Текст книги "Книга о счастье и несчастьях. Дневник с воспоминаниями и отступлениями. Книга вторая"

Автор книги: Николай Амосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Дневник. 8 сентября. Воскресенье, утро

Операций мало. Люди копают картошку, поэтому в больницу не идут. Вася Кольченко сделал мне исследование на эхокардиографе с нагрузкой. Оказалось, что сердце полностью потеряло возможность увеличивать производительность.

Пришлось сдаться. Вот так.

Закончилось лето. Жарко, сухо. Уже другой воздух, другая его прозрачность и запах. Сейчас прошлись с Чари по лесу, по своим старым маршрутам. До конца, впрочем, не дошли – не надеюсь на свою "девочку", как ее зовет Лида. Не забыто приключение трехлетней давности, в эту же пору.

Пошли вечером гулять на самую дальнюю нашу дорогу, в лес, километра за два. Уже шли обратно, вдруг вижу: поперек дороги что-то промелькнуло. Чари метнулась вслед и исчезла. Стоял, ходил, кричал, наверное, с полчаса. Глухо. Поплелся домой с маленькой надеждой: может быть, ждет у калитки? Нет. Лида занималась в саду какой-то грязной работой, в затрапезье.

– А Чари?

– Пропала...

Рассказал. Бросила лопату и побежала в лес. Я – за ней, виноватый. Лида на меня не смотрела, непрерывно кричала на весь лес:

– Чари! Чаринька! Домой!

Прошли весь маршрут. На лесной дороге встретили мальчишек.

– Не видали собаку?

– Черную? Без хвоста?

– Да-да-да. Где? Когда?

– С полчаса как... Бегала около озера.

Почти бегом, с призывами, с криками дошли до озера. Сидят купальщики и рыболовы. Кто-то видел, кто-то не видел. Ясно – была здесь.

Еще километра два, вышли к деревне. Лида звала, не стесняясь людей. (А я стеснялся... Мелковат, правда?)

Вернулись домой ни с чем, когда уже стемнело. В молчании.

Калитку оставили открытой. Спать легли осиротевшие. Какой уж там сон! Поднимались, переговаривались через стенку, слушали улицу.

Безнадежно. Пропала собака!

Около тех озер в дальнем лесу и в деревне она никогда не бывала. Убежала в азарте погони, дорогу не запомнила... Помрет с голоду или грибники уведут. Назавтра собрались к электричке дежурить наперехват.

Все-таки под утро задремал. Проснулся сразу, будто проткнули. Прислушался: визжит тихонько у двери. Закричал:

– Лида! Чари пришла!

Боже, сколько радости! Даже не знаю, у кого больше...

После первых прыжков она свалилась, обессиленная. Не вставала больше суток. Лапы распухли, похудела, даже голова не держалась. Только глаза жили. При ее резвости и тренированности за десять часов панического бегания, в стрессе, сделала километров сорок, не меньше. На второй день ожила, аппетит прорезался, и к вечеру все забыла.

Представляю, как испугалась наша собака, когда обнаружила, что потерялась. Она же трусиха. Но все-таки нашла дорогу ночью в лесу. Непонятно. Впрочем, пресса периодически рассказывает о чудесных переходах животных.

После этого я гуляю с ней только по избитым дорогам. Боюсь. Родное существо.

По поводу алкоголика Н. было собрание отделения. Постановили: "Просить директора не увольнять, но наказать". Отчитал его и объявил, что на четыре месяца понижу до младшего научного сотрудника. Если еще раз провинится – уволю.

Дневник. 14 сентября. Суббота, вечер

Тоскливо. Целый день небо белое, как простыня, и капает дождь. Уже неделю не бегаю, а хожу по асфальтированной дорожке на своем участке взад-вперед... Выполняю три километра. Скучное дело.

(Не скули, Амосов. "Заседание продолжается..." Необходимо продолжать.)

Неделя прошла средне. Писал воспоминания.

Говорил с министром по телефону. Он напомнил, чтобы давали заявки на капитальный ремонт – на миллион, который он обещал в 87-м году. Я отказался: сами ремонтируем. Пригласил посмотреть, когда закончим, и дать деньги на премирование. Обещал.

Дело с ремонтом оказалось даже увлекательным. Каждую пятницу обсуждаем результаты, все живо интересуются.

Все лето следил за Горбачевым. Никогда наши вожди так не общались с народом, как он. Атмосфера в стране меняется: гласность!

Посмотрим, что будет дальше. Ростки демократии пробивались уже однажды, при Хрущеве, но быстро увяли.

Дневник. 22 сентября. Воскресенье, утро

Проснулся в пять утра. Не смог уснуть, зажег свет и три часа читал Бёлля «Групповой портрет с дамой». Идет дождь. Рассвело только с восьми.

Отличная западная проза, отличного мастера, с отличными человеческими идеями (так и просится "гуманиста", но уже нет содержания в этом слове). Так же прошлый год читал "Местную анестезию" Гюнтера Грасса. Бедные, несчастные писатели! Политика и наука, жестокость и ложь, занесенный над миром атомный топор... Бесконечно противоречивый человек, человечество, несущееся в никуда...

Неуютно таким людям между жерновами истории. (Не нужно красивостей, Амосов!) Так было Достоевскому, Чехову сто лет назад. Талант заставляет их писать, и чувствительные читатели плачут вместе с ними: "Что делать?", "Где выход?"

Яша Бендет едет в Вильнюс на конференцию, попросил разрешения проконсультировать мои данные по сердцу с Ю.Ю. Бредикисом – авторитетом по стимуляторам. Не хотелось разрешать, боюсь попасть в плен к врачам. Но благоразумие требует...

Снова стал бегать: по 50 метров пробежки, с отдыхами...

Генрих Бёлль в этом году умер. Кончились его страсти за человечество. Будто их не было. Нет, остались, как остался на веку Достоевский, монетки в копилку совести человечества.

Дневник. 28 сентября. Суббота, утро

Завтра переезжаем на зимние квартиры. Погода плохая, дни короткие. Жаль только Чари, уж очень ей здесь вольготно. Впереди – гуляние на поводке и сон в своем углу, грустная судьба городской собаки. Но не будем распускать слюни. Людям еще хуже, они знают плохое наперед, а собаки чувствуют, только когда случилось. Пример – я сам.

Вчера вечером позвонила дочь, передала от Бредикиса: "Немедленно вшивать стимулятор!"

– На черта вы с Яшкой влезли в это дело?

– Ты же сам согласился проконсультировать ЭКГ.

Вот и дурак, что согласился. Знал ведь, что скажет доктор: "Вшивать!" Теперь этот приговор будет давить на меня из подсознания, и нужно тратить душевную энергию, чтобы с ним бороться. Ее и так мало. Кроме того, нужно объяснять Бредикису свое глупое (по его мнению) упрямство.

Но жизнь – моя, и я распоряжусь ею как хочу.

Не такой уж я дурак, чтобы себе вредить. (Все дураки так считают. Учти, Амосов!) Эта моя частота – в покое 38, при ходьбе до 44 – обеспечивает сердечный выброс около 4,5 литра в минуту. Достаточно, чтобы жить почти без ограничений: ходить, немножко бегать, оперировать, нервничать, ругаться, а главное – думать.

Что еще нужно старику? Куда мне спешить со стимулятором? Даже внезапная остановка сердца – тоже не самое плохое, если посмотреть, как мучительно умирают люди от старости.

В общем, подождем. Не будем мельтешиться.

Другие дела на неделю. В понедельник было сложное протезирование аортального клапана. (Девушка около 20 лет перенесла септический эндокардит, клапан совершенно разрушен, аневризма аорты, сердце запаяно, перфузия два часа.) Прошло хорошо.

Во вторник летал в Москву на учредительную конференцию общества по борьбе за трезвость. Скучное было мероприятие! Все в том же ключе, "в свете решений". "Как сказал М.С.".

В "Комсомольской правде" напечатали большую статью – совсем не в том направлении, что я говорил корреспонденту. Но скромность соблюдена, и на том спасибо, не пристыдили перед своими. И все правда.

Воспоминания

Тот 1967 год был счастлив заграничными поездками. Одна, самая веселая, – в Австрию, в сентябре, другая – в Штаты – самая значительная.

В Вене был очередной Международный конгресс хирургов. Как всегда, в сентябре, когда стихают отпускные страсти и гостиницы становятся доступнее.

На этот раз мы ехали поездом в заграничном неудобном вагоне, где спят в три яруса. Но компания хорошая, еды много. Выпивка, конечно, тоже была. Не путешествие, а сплошная эйфория.

Мое положение среди хирургов было уже высокое. Даже по возрасту передвинулся из молодых в средние. Сердечная хирургия с искусственным кровообращением шла вовсю, самые большие и лучшие в стране статистики результатов. Нет, конечно, мирового уровня мы не достигали и комплекс неполноценности был уже тогда, но на время можно было о нем забыть. Именно из-за комплекса я ни разу не выставлял свой доклад на хирургические конгрессы, хотя наши активно выступали с разной ерундой. Лишь бы отметиться в загранице, домашний престиж поднять.

К тому времени немного усовершенствовался в разговорном английском. Если напрячь внимание, то мог понимать доклады, соединив слух с надписями на слайдах. Однако быстро уставал и через час-два терял нить. "Ну их к черту!" В конце концов все, что говорят с трибуны, уже было в журналах и совсем новое встречалось редко...

К примеру, такое, как в 1969 году в Буэнос-Айресе, когда доложили от Кули о случае вшивания протеза сердца. Аппарат проработал два дня, пока нашли донора для пересадки. К сожалению, больной потом погиб. В Вене хирургических сенсаций не было. Барнард еще сердце не пересадил, и хирургия шла под старыми флагами: врожденные пороки, протезы клапанов. Даже коронарный бум еще не начался.

Поэтому заседаниями себя не утруждал.

Ах, какой славный город Вена! Строилась она для большущей империи – Священной Римской. Потом – Австро-Венгрия. Поэтому все роскошно, на широкую ногу. Загородный дворец Шенбрунн – так это не меньше Лувра или Петергофа. Дворец правосудия со львами – на целый квартал, и собор святого Стефана – тоже почти Нотр-Дам...

А кладбище, где похоронено больше знаменитых композиторов, чем во всех остальных столицах, вместе взятых. А Венский лес – почище Булонского... К тому же голубой Дунай (с грязной водой).

Были и магазинчики для валютно необеспеченных социалистов вроде нас, где торговали уцененными товарами. Я тоже купил для своих дешевенькие пальтишки, поскольку тогда у меня еще не началась гонка за потрепанными бестселлерами на английском языке.

А какая была развлекательная программа, а какие туристические поездки после конгресса!

Главный бал давали во дворце, во многих залах. И не надо было стоять в очереди за угощениями, а потом ходить с тарелкой. Всех усадили за столы, будто мы дома, и оркестр играл Штрауса, и вина молодого носили сколько угодно. Я, грешный, не владел еще тогда этим коварным напитком, и в гостиницу меня друзья привели "под белы руки". А утром, когда проснулся в номере, то лучше не вспоминать. С большим трудом выпутался, думал, не избежать скандала. Хорошо, что рано поднимаюсь, имел время.

Целью дальней экскурсии был выбран Зальцбург. Город около Альп, где полно старых замков, где новый зал для оперных фестивалей на четыре тысячи мест, в котором поют без усилителей. Там нас возили в горы, в таверны, где тоже поили вином, звучал Штраус.

Боже, какая у меня тогда была слава! В то лето в киосках продавали "Квик" из ФРГ, "Экспресс" из Рима, журналы из ГДР, из Парижа – и во всех мои фотографии и куски из "Мыслей и сердца". Денег, правда, никто не платил, да черт с ними, с деньгами!

Но слава эфемерна, и поддаваться ей нельзя. Я и не поддавался. Всегда шептал заклинание: "Ты – средний человек, не верь похвалам!"

На обратном пути, в Бресте, я пересаживался на киевский поезд. Позвонил домой. Всегда жду неприятностей, когда приезжаю. Больные часто умирают... Но все было спокойно. И самое главное, Лида сказала, что звонили из большой Академии – на меня пришло приглашение в США, на кибернетическую конференцию, чтобы сделал доклад.

Это только подумать!

Дома меня ждало письмо от профессора Фогеля, председателя Общества кибернетиков США. В нем под-робно все было написано. Национальная конференция с главной темой об искусственном интеллекте. Мне доклад на 40 минут! Билеты на самолет туда и обратно посланы в Академию. Конференция в Вашингтоне. Фогель объяснил и повод для приглашения:, он прочитал мою книгу "Моделирование мышления и психики". Она вышла в киевском издании года за два до того, небольшим тиражом, оживления в научных кругах не вызвала. Уж никак не ожидал, что дошла до Америки!

Почти два месяца до поездки прошло в волнениях. Прежде всего нужно готовить доклад. Поскольку говорун (по-английски) плохой, пришлось сделать максимум слайдов со схемами и текстом. О чем говорить – ясно. Гипотеза о механизмах разума была уже к тому времени полностью продумана. Но ведь сложная материя! Как ее донести? Берта Марковна – Катина английская учительница – перевела доклад и начитала на магнитофон. Нужно только уметь сносно прочесть. А вопросы? Могу ответить, но как бы понять, что спрашивают?

В те два месяца случились еще события: Сент-Джордж напечатал в Штатах "Мысли и сердце" и уже прислал вырезки из газет с прекрасными отзывами. Американцам так понравилось, что журнал "Лук" прислал корреспондента и фотографа. Редакция решила, что книжка списана с натуры. Журналисты приехали на пять дней с переводчиком из АПН. Мы все показали без прикрас. Фотограф непрерывно стрелял из двух аппаратов, ни разу не попросив стать в позу. Снимки в журнале были чудные.

Поговорив с переводчиком, решили устроить прием дома. По этому поводу Лида предприняла героические усилия и достала румынский гарнитур. До этого мебель была с бору по сосенке. Гарнитур этот небось достоит до моей смерти. Старые вещи кажутся мне живыми, одухотворяются. Продавать их – как совершать предательство.

Вечер прошел хорошо. Я подвыпил и усиленно разговаривал по-английски. Высказал все мысли по части оптимального общества. Все было напечатано в журнале, но последствий не имело, хотя крамолой пахло явственно. Времена были уже не те.

Итак, настал день отъезда в Штаты. Ох уж этот 6-й корпус на территории президиума Академии наук, где расположен иностранный отдел... Много там крови попортили научной братии. Задания, инструкции, адреса посольства, билеты, деньги, паспорт – пока все это получишь, килограмм адреналина потратишь. Мне, к примеру, выдали 10 долларов. Будто я в Серпухов еду, а не в Вашингтон, будто для развлечения... Да что говорить!

– Они вас пригласили за свой счет и обязаны содержать.

И то, что я депутат Верховного Совета, и ленинский лауреат, и член-корреспондент АМН, – это не в счет.

Аэрофлот доставил меня в Лондон, в Хитроу. Там уже было забронировано место на "боинг". На пять часов отключился от всех забот.

Когда летишь на запад, день длится долго. Вечером уже были в Нью-Йорке. Очень беспокоился, как доберусь до Вашингтона, ночь скоро, а вдруг не встретят? 10 долларов – это очень мало по Америке...

Пересадка прошла нормально: у эскалатора, еще до паспортного контроля, ждала девушка и держала плакатик "Г-н Амосов". Все мне оформила, перевезла на терминал внутренней авиалинии и даже усадила в комнате ожидания ждать рейса.

Когда отлетали, было 10 вечера. Мне уже не до красот ночного Нью-Йорка с высоты. По прошлому опыту знал, что аэродром Даллас от Вашингтона что-то около 50 километров. Если не встретят, то как же я доберусь, хотя бы в посольство? В Вашингтоне автобусов и трамваев нет. (Одна наша газета так это объяснила: "Чтобы заставить трудящихся тратиться на такси".)

И тут мне выпал счастливый билет.

Сижу в самолете, горюю. Что-то вытащил почитать.

Сосед, пожилой господин неопределенного вида, спросил по-русски:

– Вы из Советского Союза? Посетовал:

– Вот еду на деревню к дедушке... С десяткой в кармане.

Он оказался евреем, выехавшим из России.

– Я вам помогу.

И все устроилось.

Конференция должна была заседать в Бетезде, в здании Комитета стандартов. Господин из ИБМ привез меня в гостиницу и обеспечил программу: посещение "Центра здоровья" – всемирно известного исследовательского и лечебного учреждения, который содержит правительство США. Его финансы больше всей нашей АМН. И десять нобелевских лауреатов. А в АМН – ни одного.

Приехал тот самый Фогель. Оказалось, что он чуточку говорит по-русски, выходец из семьи евреев-эмигрантов. Рассказал мне о конференции.

– Мы только на днях узнали, что кибернетик Амосов – и хирург, и депутат, и писатель – одно лицо. Журнал "Лук" рассказал. А книжку "Открытое сердце" уже читали до того...

Во как! Но я ему не сказал, что имею всего десятку в кармане.

День закончился вечером у миллионера.

Ночью болел живот, спал плохо. Но утром сделал гимнастику и пошел завтракать в кафетерий при гостинице. Совсем неплохо поел за один доллар. Боялся доклада? Конечно, было не по себе. Но чтобы страх? Нет, страх в жизни я испытывал только при операциях.

В восемь за мной пришла машина, и поехали заседать.

Фогель открыл заседание и первым представил меня. Сказал, что я и кто. (Хвастать так хвастать!) Несколько лет после того меня печатали в книге "Whu is whu" – "Кто есть кто" – знаменитости всего мира. Из СССР значилось всего десятка два имен. Потом Фогель преподнес мне сюрприз: вручил только что напечатанную мою книгу "Моделирование мышления". Накануне даже не предупредил.

Доклад прошел, скажем, удовлетворительно. Я читал текст, командовал оператору, показывающему слайды: "Следующий, следующий..." Подписи так были составлены, что все важное написано, пояснять ничего не требовалось. Иначе я бы пропал. В регламент уложился, С большим трудом понял смысл нескольких вопросов и ответил на них как мог. Много не спрашивали, не потому что все поняли. А видели небось, как трудно дается речь... (Учите языки, ученая молодежь!)

В первые заседания всех кормили за казенный (ИБМ!) счет. Суточных на расходы мне не предложили. Разве спросишь? Стыдно.

Как отчитал доклад, так уже гора с плеч свалилась, и дальше ожидали одни удовольствия. Ко мне подходили, хвалили. Наверное, больше из вежливости или поверили Фогелю. Я разговорился и даже интервью давал журналистам: о том, что искусственный интеллект мощнее человеческого, несомненно, возможен и я знаю, как его сделать. Не хватает малого – технологии изготовления этих самых "нейроподобных сетей". Нет, я не хвалился и не обещал, что мы в Союзе сделаем скоро.

(Вчера получил капельку бальзама на тщеславие: прочитал "За рубежом", что большие надежды возлагаются на искусственный интеллект, построенный на базе тех самых "нейроподобных сетей". И приводятся все его качества, о которых писал в той книжице, что Фогель преподнес. Не подумайте, будто вообразил: "от меня идет". Просто – "стрела прогресса". Приятно было за своих сотрудников из отдела. Пусть наши заказчики почитают и будут добрее на лимиты.)

Вот в хирургии такого момента не дождался.

На следующее утро по программе предполагалось заседание, меня оно уже не касалось, но посидеть из вежливости пришлось.

Советник по культуре X. из посольства держал со мной связь и составил программу: выступление перед любопытными сотрудниками. Ночевать у него. В последний день, как раз выходной, поездить и посмотреть, сходить в магазины и вечером – улететь...

После обеда на конгрессе я распростился с Фогелем, сказал, что дальше меня будет опекать посольство. Известный кибернетик Мак-Келлог подарил мне свою книгу.

Деловая часть кончилась. Напряжение спало. Осталось только приятное. Часа в четыре мне позвонил X. (Надо же: такие хорошие люди, и не смог найти в книжке фамилию!)

– Уже начинается уик-энд, и на дорогах сплошные заторы. Встреча с сотрудниками назначена на 18.00. Я уже не успею приехать за вами. Берите такси – ив посольство.

– Но у меня же всего семь долларов! До вас 50 километров!

– Ничего. Привезет – позвоните у входа. Я выйду и расплачусь.

Не понравилось мне это, но что поделаешь? Вышел из гостиницы, чемоданчик маленький. Портье не сказал, что уезжаю: "Вдруг за что-нибудь деньги потребует?" Поймал такси, назвал: "Совиет амбасада(?)" И поехали.

Без малого два часа добирались: чиновный люд ехал из центра по домам, перекрестки загружены. Шофер пытался со мной разговаривать, но его языка я начисто не понимал. Отступился.

Дальше все было, как расписано. Остановились у ворот (с полицейским). Позвонил. Мой знакомый X. вышел, заплатил таксисту. Встреча с посольскими, а больше с их женами, прошла нормально. Они читали "Мысли и сердце", .некоторые – даже журнал "Лук". Весь его номер был посвящен предстоящему пятидесятилетию революции. На обложке отличная фотография Кремля, а в тексте, рядом с Амосовым, большая статья о КГБ.

X. уже расспросил о моих финансовых делах и очень смеялся.

– Не могли же они предложить вам, сенатору, суточные, даже и по полсотни долларов. Вдруг обидитесь?

После выступления мы встретили в коридоре посла Добрынина. Представили меня, сказали, что не на что даже подарок дочке купить. Распорядился выдать десять долларов. Тоже не жирно, но Кате купил курточку из искусственной замши.

Последний день погостил очень хорошо. Чудная хозяйка, очень хорошие люди. Получил много приватной информации. Часть совпала с газетами (преступность), другая, о неграх – расходилась.

Обратное путешествие прошло спокойно.