Текст книги "Резерв высоты"

Автор книги: Николай Скоморохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

Предупреждение оказалось верным. Сушняка вблизи действительно не оказалось. И все-таки через несколько минут Анатолий с хорошей охапкой хвороста возвратился к костру, где Надежда Петровна взяла бразды правления в свои руки и умело руководила действиями. Все у нее получалось, и все ей повиновались.

Через некоторое время Дмитрия Федоровича пригласили снять пробу, после чего он громко объявил, что ужин готов!

– Алеша, достань-ка бутылочку "Цимлянского", – попросил Дмитрий Федорович Высочина.

– Для шампанского у нас нет бокалов, заметила Надежда Петровна.

– Наденька, зачем они нам? Из чашек будем пить, – ответил ей генерал.

Разлили шампанское. Дмитрий Федорович встал. Все приготовились слушать тост.

– Дорогие друзья! – начал он. – Какая прекрасная погода сегодня! Завтрашний день обещает быть таким же. Природа нас балует в этом году, не воспользоваться ее благами просто грешно.

Мне бы хотелось поздравить нашу молодежь с окончанием учебного года, пожелать хорошего отдыха. Но, если вдруг в эти теплые летние ночи сгустятся тучи на горизонте, придет гроза и грянет гром, не теряйте самообладания, будьте уверены в себе. Несмотря на недостаток опыта, у вас есть многое, что поможет преодолеть все невзгоды...

На мгновение воцарилась тишина.

– Дмитрий Федорович, где гроза, о которой вы сказали? – просила Светлана.

– Она идет с запада, – помедлив, ответил генерал.

Все инстинктивно повернули головы в указанную сторону, но, не заметив ничего опасного, просто улыбнулись друг другу.

– Дима, – подала голос Надежда Петровна, – не надо в такой хороший день говорить о тучах, сгущать краски. Давайте проведем наш пикник радостно и весело!

– Я этого и хочу, Наденька, – ответил генерал. – Итак, за хороший отдых! Веселья и радости вам, дорогие ребята!

Анатолий до этого дня спиртного не пил, но здесь отказаться не мог. Он сделал маленький глоток – вроде бы вкусно, второй – понравилось, по телу полилось тепло. Фадеев испугался и тут же поставил стакан, осматриваясь по сторонам. Но никто не обратил на него внимания, каждый был занят своим делом.

Вечер удался. Высочин рассказывал о забавных случаях из жизни курсантов-артиллеристов. Девочки слушали и от души смеялись. В какой-то момент и Анатолий оказался в центре внимания, его стали допрашивать с пристрастием о летных делах, воздушном просторе. Он волновался, сначала говорил сбивчиво, потом освоился, ведь речь шла о его профессии, а в ней он кое-что смыслил.

Закончив рассказ, Фадеев мысленно поблагодарил Свету – это она своими вопросами удачно направляла разговор. Он чувствовал, что и Нина довольна им. Некоторое время она сидела задумавшись, потом подняла голову.

– Смотрите, какой закат! – воскликнула она.

Удивительная картина предстала их взорам. Солнце опустилось к горизонту и, медленно погружаясь в плотную дымку, скрывалось из виду. Его лучи продолжали озарять небо, оно становилось багряным.

– Словно горит огромный пожар, – сказала задумчиво Света.

– Нынешнее лето жаркое, возможность пожара не исключена, – поддержал ее Дмитрий Федорович. Наверное, он вложил свой смысл в эту фразу, но тогда никто не обратил на нее внимания. Лишь много позже Анатолий вспомнил и эту фразу, и слова, произнесенные Дмитрием Федоровичем во время тоста.

Стемнело. Разговор затянулся, никто не заметил, как начались следующие сутки. Нина тихонько потянула Анатолия за рукав:

– Пойдем побродим по бережку!

За ними поднялись с земли остальные, разбрелись в разные стороны. Надежда Петровна бросила вслед:

– Далеко не расходитесь, пора отдыхать, чтобы завтра не пропустить восход солнца.

Все вежливо ответили согласием, но сами лишь ждали, момента, чтобы исчезнуть из-под бдительного взгляда ее глаз.

2

Еще когда сидели за ужином, Надежда Петровна нет-нет да поглядывала на Нину и Сергея. Анатолию показалось тогда, что это заметила и Вика, несколько раз он ловил на себе ее вопрошающий взгляд. Фадеев был настороже, ему хотелось объясниться с Ниной, но она не заметила его состояния. Когда они отошли от костра, Нина спросила:

– Толя, как смотрится восход солнца с высоты? – и остановилась, ожидая ответа.

– Я не могу тебе этого сказать, – ответил Фадеев. – Ночью я не летаю. Я только с гор наблюдал, когда жил там еще до летной школы, как восходит и закатывается солнце, как наступают сумерки...

– Разве ты не летал ночью? – невольно удивилась Нина. Как бы много он отдал сейчас, чтобы не слышать этого разочарования в ее голосе! Но Нина уже говорила о другом:

– Чувствуешь, песок еще горячий... Как здорово на Дону!

И стала рассказывать, чем будет заниматься летом и что они с Викой уже решили податься на Азовское море. У отца есть знакомые в Бердянске – море рядом, длинная коса с великолепным песочком...

Фадеев молча слушал Нину.

– А когда у тебя отпуск? – спросила она.

– Когда овладею самолетом и научусь учить курсантов.

Она склонила к его плечу голову, прижалась, сказала успокаивающе:

– Мы многого не знаем, многого не умеем, но у нас целая жизнь впереди. А жизнь, как говорит отец, суровая штука. Она научит. Если человек хоть немного способен ее понимать и проявит к тому желание. А ты – прирожденный летчик, так утверждают твои друзья, и это главное, в остальном освоишься постепенно.

– Но это так трудно, Нина! Чем чаще общаюсь с разными людьми, тем больше убеждаюсь в своей бездарности, – в отчаянии проговорил Анатолий.

– Замолчи! – протестующе сжала она его руку.

– Если бы ты знала, чего стоит мне это признание! Но пойми меня, взволнованно продолжал Анатолий, – я очень многого не знаю, не умею, но хочу знать и уметь все, мечтаю об этом, как заправский фантазер!

– Хорошо, что ты самокритичен и не зазнайка, как некоторые. Но если будешь и дальше рыться в своей скорбной душе, ищи для встреч другой объект. Девушки любят смелых, сильных, уверенных парней, и я – не исключение. Понял?

– Понял, – глухим голосом произнес Фадеев, кляня себя последними словами.

– Можно, я возьму тебя на руки? – спросил он.

– Зачем? – удивилась Нина. – Меня никто, кроме родителей, и то когда была маленькой, не носил на руках.

– Ниночка, позволь? – Фадеев подхватил ее на руки. Она обвила его шею руками.

– Не тяжело?!

– Нет, я готов так нести тебя всю жизнь.

Она прижалась щекой к его щеке. Чтобы не упасть, Анатолий замедлил шаг, он пылал, как в огне.

– Отпусти меня, пожалуйста, – попросила Нина. Фадеев бережно поставил ее на ноги.

Я так рада этой ночи, – зашептала Нина, – рада тому, что мы вместе, что нас не видит никто и мы можем говорить друг другу все, что захочется. В тебе есть что-то такое, что меня привлекает.

– Что именно? – с тревогой в голосе спросил Анатолий.

– Вот этого не скажу! – рассмеявшись, совсем другим тоном ответила девушка. – Я очень разболталась, пора уняться. Мои рассуждения походят на объяснение!

– Это даже хорошо, – вдруг осмелев, решительно произнес Фадеев. Знаешь, я люблю тебя...

Она прижалась губами к его щеке, затем произнесла медленно:

– Медвежонок ты неуклюжий, я тоже люблю тебя!

Фадеев медленно и осторожно поцеловал ее. Он стоял, опустив голову, и, вспомнив что-то из прочитанного в книгах, подумал, что ведь засмеет его Нина, если он встанет сейчас перед ней на колени! Но как хотелось ему в этот миг склониться перед ней! Наконец, придя в себя, он сказал:

– Эту ночь я запомню на всю жизнь.

– Смотри, начинается утро! – воскликнула Нина. – На востоке светлеет. Толя, пусть твоя жизнь будет всегда сплошное утро!

– Почему только моя?

– Просто я постеснялась сказать "наша". Мы так далеко ушли от своих, нас, наверное, уже ждут, – спохватилась Нина.

– Побежали!

Запыхавшиеся, они вернулись к своему стану последними. Надежда Петровна, взглянув на них, ничего не сказала. В ее взгляде было все, кроме одобрения.

Рассвет наступал очень быстро, светлое пятно увеличивалось и расплывалось полукругом по небу. Менялись цветовые гаммы: переливаясь из серо-синего в желтоватый, потом в золотистый, и вот над горизонтом появился кусочек солнечного диска. Он постепенно увеличивался – уже четверть, затем половина. Все выше и выше поднималось солнце. Через несколько минут весь огненный круг запылал над горизонтом.

Ночная прохлада постепенно сменялась теплом. Со стороны степи к реке потекли согретые лучами солнца легкие струйки воздуха. Все наслаждались свежестью раннего утра воскресного дня двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года.

Никто из них не подозревал, что уже начались события, которые станут крутым поворотом в жизни каждого.

В десять все сели за импровизированный стол. Опять заискрился смех, посыпались шутки. После завтрака приводили в порядок территорию лагеря, мыли посуду. Нина со Светланой ходили босиком по песку, весело разговаривая. И никто не знал о том, что эти минуты были последними мирными минутами их жизни. А пока все были радостны и счастья хватало на всех.

Все было убрано.

– Какая дружная семья! – похвалил Дмитрий Федорович. – Один начинает, и все немедленно приходят на помощь. Похвально!

– Пример со старших берем. Вы и Надежда Петровна в этом отношении для нас идеал, – моментально отреагировала Вика.

– Вика, ты неисправимая стрекоза!

– Надежда Петровна, я уже взрослая, смотрите, как тверда стою на своих ногах! – Вика подбоченилась и, незаметно для других, локтем толкнула Сергея, тот отлетел в сторону, и все рассмеялись. – Видите, какая я сильная!

– Молодец, настоящая казачка, – одобрительно сказал генерал.

– Не только казачка. Моя мама говорит, что и нашей родословной и турчанка есть.

– Вполне возможно, ибо что это за казак, который возвращался из похода без полонянки? – добавил Дмитрий Федорович. – Смешение кровей оказало на тебя благотворное влияние, смотри, какая ты красивая девочка!

– Вот видите, Надежда Петровна, какого хорошего мнения обо мне Дмитрий Федорович, а он, судя по вас, в женщинах разбирается.

– Вика, я говорю о нравственной стороне, он же говорит о твоей внешности – не путай.

– Спасибо, Надежда Петровна, я усвою все ваши уроки.

– Ах, Вика, Вика! Какой ты трудный ребенок, придется после каникул заняться твоим воспитанием, иначе в университете ты получишь за поведение низкую оценку.

– Я обязательно вам напомню об этом, Надежда Петровна... Все весело смеялись, слушая эту перепалку. Мать Нины покачала головой и отвернулась. Вика, сделав виноватое лицо, подошла к ней и смиренно произнесла:

– Простите меня, болтушку!

– Не притворяйся сиротой! Дождешься ты у меня, я скажу о твоем поведении бабушке!

Солнце поднималось все выше, от его лучей засверкали блики на тихой речной глади. Молодежь направилась к реке. Одни полезли в воду, другие стали бегать и прыгать на берегу. Надежда Петровна и Дмитрий Федорович ушли загорать.

Приближалось время обеда, когда в этом тихом уголке вдруг неожиданно для всех появился капитан из штаба округа и почему-то очень тихим голосом сказал Дмитрию Федоровичу:

– Товарищ генерал, командующий просит вас срочно прибыть в штаб.

Переминаясь с ноги на ногу, посланец, видимо, ждал вопроса, но его не последовало. Не в силах сдержать в себе огромной важности новость, капитан так же тихо сказал:

– Товарищ генерал, я не знаю точно, но говорят, началась война...

– Война? Какая война?! Почему война?! – послышались возгласы. – Кого с кем война?

– Германия напала на нас сегодня в четыре часа утра.

– Об этом объявлено официально? – строго спросил генерал.

– Официально я не слышал, – ответил капитан неуверенно, – но в штабе говорили: звонили из Одесского и Киевского военных округов и сообщили о нападении немцев. Некоторые наши города немцы уже бомбили.

– Даже так? – сурово переспросил Дмитрий Федорович. – Да, немного рановато, – ни к кому не обращаясь, сказал он затем. – Ну что ж, война есть война. Всем собираться и быстро по домам! Товарищи военные, прошу следовать за мной, потом к месту службы...

Проезжая через город, они видели, как сразу изменился его облик. Пропало царившее обычно по воскресеньям уличное оживление, приглушенно звучали голоса прохожих.

Слово "ВОЙНА" по-особому остро пронзило сознание Фадеева. Всего несколько часов назад он был самым счастливым человеком на земле. А теперь? Что же теперь будет с ним, с Ниной? Что вообще теперь будет, Одно слово – и все перевернулось в их жизни.

– Что ты так волнуешься? – спросил Есин. – Есть начальство, пусть оно думает.

– А воевать-то нам придется, – словно уже ощущая себя в огне воздушной схватки, сказал Фадеев.

Ему "друг вспомнился Федоренко и его самолет, крутящийся в штопоре. То был учебный бой, а в настоящем... Что будет там?

Глава III

1

Шел первый месяц войны. Из газет, по радио курсанты узнавали о тяжелом положении Красной Армии. На многих участках фронта немцы прорвали оборону и мощными клиньями ворвались на территорию Прибалтийских республик, Белоруссии и Украины.

Некоторые летчики-инструкторы и даже курсанты просили отправить их на фронт, на передовую. Настойчивых добровольцев из курсантской среды урезонивали, говорили, что война, по всей вероятности, долго не продлится, а военная специальность мужчине всегда пригодится и что необходимо быстрее заканчивать программу обучения.

Бывалые техники на все это пожимали плечами и философски рассуждали:

– Все-таки летчик в воздухе лучше, чем авиационный курсант в пехоте, врага надо бить умеючи.

Начальник школы выслушал доклады командиров эскадрилий о заявлениях добровольцев и ответил:

– На фронте нужны хорошие специалисты, а не какие-то недоучки. Те, кто действительно хочет защищать Родину, должны по-настоящему осваивать профессию и готовиться к предстоящим боям.

Так и так выходило, что нужно учиться и учиться – летать, метко стрелять, вести воздушные бои.

В Батайской летной школе жизнь приняла еще более напряженный ритм. Тренировались в полетах от зари до зари. Нагрузка у летчиков и техников возросла почти вдвое.

Как-то вечером в школу к Фадееву приехала Нина.

– Папа вместе с Иваном Степановичем Коневым уехали на фронт, – сказала она.

– Ему повезло!

Нина посмотрела на Анатолия озабоченным взглядом.

"Господи, что я говорю? – спохватившись, подумал Анатолий. – Ведь человек, отвоевавший первую мировую, гражданскую, финскую, ушел на четвертую войну. Это тебе, желторотый птенец, не нюхавшему пороха, война представляется кампанией, где можно отличиться", – казнил он себя за не к месту оброненное слово.

– Прости, Нина, я не то хотел сказать...

Не обратив внимания на его слова, она все так же озабоченно, тихим голосом продолжала:

– Я приехала сказать не только об этом. Понимаешь, с мамой творится что-то неладное. Она стала странная, очень своеобразно относится к войне. Утверждает, например, что немцы – это цивилизованная, гуманная нация, которая не допустит ничего плохого, не совершит намеренного зла.

– Как она может не видеть очевидного? Ведь немцы уже разрушили Минск, бомбят другие города, зверствуют в тех местах, которые захватили. Неужели она этого не знает?

– Знает, все знает, а сама без конца цитирует Гете, Гейне, Гегеля. Я ей говорю о фашистах, а она называет меня наивной девчонкой и смеется надо мной.

Фадеев внимательно слушал Нину. Он понял, Нина приехала за поддержкой, за помощью, она верит в него, если в трудную минуту обратилась именно к нему. Анатолия это взволновало, он очень хотел помочь Нине, но что же ей посоветовать? Надежда Петровна такая образованная женщина, знает жизнь, а допускает такие опрометчивые суждения! В чем тут дело?

– Все сообщения по радио и в газетах мама комментирует по-своему, продолжала Нина. – Ты, может быть, знаешь, что у маминых предков – в каком-то третьем или седьмом колене – есть немецкая кровь? Она и раньше подчеркивала это, а сейчас особенно, – с грустью и недоумением говорила Нина.

– Отцу, наверное, трудно было с ней? – спросил Фадеев.

– У мамы характер, конечно, сложный, но они ладили, – ответила она. Папа выдержанный, добрый, очень любит маму и всегда уступает, чем в какой-то степени избаловал ее. Мама умная женщина, и она не увлекалась диктатом, но признать свою ошибку для нее всегда событие.

Мозг Анатолия лихорадочно работал, но соображения, которые приходили одно за другим, он отбрасывал, как неподходящие. Наконец решился:

– Нина, ты слишком строго судишь Надежду Петровну, может, твои выводы поспешны?

Нина опустила голову. Ей и самой так бы хотелось быть неправой в оценке поступков своей матери и получить подтверждение этому именно от него искреннего, непосредственного парня!

– Может быть, и так, Толя, – сказала Нина, немного подумав, – но суждения мамы никак не вяжутся с тем, что происходит сейчас в нашей жизни, и так отличаются от общего настроения людей!

– Но может, в этой сложной ситуации, в которой мы сейчас живем, просто ярче проявляются какие-то сложные черты ее характера? – попытался уточнить Анатолий.

– Боюсь, Толенька, что не черты характера проявляются, а убеждения, и это много хуже. Она объединяет фашистов с людьми, которые действительно являются гордостью немецкой нации.

– Да, это тяжело, – ответил Анатолий, по-настоящему входя в положение, сложившееся в доме Нины.

– Что же делать? – спросила Нина, глядя ему в глаза.

– Помоги ей разобраться в том, что творится вокруг, постарайся стать еще внимательнее к матери, не отталкивай ее резкими возражениями, убеждай, вместе обсуждайте сообщения с фронтов...

Говоря это для Нины, Фадеев удивлялся силе того чувства ненависти к врагу, которое зарождалось и крепло в нем. К врагу, так оглушительно разрушившему и его личное, фадеевское счастье.

2

– Капитан Богданов формирует эскадрилью на фронт, – сказал за завтраком Есин. – Подадим рапорт?

– Ты считаешь, что нас могут зачислить в нее? – обрадованно спросил Фадеев.

Сергей неопределенно пожал плечами. Вечером, освободившись от полетов, Фадеев подошел к командиру звена старшему лейтенанту Александровичу. Рассудительный и доброжелательный человек, он внимательно выслушал Анатолия и сказал:

– Ваши стремления, конечно, благородны. Но насколько вы будете полезны на фронте и кто будет обучать курсантов в тылу? Если вы считаете, что на фронте будете более полезны, я поддержу вас. Если же здесь вас заменить некем – я буду против.

Наутро они узнали фамилии инструкторов, отобранных для фронта. Сержантов среди них не было, только лейтенанты и младшие лейтенанты. Даже однокашник Фадеева Антонюк, всего на месяц раньше выпущенный из школы, который не отличался в летном деле, но имел звание младшего лейтенанта, и то летел на фронт! Это очень обидело Анатолия, и он решительно направился к Богданову.

– Товарищ капитан, разрешите обратиться? Возьмите меня на фронт, попросил он командира отряда.

– У меня всего девять самолетов, а желающих – двадцать восемь человек, ты двадцать девятый. Я записываю всех, кто обращается с просьбой, но готовятся пока двенадцать.

– Товарищ капитан, пожалуйста, возьмите меня!

– Тринадцатым или двадцать девятым?

– Тринадцатым, – выдавил из себя Фадеев и смутился: у многих летчиков к этой цифре особое отношение.

– Это интересно! – улыбнулся Богданов. – Я подумаю.

– Можно мне завтра снова обратиться к вам?

– Не надо, продолжайте обучать курсантов. Когда приму решение, скажу.

Интенсивность учебных полетов возросла до предела. Анатолий часами не покидал кабину. Когда заканчивались полеты с курсантами, он ухитрялся лишний раз слетать сам – для отработки техники пилотирования на боевом самолете.

В один из дней Фадеева и Есина вызвал Богданов.

– С завтрашнего дня вы – кандидаты для включения в эскадрилью, отправляющуюся на фронт. Теперь все зависит от вас.

– Сколько запасных, товарищ капитан? – спросил Сергей.

– Кроме вас, трое.

– Шансов немного, но будем стараться! – ответил Сергей за обоих.

Анатолий знал, что такое запасной. Он играл в футбол, не раз выступал в роли запасного, поэтому понимал, что самая короткая дорожка, ведущая в основной состав, – это постоянные напряженные тренировки.

Утром следующего дня они начали летать вместе с "избранными". Лейтенанты посматривали на сержантов свысока, однако старания двух друзей принесли свои плоды. Есина и Фадеева зачислили в основной состав.

В ожидании отправки на фронт Фадеев написал письмо родителям и через несколько дней получил ответ. Отец писал:

"Здравствуй, сынок!

...Нападение фашистов тревожит всех советских людей, и меня как старого солдата, тоже. Одно скажу: на Русь хаживали многое, но не все уносили ноги обратно. Русь умеет защищаться, и сильна она своим единством. Если сейчас, в трудную для нашей Родины годину, все станут плечом к плечу для отпора врагу, мы выстоим и победим. Если нет, на что Гитлер и рассчитывает, нам удачи не видать. Как я понял из твоего письма, ты стремишься на фронт. В твоем возрасте и мы когда-то ходили в походы. Но сейчас отцовское сердце щемит, а материнское разрывается на части только при одной мысли, что ты скоро вступишь в смертельную схватку с фашистами. И все равно мы благословляем тебя на священную войну. Защита семьи, государства – это великая честь и почетный долг каждого мужчины!

Природа более благосклонна к мужчинам, она им предоставила возможность стяжать себе славу на поле брани, а женщинам уготовлена другая участь отрывать детей от сердца и ждать...

Уверен, ты не уклонишься от опасности и не опозоришь наши с матерью седые волосы. Но болит сердце о другом – готов ли ты к бою? Военное ремесло не только опасное, но и очень трудное. Голову сложить легко, а защитить Родину и победить врага много сложнее, Готовься, сынок, побеждать в бою..."

Фадеев дочитал письмо отца, приписку матери, двоюродной сестренки, гостившей у них, и глубоко задумался.

"Военное ремесло". Какое точное определение! В этом отец, полный георгиевский кавалер и кавалер ордена Красного Знамени, разбирается. Итак, учиться. И Анатолий снова шел к своему "ишачку", снова взлетал в голубое небо, снова и снова отрабатывал очередные элементы воздушного боя.

За два дня до отлета на фронт Анатолий отпросился у Богданова и поехал в Ростов к Нине. Увидев его, она засияла:

– Толька, я давно жду тебя! Как я рада твоему приезду!

– Раньше никак не мог, дел по горло. А где Надежа Петровна, что слышно о Дмитрии Федоровиче?

– От папы никаких вестей, – сразу помрачнела Нина, – а мама дома. Пойдем, она будет рада видеть тебя.

Анатолий подумал иное, но ничего не сказал. Постучав в дверь, они вошли в комнату Надежды Петровны.

– Здравствуй, Толя! Почему один?

Нина взяла сумку, шепнув матери и бросив на ходу Фадееву: "Я скоро вернусь", вышла.

– Сергей не смог приехать, война, двоих сразу не отпускают, – ответил Анатолий на вопрос Нининой матери.

– Война, война! Что вы знаете о войне? – с каким-то подчеркнутым пренебрежением сказала Надежда Петровна. – Смотрю на людей и удивляюсь: бросились в драку, как петухи. Надо разобраться, почему немцы пошли на нас войной. Может, мы что-то делали не так...

– Мне трудно спорить с вами, Надежда Петровна, вы – человек опытный, немецкую литературу в подлиннике читаете. Но в одном я не согласен, сдержанно начал Анатолий. – Враг напал на нашу страну, истребляет советских людей, уничтожает все, что может, а вы говорите, что надо разобраться. В чем разбираться? Кто – первый напал? Всем ясно – немцы. Пока мы будем "разбираться", немцы до Ростова дойдут.

Надежда Петровна устремила удивленный взгляд на Фадеева и, пропустив мимо ушей его доводы, продолжила:

– Немцы – это не самое страшное, вот когда свои друг в друг начнут стрелять – будет хуже.

– О чем вы говорите, Надежда Петровна?! – возмутился Анатолий.

– Посмотрим, – ответила она и тут же перевела разговор на другое: Нина каждый день ходит в военкомат и собирается поехать в Москву.

– Зачем?

– Чему-то учиться, чтобы потом уехать на фронт. Она думает, что без нее там не обойдутся!

– Сейчас вся молодежь стремится на фронт, – попытался заступиться за Нину Анатолий.

– Вы-то сами не торопитесь на передовую, занимаетесь лишь обучением тех, кто должен туда пойти.

Анатолий молча принял упрек. Она и раньше к нему не благоволила, сейчас тем более. Что делать? Сказать правду Анатолий не мог. Ответил коротко:

– Я солдат, обязан служить там, где прикажут.

– Надо Нине внушить, чтобы она прежде всего окончила университет, а это недоразумение, война, скоро закончится.

– Немцы взяли Минск, рвутся к Ленинграду и Москве, когда закончится война, говорить пока трудно.

– Все это у вас газетное. Люди стали злыми и разжигают страсти, настаивала на своем Надежда Петровна.

Как всегда, стремительной походкой вошла Нина и, не таясь от матери, села рядом с Анатолием, положила руку ему на плечо.

– Толя, как здорово, что ты сегодня здесь!

Он поднял голову и встретился взглядом с Надеждой Петровной. Возмущение, неизвестный доселе огонь, досада – все это прочел он в ее глазах, но ровный голос совершенно не соответствовал ее внутреннему состоянию.

– Нина, ты задушишь Толю, он не привык к таким нежностям.

Если бы Анатолий не видел ее глаз, он принял бы эти слова за чистую монету.

– Мамочка, в городе толпы беженцев, люди идут с узлами, мешками, по улицам гонят коров, овец... Такое творится! – начала рассказывать Нина, выкладывая из сумки покупки. Надежда Петровна перебила ее:

– Не видела. Я редко выхожу на улицу. Ты должна лучше меня все знать, сказав это, мать ушла в другую комнату.

Анатолий с Ниной уединились в кабинете отца.

– Ты правда хочешь идти на фронт? – спросил Анатолий с тревогой.

– Ты одобряешь? – Опять эти чудные глаза перед ним!

Анатолий долго смотрел на Нину, восторгаясь ее красотой: Потом спросил:

– Что ты там собираешься делать?

– Я – медсестра и скоро получу значок "Ворошиловский стрелок", горячась, ответила Нина, все так же выжидательно глядя на Анатолия.

– Вот что, – перешел Фадеев на серьезный тон. – Твое решение уйти на фронт понимаю, но воспринимаю как личную трагедию. Боюсь потерять тебя, а без тебя не представляю своей жизни. Я счастлив видеть тебя, знать, что ты существуешь, иногда думаешь обо мне...

Они помолчали, потом Нина сказала твердо:

– Я тоже люблю тебя, но на фронт я уеду.

Спустя некоторое время Надежда Петровна очень сухо пригласила их к столу. После ужина она встала и, пожелав спокойной ночи, удалилась.

Молодые люди, с трудом скрывая радость, снова забрались в самое уютное местечко квартиры – библиотеку-кабинет отца Нины и проговорили до самой зари.

Чем ближе подходил час отъезда, тем грустнее становился Анатолий. Его беспокоила судьба Нины. Он видел, как трудно Нине сейчас, как ей нужна поддержка... Сказать или не сказать? Она сидит рядом – нежная, доверчивая. На ее плечи свалилось столько невзгод: нет известий от отца с фронта, мать не понимает трагедии, которую переживает весь народ. Вряд ли Нина догадывается, что он приехал лишь попрощаться. Что делать? И почему он боится сказать, что улетает на фронт? Анатолий тихо вздохнул. Нина взглянула на него вопросительно, и Фадеев решился:

– Нина, я – улетаю на фронт. – Он хотел добавить "бить фашистов", но побоялся прослыть бахвалом. А до Нины, видно, не сразу дошел смысл сказанного. Она растерялась:

– А как же я? Когда улетаешь?

– Завтра.

– Значит, уже через несколько минут ты уедешь?! – воскликнула Нина. Толенька! Зачем эта война? – Повернув его голову к себе, она взглянула в его глаза. Крепко прижалась, быстро поцеловала Анатолия в губы, опустила голову, превратилась в беззащитную девочку. Фадеев прильнул к Нине, целуя ее, зашептал: любимая, славная... Нина хотела провести его к матери, но Анатолий удержал ее, написал короткую записку – несколько извинительных слов.

3

Приготовления закончились. Ранним утром 15 августа эскадрилья стартовала и взяла курс на запад. Девятка самолетов в рассредоточенном строю летела над украинскими полями, отливавшими золотисто-серым цветом. Анатолий с Сергеем оказались в разных звеньях. Фадеев попал в звено капитана Богданова, где, кроме него, был заместитель командира эскадрильи старший лейтенант Владимир Иванович Прохоров, очень хороший летчик, серьезный, справедливый человек.

С момента взлета Фадеев летел рядом с самолетом командира эскадрильи, не обращая внимания на другие звенья, пока Богданов жестами не дал ему понять, чтобы отошел подальше и наблюдал за воздухом.

Анатолий немедленно выполнил команду, занял свое место, немного освоился и начал осматривать воздушное пространство. Он детально изучил переднюю полусферу, потом фланги, пересчитал самолеты. Прошло полчаса настойчивого поиска воздушной цели. Фадеев недоумевал, почему нет самолетов – ни своих, ни вражеских? Может, он просто их не видит? Тогда дела плохи. Он снова резко закрутил головой – влево и вправо. Врага не было видно. Где же он? Почему нет и наших самолетов?

Перед мысленным взором Анатолия предстал довоенный фотоснимок в газете, когда на воздушном параде над Кремлем проносились армады самолетов. Где они сейчас?

Впереди показалась тихая гладь реки, чуть левее, в легком дыму, просматривалось Запорожье и рядом с ним – гидроэлектростанция. Фадеев внимательно рассматривал город, знаменитый Днепрогэс. Пройдя Запорожье, комэск перестроил эскадрилью в правый пеленг. Анатолий в ту же минуту обнаружил аэродром, на который заводил своих питомцев Богданов.

Эскадрилья быстро произвела посадку. Через несколько минут после посадки послышался гул моторов, никогда ранее не слышанный Анатолием. Летчики рассмотрели на большой высоте самолет и сразу определили разведчик. Богданов, участник недавней финской войны, здесь, на прифронтовом аэродроме, преобразился. Его обычно доброжелательный взгляд стал строгим, фразы короткими, жесты – решительными.

– Чем интересуетесь, товарищи летчики? – спросил он, подходя к своим подчиненным.

– Самолет, товарищ капитан! Фашист летит, – ответил Есин.

– Нечего на него глазеть, – сказал Богданов. – Надо думать о том, чтобы ваш самолет всегда был заправлен, готов к бою, укрыт, защищен, а экипаж находился в готовности взлететь в любую минуту. С сегодняшнего дня вы уже не "шкрабы", а боевые летчики-истребители. Поэтому ответственность на вас возлагается очень высокая. Самолеты заправлены?

– Нет...

– Кто будет этим заниматься?

Летчики засуетились. Богданов взглянул на заместителя, тот опустил глаза. Комэск выпалил крепкую фразу, и летчики бросились в разные стороны исполнять приказ.

Из-за отсутствия бензозаправщика самолеты удалось заправить не сразу. Сначала их рассредоточили, замаскировали, потом подготовили к вылету. Богданов объявил очередность боевого дежурства.

– Первым заступает мое звено, затем остальные в порядке очередности. На будущее учтите: меня нет – мой заместитель несет ответственность за все дела, его нет – вступает в командование командир второго звена, если они оба отсутствуют – старший по должности или воинскому званию. Знаете, зачем прибыли?