Текст книги "Резерв высоты"

Автор книги: Николай Скоморохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Фадеев не успел ответить.

– Полковник требует данные: где немцы? – скороговоркой спросил подбежавший капитан.

Анатолий быстро передал карту с пометками о месте сосредоточения и передвижения немцев, нанесенными по сообщению экипажа-разведчика всего несколько минут назад...

– Ясно, понял, сейчас доложу. А вы быстрее вперед! – бросил на ходу капитан и помчался к полковнику.

Подтянув резервы, немцы усилили нажим в полосе отхода нашей группировки, то и дело атакуя подразделения прикрытия. На небольшом участке боя оглушающе рвались снаряды и мины, раздавались пулеметные и автоматные очереди.

Отходящие войска двигались медленно. Дорога была в глубоких воронках, приходилось петлять то влево, то вправо. Подразделение, вместе с которым двигались летчики, добралось наконец-то до реки.

На переправе скопилось много военной техники, повозок, людей, ревели моторы, шумели бойцы. Командиры, пытаясь навести порядок, зычными голосами подавали команды.

Анатолий по привычке взглянул на небо и увидел "раму" – немецкий самолет-разведчик "Фокке-вульф-189". Прильнув к наушникам, он попытался связаться с кем-нибудь из находившихся в воздухе истребителей. Но в эфире никто не отзывался. Как и следовало ожидать, вскоре налетели "юнкерсы". Увидев над собой немецкие самолеты, люди заволновались. Сплошным потоком хлынули на переправу и те, кто добирался пешком, и те, кто ехал на машинах. А немцы круто разворачивались для бомбежки. Вот первый Ю-87 бросает бомбу недолет, второй – недолет, третий – перелет! Анатолий, стоя на подножке спецмашины, вновь и вновь пытался связаться с кем-то из советских летчиков, кричал в микрофон, но никого поблизости не было.

А "юнкерсы" делают новый заход. Один из них кладет бомбу точно в переправу, и в это время Фадеев услышал в наушниках взволнованный голос с такими родными русскими словами: "Заходи, заходи! Бей замыкающего!" Анатолий увидел, как появившиеся два ЛаГГ-3 преследуют последнюю пару Ю-87. В спешке атака не сразу получается, но все же после нескольких очередей советского истребителя на виду у оставшихся на переправе Ю-87 врезался в землю. Клуб черного дыма взметнулся высоко вверх.

– Ура! Сбили! – закричали вокруг.

Фадеев понимал: надо поторапливаться, ведь немцы идут буквально по пятам. Как бы поскорее оказаться в полку, самому сесть в самолет и драться с фашистами!

Саперы быстро восстановили переправу, но радоваться пришлось недолго. Только начали переправляться, снова появились "лаптежники".

– Лейтенант, быстрее, быстрее! – почти кричал Фадеев. Машина ускорила движение. Первый самолет пошел в атаку, когда радиостанция уже заканчивала переправу. Анатолий сначала смотрел из окошечка, потом открыл дверцу и снова встал на подножку, высматривая в небе свои самолеты, но их опять не было. А "юнкерсы" продолжали бросать бомбы. Перелет – повезло! Недолет!

В это время их машина выехала на берег и свернула влево.

– Лейтенант! Гони быстрее от переправы, а то накроют! – крикнул Фадеев, глядя на пикирующий прямо на них немецкий бомбардировщик.

Анатолий как будто предчувствовал – едва они с Гончаровым успели отбежать метров пятьдесят от остановившейся машины, началось столпотворение. Бомбы сыпались одна за другой, земля летела в разные стороны. Рядом с ними оказалась глубокая воронка. Едва они нырнули в нее, как в это же мгновение раздался огромной силы взрыв, и на них комьями посыпалась земля...

Наступила глухая тишина. Фадеев ощупал себя – вроде бы цел. Ваня что-то говорит ему, но Анатолий не слышит. Осмотрелся кругом – летят самолеты, рвутся бомбы, вздымаются к небу пласты земли, но все это почему-то беззвучно. Ваня смотрит на него удивленным взглядом и тоже молчит. Неужели оглохли?

"Юнкерсы" сделали еще один заход, искромсали переправу и ушли.

Проводив их взглядом, летчики пошли к тому месту, где оставили машину. Они увидели груду металла и изуродованное тело юного лейтенанта. Подбежал полковник. Энергично жестикулируя, он что-то говорил сержантам, но, убедившись в бесплодности попыток услышать от них хоть слово, достал из кармана блокнот, вырвал листок бумаги и написал: "Вы контужены. Ищите медсанбат".

Сержанты сошли с дороги, идущей от переправы, и, оглядываясь то и дело по сторонам, чтобы не оказаться под машинами, сигналов которых они не слышали, пошли искать медсанбат.

Только под вечер они наткнулись на какой-то лазарет, Дальше события развивались независимо от их воли, поскольку слышать они не могли. Да их ни о чем и не расспрашивали, не до них было. Кругом лежали тяжело раненные бойцы и командиры. Летчикам написали направление, посадили на машину и отправили в госпиталь. Там их осмотрели, для чего-то измерили температуру, а потом так же чуть не под руки, чтобы не попали под колеса, посадили на повозку и направили к санитарному поезду.

Госпиталь на колесах, набитый до отказа ранеными, ночью двинулся в путь. Куда шел поезд – друзья не ведали. После нескольких суток пути они добрались до Миллерова, где поезд почему-то задержался.

Как-то утром Анатолий проснулся неожиданно рано, соседи по купе еще спали. Он слышал их дыхание, потом за окном раздалось воробьиное чириканье. "Какое счастье, что мы живы, – подумал Анатолий и улыбнулся во весь рот сам себе, светлому летнему дню и спящим товарищам. – Какое счастье! – повторил он. – Я снова слышу. Значит, есть оно на свете – солдатское счастье!"

Фадеев вспомнил Дон. Ростовские плавни. Там тоже было счастье!

Тихо вошла медсестра. Жестикулируя и делая выразительные гримасы, она пыталась узнать, как спали летчики. Анатолий, улыбнувшись, тихо, но четко произнес:

– Благодарю, сестричка, отлично!

Та от неожиданности вскрикнула, потом на радостях обняла Анатолия.

– А как Ваня? – спросила она.

За время лечения сестры успели привыкнуть к летчикам, относились к ним с большой заботой, называли просто по имени.

– Не знаю, – пожав плечами, ответил Фадеев, – вот проснется, посмотрим.

– Толя, сколько Гончарову лет? – спросила медсестра.

– Двадцать, – ответил Фадеев.

– Голова-то у него поседела...

– Да. Немного есть.

Сестра улыбнулась милой улыбкой, в которой были и сочувствие больному, и надежда на его скорое выздоровление, и многое другое, что так необходимо раненому воину. "Как знать, – думал Анатолий, улыбаясь в ответ, – что больше помогает избавиться от недуга – лекарства или заботливые руки и добрые сердца вот таких сестричек?"

Однажды ночью на станцию налетели фашистские самолеты. Началась бомбежка. Летчики выскочили из вагона и, нырнув под него, залегли между рельсами, зная, что не каждая бомба попадает в вагон. Рассчитали правильно, однако бомба разорвалась очень близко от Анатолия. От грохота зашумело в голове. Он снова стал хуже слышать, зато Ваня закричал: "Ура! Командир, я слышу!" Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Утром, представ перед врачами, летчики чуть ли не на коленях упрашивали отпустить их из госпиталя в часть. Врачи долго упорствовали, говорили, что курс лечения нужно довести до конца, но в конце концов сдались и выписали их, взяв слово продолжить лечение по месту службы.

Попрощавшись с врачами и сестрами, летчики зашли к начальнику санитарного поезда.

– Надо бы вам еще полечиться, – сказал он, – но боюсь новых бомбежек. Из двух зол выбираю меньшее...

Летчики не обратили внимания на последнюю фразу врача. Вспомнили о ней лишь несколько месяцев спустя, когда случайно узнали о том, что санитарный поезд фашисты разбомбили в следующую же после ухода сержантов ночь. Погибло много раненых и медицинского персонала, погиб начальник госпиталя, спасший им жизнь. Вспомнил Анатолий и медсестру с милой улыбкой. Так не хотелось верить, что и ее нет в живых!

10

После длительного поиска группа красноармейцев во главе с капитаном вышла к месту падения По-2. Бойцы тихо переговаривались:

– Искорежен так, что почти ничего не осталось. Одно крыло на одном дереве, остатки другого – на втором, на земле сплошное месиво...

– Осторожно, братва, кажется, человек лежит, – сказал вдруг один из красноармейцев.

Капитан потрогал тело летчика – он был мертв.

– Тут еще что-то есть, – сказал красноармеец, продолжая разбирать обломки По-2. – Братцы, человек! – дрожащим голосом закричал он. – С двумя "шпалами"!

– Батальонный комиссар... – тихо произнес, склонившись над трупом, капитан.

Красноармейцы сделали подобие носилок и пошли в обратный путь, двигаясь осторожно, медленно.

Вышли на небольшой пригорок, остановились. Капитан осмотрел местность.

– Будем хоронить здесь. Просмотрел документы.

– Комиссару только тридцать исполнилось, – сказал он, взглянув на партийный билет, – а старший лейтенант и того моложе.

На пригорке остался невысокий холмик, на нем – подобие пирамидки. Один из бойцов химическим карандашом вывел на ней фамилии погибших.

Вечером капитан доложил генералу Фалалееву о выполнении задания и месте захоронения. Командующий внимательно просмотрел документы летчиков и произнес, ни к кому не обращаясь:

– Значит, вместе с Крючковым летел и комиссар полка Давыдова. Что же сталось с полком? Летчики, вероятно, перелетели, а где же технический состав и тыловая часть?

Ответить было некому. Фалалеев тяжело вздохнул, спрятал документы в планшет и направился к ожидавшей его машине.

Глава XII

1

Харьковское сражение для войск Юго-Западного фронта закончилось неудачно. Причины этого выясняли те, кому следовало, а соединения и части, потрепанные в боях, отводились в резерв или на пополнение.

Полк Давыдова такой возможности не имел. Он пополнялся самолетами в ходе боевых действий. За минувший месяц летчики сменили несколько аэродромов, маневрируя и по фронту, и в глубину.

Давыдов тяжело переживал сложившуюся обстановку. Полученная ям телеграмма от генерал-майора авиации Фалалеева с сообщением о гибели комиссара больно ранила сердце командира.

Привык Давыдов к комиссару. Не одну бессонную ночь они провели вместе, когда получили в командование полк. Было это в первый день войны. Комиссар стал для него и товарищем по работе, и другом. Да что и говорить, хороший летчик, принципиальный политработник, надежный человек – в сложных условиях войны командир не мог не ощутить особой цены этих качеств.

Командир полка несколько дней не знал, посылать ли официальное извещение семье комиссара или направить личное письмо, подготовить жену, детей, но времени на письмо все никак не мог выкроить. Вот и сейчас дежурный доложил, что его вызывает комдив.

Базирование полка на одном аэродроме со штабом дивизии во многом облегчало работу Давыдова, но порой и здорово осложняло. За неудачи в боях, а их случалось немало, комдив спрашивал строго. По телефону стерпеть упреки легче, даже можно сделать попытку оправдаться. Но когда разговор идет с глазу на глаз, прибегать к уловкам тяжело, впору хоть провалиться на месте.

Командир полка по дороге заглянул в свой импровизированный штаб, возглавляемый штурманом, захватил последние данные о ходе боевых действий, состоянии полка и, сев на полуторку, направился к комдиву.

Командир истребительной авиационной дивизии полковник Борис Петрович Семенов был Героем Советского Союза. Участник боев в Испании и на реке Халхин-Гол, он уже около года воевал с фашистами в составе войск Юго-Западного направления. Человек опытный, знающий военное дело по-настоящему, он был смел и решителен, никогда не падал духом, и если бывал озабочен, как сейчас, а это видно по его лицу и можно догадаться по репликам, которыми он обменивается с комиссаром дивизии, значит, дела плохи, решил Давыдов.

– Товарищи, мы оторвали вас от боевой работы, чтобы обсудить сложившуюся обстановку, возможные действия гитлеровских войск и поставить задачу на последующие дни, – начал разговор Семенов. – На сегодня, двадцать седьмое июня сорок второго года, линия фронта проходит вот здесь, – комдив подошел к разложенной на столе пятикилометровой карте. – Как видите, от Купянска линия фронта идет на юг, потом по левому берегу Северского Донца до Лисичанска, далее на Красный Луч и упирается западнее Ростова в Таганрогский лиман. По данным разведки, немецкие войска группы "Юг" закончили подготовку к наступлению. Вражеская авиация, – продолжал комдив, – за последние два дня – снизила активность. Это тоже существенное доказательство.

Итак, – сказал он в заключение, – враг может перейти в наступление в ближайшие дни. Вы знаете, что авиации у нас мало, у пехотинцев и танкистов тоже ряды поредели. Бои будут тяжелые, изнурительные. Может быть, придется отойти, но главное – держите людей в состоянии собранности. Говорите им правду, какой бы горькой она ни была, но, говоря правду, вселяйте уверенность в том, что мы все равно разобьем гитлеровскую армию! Для этого нужно, чтобы каждый воин возненавидел фашиста всем сердцем и делал все, чтобы остановить врага. Мужества нашим летчикам не занимать, а умения пока кое-кому не хватает, да и управлять людьми как следует мы тоже еще не научились. Авиацию используем, как бог на душу положит. Да, правильная есть пословица, что опыт приходит не сразу, но война не ждет. Людей теряем много. Очень важно, чтобы каждый командир полка быстрее набирался опыта руководства подразделениями в ходе ведения воздушных боев. Бои надо вести эффективно, наступательно...

После совещания у комдива Давыдов вместе с другими командирами подошел к начальнику штаба дивизии, нанес последнюю обстановку на свою карту, решил возникшие вопросы и, не задерживаясь, направился в полк. По дороге он прокручивал в уме совещание у Семенова. Командир дивизии назвал ориентировочно количество немецких дивизий, но о своих сказал лишь то, что "ряды поредели". Значит, нас мало, заключил Давыдов. Да и откуда быть, рассуждал он про себя. Сколько наших осталось в окружении! А враг, сосредоточивший войска, зря стоять в готовности не будет. Значит, смертельная схватка с ним может начаться в любой день, в любой час.

С этими мыслями он и прибыл в полк. Штурман полка, получив из штаба дивизии сигнал о выезде командира, своевременно построил летно-технический состав для встречи Давыдова.

Давыдов молча прошел вдоль строя. Остановившись, подумал недолго и сказал:

– Товарищи! Опасность велика! Силы немец на нашем фронте сосредоточил немалые. Придется вести воздушные бои с превосходящим противником. Что мы можем противопоставить фашистам? – спросил Давыдов и сам же ответил: Постоянную готовность к бою, мастерство, коллективизм, высокое напряжение в боевой работе. Шесть-восемь боевых вылетов в день должно стать нормой. Помните уроки прошлого! Чтобы немцы нас не застали врасплох, готовность номер один занять в три часа утра. Взлет по команде. Сигналы прежние. Штурману полка организовать надежное наблюдение за воздухом...

2

Утро двадцать восьмого июня началось ударами немецкой авиации и артиллерии по войскам Юго-Западного фронта. А потом пошли пехота и танки.

Полк Давыдова, получивший сигнал о вылете фашистской авиации, на рассвете стартовал с аэродрома и пошел на запад, навстречу немецким бомбардировщикам. Фашисты настолько были уверены во внезапности своего налета, что даже не выделили "мессеров" для прикрытия своих бомбардировщиков, ограничившись лишь высылкой их для блокирования аэродромов советских истребителей. Но ошибки первых дней войны многими нашими командирами уже были учтены, и почти вся истребительная авиация фронта благополучно взлетела до выхода на ее аэродромы немецких истребителей.

Давыдов вел шестерку ЛаГГов и тройку "ишачков". На фоне земли самолеты противника не были видны, но он чувствовал, что фашисты должны быть где-то близко. Стоило немного снизиться, он тут же увидел две девятки Ю-88. Он помахал ведомым крыльями – "внимание" и передал по радио: "Слева "бомберы", за мной!"

Завязался воздушный бой. ЛаГГи и "ишачки" набросились на бомбардировщиков и с первой же атаки подожгли два "юнкерса". Успех воодушевил атакующих, а отсутствие немецких истребителей способствовало свободе маневра. Давыдовцы разогнали фашистские бомбардировщики, предотвратив тем самым удары, мог быть, по своему же аэродрому.

Через несколько минут появилась еще девятка "юнкерсов", теперь уже в сопровождении истребителей. Давыдов снова повел группу на врага. "Мессершмитты" пытались помешать нашим самолетам, но не тут-то было. Окрыленные первым успехом, советские истребители дерзко атаковали, умело увертываясь от нападения "мессершмиттов". Два горящих самолета – Ю-87 и Ме-109, рассыпаясь на куски, понеслись к земле. Два других "юнкерса", окутанные густым черным дымом, медленно развернулись и стали уходить на запад. Остальные бомбардировщики беспорядочно бросили бомбы и тоже повернули восвояси.. "Мессеры" последовали за ними.

Итак, первый вылет прошел удачно. Четыре вражеских самолета сбито, два повреждены, потерь нет. К сожалению, последующие вылеты были менее успешными, тем не менее летчики хорошо справлялись с боевыми задачами, отделываясь пока лишь пробоинами в самолетах.

В последующие дни обстановка осложнилась, фашистские группировки прорвали нашу оборону и устремились вперед. Полк Давыдова снова перебазировался на другой аэродром, через день – на третий.

В течение двух декад июля, маневрируя по фронту и удаляясь все дальше на восток, полк оказался в шестидесяти километрах северо-западнее Калача. Несмотря на пополнение, у Давыдова оставалось только восемь самолетов и девять летчиков. О техническом составе полка и других летчиках не было ни слуху ни духу.

3

Более трех недель на попутных машинах, повозках и пешком Фадеев и Гончаров добирались до своего полка. Анатолий, как и в прошлый раз, едва ступил на аэродром, как радость возвращения затмила все тяжелые переживания предшествовавших дней. Ноги сами несли его к стоянкам самолетов.

Первым друзей заметил Базаров.

– Кого я вижу!

Анатолий не успел ответить Базарову, как оказался в объятиях Богданова. Комэск обнял сразу обоих сержантов и не отпускал до тех пор, пока вокруг не собралась целая толпа.

Фадеев коротко отвечал на сыпавшиеся со всех сторон вопросы, всматривался в лица друзей, но не увидел среди них ни Овечкина, ни комиссара, и сразу грустно стало у него на душе – видно, неспроста комэск держит их так долго в объятиях, что-то случилось.

Вскоре подошел и Давыдов.

– Нашего полку прибыло! – обрадованно протянул он руки, здороваясь.

Богданов посторонился. Командир полка, так же как я комэск, крепко обнял обоих, а потом, легонько отстранив, спросил:

– Откуда вы? – Товарищ майор, мы были в окружении, вместе с войсками переправились через Северский Донец. На переправе нас контузило, лечились в госпитале и потом долго искали вас, – кратко доложил Фадеев.

– Как чувствуете себя сейчас?

– Нормально, – ответил Фадеев.

– Получайте новое обмундирование и готовьтесь рассказывать подробно о своих злоключениях. Думаю, что всем о них узнать будет не только интересно, но и полезно.

– Пойдемте в эскадрилью, – пригласил комэск, как только отошел командир полка.

– Где наши остальные, товарищ капитан? – с беспокойством спросил Анатолий.

– Летчики на задании, а техсостав – там, – Богданов показал рукой на запад.

– А Овечкин? – тихо спросил Фадеев.

– Жив-здоров. Он молодчина, – сказал Богданов.

– Значит, порядок, – обрадовался доселе молчавший Ваня. – Значит, мы еще повоюем!

Фадеев и Гончаров, возбужденные и радостные, продолжали рассказывать о своих бедах. Не успели они закончить повествование, как над аэродромом появилась тройка ЛаГГов во главе с замкомэском.

Летчики произвели посадку, быстро зарулили. Анатолий и Ваня не выдержали и, обогнав комэска, бросились обнимать боевых друзей.

Богданов смотрел на своих питомцев, и сердце его наполнялось радостью какие славные ребята! Как они любят и ценят друг друга! Вот она – дружба фронтовая!

Новый старшина полка, человек очень запасливый и расторопный, выдал Фадееву и Гончарову летное обмундирование и комбинезоны со шлемофонами. Друзья опять стали выглядеть настоящими боевыми летчиками, какими их привыкли видеть однополчане. Вечером в полку состоялся деловой разговор.

Фадеев и Гончаров вновь подробно рассказали о своих мытарствах в окружении и по дорогам отступления, обо всем, что видели и что довелось пережить лично.

Утром их вызвал к себе врач, начались обследования, которые закончились отстранением от полетов – сказалось не законченное в госпитале лечение.

4

Фашистская Германия, воспользовавшись отсутствием второго фронта в Европе, сосредоточила все свои резервы на южном крыле советско-германского фронта и летом сорок второго года продолжила наступление в направлении к Волге и Главному Кавказскому хребту. Советским войскам снова пришлось отступать.

Очень трудно наступать. Очень трудно подниматься в атаку пехотинцам, когда свинцовый шквал вдавливает в землю. Очень трудно летчикам атаковать цель, когда снаряды зенитных пушек врага преграждают путь самолету. И все же во сто крат тяжелее отступать. Страшнее автоматных и пулеметных очередей было для советских бойцов и командиров видеть боль и страдание в глазах женщин, ужас на лицах детей. Войска уходили на восток, они же оставались под пятой фашистских оккупантов. Бойцов и командиров никто не упрекал, советские люди хорошо понимали, какую титаническую битву с гитлеровцами ведет Красная Армия. Они верили, придет время, и наши полки повернут на запад. Волновал лишь один вопрос: "Когда же?"

В середине июля фашистские войска вышли к большой излучине Дона, создав угрозу прорыва к Волге и на Кавказ. Вновь на фронте сложилась чрезвычайно тяжелая обстановка. Предстояла величайшая в истории битва за Сталинград.

На Сталинградском направлении действовала немецкая группа армий "Б" в составе 6-й армии и 4-й танковой армии при поддержке основных сил 4-го воздушного флота и 8-го авиационного корпуса.

Наш Юго-Западный фронт Ставкой Верховного Главнокомандования был преобразован в Сталинградский. Его поддерживала 8-я воздушная армия под командованием генерал-майора авиации Хрюкина. В состав этой армии и полк Давыдова.

Противни, сосредоточив превосходящие силы, устремился к Дону севернее и южнее города Калача. Положение передовых отрядов 62-й и 64-й армий резко ухудшилось, они начали отход на основной рубеж обороны.

Давыдов, получив тревожные данные, построил летный состав, намереваясь поставить перед ним задачу, но в это время все увидели, что к аэродрому подошла колонна немецких автомашин.

– Кто это? Откуда? – с тревогой в голосе спросил Давыдов. Его рука невольно потянулась к кобуре. Летчики последовали примеру командира, выхватили пистолеты и, пригибаясь, развернутым веером бросились к машинам. Техники и механики защелкали затворами карабинов...

5

"Уже год сравнялся, как идет война, а я все учусь. Когда же на задание? Так и война кончится, а я ничего не успею сделать, – подумала Нина, отводя взгляд от книги, над которой сидела все утро. – Где-то Анатолий, где папа, Вика, Шура... Все при деле, а я книжки читаю..."

В дверь постучали, и в комнату вошел Лавров.

– Неутомимая труженица продолжает познавать науки?

Нина встала и ответила:

– Только труд, видимо, и поможет мне, бесталанной.

– Я тебе уже говорил о твоих способностях, они незаурядны, и ты это знаешь, но самый большой твой талант, – продолжил Лавров, – это умение трудиться. Однако я прервал твои занятия не для того, чтобы сказать тебе об этом. Подошло время от общей подготовки перейти к индивидуальной.

– Что вы имеете в виду? – оживилась Нина.

– Давай присядем перед длинным разговором. – Лавров подвинул стул, сел напротив Нины и начал в раздумье: – До сегодняшнего дня ты изучала предметы, которые необходимо знать каждому разведчику, независимо от того, в каком амплуа он будет работать. Не секрет, конечно, что мы присматривались к тебе, изучали твои возможности. Пора определить более конкретно объект, интересующий нашу разведку, познакомиться с местом предстоящей работы и обсудить легенду.

Внимательно слушая Лаврова, Нина хотела ответить ему, что уже не раз задумывалась над этим, представляла себя в разных ролях... Но Лавров продолжал:

– Кем ты явишься в тыл врага, определится в самое ближайшее время. Разработка легенды в мои функции не входит. Сейчас подойдет майор Варламов, и с ним ты приступишь к очередному этапу подготовки.

– А вы что – уезжаете? – с беспокойством спросила Нина. – Нет, ответил Лавров, – общая подготовка остается в моем ведении. Тебе еще придется сдавать экзамены, вообще мы будем продолжать кое-какие занятия. А вот и майор Варламов.

Умные глаза и манеры Варламова сразу же располагали к себе. Лавров, попрощавшись, вышел, а майор, словно он был знаком с Ниной много лет, сказал:

– Нина, мне поручено ввести тебя в ту роль, которую тебе придется играть. – Майор ненадолго задумался, потом продолжил: – Придется играть, наверное, довольно продолжительное время. Задание тебе будет дано очень ответственное. Командование надеется, что ты отнесешься к нему со всей серьезностью.

– Я поняла вас, – ровным голосом ответила Нина.

Майор достал из портфеля и положил на стол черную кожаную папку. Раскрыв ее, сказал:

– Отныне ты – Марта Фогель, немка по рождению, бывшая студентка Киевского университета. Твоя мать умерла пять лет назад. Отец за шпионаж в пользу гитлеровской Германии находится в заключении, в Сибири. Между прочим, – добавил майор, – отец действительно находится в заключении. Марта тоже. Итак, с этого вот момента начинай привыкать к своему новому имени: Марта Фогель.

– Товарищ майор, можно мне посмотреть документы? – спросила Нина.

– Обязательно, – ответил майор. – Очень внимательно все посмотри, вчитайся в каждую строчку и как можно больше постарайся запомнить. А я выйду ненадолго.

Нина углубилась в изучение содержимого черной папки. Когда она дошла до паспорта и студенческого билета Марты Фогель, поразилась, откуда на документах Марты могли появиться ее, Нинины фотографии? Потом поняла, что это просто удивительное сходство, редчайшая игра природы!

– Ну, как дела? – спросил, возвратившись, майор.

Нина повернула голову в его сторону и, улыбнувшись, сказала:

– Вы знаете, товарищ майор, мне стало как-то спокойнее от того, что мы так похожи!

– Ну и прекрасно, Марта Фогель! – воскликнул майор, забирая черную папку. – Начинай вживаться в свою новую биографию. Завтра ты снова будешь изучать эти документы и обязательно обнаружишь что-то новое, на что сегодня не обратила внимания. А в свободное время подумай, помечтай, как, чем жила эта немецкая фройляйн. Представь себя на ее месте.

Переполненная новыми, волнующими ее мыслями, Нина потянулась к уединению, сосредоточенности. После ужина она долго гуляла по школьному двору, вдыхая свежий летний воздух, рано легла спать, закрыла глаза и мысленно начала выстраивать жизнь Марты Фогель с того момента, как она... поступила в университет. Нет, еще раньше – как она пошла в школу.

На следующий день Варламов пришел к Нине сразу после завтрака. Поздоровавшись, приступил к делу:

– Выкладывай, Марта, что ты придумала за ночь?

Нина сказала, что выкладывать, собственно, пока нечего, но несколько вопросов у нее уже есть.

Майор внимательно выслушал ее и похвалил:

– Для начала неплохо. Ты заметила некоторые действительно слабые места нашей легенды. Ведь кому-то может прийти в голову желание уточнить у "дочери", где похоронена ее мать, как выглядит село, в котором она жила в детстве. Хорошо, что отец Марты – фотограф, и к нам попало несколько снимков панорамы села. Да, к этому мы еще вернемся. А теперь послушай дополнения к твоей легенде.

Майор подробно изложил Нине некоторые детали "ее" биографии. Потом сказал, где и под чьим руководством ей доведется работать. Пристально взглянув на Нину, он вдруг спросил:

– Не утомил я тебя, Марта?

– Нет, – ответила Нина машинально, не задержавшись ни на секунду, словно имя "Марта" принадлежало ей всегда.

– Тогда слушай дальше, – мягко улыбнувшись, продолжал майор.

Еще около часа он рассказывал об учреждениях, где Нина-Марта должна бывать, с кем встречаться, о явках, паролях.

– Что делала Марта в Киеве после захвата его немцами – это тоже слабое место в нашей легенде, – сказал майор. – Может возникнуть законный вопрос: почему юная почитательница фюрера более года не давала знать о себе?

Нина задумалась, действительно, почему?

А майор сказал неожиданно: – На этом мы сегодня наши занятия закончим. Даю тебе два дня на размышления обо всем, что ты узнала. Да, к слову, ты думаешь все еще по-русски?.. Пора переходить на немецкий.

– Ясно, товарищ майор, – ответила Нина. – Буду думать по-немецки...

6

– Ну, Русанов, напугал ты нас! Сейчас такое творится, что не знаешь, где свои, где фашисты... Но вы здорово нас подкузьмили! – говорил Давыдов, крепко обнимая своего начальника штаба. – Наконец-то полк в сборе! Как я рад вашему возвращению, Павел Васильевич! Жаль, комиссар не дожил до этого момента.

– Ах, какое горе, – покачал головой Русанов. Он и Давыдов надолго замолкли, словно мысленно еще раз прощались с товарищем. А вокруг продолжался гомон, слышались возгласы:

– Не узнаете, товарищ командир? Да это же я, ваш механик!

– А я-то думал – пленный фриц!

– Как вы отыскали нас? Где так долго путешествовали? – сыпались вопросы.

Начальник штаба полка, докладывая Давыдову, отметил:

– Товарищ майор, только благодаря помощи командира артдивизиона мы добрались сегодня сюда.

И тут Анатолий увидел Алексея Высочина, бросился к нему, крепко обнял.

Русанов тем временем продолжал докладывать:

– Капитан Высочин очень хорошо все организовал. Мы шли вслед за прорывающими оборону войсками, случалось, и сами участвовали в бою. Вот тогда-то и потеряли двадцать три человека. Семерых раненых отправили в госпиталь, остальные погибли, – Русанов снял пилотку, опустил голову, все последовали его примеру.

– Почему сразу после переправы не прибыли в полк? – уточнил после минутного молчания Давыдов.

– Нас направили на пополнение стрелковой дивизии. Ну а когда немцы прорвались, дивизия стала отходить. Средств передвижения у нас не было, пешком мы прошли до Старобельска. Двигались параллельно дорогам шли медленно. Потом организовали засаду. Напали на немецкую колонну, захватили несколько автомашин. Тех, кто хоть немного мог говорить по-немецки, переодели в немецкую форму, посадили в кабину или на последние ряды в кузовах машин. Так и пробирались меж немецких колонн почти до станицы Морозовской.

– Спасибо, старый знакомый, за выручку, – сказал Давыдов, обращаясь к Высочину. – Вы многим жизни спасли и меня избавили от великой душевной боли. Теперь, когда полк в сборе, совсем другое дело, – сказал Давыдов.