Текст книги "Книга о счастье и несчастьях. Дневник с воспоминаниями и отступлениями. Книга вторая"

Автор книги: Николай Амосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Дневник. 24 апреля. Среда, день

Мне самому опротивели вопли о несчастьях. Хочется шикнуть:

– Сиди и молчи, если дурак!

Я и молчу, кроме дневника, и немножко жене.

Ведь вот опять – край терпения. Так же, как было прошлый год и летом 82-го. Опять надо принимать решение: бросать. Стыдно уже ходить к начальству. Только и спасают 72 года. Ветеран. "На заслуженный покой".

На этот раз был такой удар.

Лежал мальчик 12 лет. Симпатичный. Да еще сын начальника. Хорошие люди, интеллигентные.

Вчера оперировал его первым. Сердце большое, очень сильно пульсирует. При ревизии пальцем – дефект в предсердечной перегородке 4 сантиметра. Зашили с заплатой. Перфузия 29 минут. Воздух тщательно слушали, не было совсем. Анестезиолог Володя Радзиховский, серьезный и надежный.

Когда выходил после второй операции, мальчика уже вывезли из наркозной в реанимацию. Родители ждали в коридоре. Сказал, что первый этап прошел нормально.

– Но еще много что может случиться.

Потом сидел до шести часов, дела. Перед уходом зашел в реанимацию. Мальчик был в сознании, узнал меня, пытался улыбаться. Люба еще сказала, помню:

– Только дышать не хочет, забывает вздохнуть.

– Не торопите, задышит.

Родителей обрадовал еще раз: "Второй этап пережили, проснулся".

Спокойный, прошагал свои четыре километра до дома, даже вздремнул немного после обеда. Потом с Чари ходили гулять на Гончарку, потом смотрели хронику о войне. Мальчик меня не тревожил. Думал о другой больной.

В 10 звонит дежурный Декуха:

– С вашим больным плохо. Мы удалили ему трубку в 7 часов, а в 8.40 при вполне хорошем состоянии было что-то вроде остановки дыхания. Снова интубировали. Сейчас кровяное давление неустойчивое.

Я редко взрываюсь при вечерних докладах, но тут ругался на самой грани приличий. Вызвал "скорую помощь" – ехать. Подумал с безнадежным хирургическим спокойствием: "Толку уже не будет".

На улице ждала машина. Быстро в институт и бегом в реанимацию. Думал: "Зачем бежишь? Не повлияешь все равно".

В главном зале девять человек прооперированных больных. Над мальчиком – Декуха. Делают массаж сердца. На осциллоскопе почти прямая линия. Зрачки широкие.

Приехал Саша Ваднев и включился: массирует, как машина, и еще дает указания по другим больным.

Все тщетно.

Появился Бендет, сообщил, что вызвал родителей: "Там стоят, у входа в реанимацию".

– Ну вот. Значит, тут же сообщим. Не придется ждать до утра тягостного объяснения.

Хорошенькое дело – "сообщим", когда сами не знаем совершенно "отчего"?

В полутемном коридоре вижу мать и отца. Застывшие лица; по мне определили – плохо. Ни вопроса, ни возгласа горя.

– Ваш мальчик умер. Два часа реанимировали, не помогло. Не знаю причин.

Это все. Распорядился отвезти родителей в гостиницу, а потом приехать за нами...

Дневник. 28 апреля. Воскресенье, утро

Только и остается, что писать дневник, откровенничать на бумаге. Всю жизнь замыкался на людей, трудно будет, когда прервутся связи через хирургию, директорство, публичные лекции. Плохо остаться никому не нужным. Понимаю, что это «нужен» – эфемерно, внимание людей изменчиво и неглубоко да вроде бы уже и не очень важно: ослабло лидерство. Ан – нет, страшно. Привыкну, конечно, все старики привыкают.

Сейчас, когда идут операции, когда хорошо бегается и умно говорится, ощущаешь жизнь и забываешь, что это уже последние ее вздохи. Но ударит по голове – и очнешься...

Неделя была скверная, и дистанцию утром выбегал с трудом, где уж тут найти оптимизм?

Смерть каждого ребенка скоблит мое сердце, как теркой, и на много дней лишает покоя. Это не фраза, так и есть. Могу выполнить программу дня, разговаривать и даже смеяться, а в глубине – тоска... Пусть уж лучше одиночество без хирургии.

Поэтому в пятницу объявил на конференции, что снова прекращаю оперировать детей.

Конечно, я не только оперирую, директорствую и плачу над смертями. Я еще читаю, думаю, даже разговариваю о политике. На прошлой неделе был Пленум ЦК. Теперь небось будет называться "исторический апрельский", поскольку первый при новом секретаре. И пойдут опять перепевы: "в свете решений", "в речи на апрельском Пленуме", "как сказал на Пленуме товарищ Горбачев"... И обязательно с добавлением имени-отчества. Сколько я уже слышал этих "исторических"...

Нет, не будем ворчать. Доклад прослушал с интересом. Может, и появится живая струя: "ускорение на базе научно-технического прогресса...", "достижение нового состояния советского общества...".

Дневник. 7 мая. Вторник, утро

На работу иду к двенадцати. Есть время попечатать.

Мы – на даче. Уже неделю как переехали. Были трудности: грязь и неустроенность после ремонта. Мастера (баптисты) устанавливали водяное отопление, потом белили, красили, разобрали все мои приспособления – столики, вешалки. Так что в праздники пришлось поработать. Но все уже сделано, и можно наслаждаться природой.

Такой здесь покой, тишина, отрешенность. Погода холодная, поэтому листочки чуть проклевываются, но трава зеленая и тюльпаны расцвели. Утрами по лесу так славно бегалось, а сегодня снова слабость. Видимо, к прежним силам уже не вернуться. Или это связано со стрессами на работе?

Перед праздниками неделю не оперировал. "Комплексовал" после смерти того мальчика.

Оставим немощи. Значит, старость – программа и тренировкой ее не победишь. Мало ли было уже разочарований в своих идеях и силах? Вот терпят крушение надежды на снижение смертности, что появились в первом квартале после мероприятий, проведенных в прошлом году. Апрель был очень плохой: умирали дети от неясных причин.

Чтобы отвлечься, читаю книги. Вот две: Зенона Косидовского – о Библии и сам "первоисточник". Лет десять назад я прочел Новый завет, а Ветхий мне тогда не понравился. Косидовский пересказал его без вульгарности и предвзятости. Снабдил подробными комментариями от разных наук – библеистики, археологии, истории. Получилось хорошо.

Наконец и мы признали, что Библия – это историческая книга, а не орудие одурманивания трудящихся. Что Христос таки жил, и проповедовал, и был распят. Что путешествия евреев от Вавилона до Египта и обратно в Палестину – исторические деяния и что пророки тоже были, включая совершенно мифического Моисея или Иоанна Крестителя.

Очень было бы полезно для интеллигентности изучать "материализованную" Библию в школах или хотя бы в университетах, где учат философии, литературе и истории. Иначе получается перекос: постоянно встречаем у классиков и иностранных авторов всякие библейские высказывания, факты и имена и не знаем абсолютно ничего. Уверен, что и наша резиновая диалектическая мораль не может заменить христианскую.

Впрочем, мои благие пожелания просто смешны. Заблуждаться не будем. Фанатики всегда кроили историю и культуру как хотели. Вспомним хотя бы ортодоксальность ранних христиан: изумительные скульптуры греческих богов ломали, как и наших древних идолов.

Загадка жизнестойкости великих религий. Да, были Христос, Магомет и Будда, были во плоти. Но какие они были маленькие у их современников в сравнении с деятелями истории, с каким-нибудь Александром, Ганнибалом, Цезарем. Те – мир перекраивали, а тут – только поучения, записанные спустя десятилетия и даже столетия. И, кроме того, оказывается, было много других проповедников и пророков, даже более чтимых при жизни. Почему-то следы их находят лишь дотошные историки. Как это объяснить? Может быть, потому, что они были милосердные в своей основе? Этого ведь не скажешь про идеологии революций.

Еще из древней истории. Все уже было: социальные системы, философия, а главное – мысли человека и самоанализ. И как нужно жить, чтобы чувствовать счастье. Например, мне бы сейчас: "...идеал Эпикура – мудрое спокойствие философа, свободного от всех страхов и предрассудков, познавшего истинную природу вещей путем логического мышления и исследования мира людей и природы", – так написано автором главы во "Всемирной истории". Нужно поискать по источникам, как он сам писал, Эпикур, 22 века назад.

Впрочем, я давно знаю о счастии бесстрастия, только страсти уж очень притягательны. Бесстрастие придется отрабатывать, когда сил не будет.

Снова начал оперировать и снова – страсти, но писать не стану.

Широко идет празднование сорокалетия Дня Победы. 4 мая В.В.Щербицкий вручал ордена Отечественной войны группе ветеранов и мне в том числе. Сказали, что на торжество все награды надеть. Первый и, наверное, последний раз я цеплял их. Много было хлопот, пока с Лидой разыскали их, пока дырки в пиджаке проколол. Набралось почти двадцать. И оказывается – зря. Некоторые пришли с одной звездочкой.

Нужно выдавливать из себя раба.

Дневник. 8 мая. Среда, утро

Не иду на работу. Может ветеран себе позволить попраздновать Победу, имея много неиспользованного отпуска? В Институте операционный день. Немножко совестно, однако оперировать боюсь перед праздником. Пишу воспоминания.

Вчера приехал к полудню. Мои больные в приличном состоянии. Аня купила планки, и я нацепил их на старый светлый пиджак, что висел для представительства в институте. Инструктор из райкома принес приглашение – в президиум торжественного заседания. И чтобы прибыть в "Украину" за час до начала. Каковы аппаратчики? Приеду к сроку.

В Институте – свое торжество. Весьма бледное, нет сноровки в таких вещах. Кроме того, идут операции, а начинать пришлось в два часа, потому что артисты (из оперетты, бесплатные) должны освободиться к трем. Партком выделил докладчика – Ваню Кравченко, а я

должен был сказать приветствие. Но я решил, что обойдусь один.

К началу зал был неполон, но постепенно народ собрался, больше сестры и служащие – зеленая молодежь, Хирурги еще оперировали.

Ветеранов насобиралось семь человек. Люди скромные, были в чинах малых, никто в окопах не воевал, как и я.

– Знаю, что речей не любите, что ветераны вас порой раздражают, требуют внимания и лезут без очереди в магазинах. Но уж не так много их осталось, потерпите – в ближайшие десять лет почти все вымрут. Вот и наши общественники – партия и профсоюз – с трудом составили список, но даже имя и отчество всех не потрудились выяснить... Не буду повторять общие фразы о войне, вы их наслушались, а лучше расскажу о нашей медицинской войне...

Пересказывать доклад не хочется. Все было написано в моей книжке "ППГ-2266".

Вечером был на республиканском торжественном заседании в зале дворца "Украина", в старом пиджаке с планками. В.В. Щербицкий делал доклад. Сталина упомянул всего один раз: это знаменательно, интеллигенция боится к юбилею войны реанимации его культа...

Дневник. 9 мая. День Победы

Посмотрел парад на Красной площади и у нас. Трогательно шли ветераны, остальное – обычно.

Вчера слушали и смотрели торжество во Дворце съездов. Отличный доклад М.С.Горбачева. Приятно было слушать – и содержание и форма. Сталин назван тоже один раз: в роли руководителя партии, а не военачальника. Рано еще судить, как новый вождь повернет историю.

Одно несомненно: огромная авангардная и организаторская роль партии (и Сталина, конечно), и не столько в самих боях – ошибок, то есть смертей, там было много, – сколько в эвакуации и развертывании промышленности. Это почти непостижимо: наш потенциал после отступления 41-го года был вдвое меньше, чем у немцев, а к концу войны вооружений производили уже в два-три раза больше. При том, что немцы и работать умеют, и порядок знают. У меня впечатление: войну выиграли не генералы, а тыл.

Сейчас много говорится о всеобщем энтузиазме и массовом героизме. Не знаю. На фронте экзальтации не было. Патриотизм есть биологическое качество – "территориальный императив". Животное защищает свою территорию от захватчика, не щадя жизни. Также и народ, должным образом организованный, когда он ощущает себя как единое целое и защищает свой двор, не щадя живота. Я слышал несчетные рассказы раненых о боях. Явного героизма было мало. Но было более ценное: "Надо – значит, надо!" Немца нужно выгнать, приходится рисковать жизнью.

Воспоминания. Поездка в Мексику

Осень 1957 года. Международный хирургический конгресс в Мексике, первое путешествие в мир капитализма. До того был в Румынии, в ЧССР на конгрессах по легочной хирургии. Были доклады и успех. Но все похоже на нас.

Дешево тогда стоили поездки: 9 тысяч старыми деньгами. Целый месяц в роскоши.

Помню, провожали нашу компанию в аэропорту вечером пышно, с коньяком, со слезами родственников, будто мы на Северный полюс отбывали.

Компания хорошая: М.И.Коломийченко, наш украинский хирургический патриарх (было ему всего 63 года!), И.И.Кальченко и А.К.Горчаков – заведующие кафедрами.

Утром 6 октября в Москве, когда вышли на улицу, было очень холодно, ветер сбивал с ног. И тут узнали: запущен первый космический спутник. Вся наша поездка шла под его флагом: прибавлял авторитета, поскольку хирургического не хватало.

Делегация хирургов-туристов была большая – 27 человек. Почти все старше меня, но по операциям я уже был в самом первом ряду. Соответственно и вел себя, как молодой, но уверенно.

Путь в Мексику был тогда сложен. Дания, Англия, Канада, на чужих самолетах.

Четверть века потом ритуал путешествий оставался почти одинаковым. Первое дело – инструктаж в ЦК.

Потом в министерстве, в Интуристе. Дают сведения о стране, о шпионах и пр.

Если повезет, то и заграничный паспорт выдадут накануне. А если нет, то только утром в день отъезда, у автобуса на площади Революции. Один раз, в 1969 году, когда ехали на конгресс в Барселону, мне и еще одному азербайджанцу паспорт не принесли. Неблагонадежные. Я уже третий раз выбирался депутатом Верховного Совета, но перед КГБ это не работало. Выматерился и ушел в гостиницу, оплеванный. Но мой настырный коллега побежал по инстанциям, и паспорта выдали. Потом знающие люди рассказали, что "был сигнал". Самое интересное, этот товарищ из Баку, профессор, ректор, оказался-таки уголовным типом и был посажен. Что ж, они ошиблись всего на 50 процентов. Где уж мне-то осуждать за ошибки!

В аэропорту – рутинная процедура: регистрация билетов, сдача багажа. Смотрим, у кого больше чемоданы – значит, продукты, чтобы не оголодать на заграничных харчах. А если ты командированный, то и деньги сэкономить – это зазорным не считается.

Я, однако, не брал много продуктов, после того, как в 55-м году в Румынии вся колбаса зацвела и трудности возникли, куда ее выбросить, не оскандалив Советский Союз.

Должен сказать, что нет лучше людей при заграничных поездках, чем хирурги. Я езживал на конгрессы с физиологами, кибернетиками, биофизиками, фтизиатрами – нет, не тот народ. У хирургов никогда не возникало мелких скандальчиков и обид, всегда ровные и терпимые. И магазинные ходоки-проныры встречаются редко. Смотрят на них косо. Хирурги не боятся нарушать правила: не ходить по одному, не пить, рано спать ложиться. Насчет вредных разговоров с аборигенами они безопасны: в те давние времена никто из нас не умел говорить на чужих языках. Ну а друг с другом о политике– пожалуйста. Тоже и подброшенную крамолу не торопились тащить руководителям, читали по очереди.

Воспоминания (продолжение)

Канада. Аэропорт Гандер. Холодно, ветрено и неуютно. Здание как сарай. Кругом масса машин – в Америке тогда еще были в моде этакие дредноуты со стабилизаторами на задних крыльях. Народ – под стать машинам: верзилы с белозубыми улыбками. (Стоматология – первый признак богатства нации!)

Через несколько часов посадили в местный самолет на 60 мест и повезли, с едой, с посадками в маленьких городах, – до Торонто. Там в аэропорту проходили таможню. У Михаила Исидоровича отобрали три палки чудной копченой колбасы. Таможенники смеялись: "Вот поедим!" Многие из наших поплатились.

Здесь, в Торонто, я впервые посмотрел капитализм.

Богато живут канадцы! Витрины, витрины, целые улицы магазинов. Все завалено товарами, каких мы и не видывали. Цены были тогда дешевые. Как сейчас помню, американские желтые ботинки, мощные, тупорылые, с перфорациями и толстой подошвой, – что-то около 10 долларов.

Рассматривание витрин – излюбленное занятие советских туристов, включая и академиков. Картинка: мы все в длинных габардиновых плащах, китайских, с мощными плечами. Из-под них метут тротуар широченные черные брюки. Ходим медленно, руки у всех за спиной. Такие солидные дяди.

Насмотрелся я капитализма в последующие 30 лет. И начитался, наслушался наших и западных. Скажу прямо: у нас создали миф о капитализме, под которым нет правды.

Я уже не застал разговоров о мировой революции, но о "загнивании" слышу до сих пор.

Сколько можно обманывать! Он (капитализм) жизнеспособен и динамичен, на крепких биологических основах. При том воспринял от нас социальные программы и получил мощные подпорки. И на 100 процентов мобилизовал НТП.

По части экономических основ капитализма у нас до сих пор преподается забавная сказочка: эксплуатирует рабочий класс и прибыль кладет в карман. Все не так примитивно. Да, каждый хозяин старается выжимать соки, но все вместе они заинтересованы в покупательной способности, в росте производства и НТП. Профсоюзы ограничивают их жадность, но тоже в меру, чтобы не разорились. Правительство между ними балансирует; опять же не только из идеи, хотя и это есть, несомненно, а из лидерства, властолюбия. Социальными программами они удерживают популярность в народе, налогами и субсидиями регулируют экономику. Многопартийная система и демократия надежно предохраняют от диктаторов и разложения аппарата, разделение власти и пресса обеспечивают обратные связи. У нас не печатают статистики о Западе, а они показывают устойчивый рост производства, потребления, образования, здравоохранения, социального обеспечения. Рост – много больше нашего.

Новость капитализма последнего времени: первое – частичная денационализация предприятий, переданных под контроль государства во времена правления социалистических правительств. Хотя по сравнению с нашими заводами, государственные фирмы пользуются большей самостоятельностью, но многим оказалось трудно конкурировать с частными.

Второе: элементы демократизма внутри предприятий. Пример подали японцы – создали кружки по качеству. Рабочие стали чувствовать ответственность за производство. Эстафету приняли американцы. Появились рабочие советы во многих европейских фирмах. Хозяева стали вводить социальные программы по отдыху, спорту, а особенно – по повышению квалификации. Все это сгладило классовые противоречия, способствовало росту производительности и качества, успеху фирмы.

Третье: наука в капитализме. Она прежде всего свободна от нянек. Изучай что хочешь, только найди деньги. В Штатах с этим не очень трудно. Именно оборудованием лабораторий, больше чем зарплатой, прельщают они "мозги" со всего мира. Существуют многочисленные фонды – государственные, благотворительные. Существуют лаборатории при университетах. Наконец, половина науки – прикладная, при фирмах. Главное всюду – система контрактов. Пообещал исследовать, сделать, получить результат, рассмотрели эксперты, оценили, выделили деньги, заключили контракт. Закончил – уходи, если не придумал тему новой работы.

Отнюдь не идеализирую капиталистический строй: эксплуатация и неравенство. Да, эффективен, потому что зиждется на жадности и лидерстве. Но также и на любознательности – от образованности. И на некоторой идейности – от христианства. Но основа его – индивидуализм, даже эгоизм. Правда, они тренируют тело и волю. Вот откуда успехи.

Капитализм – реальность, с которой приходится считаться. Объем производства в США – вдвое больше нашего, Япония тоже нас обогнала, общий рынок – почти в полтора раза больше Америки. Вместе набирается превышение объема производства над нами раз в пять. Это только по количеству. Но главное превосходство – в качестве. Тут уж догонять придется не годы – десятилетия...

Воспоминания (окончание)

Из Торонто мы полетели в Мексику – поперек Соединенных Штатов. Погода ясная, высота малая – вся страна видна. Городов не помню, будто все «одноэтажная Америка»: поля, фермы, поселки, фабрички. Особенно – фермы: белый жилой дом, несколько деревьев, сарай для машин, скотный двор, силосная башня. Автомобиль у крыльца, подстриженная лужайка, асфальтовая дорога направляется к шоссе. Прямоугольники полей, изредка небольшие рощицы, овраги и речки. И машины, везде машины.

В сумерках приземлились в Мехико-сити. Сразу открылся западный мир рангом ниже. Народ мелкий, смуглые лица, одеты плохо. Но нас обеспечили роскошью, которой я никогда не видел до того.

Конгрессы обычно устраивают поздней осенью, когда кончается туристский сезон и снижаются цены на обслуживание. Впрочем, хирурги – народ богатый (западные, конечно), поэтому за ценой не стоят. Американцы живут в отеле Хилтон, платят (тогда) по 100-200 долларов, западные европейцы – подешевле, "социалисты" получают деньги на руки и живут за свой счет, поэтому – в третьесортных номерах. Мы, советские, обычно живем богаче их.

Интурист должен думать о престиже страны, но зато на расходы дает по доллару в день. Если попадется ловкий руководитель, то начинаются хитрости с местной туристской фирмой: "У нас нет времени приезжать обедать всем вместе. Выдайте каждому деньгами". То же касается и транспорта по городу – мы пешечком, километров по 5-7. Так, смотришь, и набежит еще 10-15 долларов. Правда, прибавляется заботы: как извлечь максимум из капитала?

Всегда находятся предприимчивые делегаты – быстро прошвырнутся по магазинам, узнают, где какие распродажи или маленькие лавочки с уценкой. Этот мелкий бизнес наших ученых выглядит унизительно. Я в него не играл. Искал только одного – букинистов, где книги дешевые.

Но все это будет потом, а в тот первый раз всего боялись и стеснялись.

Завтрак в ресторане гостиницы сразил наповал. Во-первых – антураж. Зал с лепкой и зеркальной стеной, мебель с позолотой, скатерти – крахмал (никаких бумажных салфеток!). Официанты – лорды! Столики на четверых, двухэтажная ваза с фруктами, диаметром – полметра: навалом всякая экзотика, назвать не могу. В меню по-французски: европейская и мексиканская кухня. Заказывай что хочешь, только счет подпиши.

Мы – люди скромные. Сначала блюда заказывали по знакомым названиям. Но со временем обнахалились и уже устриц требовали. (Не понравились.) И омары – это такие большие раки.

В газетах было полно сообщений о нашем спутнике: "Гром среди ясного неба".

Потом возили нас в пригород показывать пирамиды. Египетских не видел, а мексиканские выглядели внушительно. Однако не скажу, что подавляли. По дороге туда и обратно (было очень жарко) видели много вопиющей бедноты и неустроенности. Что ж – "слаборазвитая страна". Мексиканцы – смесь испанцев с индейцами, с малой примесью негритянской крови. Национальной розни не заметили, хотя потом узнали, что чем белее кожа, тем выше статус. Но в глаза не бросалось, как в Штатах или даже в Европе.

До открытия конгресса было еще время, и нас возили показать страну. Помню, но не буду описывать путешествие.

Вернулись через сутки, и начался конгресс. Мексиканцы уже тогда построили отличный университет на окраине города. Первый раз увидел "кампус" – лагерь, если по-русски. Такие в Штатах: много простора, газоны, дороги, деревья. Факультеты в не очень больших домах – один, два, максимум три этажа обязательно красивой архитектуры. Здесь, в Мексике, кроме того, всюду мозаики и фрески Сикейроса. Не столь давно университет очень пострадал от землетрясения, показывали по ТВ, вспоминал.

Первый раз тогда советские хирурги были на таком большом конгрессе. Людей собралось больше тысячи, главным образом из Штатов. Потом я видел американцев всюду: высокие, улыбчивые, поджарые, уверенные. В больших ботинках, всегда блестящих, руки в карманах, многие с трубками и даже с сигарами. Хорошо смотрятся, так теперь говорят, если прикинуть на наш слегка пришибленный вид. Право, обидно, никак не распрямимся – великая нация. И то: где моя независимость, неприкосновенность? "Сегодня льстит надежда лестью, а завтра где ты, человек?" Где-то кто-то позаседает, что-то решат – и нет у тебя службы, зарплаты, а то и квартиры. А на сберкнижке – цифра с двумя нулями или вообще ничего. Нет независимой личности при единственном работодателе... Увы, все это я и теперь ощущаю, спустя 30 лет.

До докладов я посмотрел аппаратуру для медицины на выставке. Не столь уж была она обширна, выставка, если сравнивать с современными. Но тогда меня сразило: до чего же мы бедны! Нет, не прозвучали во мне извиняющие мотивы, что у нас-де новый социальный строй, самолеты и атомная бомба.

Начались доклады, и, конечно, обнаружилась наша очередная несостоятельность. Языков не знал ни один человек. Был гид и Д.Д. Бенедиктов, врач, по каким-то каналам оказавшийся в Мехико. Они и переводили на ухо Петровскому и Вишневскому. Мы, остальные 27 человек, были как глухие. Поскольку я сносно читал по-английски, то, просмотрев тезисы и слайды, мог понять суть. Но этого было мало и утомительно.

Нет, похвалиться не могу. За последующие четверть века, пока ездил на конгрессы, я мало преуспел в понимании докладов, хотя в чтении дошел до романов.

Поскольку доклады оставались втуне, доступен был только кинозал, где показывали фильмы с операциями. Устные комментарии автором тоже не воспринимались, но на экране можно разобраться, что режут и как шьют. Так мы и сидели в темноте. То есть не все сидели. Многие просто уезжали в гостиницу, чтобы бродить по городу.

Во время хода конгресса делегатам свобода, в кучу их не собирают, а к обеду они сами явятся. Советский ученый-турист в ресторане не загуляет. Даже если фирма выдаст на обеды деньги. Он их сбережет на сувениры.

Тогда в Мексике нам выдали много, аж по 20 долларов. Лида никогда не делала заказов на заграницу, но любимой доченьке нужно что-нибудь купить. Поэтому я тоже прошелся по ближайшим лавочкам и приобрел вельветовые брючки за 3 доллара. Деньги как раз пригодились на другое...

Самым важным событием поездки в Мексику была операция с АИКом, которую удалось увидеть.

Помню 5-6-этажное здание, новое, государственного кардиологического института. Хороший операционный блок, средних лет доктора с типичной мексиканской внешностью. Оперировали тетраду Фалло у мальчика лет 12, с АИКом самой первой модели Лилихея.

Грудь вскрыли поперечным разрезом, выделили сердце, ввели гепарин и присоединили АИК. Пустили насос – искусственное кровообращение началось. В общем, хирург удачно закончил операцию. К нам он не проявил особого интереса, но сказал, что это уже тридцатая. Вот тебе и Мексика!

Впечатление осталось огромное. Вынь да положь, нужно сделать АИК и начать оперировать. Только... Только ничего у нас нет. Я слышал, что в Москве, в Институте по инструментарию занимаются АИКами, но для Киева – недоступно. Значит, нужно сделать аппарат самим! Конструкция доступна для нас. Только вот трубок таких нет и, самое главное, нет у нас лекарств – пеногасителя, гепарина и протамин-сульфата, восстанавливающего свертываемость. Но у меня же есть еще 15 долларов!

Тут уж я проявил инициативу. Разыскал магазин медицинских средств и вложил весь свой капитал: купил трубки и немного нужных лекарств. Видимо, тогда это было очень дешево, теперь за такие гроши не купишь. Коллеги смотрели на меня с удивлением: чтобы личные деньги потратить на какие-то штуки!

Пожалуй, нужно сказать еще о развлечениях. Поскольку хирурги – богатые люди, то и общество у них богатое, и конгрессы самые пышные. Соответственно, и приемы всегда очень колоритны. Выбирается большое помещение – вплоть до дворца или мэрии. Делегатов подвозят в больших автобусах. Городские власти и президент конгресса встречают и руки жмут.

Еда и напитки расставляются заранее на длинные столы. Так много, что поглядишь – кажется, не одолеть. Ничего подобного! Как только открываются двери, все бросаются, будто век не едали. Разметают за 15– 20 минут! Особенно прытки женщины – жены и дочки делегатов. Всегда меня удивляла эта жадность. Ну, ладно, мы – голодноваты, обделенные валютой, да если еще взяли у фирмы кормовые. Но западные господа с их доходами платят по 200 долларов за номер – неужто у них нет денег, чтобы алчностью не позориться? Или у меня старомодные взгляды? Ну а сами приемы для отечественных хирургов не были интересны. Кроме атаки на столы, полагается общение – для этого и деньги платят за участие в конгрессе. Эти чертовы западные хирурги все друг с другом знакомы, и, конечно, приемы для них – удовольствие! Им что: как отпуск – так и едут одни в Европу, другие – в Америку. И ведь не только развлекаются, а обязательно в клиники, смотреть операции, аппаратуру, обсудить проблемы. Не знаю, как другим, а мне на приемах всегда было неприятно. За себя и страну стыдно.

В Мексике были еще другие развлекательные мероприятия, незначащие, кроме одного: бой быков. В программе сказано – "молодых быков". Подешевле билеты, наверное.

Вот уж отвратительное зрелище! Выгнали трех несчастных бычков. Они упираются, пытаются удрать обратно, но проход уже закрыт. Потом начинаются эти игры, вроде бы со смертью, а в действительности – просто издевательство над животными. Публика вопит, хуже чем на футболе. Хотелось сразу же уйти, чтобы не видеть конца, но боишься потеряться в толпе, дорогу до гостиницы не найти. К чести наших товарищей, мало кому понравилось.

Между прочим, в Хемингуэе меня всегда раздражали эти бычьи страсти и охота на крупную дичь. Пиши про войну, если кровь любишь...

Затянулся рассказ о Мексике. Уже второй день сажусь за машинку. Надоело, но еще нужно досказать...

Туристская программа была замечательная. Кончился конгресс, и мы поехали на машинах поперек всей страны – около 500 километров на курорт Акапулька на берегу Тихого океана. (Из пяти точек мне довелось его видеть – Тихий океан. Из Владивостока, Японии, Мексики, Штатов и Чили. Ну и что? Да – ничего. Просто похвастал. Все – в прошлом.)

Тогда по дороге видели уже настоящую индейскую бедность. Хижины – навес из пальмовых листьев на столбиках, одежды – минимум. А близко роскошный курорт, как Сочи.

Из Мексики летели тем же путем, через Канаду. С погодой нам повезло: в Стокгольме туман. Застряли. Удачно застряли, культурно, за счет САС. Определили в гостиницу, три раза питали в ресторане и еще возили на экскурсии. Очень интересный город Стокгольм. Ездили по улицам, паркам. Были в ратуше (узнал этот зал, когда показывали похороны Пальме).

Но главное, были в Каролинской больнице, на операции у самого Крэффорда. Он делал аннулопликацию – суживание клапанного кольца больному с митральной недостаточностью. Надо же! Тридцать лет назад! Оригинальный АИК своего, шведского, изобретения. Перфузия длилась два часа, и результат операции, наверное, был печальный, раз на следующее утро нам не сообщили о хорошем. Слишком сложная операция.