Текст книги "Резерв высоты"

Автор книги: Николай Скоморохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

– С женщиной надо обращаться умеючи, кое-кто из вас повздыхает, робко чмокнет в щеку и взвивается на радостях в небеса, не понимая, что женщине, познавшей мужскую ласку, от всего этого – сплошное расстройство. Она потом ночью, как в бреду мается, проклиная и свою судьбу, и "зеленого" ухажера. Но такие мужчины, как я, надолго остаются памятными в горячем женском сердце...

Быстро переложив дела на Базарова, комэск первой вместе с адъютантом эскадрильи направился на смотрины хозяйки.

Переступив порог хаты, он увидел опрятно одетую молодую женщину редкой красоты, сразу уставился на нее, забыл, зачем пришел. Хозяйка и адъютант поняли его состояние. Красавица, чтобы вывести из неловкого положения будущего постояльца, произнесла певучим голосом:

– Здравствуйте, проходьте у комнату.

– Здравствуйте, – словно проснувшись, быстро произнес Кутейников и проткнул руку, знакомясь: – Петро, сын Васильев.

– Галина, – ответила молодая хозяйка, театральным жестом протянула ладонь.

Кутейников схватил своей мощной пятерней нежную ручку и так ее пожал, что хозяйка вскрикнула от боли.

– Извините, дорогая хозяйка, отвык от женских ручек, за время войны только за ручку управления самолетов! держусь, – соврал Петро.

Кутейников, осматривая хату, отмечал порядок, чистоту, добротное убранство. Затем сел за стол и изрек, окидывая взглядом хозяйку:

– Хата хороша, хозяйка – и того лучше, остаюсь...

После выполнения задания, наспех сделав разбор боевого вылета Кутейников направился к месту жительства. У дома его встретила женщина лет сорока пяти. На вопрос "Где Галина?" – ответила: "Скоро придэ".

Поглядывая на женщину, Кутейников долго мучился в догадках: "Сестра? Соседка? Не дай бог – мать"...

Только вошел в хату – следом появилась сияющая Галина.

Кутейников, глядя на нее опытным взглядом, раздел мысленно молодую хозяйку... Кровь в нем заиграла, он схватил Галину, крепко прижал к груди и добравшись до губ, впился в них. На мгновение Галина поддалась порыву красавца-летчика, но затем резким движением оттолкнула его со словами: "Мабуть так можно?!"

Петро чуть не загремел навзничь. Восстановив равновесие, снова словно коршун, набросился на "дичь", но молодая хозяйка была крепка и хитра: на мгновение прижалась к Петру, но тут же снова выскользнула из его объятий. Петро рассвирепел и, схватив за руку Галину, резко произнес: "Прекрати игру в "кошки-мышки!"

Молодайка мгновенно сникла и, упав на колени, запричитала:

– Петро Васильевич, делайте со мной что хотите, но поймите – я женщина непорочная, я не можу так...

Кутейников взглянул на Галину, стоявшую перед ним на коленях со сложенными руками и устремленными на него глазами, и Опомнился: что происходит с ним? Такая красавица у его ног, а он, варвар, не может ласково и нежно с ней обращаться! – Подумал Петро. Он наклонился, взял за плечи Галину, приподнял ее. Она посмотрела на него доверчивым взглядом и прильнула к его груди. Петро снова весь затрясся, но постепенно овладел собой, ласково погладил хорошо уложенные темно-каштановые волосы красавицы.

Галина уткнулась лицом в гимнастерку и зашептала: "Я так напугалась, для меня так необычно. Вы такой красивый, сильный, настоящий орел. Я вся в бреду..."

Кутейников, перебил ее, заговорил, извиняясь:

– Прости, не сдержался. Твоя красота, темперамент зажгли в моем сердце огонь, и я не смог его погасить...

– Не надо гасить, – томным голосом произнесла Галина. – Мы – посидим, повечерим. Ваш Сергей продукты принес, мы с мамой кое-что приготовили...

Кутейников, услышав имя адъютанта, подумал: забота-заботой, но этот прохвост и до молодой хозяйки может добраться того и гляди односумом станет. У него возможностей больше: я – в полет, он – под бок к молодке. Надо так загрузить работой, чтобы ему не до Галины было...

Легким движением, как уж, Галина выскользнула из рук Кутейникова и предложила:

– Петро Васильевич, давайте вечеряты, еда готова...

В бодром настроении в радужных надеждах Петро сел за стол.

Возле Гали поместилась мать. "И чего тебе надо, старая, шла бы ты до клуни?!" – подумал Кутейников.

– Петро Васильевич, мама хочет поднять рюмочку за вас советских бойцов, – заворковала Галина своим мелодичным голосом.

– Очень рад, – вынужденно улыбаясь, произнес Кутейников. Старая опрокинула стопку, закусила и тут же налила по второй.

Кутейников, воспользовавшись паузой, поднял рюмку за здоровье гостеприимной хозяйки дома, он встретился с ней взглядом, и ему стало не по себе: на него изучающе смотрели холодные серо-зеленые глаза. На какое-то мгновение он оказался под воздействием этого взгляда, затем преодолев временную растерянность, выпил и заулыбался. Периодически бросая взгляд в сторону матери Галины про себя отмечал: "Ну и глаза – как буравчики, сверлят".

Старая хозяйка долго не задержалась за столом. Пожелав доброго вечера, удалилась. После ее ухода Петро облегченно вздохнул и сосредоточил свое внимание на Галине, которая от выпитого вина разрумянилась, повеселела. "Как хороша чертовка", – подумал о ней Кутейников, предвкушая скорую близость. А Галина меж тем, подливая Петру горилку пела ему дифирамбы. Кутейников пьянел, и от выпитого, и от похвал Галины, которая, войдя в роль гостеприимной хозяйки, очень "внимательно" ухаживала за гостем и отвечала на его ласки такими поцелуями, что у Кутейникова, порой мутилось сознание. Утратив контроль над собой, Петро хлебнул лишнего, что-то бормотал заплетающимся языком, и при попытке встать чуть не упал.

Галина помогла ему раздеться, Петро схватил ее за талию и не устояв, вместе с ней повалился на постель, но Галя ловко высвободилась из рук Кутейникова, прошептала: "сейчас приду" и удалилась.

Петро, расправив свои длинные жерди, уперся стопами в спинку кровати, найдя "просветы" между вертикальными металлическими прутьями, вытянул ноги, достал ими до печки.

В голове шумело, мысли куда-то улетели далеко-далеко... В счастливом ожидании он быстро заснул...

Очнулся от оглушительной тишины, которая стала вокруг. "Почему так тихо?" – Подумал сразу и тут же насторожился. И вдруг он услышал где-то близкий, тихий, приглушенный говор. Хмель из головы мгновенно улетучился. Сначала слышал только голоса – женский и несколько мужских, разного тембра. Потом начал различать отдельные слова. И когда он понял, о чем идет речь страх и злоба охватили его.

– Где пистолет-то, давай сюда... Нам оружие очень пригодится. А он себе еще найдет... – сказал один из мужчин.

Кутейников привычным жестом потянулся к кобуре – пустая... Галка вытащила. Вот стерва!

А голоса между тем звучали так же тихо, но разобрать слова было можно.

– ... Галина, ты крепче привязывай его к себе, цепляй на крючок. Так прямо и падай, кричи, что без него не можешь жить, куда он – туда и ты за ним полетишь... Понимаешь? Горилки не жалей. Может спьяну еще чего нужного нам скажет... Куда полетят и когда, кого из больших начальников ждут и когда, и все что говорит – просто запоминай – потом разберемся, что важно, что нет...

– Страшно мне... – услышал Кутейников голос Галины. – Вдруг догадается...

– "Страшно" ей! – Насмешливо передразнил мужской голос. – А нам, думаешь не было страшно, когда адъютант на сеновал заглянул? Еще бы шаг-другой – и пришлось бы ножичком его кольнуть... Постов везде наставили из села не выбраться... А всего-то на час какой и опоздали...

– Но ничего, – заговорил третий голос, – под крылышком твоего ухажера продержимся... Авось недолго они здесь пробудут...

– Рази ж в голову кому придет заглядывать в подпол дома, где сам комэск проживает?! – Хихикнул снова второй. А ты держи, его, Галка, держи при себе. И заранее точно выведай, когда они будут отсюда сниматься...мы им перед отлетом такой шухер учиним...

Кутейников давно уже понял, что между досками под кроватью, видно, есть щель в лазу. Он лежал не шевелясь, боясь, что скрипнет кровать, вслушиваясь в каждое слово, сгорая от стыда и бешенства, от обиды на часовых, на адъютанта, на всех на свете...

– Слушай, Галю, откуда это холодом потягивает? – Спросил вдруг первый голос несколько настороженно.

– Не знаю... Может, с того окошка, что во двор выходит... Не проверяла давно...

– А здорово ты своего соколика уложила! Дрыхнет, как убитый...

– Да и то боялась, что помрет, на первый раз не дюже насыпала.

"Силен ухажер, – казнил себя Кутейников, – достукался!.. Раньше хоть бабы попадались, как бабы, а эта – до чего ж ловка! Вот стерва! Во как влезла в душу!.. Ведь мог и не проснуться!.."

Кутейникова бросило в пот. Оказывается он был на волосок от смерти!.. А что он такое "важное" мог сказать, чему они радуются...

– Ну, ступай, Галю, а то ненароком проснется... – сказал первый голос.

– А вы тише здесь... Вдруг услышит...

– Да не бойся ты, Галю!.. Если что почувствуешь тревожного – пристрели сразу, или подсыпь в еду чего-нибудь... Кто в такой суматохе сейчас особенно разбираться будет!..

Что-то тихо скрипнуло, послышались шаги куда-то вниз, и Кутейникову показалось, будто под кроватью кто-то зашевелился. Комэск замер, затаив дыхание... Шаги постепенно стихли... Вдруг зашелестела занавеска в спальне, Кутейников, напрягал зрение, рассмотрел силуэт Галины. Напряженная тишина длилась недолго, в эти секунды он мысленно искал выхода из создавшегося положения: задушить эту гадину – вдруг в хате есть кто-нибудь. Пристрелить предательницу, так нагло обманувшую его?! А где пистолет-то? В это время прохладная мягкая рука коснулась лба Кутейникова, и он вздрогнул от неожиданности:

– Что так долго? Где была? – У Кутейникова сами собой возникали вопросы, соответствующие обстановке. – Ложись, – предложил он, выигрывая время, соображая напряженно, что же теперь ему делать, как вести себя?..

– Сейчас посмотрю, спит ли мама, – Галина вышла из спальни.

– "Маму" она к концу ночи вспомнила! Вот гадина! – Подумал Кутейников, шаря рукой по стулу в поисках обмундирования. – Опять что-то задумала! Петро быстро оделся.

Появилась Галя, прижалась к нему, спросила:

– Куда собрался, Петро?

– До ветру, – соврал Кутейников, еле сдерживая накипевшую злобу.

"Вот гадюка, как быстро перестраивается!" – Подумал Петро.

Задержавшись на пороге, Кутейников сделал вид, что еще хмельной после выпитого, ухватился рукой за притолоку, прислонился к ней головой... А про себя думал: какой стыд. Что же теперь – бежать к командиру и комиссару, упасть перед ними на колени: явился блудный сын, обезоруженный предметом любви?! Образец бдительности!.. Да, эти сволочи, упоминали о каких-то сведениях... Неужели я что-то во сне сболтнул... Кутейников медленно пошел к сараю...

В это время дверь из хаты отворилась, на пороге в одной исподней рубашке с распущенными волосами появилась Галина.

– Петро! – Томным голосом позвала она.

– Иду!.. – Ответил Кутейников. Сейчас приду... ступай.

– Сказал же – сейчас приду...

Как только закрылась дверь, Кутейников метнулся через двор к калитке.

3

...От дома красавицы Галины, Кутейников несся как на рысях то и дело натыкаясь на часовых. Из некоторых хат уже выходили люди, они удивленно глядели вслед командиру первой эскадрильи.

Подбежав к дому, где разместились Давыдов с комиссаром Кутейников остановился, чтобы перевести дух. Отдышавшись немного, только поставил ногу на первую ступеньку, как открылась дверь и на пороге появился командир полка. Следом за ним шли комиссар и начальник штаба.

– Что с тобой, Петро? На тебе лица нет, – удивился Давыдов.

– Там бандиты... предатели в моей хате, – выпалил, краснея Кутейников.

– Спокойнее и по делу... – Сказал Давыдов. Что произошло? Кутейников, спеша и сбиваясь, начал рассказывать о ночных переживаниях, чем вызвал насмешки и соленые комментарии окружающих. Его взволнованный рассказ привлек внимание летчиков расквартированных в соседних домах. Давыдов, видя, что беседа вызывает нездоровое любопытство у личного состава, прекратил разговор, посерьезнел и дал команду начальнику штаба полка срочно арестовать и обезоружить подозрительных лиц.

Случай о ночных похождениях Кутейникова быстро облетел паях. Полковые зубоскалы смаковали на все лады это событие. Главный герой несколько дней ходил, как побитый пес. Вполне понятно, что больше всех досталось адъютанту эскадрильи за его "верную" службу.

Базаров видя мучения адъютанта, успокаивал:

– Не грусти, лед не вечен, – растает, так и наш хозяин отойдет. Удачно прислужишь, подхвалишь – простит и обласкает.

– Как это противно – строить из себя дурачка!

– Такова участь подхалима: стал однажды на этот путь, "дерзай" дальше...

Давыдов, не мешкая, собрал руководящий состав полка и эскадрилий, потребовал от Кутейникова доложить подробно, о пьянке, потере бдительности...

Комэск первой насупился, передергивая плечами, очевидно, решая про себя: говорить ли всю правду?..

Командир полка почувствовал это и сказал:

– Выкладывай все начистоту.

Кутейников злясь и краснея рассказал о своих ночных приключениях...

Давыдов не пощадил полкового Дон Жуана:

"Ведь это черт знает, что такое! Упиться до потери сознания, в то время, когда полк выполняет ответственную боевую задачу!"

Куда теперь глаза будешь прятать, когда станешь с подчиненными разговаривать?..

Наверное, десятки раз призывал их к бдительности. А сам?.. Долго распекал Давыдов комэска первой. Кутейников краснел, страдал от презрения к самому себе и мечтал лишь об одном: скорее бы закончился этот позорный разбор, а уж потом он еще себя покажет... кровью искупит позор.

– Под ревтрибунал подвел себя сердцеед, – закончил разнос Давыдов.

4

Обстановка под Харьковом осложнялась с каждым днем.

23 мая 6-я немецкая армия, наступавшая с севера, и войска группы Клейста (1-я танковая и 17-я армии) наносившие удар с юга, соединились в районе южнее Балаклеи. Часть войск Юго-Западного фронта была окружена. Слух об этом разнесся в полку Давыдова. Как бы в подтверждение его нарушилось снабжение полка боеприпасами и горючим, началась строжайшая их экономия. Экономить боеприпасы труда большого не составляло, но горючее экономить не удавалось. Почти каждый взлет был связан с воздушными боями, а в бою горючего не сэкономишь.

"Мессершмитты" с рассвета до темноты дежурили над аэродромом. Каждый взлет ЛАГГа начинался, а порой и заканчивался стычкой с "мессерами". Падали самолеты, гибли летчики на глазах у всего полка. Погибших хоронили ночью, когда на короткие часы истребители врага давали передышку. Редкие сутки обходились без похорон.

Связь с авиационным командованием прекратилась. Тогда Давыдов наладил контакты с командирами наземных войск и стал действовать в их интересах. Наши части вели тяжелые оборонительные бои, медленно отходя на восток. Летчикам приходилось очень тяжело. Линия фронта была рядом, и враг все время висел над головой: на взлете брал в огненные клещи, при заходе на посадку поливал свинцом.

Сержантское звено дралось хорошо. Пока горючего было вдоволь, летчики ежедневно совершали пять-шесть вылетов. Однажды уставший после очередного вылета Ваня 'Гончаров прилег под самолетом и задремал. Иван Карпович, не заметив, что летчик спит, спросил его:

– Ну что, утомили "мессера"?

Ваня тут же вскочил, со сна крепко стукнулся головой о крыло и, вылезая на четвереньках из-под самолета, с тревогой в голосе воскликнул:

– Где "мессера"?

Стоявшие рядом техники и мотористы захохотали, а Иван Карпович извиняющимся голосом объяснил:

– Это я спросил: "Утомили "мессера"?"

– Кого, меня? – переспросил Ваня. – Конечно, – вздохнул он, – да еще как!

– А помнишь, когда-то кто-то беспокоился, что на его долю войны не хватит, – с хитрой усмешкой сказал Шилов.

– Ох, какой ты, Иван Карпович, памятливый, все припомнил! – сказал Ваня. – Воевать-то хочется! Не спать – еще сильнее. Если б разрешили, я наверняка неделю бы проспал!

– Не скажи, надоест, – ответил ему Шилов.

Однажды на исходе дня командир полка собрал летный состав, кратко обрисовал обстановку и объявил свое решение: самолетов мало, с завтрашнего дня на задание будут вылетать только самые опытные. Первым на рассвете дежурит звено Фадеева.

Во время ужина Базаров подошел к Фадееву.

– Настал и на нашей улице праздник: летай – не хочу?!

Анатолий молча улыбнулся.

– Мудро поступил Давыдов, что доверил вам особое задание. Терять вам нечего, семей у вас нет. К тому же ребята твоего звена уже кое-что соображать начали в бою и смелы до безрассудства. Для завтрашних дел такие и нужны. Уверен, живы будете, но страху натерпитесь. До завтра! – Похлопав по плечу Анатолия, Базаров пошел к себе.

Сон летчиков короткий, но глубокий. Размявшись после подъема, облили друг друга холодной водой, быстро позавтракали. Уточнив детали взлета, Фадеев и Гончаров направились к самолетам. До вылета оставалось пятнадцать минут. Восток только начал светлеть, но в небе уже появились "мессеры".

– Опоздали, Ваня, – с сожалением сказал Фадеев.

– Что будем делать?

– Взлетать. Выдержишь направление?

– Постараюсь.

– Тогда через двенадцать минут запуск и взлет. Внимательно слушай радио.

– Есть, – лихо ответил Ваня и побежал к самолету. "Волнуется, – подумал Анатолий о Гончарове, – надо бы успокоить его, сейчас главное – выдержка. Немцы не, случайно прилетели затемно".

Анатолий спокойно и не спеша выполнил все, что необходимо перед запуском мотора, посмотрел еще раз на восток, на летное поле, на границе которого уже отчетливо виднелись ориентиры, по которым можно точно выдержать направление на взлете. Фадеев привстал в кабине и беглым взглядом окинул небо, пытаясь определить местонахождение "мессершмиттов".

– Где они? – спросил он у техника звена.

– Вот здесь прогудели, – указал тот рукой в северо-западном направлении.

Анатолий еще раз проверил готовность к запуску и в это время услышал: "Справа гудят". Он расстегнул шлемофон, и характерный нарастающий свист стал слышен резко и отчетливо. Через несколько секунд Фадеев увидел идущую на малой высоте пару "мессершмиттов". Время истекло, пора запускать моторы. Необходимо было взлететь так, чтобы остаться незамеченными, да еще успеть набрать метров пятьсот высоты. А там еще посмотрим, чья возьмет, думал Фадеев.

– Ваня, запуск! – скомандовал он.

Гончаров кивнул головой, и тут же завращался винт его самолета. Анатолий запустил свой, времени на прогревание потребовалось несколько секунд, перевел мотор на повышенный, затем на максимальный режим, проверил работу мотора, прожег свечи и услышал доклад: "К взлету готов". – "Понял", с удовольствием отмечая четкость работы Гончарова, ответил Фадеев. Медлить нельзя, каждая секунда промедления может сорвать вылет и погубить их, но и взлет в момент, когда фашистские стервятники находятся в выгодном положении, тоже смерти подобен.

– Ваня, довернись на свой, ориентир!

– Понял!

Анатолий поставил самолет в направлении выбранного ориентира, взглянул на небо и увидел, что "мессеры" резко взмывают вверх.

Фадеев дал газ и, увеличив обороты до максимальных, начал разбег, точно выдерживая направление. Самолет, как казалось ему, слишком медленно набирал скорость. Хотелось скорее бросить взгляд на небо, чтобы видеть, где враг, но здравый смысл подсказывал – не надо, можно уклониться от курса, да и "мессеры" не могли за считанные секунды развернуться, если бы даже и заметили взлет. "Взлетай спокойно, на малой скорости не отрывай от земли самолет", – скомандовал Фадеев Гончарову.

Скорость нарастала, самолет легко отделился от земли. Анатолий убрал шасси и перешел на бреющий полет, посматривая по сторонам. Он отчетливо представил себе рисунок схемы, маршруты полета с разными курсами и точно определил, где находится.

Взглянул на указатель скорости и скомандовал Гончарову: "Боевой разворот во внутреннюю сторону". Фадеев устремил взгляд в тот сектор, где должен был находиться Гончаров, но его не было. "Мессеров" тоже не было видно. С набором высоты видимость увеличивалась. Внизу еле просматривались очертания аэродрома. "Порядок, – подумал Анатолий, – стервятники наш взлет просмотрели. Теперь главное – собраться и атаковать мессеров" первыми".

Заканчивая разворот, сзади и немного выше Фадеев увидел. Гончарова. Классический получился маневр, лучшего не придумаешь! Вот что значит точный расчет и пунктуальное исполнение! Математика – наука точная!

– Я впереди справа ниже, – подал голос Фадеев.

– Вижу, – бойко ответил Ваня. – Высота тысяча метров.

– Ваня, разгон скорости и одновременный разворот с набором в разные стороны... Пошел!

Не успел Анатолий закончить разворот, как увидел "мессеров". Запас скорости позволил ему бросить самолет вверх, чтобы занять выгодное положение для атаки. Сейчас победа останется за тем, кто при прочих равных условиях будет действовать более решительно, в нужный момент метко поражая цель. Анатолий пошел в лобовую атаку, немцы уклонились. Проскочив над фашистами, Фадеев не стал сразу разворачиваться, а немного задержался, ожидая Гончарова, затем круто взмыл вверх, положил самолет на спину, медленно вывернул и снова предложил лобовую атаку. "Мессершмитты" не приняли ее. Закрутилась карусель. В вертикальной и горизонтальной плоскостях каскад фигур высшего пилотажа был так стремителен, что Гончаров иногда отрывался, но в целом пара пилотировала, словно связанная невидимыми нитями. В один из моментов Анатолий решил использовать то, что Гончаров немного отстал, и скомандовал ему: "Пройди еще секунд двадцать и затем выполняй разворот", – а сам устремился вертикально вверх, держа в поле зрения "мессеров", которые, развернувшись, бросились в погоню за Гончаровым. Вначале немцы энергично пытались зайти ему в хвост, но неожиданно обнаружили самолет Фадеева и пошли наутек. Анатолий в горячке боя бросился за ними, но внизу мелькнуло летное поле, и он вспомнил о главной своей задаче – деблокировать аэродром. Значит, нужно оставить этих и занять выгодное положение на возможном пути подхода очередной группы "мессеров". Он не ошибся. Через несколько минут появилась еще пара "мессершмиттов", затем вторая. Внезапная атака Фадеева, меткая очередь – и подарок с неба упал к ногам однополчан в виде горящего фашистского стервятника. За первой последовали вторая и третья атаки; и тройка "мессеров" покинула поле боя. Анатолий взглянул на бензиномер стрелка приближалась к нулю. Пора на посадку. В это время он услышал в наушниках голос Богданова: "Взлетаем". Фадеев уменьшил до предела обороты, сбавил газ, обеспечил взлет сменной пары, потом остальной группы полка и лишь тогда произвел посадку. Отличный его почин получил хорошее продолжение: за день летчики полка сбили еще три фашистских самолета. Своих потерь не было.

5

Воздушные бои продолжались с рассвета до позднего вечера. Анатолий выполнил уже более сотни боевых вылетов, провел около пятидесяти воздушных боев. С врагом он дрался уже на равных рядом с такими летчиками, как Богданов, Прохоров, Базаров и другие "старики".

Слово "старик", неизвестно когда и кем первым произнесенное на войне, быстро вошло в лексикон летчиков. Оно означало высшей степени похвалу, им гордились те, кого так называли. Его не присваивали официально, церемоний посвящения в "старики" не было, статуса на присвоение звания "старик" не существовало. Но прочно вошедшее в жизнь, это слово определяло самый высокий уровень мастерства летчика, способность выполнять самые ответственные боевые задания. Когда было необходимо решить, кто пойдет на выполнение сложного боевого задания, командиры говорили: ведущим пойдет тот или другой "старик", или – на задание пойдут только одни "старики". "Старикам" завидовали, ими гордились техники и механики, обслуживающие их самолеты. Молодые летчики стремились как можно скорее стать достойными того звания, стать "стариками", чтобы иметь возможность выходить на ответственные задания вместе с лучшими из лучших.

Когда здесь, на полевом аэродроме, Давыдов впервые назвал Фадеева "стариком", Анатолий ощутил радость, почувствовал твердую уверенность в себе.

За время базирования на этом аэродроме Анатолий ни разу не испытал горечи поражения. Как ни трудно было ему, всякий раз при выполнении боевых заданий он побеждал. Правда, успех обеспечивало не только его личное мастерство, но и то новое в тактических приемах, что они вместе с Богдановым применяли в воздушных боях.

Вот уже несколько дней подряд, вылетая в один и тот же район штурмовать наземные войска противника, Фадеев с тревогой всматривался в происходившее на земле. Сначала наши удерживали занимаемые позиции, но вот у немцев появилось много танков, и после артиллерийского обстрела они вклинились в нашу оборону. Пролетая на' бреющем над позициями наших войск, Анатолий мельком видел фрагменты боя. Он понял: дальнейшее продвижение вперед вряд ли состоится, и полку придется перелетать со своего аэродрома не на запад, а на восток.

Наши летчики не раз пытались атаковать немецкие бронированные машины, но приходилось с сожалением констатировать совершенно незначительный результат этого. Лишь единицам удавалось попасть в заднюю часть танка, где расположен двигатель, и лишь тогда клубы огня и дыма обволакивали ощетинившуюся громадину. Чтобы поразить танк, стрелять нужно под углом не меньше сорока пяти градусов, думал Фадеев, но под таким углом далеко не каждый летчик, стремительно несясь к земле, сможет попасть в цель размером около двух квадратных метров.

О том, как можно было бы изловчиться поражать малоразмерные бронированные цели, Анатолий решил поговорить с Богдановым. Из всех авиационных командиров он выделял своего комэска. Возможно, это было проявлением взаимной симпатии, трудно сказать, но за Богданова Анатолий был всегда готов идти в огонь и в воду. Да и только ли за него одного...

Выслушав Фадеева, комэск задумался, потом сказал:

– Идеи неплохие. Садись, рисуй.

Анатолий взглянул на комэска и, улыбнувшись про себя, подумал: "Ну вот, напросился!" Но раскрыл планшет, достал карандаш, блокнот – вечные спутники его боевой жизни, и начал рисовать танк, потом вверху в стороне самолет. Комэск смотрел на рисунок, вносил коррективы. Расчеты показали, что танки поражать можно, атакуя их с углами более сорока пяти градусов, но открывать огонь необходимо с восемьсот-тысячи метров, затем немедленно выводить самолет из пикирования.

Богданов еще раз проверил расчеты.

– Вот теперь порядок! Но летчиков нужно предупредить, чтобы не мешкали с выводом из пикирования после открытия огня, иначе врежутся в землю. И еще. Надо помнить о весе самолета. Когда атакуешь с полными баками – одно, а когда горючего остается менее четверти – другое.

Анатолию не терпелось поделиться этими соображениями с товарищами. Он быстро дошел до хаты, где жил вместе с Гончаровым и Овечкиным.

Весь вечер друзья проговорили о том, как лучше поражать немецкие танки. А ночью, не успели летчики заснуть, к ним заглянула хозяйка и сказала:

– Хлопцы, якись дидусь появився...

– Что за дед? Пригласите его, – попросил Фадеев.

Через минуту в комнату ввалился бравый усач, выпрямился и уперся головой в потолок. Анатолий взглянул на него и не сразу понял, где же он мог видеть этого богатыря. Но через секунду вскочил с постели.

– Еремеич! – Фадеев подбежал к нему. – Еремеич, здравствуйте!

– Здравствуйте, но я вас что-то не припоминаю, – ответил богатырь.

– Ну как же? Я тот летчик, которого вы подвозили несколько месяцев тому назад. Помните, когда самолеты аэродром бомбили?

– Товарищ сержант?

Еремеич согнулся в поясе, взял руку Анатолия в свою, и Фадеев еле сдержался, чтобы не вскрикнуть от боли. Еремеич попытался обнять его и чуть не задушил, прижав голову Анатолия к своей груди.

– Силища-то какая! Как вы сюда попали? – спросил он Еремеича.

– – Сейчас расскажу. Но сначала я должен сходить за командиром.

– За Алексеем?

– Да, за товарищем капитаном. Я при нем, как бы вам сказать, вроде адъютанта.

– Зовите его скорей!

Анатолий засуетился, начал одеваться, а в комнату уже входил Высочин. Его рука была забинтована и покоилась в повязке. Друзья обнялись, расцеловались.

– Талька, вот судьба-то, а? Везет нам! За последние четыре месяца дважды встречаемся! В мирное время и то такое нечасто бывает.

Анатолию хотелось о многом спросить Высочина, но, взглянув на руку и измученное лицо Алексея, он попросил хозяйку посмотреть рану, а Ваню Гончарова послал за врачом. Старушку умело сняла повязку, посмотрела руку, пробитую выше локтя осколком мины, и покачала головой.

Анатолий смотрел на Алексея и любовался им. Высокий, стройный, красивый, как всегда, аккуратный и подтянутый, он даже и этой обстановке, выглядел щеголем. Пришел врач. Он быстро обработал рану, и, получив гарантию, что до свадьбы все заживет, друзья успокоились. Теперь можно было говорить о своем.

– Пойдем на улицу, пусть ребята поспят, – сказал Фадеев. Они вышли из хаты.

– Алеша, расскажи, как там у вас? – тут же под ступил к Высочину Фадеев.

– Началось все хорошо. Радость была огромная, когда освобождали наших от гитлеровской оккупации. Но потом темп наступления спал. В это время немцы подтянули силы и остановили нас; обрушилась немецкая авиация, танки пошли. А сейчас такое творится, не знаешь, где свои, где чужие. Подвоз боеприпасов прекратился, на голодном пайке сидим, всего по три снаряда на пушку. Веду сейчас дивизион и думаю: зачем все пушки тащу? И со связью трудно. Приказы запаздывают. Вообще что-то сотворилось такое, что не сразу разберешься...

– А как солдаты?

– Солдаты все понимают, но горят желанием скорей наших людей из фашистской неволи вызволить. Солдаты и командиры дерутся до последнего, жизни не щадят. Но когда начали отходить, бросать танки, автомашины, орудия, настроение стало, сам понимаешь, какое... Сейчас отходим. Да, Толя, предупреди командира: фрицы недалеко, обороны сплошной нет, боеприпасов тоже, на штык надежд мало. Прорвется рота-другая немецких танков и будет гулять безнаказанно по нашим тылам; бить их нам нечем. Как бы вам не пришлось завтра смазывать пятки и улетать отсюда.

Анатолий уговорил Алексея остаться, отдохнуть. Сам задержался во дворе. Вскоре из хаты выскочил Гончаров.

– Товарищ командир, не прохладно? Сейчас я вам курточку вынесу.

"Что-то замышляет, – подумал Фадеев, – не иначе поговорить хочет".

Больше всего в жизни Гончаров любил поговорить. Он мог не есть, не спать, но молчать долго он не мог. Говорил он самозабвенно, не так складно, как много, порой всякую ерунду. Но люди слушали его с интересом. Если у кого-то не было настроения слушать, ему говорили прямо: "Ваня ищи себе другую жертву". Гончаров никогда не обижался и направлялся на поиски нового собеседника, а найдя его, атаковал с ходу, так же как сейчас Фадеева. Поэтому Анатолий сразу понял Гончарова.