Текст книги "У государевых дел быть указано..."

Автор книги: Николай Рогожин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Позднее, в 1608–1610 гг., параллельно с Посольским приказом свою внешнюю политику пытались проводить сторонники «Тушинского вора»: в 1608 г. перешедший на сторону Лжедмитрия II астраханский воевода И.А. Хворостинин отправил грамоту к ногайскому князю Иштереку, предлагая ему присягнуть «царю Димитрию»;[23]23
  РГАДА. Ф. 149. Оп. 1. Д. 61.


[Закрыть] в 1609 г. из тушинского лагеря в Польшу выехали послы (о чём сообщала в особом письме Ю. Мнишку его дочь Марина);[24]24
  Там же. Д. 66.


[Закрыть] наконец, в начале 1610 г. в лагерь короля Сигизмунда III под Смоленск по приглашению польской стороны прибыло тушинское посольство, в результате переговоров с которым был заключён известный договор 4 февраля 1610 г. Обе стороны оговорили условия избрания королевича Владислава русским царём.[25]25
  Соловьев. Кн. IV. С. 539.


[Закрыть] Подобное положение, когда помимо Посольского приказа действовали дипломатические службы оппозиционных Москве сил, сохранялось вплоть до 1615 г.

В 1611–1615 гг. независимую от Москвы внешнюю политику пытался проводить Новгород Великий. Так, в 1611 г. под давлением шведской армии новгородские власти подписали договор об избрании русским царём королевича Карла-Филиппа; в 1613–1615 гг. новгородцы дважды отправляли свои посольства в Москву и поддерживали контакты со Швецией.[26]26
  РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Д. 1. 1611 г.; Д. 4.1613 г.; Д. 4. 1614 г.; Д. 2. 1615 г.; Оп. 3. Д. 16; Ф. 156. Оп. 1. Д. 86.


[Закрыть] Известно, что руководитель Второго ополчения Д.М. Пожарский вёл переговоры с английскими и австрийскими дипломатами, а также со шведами (при посредничестве Новгорода), стремясь заручиться их поддержкой в борьбе с Польшей.[27]27
  Соловьев. Кн. IV. С. 651, 652, 658.


[Закрыть] И.М. Заруцкий и М. Мнишек также пытались обеспечить себе поддержку зарубежных государей: в 1614 г. они отправили в Персию своего посланника И. Хохлова.[28]28
  РГАДА. Ф. 77. Оп. 2. Д. 10.


[Закрыть] И лишь к 1616 г., когда было подавлено движение И.М. Заруцкого и начались русско-шведские мирные переговоры, Посольский приказ вернул себе «монополию» в определении международной политики Московского государства.

Отсутствие стабильного правительства негативно сказалось на общем состоянии внешних связей России. С 1608 г. Москву практически не посещались иностранные дипломаты: поездка в государство, охваченное гражданской войной, была чрезвычайно опасным мероприятием. Даже подписание столь важного для Московского государства договора 1609 г. со Швецией, по которому Стокгольм обязался оказывать Василию Шуйскому помощь против Лжедмитрия II, происходило не в Москве, а в Выборге, Торжке и Калязине. Кроме того, сложности в обмене послами усугублялись наличием одновременно нескольких претендентов на российский престол.

Можно выделить определённые изменения в деятельности Посольского приказа в царствование того или иного государя.

Наибольшее число из них, безусловно, относится к короткому периоду правления Лжедмитрия I. Прежде всего обращает на себя внимание необычное для Московского государства оживление дипломатических контактов с римской курией. «Царь Димитрий Иванович» поддерживал переписку с Ватиканом лично, а также через посредничество папского нунция в Польше Клавдия Рангони. В РГАДА (Ф. 78. Сношения России с римскими папами; Ф. 149. Дела о самозванцах и письмах Лжедмитрия) сохранились списки с грамот Лжедмитрия к римскому папе Павлу V.[29]29
  РГАДА. Ф. 78. Оп. 1. Д. 1. См. также: Ф. 149. Оп. 1. Д. 14, 18 (б), 29, 39, 41.


[Закрыть] Оживление контактов между Москвой и Ватиканом было вызвано скорее всего личными интересами самозванца. Кроме того, вряд ли можно отрицать влияние Польши на столь неожиданный поворот в деятельности Посольского приказа.

Другим необычным новшеством в практике Посольского приказа в 1605–1606 гг. стало вступление русского царя в переписку с частными зарубежными лицами. Сохранилось значительное количество писем и грамот, адресованных «царем Димитрием» его «наречённому тестю» Ю. Мнишку, будущей тёще и шурину С. Мнишку.[30]30
  РГАДА. Ф. 149. Оп. 1. Д. 7, 8, 10, 11, 18, 21, 24, 26, 30, 34, 38, 43 (а), 43 (б), 44-50 (а).


[Закрыть] Имеется также письмо, датированное 4 февраля 1606 г. и адресованное Лжедмитрию польским шляхтичем Боболей (который в своём послании заступался за Сигизмунда III и убеждал самозванца в добром к нему отношении короля).[31]31
  Там же. Д. 40.


[Закрыть] Двумя месяцами раньше, в декабре 1605 г., письмо аналогичного содержания было отправлено «царю Димитрию» А. Гонсевским, послом Сигизмунда III, в Москву.[32]32
  Там же. Д. 22.


[Закрыть] Неоднократно обращался к Лжедмитрию с письмами и Ю. Мнишек.

Подобная переписка русского монарха с частными лицами, являвшимися подданными другого государства, находит себе аналогии лишь в эпохе Петра I и отчасти в переписке Ивана Грозного с Андреем Курбским.

Ко времени царствования Лжедмитрия I относятся факты отдельных нарушений и изменений в дипломатическом церемониале Посольского приказа. Известно, в частности, что приближённый царя, боярин П.Ф. Басманов, встречавший по приказу Лжедмитрия в Москве Марину Мнишек, выехал навстречу поезду царской невесты в «гусарском платье»,[33]33
  Мнишек. С. 39.


[Закрыть] что было грубым нарушением обычая. Тогда же самозванный царь, учредивший по польскому образцу при своём дворе должность мечника, к четырём рындам, традиционно стоявшим у трона при приёмах иноземных послов, добавил пятого, державшего обнажённый меч. Это нововведение было отменено после убийства самозванца, однако при первых Романовых в особо важных случаях (аудиенции австрийским, английским и польским дипломатам) количество рынд увеличивалось до шести человек.[34]34
  Юзефович. С. 103-104.


[Закрыть]

В правление царя Михаила Федоровича Романова, в 1615 г. посланники в Персию М.Н. Тиханов и А. Бухаров по возвращении в Москву получили выговор за то, что оделись «в его, шахове, платье» и этим «царскому величеству учинили нечесть же».[35]35
  Там же. С. 37-38.


[Закрыть] В правление первого представителя династии Романовых известный русский вольнодумец князь И.А. Хворостинин среди прочих прегрешений был обвинён в желании выехать на переговоры с иностранными послами, одевшись «по-гусарски».[36]36
  Соловьев. Кн. V. С. 317.


[Закрыть]

Новшеством в практике Посольского приказа стало упрощение отдельных процедур, допущенное Лжедмитрием во время приёма польских послов Гонсевского и Олесницкого.[37]37
  Соловьев. Кн. IV. С. 433.


[Закрыть] Наконец, следует обратить внимание на некоторую «полонизацию» терминологии, использовавшейся Посольским приказом при «царе Димитрии». Боярская дума именовалась Сенатом; печатник и казначей А.И. Власьев, фактически руководивший в это время внешней политикой Московского государства, носил звание «великого секретаря и надворного подскарбия». Лжедмитрий I на переговорах с польскими послами требовал признать титул «император» (а не «царь», как утвердилось в российской дипломатической документации с середины XVI в.).[38]38
  Там же.


[Закрыть]

Можно заключить, что в деятельности Посольского приказа в 1605–1606 гг. большинство трансформаций (восстановление связей с папским престолом, вступление царя в частную переписку, нарушения посольского церемониала), безусловно, произошло под непосредственным влиянием Речи Посполитой. Однако их инициатором был, по всей видимости, Лжедмитрий I, вернувшийся из Польши поклонником культуры и обычаев этой страны. Руководитель внешней политики России А.И. Власьев скорее всего не разделял симпатий своего государя: известно, что он с пренебрежением отзывался о римском папе[39]39
  Костомаров-1994. С. 249


[Закрыть] и был сторонником досконального соблюдения всех тонкостей московского дипломатического церемониала (чем вызвал насмешки во время своего пребывания в Польше).[40]40
  Соловьев. Кн. IV. С. 423.


[Закрыть] Таким образом, отдельные изменения в практике Посольского приказа, имевшие место в 1605–1606 гг. под влиянием Речи Посполитой, объяснялись пропольскими симпатиями Лжедмитрия I, а не назревшей потребностью частичного реформирования дипломатического ведомства Российского государства.

В правление царя Василия Шуйского (1606–1610) сколько-нибудь заметных изменений в работе Посольского приказа обнаружить не удаётся. Незначительные отклонения в российской дипломатической практике в этот временной промежуток были характерны для всей эпохи Смуты, а не только для царствования этого государя. Все эти изменения (начало нарушения связей между Московским государством и соседними державами, функционирование независимых от центрального правительства дипломатических ведомств, длительное принудительное задержание в Москве зарубежных посольств) – были результатом дезорганизации в деятельности посольской службы, следствием общей анархии в России начала XVII в. Персонал Посольского приказа не остался в стороне от событий разгоравшейся гражданской войны: большинство служащих приказа остались верны Василию Шуйскому, в то время как часть подъячих во главе с П.А. Третьяковым перешли на сторону «Тушинского вора».[41]41
  Платонов-1937. С. 279.


[Закрыть] Hecмотря на это, в деятельности московского дипломатического ведомства 1606–1610 гг. нельзя обнаружить новшеств, каковыми был богат предшествовавший период царствования самозванца. Напротив, царь Василий Иванович, стремясь подчеркнуть легитимность своей власти, в отличие от свергнутого им «расстриги» демонстрировал свое уважение к нормам посольского обычая, сложившимся при его предшественниках. Иногда это приводило к курьёзным случаям: в 1608 г. царь приказал спросить у польских послов Гонсевского и Олесницкого о здоровье короля Сигизмунда, чем вызвал их сильное раздражение (эти дипломаты на протяжении двух лет находились под домашним арестом в Москве и не получали никаких вестей с родины).[42]42
  Юзефович. С. 113.


[Закрыть]

Самостоятельное и в значительной степени назидательное значение имеет так называемый период «междуцарствия», когда после свержения В.И. Шуйского на русский престол был избран польский королевич Владислав. Обстоятельства этого времени наложили свой отпечаток и на деятельность Посольского приказа. Избрание царём польского принца, стремление короля Сигизмунда III самому воцариться в Москве, пребывание в русской столице польского гарнизона, начальник которого А. Гонсевский фактически отстранил от власти боярское правительство, – всё это обусловило значительное польское влияние на работу российской дипломатической службы. В немалой степени распространению этого влияния способствовало то, что в августе 1610 г. печатником и судьёй Посольского приказа был назначен дьяк И.Т. Грамотин, за полгода до этого перешедший на службу к Сигизмунду III. Результатом сложившейся ситуации стало то, что в течение двух лет (с августа 1610 по август 1612 г.) Речь Посполитая оставалась фактически единственным внешнеполитическим партнёром Москвы. На протяжении этого времени из России в Польшу было направлено три посольства: «великое посольство» митрополита Филарета и князя В.В. Голицына (1610); М.Г. Салтыков-Морозов и князь Ю.Н. Трубецкой (1611); думный дьяк и печатник И.Т. Грамотин (1612). Характерно, что отношения между двумя государствами носили двусмысленный характер: польский королевич был избран русским царём, в то время как его отец вёл боевые действия на территории Российского государства. В подобной ситуации не могло быть и речи о равноправном диалоге между Россией и Польшей. Посольскому приказу приходилось лишь создавать видимость внешнеполитической самостоятельности Московского государства. Так, контакты между канцелярией Сигизмунда III и боярским правительством поддерживались в обход «великого посольства», официально представлявшего интересы России в королевском лагере под Смоленском. Ярким примером этого является хранящаяся в РГАДА грамота, отправленная в январе 1611 г. московскими боярами Сигизмунду III. В этом послании, дабы убедить польского короля в своей лояльности, бояре обещают оказать давление на своё собственное посольство, отказывавшееся ускорить капитуляцию Смоленска.[43]43
  РГАДА. Ф. 79. Оп. 2. Д. 19.


[Закрыть] Несколько месяцев спустя Посольский приказ не выразил сколько-нибудь серьёзного протеста по поводу интернирования членов «великого посольства» в Польшу.

Интересно, что в конце 1610 г. установилась личная переписка между главой Посольского приказа И.Т. Грамотиным и канцлером Львом Сапегой. Российский дипломат сообщал своему польскому коллеге о важнейших событиях, происходивших в Московском государстве (о присяге москвичей Владиславу, о смерти Лжедмитрия II).[44]44
  АИ. Ч. 2. С. 357, 365, 366.


[Закрыть] Канцлер Л. Сапега, в свою очередь, обращался к русскому печатнику с требованиями личного характера: в описи архива Посольского приказа 1626 г. зафиксирован «лист от Лва Сопеги к диаку к Ивану Грамотину, что велено по королевской грамоте пану Яну-Петру Сопеге дати 2000 рублев, и те де ему деньги даны не сполна, и он бы велел те достальные деньги додати...»[45]45
  Опись 1626 г. С. 123.


[Закрыть] Контакты подобного рода между главами дипломатических служб Российского государства и Речи Посполитой ранее не наблюдались в практике Посольского приказа.

Язык, которым написаны послания И.Т. Грамотина, представляет большой интерес. Н.И. Костомаров отмечал, что «в Смутное время, едва только объявлено было о воцарении Владислава, многие великорусские дворяне начали в письмах своих и официальных бумагах писать полурусским языком, сбиваясь на лад западнорусской речи».[46]46
  Костомаров-1992. С. 302.


[Закрыть] Ярким образчиком подобного письма являются две грамоты (сентябрь-декабрь 1610 г.), адресованные судьёй Посольского приказа и печатником И.Т. Грамотиным канцлеру Льву Сапеге. Послания эти изобилуют «полонизмами», необычными для московской письменности XVI–XVII вв.: «ознаймую вашей милости», «сподеваемся вперёд вшекого добра», «рачь ваша милость у него выслушает», «жедаю... от вшитких народов славы и пошанованя» и т. д. Одна из вышеупомянутых грамот была подписана: «Иван Грамотин, печатник великие монархии Московские» (термин «монархия» необычен для российского делопроизводства этой эпохи).[47]47
  АИ. Ч. 2. С. 357, 365, 366.


[Закрыть] Следовательно, оживление русско-польских контактов после избрания на российский престол королевича Владислава оказало влияние и на язык документов, исходивших от служащих Посольского приказа.

Новшеством в делопроизводстве Посольского приказа, относившимся к 1610–1612 гг., являлось сосредоточение в архиве этого ведомства большого количества списков указов и жалованных грамот короля Сигизмунда III, не имевшего права подписывать подобного рода документы, не будучи избранным на русский престол.[48]48
  РГАДА. Ф. 79. Оп. 1. Д. 5. 1610–1612 гг.; Оп. 2. Д. 13, 17, 18.


[Закрыть]

Таким образом, 1610–1612 гг. представляли собой второй период серьёзных изменений и нововведений в деятельности Посольского приказа. В эти годы влияние Речи Посполитой на деятельность российской дипломатической службы являлось ещё более бесспорным, чем в 1605–1606 гг. Однако и в этот период инициатива вышеперечисленных нововведений исходила не от персонала Посольского приказа и даже не от московского правительства. Трансформации в практике Посольского приказа на сей раз были обусловлены интересами Речи Посполитой и дипломатическим и военным давлением этого государства на российское руководство.

Начало правления царя Михаила Фёдоровича Романова, подобно царствованию Василия Ивановича Шуйского, было отмечено стремлением вернуться в сфере дипломатии к традициям докризисного времени. С 1613 г. Посольский приказ активно занимался восстановлением нарушенных внешнеполитических связей Московского государства. Пресекались попытки других ведомств проводить свою особую внешнюю политику (в 1614 г. были схвачены И.М. Заруцкий и Марина Мнишек, а также новгородские послы, отправлявшиеся в Швецию; в 1615 г. Новгород окончательно отказался от претензий на независимую от Москвы дипломатию). Восстанавливая регулярные контакты с зарубежьем, Посольский приказ возвращался к традициям делопроизводства и церемониала, существовавшим на рубеже XVI–XVII вв., до начала Смутного времени. При этом нововведения в практике Посольского приказа, навязанные волей Лжедмитрия I и влиянием Польши, отвергались.

Однако начало правления царя Михаила не обошлось без своеобразного влияния Речи Посполитой на деятельность Посольского приказа. Так, для обоснования своей правоты в спорах с польскими послами русские дипломаты использовали новый для них источник: выписку из польской печатной книги о воцарении в Москве королевича Владислава и о бедах, причинённых им Российскому государству.[49]49
  Там же. Оп. 1. Д. 4. 1610 г.


[Закрыть] Этот факт, правда, является исключением из правил: в условиях продолжавшейся войны между Россией и Польшей российская дипломатия отказывалась возвращаться к попыткам реформ периода польского господства, а также перенимать опыт польской внешнеполитической службы. Лишь по окончании Смуты в России Посольский приказ пошёл на некоторые нововведения в своей деятельности, стремясь использовать позитивный опыт, приобретённый в годы кризиса. Инициатива частичного реформирования деятельности российского внешнеполитического ведомства принадлежала его главе И.Т. Грамотину.

Вторую половину XVII в., особенно период царствования Алексея Михайловича (1645–1676) и Федора Алексеевича (1676–1682) можно назвать временем расцвета Посольского приказа.[50]50
  См.: Беляков А.В. Служащие Посольского приказа второй трети XVII века. Автореф. дисс.... канд. ист. наук. М., 2001.


[Закрыть] На этом этапе его деятельности чётко прослеживается состав посольских приказных служащих: думные чины (бояре, окольничие, думные дворяне, думные дьяки), дьяки, подьячие, переводчики, толмачи, золотописцы, станичники, приставы, сторожа, а также различные категории специалистов, прикомандированных на срок от нескольких дней до нескольких лет для решения конкретных задач – золотописцы, иконописцы, писцы, музыканты, артисты и др. При этом главным критерием принадлежности к приказу является получение жалованья в Посольском или управляемых им приказах. Каждая из упомянутых категорий служащих выполняла определенные функции, которые иногда пересекались.

Во главе Посольского приказа стояли думные чины: до 1667 г. – думные дьяки, а затем думные дворяне, окольничие, бояре. После Андрусовского мира (1667) общегосударственное значение Посольского приказа повысилось настолько, что он перестал быть зависимым от Думы и стал особым самостоятельным управлением. Начальники Посольского приказа в масштабах государства были по сути дела вторыми после государя персонами в администрации. И если раньше они часто были вынуждены угождать родовитым боярам, то теперь царь Алексей Михайлович решил повысить их статус, во-первых, дав им боярское достоинство, и во-вторых, изменив титул и наименование их должности. С 15 июля 1667 г. ближний боярин А.Л. Ордин-Нащокин был назначен начальником Посольского приказа с титулом «царственные большие печати и государственных великих посольских дел сберегатель».[51]51
  Белокуров-1906. С. 43.


[Закрыть] Начальники осуществляли общий надзор за деятельностью вверенного им учреждения, выходили к царю и Боярской Думе с решением тех или иных текущих проблем на еженедельном докладе, а также своим личным авторитетом и пристрастиями оказывали влияние на международные дела Российского государства. Дела и дипломатические документы хранились в отдельном ящике начальников Посольского приказа. Как правило, это были наиболее важные и «актуальные» посольские грамоты, чаще всего в подлинниках.[52]52
  Опись 1673 г. С. 1028-1045.


[Закрыть]

Товарищами или помощниками начальников оставались приказные дьяки. С появлением во главе приказа знати (бояре, окольничие, думные дворяне) товарищами (помощниками) становились и думные дьяки, которых можно рассматривать как первых заместителей начальника. До середины XVII в. помощники начальников были в единственном числе и занимались всем спектром вопросов, находившихся в ведении этого учреждения. С 1649 г. их число увеличивалось и к 70-м гг. XVII в. в Посольском приказе насчитывалось одновременно до 4-х товарищей начальника. В Описи архива Посольского приказа 1673 г. отмечены два ящика второго посольского дьяка Е.Р. Юрьева [53]53
  Там же. С. 1046-1071.


[Закрыть]В одном из них представлено собрание документов о русско-шведских посольских съездах 1658–1666 гг., в которых он непосредственно участвовал.[54]54
  Белокуров-1906. С. 119.


[Закрыть] Вероятно, во второй половине XVII в. вторые дьяки имели собственное делопроизводство и архив. Интересно, что содержимое ящиков Юрьева время от времени сверялось с описями, и в них фиксировались все изменения (1653/54, 1666/67, 1672/73 годы).[55]55
  Опись 1673 г. Л. 1046-1071.


[Закрыть]

Подьячие приказа делились на 4 статьи (разряды): первая (старые), вторая (средние), третья («молодшие»), неверстанные. Деление на старых и молодых (вторая или «иная» статьи), по-видимому, существовало все рассматриваемое время. Третья статья впервые официально зафиксирована в 1653–1654 гг. по случаю рождения царевича Алексея Алексеевича.[56]56
  РГАДА. Ф. 138. Д. 1667/26. Л. 2-3.


[Закрыть] Основным показателем принадлежности к тому или иному разряду являлся размер годового оклада, который прослеживается с 1640-х гг. Неверстанные подьячие сформировались в конце 60-х гг. XVII в. Первое официальное их упоминание относится к 1668–1669 гг.[57]57
  Там же. Ф. 210. Оп. 6. Кн. 63. Л. 9 об.


[Закрыть]

Старые подьячие стояли во главе повытий – отделов, ведавших сношениями с определенными странами, а также другими делами (иностранная почта, надзор за иностранцами, татарами, толмачами, переводчиками и др.). Молодые и средние выполняли роль переписчиков, составляли справки по текущим делам. Неверстанные брались в приказ без жалованья для того, чтобы они присматривались к делам, знакомились со спецификой внутриприказной работы данного учреждения, доказывали свою профессиональную пригодность, к ним же можно отнести и учеников при приказе.[58]58
  Демидова-1994. С. 152-167.


[Закрыть]

Количество повытий и распределение дел между старыми подьячими не было постоянным и могло изменяться. На протяжении второй половины XVII в. в среднем было пять повытий. С.А. Белокуров приводит две записи распределения дел между старыми подьячими, относившиеся к апрелю 1677 и сентябрю 1689 гг.[59]59
  Белокуров-1906. С. 52-53.


[Закрыть] Эти данные в определённой степени подтверждаются при сопоставлении с росписью 1673 г.[60]60
  РГАДА. Ф. 138. Оп. 1. Д. 1673/6. Л.. 381-384.


[Закрыть] При этом исследователь обращает внимание на аналогичность распределения дел в 1702 и 1710 гг. Можно сделать вывод (если не считать дел, не относившихся к дипломатическим отношениям), что три повытья (М. Алексеева, Нефимонова и Тарасова) ведали сношениями с Европой и два повытья (Симоновского и Н. Алексеева) – с Азией.[61]61
  Там же. Оп. 2. Д. 19. Л. 100-103.


[Закрыть] Когда кто-либо из старых подьячих временно отсутствовал, его дела распределялись между оставшимися. Повытья назывались по имени своего руководителя и не отражали характера дел, в них производившихся.

Передача дел от одного подьячего к другому происходила по разным причинам, в том числе и по челобитью за мздоимство. 27 сентября 1660 г. по челобитной Поисия митрополита газского, греческого архимандрита Прохора и «все греки» их приказные дела велено было передать от С. Полкова П. Долгово, так как Степан берет «посулы великие, а дел не делает».[62]62
  Там же. Оп. 1. Д. 1669/10.


[Закрыть]

Старые подьячие ведали деньгами, собираемыми с подведомственных городов на содержание приказа. Казна находилась в руках одного человека, по-видимому, первого в списке подьячих. С 1656 по 1668 гг. за нее отвечал Я. Поздышев. Когда он был за границей, его подменял М. Постников.[63]63
  Там же. Оп. 2. Д. 13. Л. 112 об., 161 об., 274-275 об., 353 об.-354, 439-440; Оп. 1. Д. 1663/4. Л. 6. Д. 1665/4. Л. 1; Ф. 137. Посольский приказ №1. Л. 201 об.


[Закрыть] При этом Я. Поздышев все время занимал первое место в списке подьячих, М. Постников – третье, а с 1660–1661 гг. – второе. Для управления казной приказа подбирались служащие с соответствующими навыками. Так, в 1658 г. из Галицкой четверти в Посольский приказ перевели И. Истомина, на прежнем месте он «у приходу и у росходу был».[64]64
  РГАДА. Ф. 138. Оп. 1. Д. 1658/1. Л. 2.


[Закрыть]

Деление на статьи намечалось и среди переводчиков. Как и у подьячих, определяющим в этом случае оставался размер годового жалованья. Кроме того, происходило выделение из среды данной категории служащих дворян по московскому списку, что постепенно становилось более устойчивым критерием. Впервые подобное пожалование было осуществлено в 1658 г. Имраэль (Михаил) Семенов мурза Кошаев получил его за крещение в православную веру.[65]65
  Там же. Д. 1662/2. Л. 54.


[Закрыть] Массовое же распространение пожалования получили в первой половине 70-х гг. Всего они затронули 10 человек (2 переводчика восточных языков и 8 – западных). Правда, следует отметить, что подобные деления не влияли на должностные обязанности переводчиков, все они осуществляли устный и письменный перевод, а также использовались как гонцы и посланники.

Функции толмачей значительно разнообразнее – перевод устной речи, постоянное участие в зарубежных посылках (переводчики достаточно редко покидали пределы страны) и на полковой службе в действующей армии. Правда, между 1664 и 1668 гг. толмачи прекратили выполнять обязанности приставов (имеются в виду приказные приставы), а с 1671 г. наметилось их резкое сокращение, в первую очередь за счет специалистов восточных языков. В 1676–1677 гг. происходило сокращение их содержания (до 60%) за счет ликвидации поденного корма. Это свидетельствовало о снижении значения данной категории служащих.

Золотописцы оформляли красками, золотом и серебром дипломы и грамоты, посылаемые с посольствами в сопредельные государства, а также жалованные грамоты, книги для царского и приказного обихода и некоторые иные заказы. Золотописцев можно разделить на старших и младших: первые относились по своему статусу к старым подьячим, а вторые (появлялись в связи с ростом объемов работы с 1661 г.) занимали промежуточное положение между переводчиками и толмачами.

Судебные приставы появились в составе служащих Посольского приказа между 1664 и 1668 гг. Они взяли на себя часть работы, выполнявшейся толмачами. В их обязанности входили поиск, поимка, взятие под стражу ответчиков по судебным делам, некоторые функции приставов у иностранных послов и посланников в Москве.

Станичники Посольского приказа выполняли роль путевых приставов, возможно, гонцов в мусульманские страны. Зафиксировано их деление на станичных голов и рядовых станичников. В начале 50-х гг. XVII в. эта категория служащих пропала из приказа, а ее функции, по-видимому, перешли к толмачам татарского языка (составлявших до 50% толмачей приказа).

Сторожа дежурили в приказе по двое, день и ночь через сутки; помимо этого, им поручались рубка дров, возможно, топка печей, охрана заключенных под стражей, покупка свечей, чернил и некоторые другие мелкие поручения, охрана архива Посольского приказа и приём челобитных по судебным делам.

Для выполнения различных поручений Посольский приказ привлекал людей со стороны (иных служащих), причем их число постоянно возрастало. С 1672 по 1676 г. в связи с бурной издательской деятельностью (дорогие книги для царского и приказного обихода) и управлением придворным театром их насчитывалось до нескольких сотен.

Не обнаружено документа, который устанавливал бы строгую иерархию служащих Посольского приказа, но можно попытаться воссоздать ее на основании косвенных данных:

– Думные чины: бояре, окольничьи, думные дворяне, думные дьяки.

– Дворяне по московскому списку: переводчики 1-й статьи, переводчики 2-й статьи, толмачи.

– Дьяки.

– Подьячие: 1-й статьи, золотописцы 1-й статьи; подьячие 2-й, 3-й статей; неверстанные подьячие.

– Служилые люди по отечеству: переводчики 1-й статьи; переводчики 2-й статьи; толмачи; станичные головы; станичники.

– Служилые люди по прибору: переводчики 1-й статьи; переводчики 2-й статьи; золотописцы 2-й статьи; толмачи; станичники; приставы; сторожа.

Данное построение является попыткой соотнести положение того или иного служащего в приказе с общеприказной иерархией. Каждый, кто поступал на службу в приказ, независимо от социального положения причислялся к служилому сословию.

Размеры соляного жалованья и поместных окладов не были чётко обозначены, но на него имели право все начальники приказа, подьячие 1-й и частично 2-й статей, переводчики, старшие золотописцы, толмачи и станичники. Поместные дачи являлись показателем принадлежности его обладателя к служилому сословию и указывали на возможность фактического владения им поместьями и вотчинами. Правда, известно, что детьми боярскими являлись также приставы, но поместные оклады за ними не зафиксированы. Что же касается размеров окладов, то если у подьячих он не превышал 500 четей, то ряд переводчиков и толмачей имели до 550-900 четей, к тому же среди этих категорий служащих встречались дворяне по московскому списку. На основании этого можно говорить о том, что внутриприказная иерархия не совпадала с общегосударственной иерархией служилого сословия и по ряду показателей противоречила ей.

Служащие попадали в приказ по челобитью или назначались силой, без учета желания назначаемого. Последнее распространялось на всех судей, значительную часть подьячих, переводчиков, некоторых толмачей и, возможно, золотописцев. При этом никаких проверок уровня компетентности не требовалось. По челобитью набирались часть переводчиков, подьячих и, по-видимому, почти все толмачи, все приставы, сторожа и станичники. Показательно, что практически не обнаружено ни одного случая отказа в назначении подьячих, переводчиков, станичников (имеются их челобитные) и только один отказ в просьбе о взятии в толмачи.

Все в переводчики и толмачи, взятые по челобитью, перед назначением проходили проверку на знание языка, которую устраивали старшие переводчики. Экзаменационная практика Посольского приказа наглядно описывалась переводчиком М.И. Арсеньевым в сказке «Как произведён в переводчики» (1737): «И пришед в приказ, переводчик Николай Спафарей мене свидетельствовал в языках. Потом дали мне грамоту венецкую по итальянски перевесть, заперли в казенку, и я перевел исправно. Потом тот курносой Николай Спафарей стал мне говорить: «Я-де слыхал, что ты по-гречески, и по-итальянски, и по-латински лучи умеешь». И наговоря и судем – «напиши-де челобитную, что бьешь челом в переводчики на трех языках».[66]66
  Турилова С.А. Мемуары русского разночинца первой половины XVIII в. // Памятники культуры. Новые открытия. 1989. М, 1990. С. 10-15.


[Закрыть]

Решение по тем или иным делам принималось на основе прецедентов, а когда их не могли найти, то решение по данному делу становилось таковым. Однако, если подобного не хотели допустить, на документе ставили пометку «а в пример не ставить». Для того, чтобы быстро сориентироваться в большом количестве различных памятей, челобитных, отписок и т. п., подьячий, отвечавший за то или иное направление, по-видимому, составлял для себя особую «памятку», в которой фиксировал все более или менее часто встречавшиеся ситуации. Такого понятия, как срок давности, не существовало и можно встретить в делах второй половины XVII в. упоминание об обычаях времен Бориса Годунова и Ивана Грозного. Возможно, именно такой «памяткой» являлась и «Окладная книга поместных дач, денежного жалованья и поденного корма переводчикам, толмачам и золотописцам Посольского приказа, переводчикам в Архангельске, Новгороде и Пскове».[67]67
  РГАДА. Ф. 138. Оп. 2. Д. 12.


[Закрыть] Явно справочный материал имели и приходно-расходные книги, а также записные книги всяких дел.[68]68
  Книги центральных московских приказов в фондах ЦГАДА. М., 1972. С. 139-153.


[Закрыть]

Служащие Посольского приказа изначально были поставлены в особое положение: достаточно регулярно общались с иностранцами, ездили за границу, вели дипломатическую документацию. Они обязаны были обладать специфическими служебными навыками, например, достаточно отработанным аккуратным почерком, а также особым стилем деловой речи. Это требовало соответствующего отбора и обучения. Другой особенностью была определенная замкнутость данного учреждения – в отличие от иных московских приказов его служащие после успешного экзамена «на профпригодность» редко переводились в иные учреждения.