Текст книги "А началось с ничего..."

Автор книги: Николай Егоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

29

– Пиши заявление на квартиру.

Киреев придвинул к Сергею листок бумаги, воткнул в чернильницу ручку.

– За этим вы меня и вызывали? Бесполезно. Очередных миллион.

– Пиши знай. Миллион. Я разговаривал с нашим профсоюзом, завтра как раз цехком, разберут.

– Бесполезно, Матвей Павлович.

– Заладил, поймаешь: бесполезно, бесполезно. Пиши: председателю цехового комитета…

Цехком заседал в красном уголке. Народу собралось много: распределение жилья. Бригада семитонного штампа вся здесь, на одном ряду. Коллектив поддержит – комитет решит.

– Товарищи! – Поднял предцехкома над головой пачку листков. – Заявлений сами видите сколько. Сверх лимита нам выделена комната в квартире, которую занимает семья Сюткина. Кому ее отдадим?

– В порядке очередности! Сюткину! – раздались голоса в зале.

– Прошу тихо. И вот еще одно заявление: Демарева.

– Знаем! Он его вчера только написал!

Сергей вздрогнул. А прямо в ухо еще:

– А сколько он у нас работает?

Председатель посовещался с президиумом.

– В сумме два года скоро.

– Сюткин без суммы одиннадцать лет отковал на заводе…

– Все это так, но есть одно обстоятельство, – снова встал за столом председатель, – у Демарева сын на днях родился, а семья живет на частной квартире. Мнение жилищной комиссии – выделить комнату Демаревым. Кто за? Прошу поднять руки. Голосуют только члены цехкома.

Но руки подняли все. И Сюткин первый!

* * *

– Ну, что тебе сказали? Был цехком?

Юлька хочет заглянуть мужу в глаза, муж отворачивается.

– Отказали?

– Нет, почему. Выделили.

– Ой, врешь, Сережка. Где?

– Где Сюткин живет, четвертую комнату.

– Шумновато будет. Ничего, потерпим. И ордер на руки выдали?

– Выдали.

– Покажи!

– Я его порвал.

Юлька оторопела.

– Порвал? Как порвал? – Прихожу комнату смотреть, а ее уже сюткинская ребятня оккупировала, в жмурки играют. Визгу, хохоту. Ну я и порвал ордер: пусть играют.

– Ду-у-р-рак! – Юлька не заревела, не понурилась. Она сделалась свирепой. – Нет, вы только поглядите на него: от квартиры отказался! С меня хватит, завтра же к отцу уйду!

– Ты что, Юля?

– Ребенок у нас!

– У Сюткина – тоже дети. И стаж работы на заводе побольше нашего с тобой, если уж по-честному.

– Чихала я на его стаж и твою честность! Сейчас же иди обратно и скажи своему Сюткину: погорячился.

Да-а-а. А Сергей почему-то считал: похвалит Юлька его.

«Послушаем, что бригада скажет. Голосовали, голосовали за него – отказался».

А бригада сказала: не беда, будет вам квартира.

– Хитрая контора такая есть: самстрой…

– Сам строй, сам живи, – поддел Вовка Шрамм. – Отработаешь сколько-то там, часов – и вселяйся. Здоров бык, выдюжишь.

А Яша, совсем как обиженного напрасно мальчишку, погладил шершавой и горячей ладонью Сергея по голове:

– Ничего, Демарев, с нами не пропадешь.

Шел Сергей в эту контору и побаивался: ну-ка спросят, что он умеет? И откажутся.

А они как раз с этого и начали:

– Что умеете делать?

Что сказать? Правду – боязно, врать – не научился. А прораб ответа ждет, шуршит чертежами. Не дождался.

– Давно на частной живешь? Или не очень?

– Давно… не очень…

– Семейный?

– Жена, ребенок.

– Ага. Что же нам с тобой делать?

Прораб приставил тупой конец карандаша к виску, как дуло пистолета, колеблется: стреляться или помешкать?

– Сейчас мы позвоним. – Набрал номер. – Владимир Евсеевич, парень тут ко мне. Самстроевец. Семейный, семейный, четвертый дом? Так он же отработать не успеет, сдаем скоро. Сказали успеет? Да? Нашим легче! – Положил трубку. – На четвертый объект айда, парень. Трамваем, шестая остановка. Там увидишь. Забор такой… С козырьком.

Дом поднялся из котлована до второго этажа, и был похож на белый океанский пароход: убери трапы – и плыви. Двор обнесен забором. Кругом кучи кирпича, штабеля оконных рам, дверей, досок. Посередине избушка-времянка. Ближе к дому обросший коркой ящик с раствором. Кран-великан на роликовых коньках катается туда-сюда, держа в вытянутой руке поддон с кирпичами.

– Э-э, наблюдатель ООН, кого потерял? – окликнули Сергея.

– А ты кто?

– Я? Подкрановый. Строполь, – парень отставил ногу, подбоченился.

– Мне мастер нужен.

– Товарищ Слабак? Вон на втором этаже дирижирует. В кожанке который.

Сергей вбежал по трапу на площадку. Выждал, когда мастер заметит его.

– Я к вам, товарищ Слабак, с направлением…

– Моя фамилия, между прочим, Фролов. Уловил?

– Извините, мне так сказали.

– Сказали… Слабак. Мастерок в руках держал?

– Мастеров? Мастерок! Нет, не держал.

– И леса не ставил?

– Какие леса?

– Ну-у, совсем слабак. Куда тебя прикажешь? – Фролов почесал кадык. – Кирпичи подавать? Иди помогай Илюхе Квасову.

Во-о-он Геракл.

Каменщик Квасов, облокотясь на стену, курил самокрутку. Ботинки сорок последнего размера, носки загнулись. Личико желтое, будто глиняное. Голова эллипсом. Фуражка козырьком назад. Полукомбинезон до того велик, что черные лямки, сложенные крест-накрест на спине и груди, начисто зачеркнули Илюху.

«Эх, и Карандаш, – еле сдержал улыбку Сергей. – Как мальчишка».

– Меня к вам в подсобники направили.

– Ко мне?

Сел, ботинки свесил, засунул руку в карман по локоть, пошебаршил спичками где-то аж у колена, прикурил погасшую цыгарку.

– Горе – не работа с этими девками: то пить, то писеть захочет. О! Полюбуйся, – Квасов махнул папироской – искры посыпались. – С подружкой давно не виделась. Эй! Верка-водомерка!

– Чего? – нехотя отозвалась подсобница.

– Отставка тебе, другого дали.

Новым человеком везде интересуются: кто, откуда, не земляк ли. Не справился с любопытством и второй каменщик. Подошел, поздоровался:

– Привет, Бориска, привет, – раскланялся и Квасов.

Ничего Бориска. Три таких Илюхи надо. Грудь холмистая, тенниска в обтяжку на ней, сквозь тенниску соски со старинный пятак темнеют.

– Борец, – кивнул на него Квасов. – Садись, Боря-борец, отдохнем.

Они присели.

«Ну, с такими строителями и на хлеб не заработаешь», – окончательно решил Сергей. Но перекур продолжался недолго. Началась работа.

Подсобник сперва подавал Квасову кирпичи, потом кидать начал. Ловит. Левой рукой, а правой – мастерок с раствором наготове. Поймал – тюк по торцу. Мазнул, лизнул – и в кладку. Приткнул, пристукнул рукояточкой, соскреб с боков лишнее – следующий.

Сергей взмок.

– Что? Сок выступил? Отдохнем?

– Ничего.

– Ну, смотри. Тебя как хоть зовут?

– Сергеем.

– Меня Илюхой. Илюха Квасов, слышал?

– А по отчеству?

– Степанович. Трудновато тебе придется на двух производствах, Сергунька.

– Ничего, я дюжой.

30

Сергей явился домой с белым пятном во весь живот, но веселый. Юлька поджидала его на лавочке у забора. Возле нее детская коляска.

– Ты где это взяла? – Сергей наклонился к сыну – спит беззаботно.

– Отец с матерью подарили. Ну, и сколько тебе часов отработать надо?

– Что-то около двухсот. Отработаю.

– А дом когда сдадут?

– Месяца через два. По полной смене придется вкалывать.

– И квартиру сулят?

– Внесли в списки.

Сергей присел рядом с Юлькой, оглянулся по сторонам, не идет ли кто, положил руку жене на плечо. Юлька отстранилась.

– Запачкаешь. Ты уж старайся, Сережка.

Сережка и то старался. Придет на стройку утром по холодку, кирпича на поддон нагрузит, раствор замесит, Зинку-крановщицу караулит. Залезла Зинка на кран – вира помалу. Радио еще восьми часов не пропикало – Квасов уже ряд выложил. Илюха не нарадуется подсобнику.

– Угодник. Переходи к нам совсем.

Фролов в наглухо застегнутой кожанке – и как только не жарко ему – постоял сзади Бори-борца, подошел к Квасову с Сергеем.

– Подвигается дело?

– Теперь хоть в наряд есть что писать.

Квасов опустил мастерок в банку с водой, чтобы не наросло на нем, облизнул обсохшие губы.

– Самокиш! – Фролов пронзительно свистнул, Боря оглянулся. – Иди-ка сюда.

– Слушаю, Владимир Николаевич.

– Ты не слушай, ты гляди: видать работу? А у тебя? Слабак. Хоть бы покраснел. Б-борец.

– У него белокровие, – съязвил Илюха.

Боря обиделся.

– Молчал бы, Геракел. Отдай Сергея…

– Я тебе Верку-водомерку отдал? Отдал. Двое теперь зато у тебя.

– Сравнил… Ну двое их. Так девчонки…

Фролов отмахнулся от Бори и ушел к плотникам.

– Скоро смена кончится, – повеселел, поглядев на часы, Боря.

– Вот-вот, – зацепился Квасов. – Если бы мы посматривали на часы, не ужидая, скоро ли смена кончится, а скоро ли она начнется – давно все с квартирами были бы. Сережка, небось, не спрашивает, когда домой.

– Сережка заинтересован. – Боря ухмыльнулся.

– Ты нет?

– Я? И я.

Из люка, как боцман на палубу, вновь выскочил Фролов. Куртка расстегнута, и тельняшка рябит полосками.

– Квасов… Все еще «отдыхаете», слабаки?

– Политинформацию проводим, Владимир Николаевич.

Кирпичик на кирпичик – этаж. Дом стал на дом походить. Громадища будет. Сто квартир. Средняя деревня.

На балконах устанавливали оградительные решетки, и голубой огонек сварки весело помигивал в проеме дверей, потрескивали искры. Сергей, набрав взаймы у Бори стопку кирпичей выше головы, запнулся о кабель, кирпичи с грохотом посыпались на пол.

– Ты, печеклад. Поосторожней. Иди-ка лучше прижми, арматура перекошена. О-о, летун! Приветик.

– Клавка? Ты откуда взялась?

– Поветрием занесло.

Клавка. Но почему на ней серые суконные брюки? Мужская футболка. Сбоку на проволоке через плечо круглая коробка с электродами, похожая на колчан со стрелами, на голове поднятым забралом щиток. И струистые волосы из-под платка. Клавка и в спецовке Клавка.

– Ну как, подержишь?

– Что, арматуру?

– Можно и меня. Или теперь не отважишься?

– А ты… замужем?

Клавка ни «да», ни «нет», только посмеивается глазами.

– Сергунька! И где ты долго? Кирпичиков.

Сергей, поглядывая на Илюху, медленно собирал с полу кирпичи. Клавка с иронической улыбочкой пододвигала их носком ботинка.

Поговорить бы, порасспрашивать о том, о сем. О чем? У него жена и ребенок, она тоже, конечно, не одна. А если одна? Да, жизнь – это не та дорога, по которой можно вернуться назад.

* * *

Сергей выбежал за высокий забор с козырьком над дощатым тротуаром, прищурил левый глаз, как прицелился, сосчитал, на сколько рядов подрос дом, перевел ряды в метры, разделил в уме высоту двух этажей на эти ноль целых метра – получились дни.

– Порядок! К сентябрю въедем. Ты смотри-ка: арифметику помню, этак можно и в институт поступать.

Он повернулся и зашагал вдоль улицы. Пекло солнце, цвели клумбы. Июнь. С тополей хлопьями валил пух, щекотал ноздри, льнул к ресницам, лез в уши, оседал сугробиками у стен, запорашивал лужицы. Июнь.

– А там июль, август. – Сергей оглянулся, не идет ли кто следом, и продекламировал:

 
Раз – этаж, два – этаж,
Три, четыре – мы в квартире.
 

«Ага, так я еще и стишок из «Книги для чтения» за второй класс знаю. Конечно, надо учиться. Все, завтра же напишу заявление. А что: правда напишу».

Сергей остановился около магазина «Учебники». Наклонился к трехгранной витрине. Сколько их, разных! Все учатся. Киреев на днях или раньше трудовой стаж выработает – тянется. Нет, без диплома нынче никуда.

По стеклу скользили смутные отражения людей, круто поворачивали на стыке граней и уходили в раскрытые на титульном листе тома. Люди шли в учебники философии, химии, высшей математики, механики.

«Как здорово! – поразился Сергей. – Вот это символика! Нет, надо учиться».

Чьи-то ладони сжали голову, пальцы закрыли глаза. Сергей давнул запястья и не очень любезно разнял руки: что за детские фокусы! Он резко повернулся – перед ним стояла Клавка.

– Букварь ищешь?

– Хотя бы.

– Я тоже. Тебе в какую сторону? Налево?

– Налево не хожу. Кстати, а как твоя учеба, Клава?

– Как? Да никак, – она пожала плечами, – не получился из меня воспитатель. Как говорят, не мое призвание…

Город спешил с работы, и тротуар кипел. Под колеса машинам наискось легли тени; здания, казалось, расступились, вытянулись, сколько могли, чтобы занимать меньше места, и, чуточку наклонясь над улицей, с опаской и удивлением провожали окнами этот хлынувший вдруг, бурлящий людской поток. Пройдя еще немного, Сергей и Клавка, не сговариваясь, свернули с главной магистрали в узенькую улочку, где Клавка облегченно вздохнула, оглянулась и привычным движением головы рассыпала по спине струистые волосы.

– Так, говоришь, не твое призвание? – Сергей опустил ее локоть и тут же ощутил почти забытое чувство лишних рук. – Расскажи, если уж заикнулась, кто отсоветовал. Муж, да?

– Была нужда.

Получилось в рифму, и они оба рассмеялись.

– Так бы я и послушалась мужа. Заведующая родительскую заботу проявила. А началось, как и у тебя: с ничего. Сергей Ильич, но от кого мы бежим?

Сергей смутился, резко затормозил, взял девушку под руку и смутился еще сильнее.

– Был у меня в группе мальчонка один, – принялась рассказывать Клавдия. – Коська Сурин. Смугленький, кругленький, щечки налитые. Колобок. И такой фантазер! Играем однажды: мальчишки – в моряков, девочки – кто в больницу, кто в магазин, а он притащил из раздевалки ботинок и возит его за шнурок. Что видел мой Коська в этом ботиночке, не знаю, только увлекся – не замечает никого. А заведующая вот она. «Это что такое, Клавдия Ивановна? Игрушек вам мало? Сейчас же заставьте мальчика отнести вещь на место и накажите его. Надо приучать детей пользоваться предметами по назначению». Отнесли мы ботинок. Коська в углу горючими слезами уливается, я тоже чуть не плачу. «Ну, – говорит начальница, – с вашим характером вам в детсаду будет нелегко. Подумайте об этом…» Вот так все и получилось, Сережа. Правда, глупо?

* * *

Юлька поджидала мужа на верхней ступеньке крыльца. Отдавало земле остатки тепла поблекшее солнце, ползала с лейкой между грядок крохотного огородика бабка Саня.

– Ты почему поздно?

– Знаешь, что я придумал, Юла? В институт поступить!

– Ты мне институтом зубы не заговаривай, туда с восьмилеткой не принимают.

– Подготовлюсь. В училище кое-что проходили за десятый класс…

– Я спрашиваю: где ты был до сих пор?

– Задержался. Понимаешь, знакомую встретил.

– Вот, вот, вот. Идем-ка в избу…

Юлька поднялась, отряхнула платье, пропустила вперед себя Сергея, грубо втолкнула его в комнату, как в ловушку, захлопнула дверь, встала возле качалки, руки под грудь.

– Та-а-ак, муженек. Значит, жена – с лялькой, ты – с…

– Юлька!

– Не ори, ребенка разбудишь.

– Извини, пожалуйста, но чего в том преступного, что я с кем-то прошел рядом?

Перед окном зарябила черным горошком старушечья кофта.

– Ты что прицепилась к парню? А? Да разве до свиданок ему, от кирпича к железу мотается. Походя спит.

– А вы, бабушка, – начала Юлька и, не договорив, расплакалась. – Вы… поливайте свои помидоры.

Она швырнула на пол пальто, телогрейку вместо подушки.

– Жестковато штелешь, дочка, – покачала головой бабка Саня.

– Ему за его разгулы и этого лишку.

«Развод», – кисло усмехнулся Сергей, устало опускаясь на отведенное ложе.

Заломил руки за голову, смотрит в потолок, как будто на нем можно прочитать, с чего у них начался разлад. А с той дождливой ночи, когда он предложил Юльке стать его женой. По любви он это сделал? Вряд ли. Любовь что-то, должно быть, другое… Это когда одними глазами на все смотришь. А они? Они когда-нибудь видели мир одинаково? Нет. Нет, не любовь у них, а так: должны люди жить парами – вот и сошлись. Сошлись – жить надо. Мало ли что бывает между супругами…

Но ведь семейная ссора – не проходит без следа. Осадок все равно остается…

На строительство дома бросили людей с других участков: сдаточный объект. На нижних этажах окна стеклят, стены обоями оклеивают, рамы, двери красят, а Сергея это уже особенно и не радует. В семье разлад.

Обедали вскладчину. Располагались компанией в холодке, вытряхивали из кузовков всяк свое на лист фанеры – налетай, кому что нравится. По свертку с едой на мужчину можно поланкеты заполнить: социальное положение угадать, холост он или женат, как жена к нему относится, определить, и Клавдия подсаживалась туда, где Сергей, косила глазом, когда он доставал из авоськи газету с провизией, смахивал в общую кучу ломтик колбасы, пару картофелин, пучок редиски да коробок соли, не то жалеючи, не то со злорадинкой: дескать, так тебе и надо, – ухмылялась и сводила пальцы в замок.

– Тощевато кормит тебя женушка… – зашептала она однажды, сделала паузу и повернулась к Квасову: – Илья Степанович.

– Эх, девка, у меня же язва желудка. Язве и этого жалко, – ничего не понял Квасов.

Он расправлялся с едой, как с работой. Пока другие готовятся к трапезе, Илья уже отобедал. Поддержит компанию, воткнет в самую середину «стола» бутылку кефира, чтобы все видели, положит на горлышко сайку, тут же заберет все обратно, сайку – в зубы, бутылку донышком – об колено, сколупнул ногтем крышку – пьет.

Сергей жует не жует: семейные ссоры не только сна и аппетита лишают. Ну, вот за что Юлька вчера накинулась на него? Уставился на Илюхины ботинки – не мигнет. Носки ботинок в крапинках раствора, как носы в конопушках.

– Нравятся? Купи, продам. – Квасов вытянул ноги и причмокнул: – Товар!

– Объемистую обувку носите, Илья Степанович, я смотрю.

– Просторную, – уточняет Квасов.

– Что просторную, то просторную, – подхватывает Боря. – Идешь, идешь – выпадешь из них.

– Понимал бы ты… Технику безопасности соблюдаю, хочешь знать. Вот ты урони кирпич на ботинок – ноги нет. А тут он позамимо угадает.

Боря доел, что осталось от общего стола, растянулся, гладит живот.

– Сейчас бы пивка полдюжины. С пива, говорят, кровь густеет.

– Х-хэ, чего захотел. Тебе ж нельзя, Боря-борец.

– Уже не борец, бросил.

На кран матросом на мачту полезла крановщица. Квасов вскочил.

– Зиновья! Деньжата будут, нонче?

Зинка поискала глазами, кто спрашивает, еле нашла.

– Не знаю. Что я, пророк?

– Пророк, не пророк, а к небу ближе. – Поддернул полукомбинезон, снова сел. – Ты, Сергуня, я гляжу, загрустил чего-то. Уж не Клавдия ли туману на тебя напустила?

– Я? Что вы, Илья Степанович! Он человек женатый.

31

Совсем нежданно-негаданно нагрянул отец. Семен Макарович привел.

Илья Анисимович, сокрушенно покачивая шляпой, обошел вокруг избы, просунул голову в дверь, посмотрел комнатушку, промычал свое «м-м», с подчеркнутой тщательностью вытер ноги.

– Можно к вам?

Юлька, поняв, что перед ней свекор, засуетилась, запередвигала стулья.

– Здравствуй, сношка. И ты, сынок. Показывайте деду внука.

Илья Анисимович поцеловал Юльку, потянулся к Сергею, но, передумав, отвернулся:

– Тебя не за что, беглец.

Он снял шляпу, тяжело подшагал к качалке. Юлька сдернула с нее марлевую накидку, пощупала, сухо ли под ребенком. Деды наклонились. Семен Макарович – за компанию, Илья Анисимович, показалось Сергею, из приличия. Нет, смотри-ка ты, посветлел. Завздрагивали положенные на поясницу портфель и шляпа.

– Наша порода. – Илья Анисимович довольно крякнул.

– Ну уж не скажи зря, сват. Мальчишка весь в меня будет, шельмец.

Семен Макарович плюхнулся на стул.

– О-о! Мебелью обзавелись. Садись, сват, от сынка не дождешься приглашения. Выгнать он может. Дочь! Беги за поллитрой. Или не на что купить?

Юлька пошепталась с Сергеем, чего и сколько брать, надернула на босу ногу туфлешки, убежала в магазин.

– Так кем, скажи мне, сын, ты работаешь?

– Если на стройке, то подсобником каменщика Квасова.

Семен Макарович смахнул с губ обвислые усы, постучал ногтем по колену Ильи Анисимовича.

– А этого Квасова, сват, без увеличительного стекла и не увидишь.

– Не жилось при отце-матери. Кстати, привет тебе от нее. Носил бы галстучки, похаживал бы по элеватору вот с этой штукой, – Илья Анисимович двумя пальцами приподнял за дужку и повертел туда-сюда портфель перед самым лицом сына. – Тебе прочил, дурная голова. Не схотел. Батька родной ему хуже чужого дяди стал. Ну и таскай на пузе кирпичи. Для кого?

– Для себя.

Отцы переглянулись.

– Много ли вас, кто войдет в этот дом? Пусть десяток. Пусть сто.

– И что дальше? – придвинулся к столу и Сергей.

– То, что жизнь – тот же дом. Одни складывают ее по кирпичику, другие – вселяются. Соображать надо.

– По-вашему соображать не собираюсь.

– Ну и дурак. Учись, пока добрые люди учат.

– Это кто, добрые люди? Экспонаты вы!

– Только чур не обзываться, – обиделся Семен Макарович.

Илью Анисимовича это и рассмешило, и смеяться не прилично: директор, как-никак, культуру должен показывать.

– Люди, сынок, никогда не будут одинаковыми. В банной шайке вода горячая с холодной не перемешивается, пока не побулькаешь, ты захотел такую массу людей перемешать.

– Эх, зять. Ты норови взять. Хочешь, открою глаза? Котенок ты еще.

– А вы знаете, Семен Макарович, что котята, когда им силой глаза открывают, или видят потом плохо, или вообще слепнут. Так что уж лучше я сам научусь смотреть.

– Не надо так громко, зятюшка, – Семен Макарович поднялся, плотнее прикрыл дверь. – Дело у меня к тебе.

– Какое?

– Парничок на будущую весну решили мы со старухой соорудить, так нельзя ли по-свойски рамешек разжиться? Ты, Юлька сказала, случается, сторожишь ночами.

– Вон что… – протянул Сергей. И кивнул на люльку в углу:

– А он что обо мне скажет? Что сын об отце подумает?

Семен Макарович хохотнул:

– Кого еще он понимает? Не смеши, зятек.

– Чего понимает? Когда начнет понимать, поздно будет. Я не хочу стать чужим для сына.

Илья Анисимович хмыкнул и встал:

– Пойдем, сват, нагостился я.

Деды заподталкивали друг дружку к выходу. Илья Анисимович нигде не зацепился, а Семен Макарович запнулся о порог, стукнулся рубцеватым лбом о притолоку, согнулся, спятился назад и выпрямился.

– Так не удружишь?

– Решетку с подвальным окном могу удружить.

– У-у, коммунист.

– Комсомолец пока.

– Коммунист. Без рекомендаций примут.

* * *

Дорого доставался Сергею свой угол. В двух огнях горел: стройка, завод, стройка.

Сюткин норовил воткнуть его на операцию полегче, да где оно легче-то? Везде железо нянчить надо. На заводе – железо, на стройке – кирпичи. И хлопотно, и заботно. Людские заботы время двигают.

Зачастил с визитами Семен Макарович.

– Я к дочери с внуком. И к тебе тоже, зятек.

– Соскучились.

– Да скука не ахти, по делу. Мимоходом забежал. Надо, чтобы они у нас пожили с пропиской. Как ты на это смотришь?

– С пропиской? – переспросил Сергей. – Это, значит, совсем. А я?

– Ты тут останешься. Вроде бы вы как разойдетесь.

– А для чего такой спектакль?

– Как для чего? Слухи ходят – снесут наши халупы вскорости. Дадут вдвоем со старухой однокомнатную квартиренку. А на четверых – полная квартира не меньше, потом и вы получите свою. Мы с дочерью уже и договорились обо всем.

– Ты всерьез собралась к ним? – спросил Сергей жену.

– Всерьез. Отец с матерью, чай.

– А я не хочу, чтобы моя жена была мошенницей. Не пущу.

Ушла назавтра Юлька повидаться с матерью да и не вернулась.

Прибегает Сергей с завода, только в ограду – бабка Саня навстречу. Руки в земле, платок еле держится, а повязать потуже некого попросить.

– Супруженция твоя велела передать, штобы не ждал ты ее.

– Почему: не ждал, Александра Егоровна?

– А не знаю, милок.

– Пригоним, бабка Саня.

– Не зна-а-аю. – Она развела руками и причмокнула. – Время не то, милок. Какая-никакая она жена, а не гусыня, хворостинкой не пригонишь.

Сергей рванул за скобу двери – пусто в комнатенке. Ни коляски, ни сына, ни Юльки. Пусто.