спросила Корнеева то ли Галю, то ли кого другого. И ответила тут же: – Никто в любви никому не должен... Тут уж как сложится...

– Как же быть? – Галя вложила в этот вопрос столько отчаяния, так ждали ответа ее доверчивые, голубые глаза!

– Выходи на вечернюю прогулку! – послышалась команда, все стали быстро собираться и выходить из казармы.

– Не волнуйся, Пушок, – положила руку на плечо Аня, – жизнь даст ответ...

10

Закончив подготовку к полетам, Фадеев направился в казарму, где на двухъярусных койках размещались летчики. Не успел он переступить порог, как послышались голоса полковых зубоскалов.

– Артисты приехали! Во бабы! – подняв большой палец правой руки, говорил известный в полку сердцеед младший лейтенант Наймушин.

С появлением Фадеева гомон спал. Летчики привыкли к тому, что Богданов и Фадеев – одержимые люди и каждый вечер допоздна "мутузят" своих летчиков, заставляют с помощью всяких формул рассчитывать варианты и рисовать схемы воздушных боев. Поэтому были убеждены, что приезд артистов Анатолия не заинтересует. Они не ошиблись. Все ушли на концерт, а Фадеев и Завражный продолжили ломать головы над решением задач, поставленных Богдановым.

Но едва Фадеев закончил очередной вариант, открылась дверь, и вихрем влетел Сергей. Загадочно улыбаясь, он оказал:

– Грызешь науку, Толя? А мы на концерте знаешь, кого встретили?

Фадеев вопросительно взглянул на Есина. – Пойдем на улицу, пойдем! тянул его Сергей.

Анатолий как был в одной гимнастерке, с открытой головой вышел из казармы. В полутьме он увидел Вику и какую-то девушку. Ему показалось что-то знакомое в ее внешности, когда-то прежде им виденное...

Девушка сделала несколько шагов к Фадееву, попала в круг тусклого света, излучаемого затемненной лампочкой, но и этого было достаточно, чтобы Фадеев по своеобразной походке и улыбке сразу узнал Светочку Воронину: