Текст книги "Книга о счастье и несчастьях. Дневник с воспоминаниями и отступлениями. Книга вторая"

Автор книги: Николай Амосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Дневник. 20 июля. Суббота, день

Тот больной не умер. Ситар все сделал как надо. Спас. Хороший Леня хирург.

На этой неделе народился еще один: Сережа Диденко сделал первую операцию с АИКом. Поаплодировали на конференции.

Неполадки с сердцем из головы выгнать не могу. Нужно перестраиваться: безграничной жизни уже нет. Стимулятора не миновать. Это значит, от силы десять лет, если повезет. И то – неполноценных, тревожных: а вдруг откажет? Требуется продумывание, как жить, что делать. Для этого используем отпуск. В понедельник назначил протезировать два клапана, во вторник, если больной не помрет, повторную операцию, с четверга – в отпуск. На 10 дней для начала. А там посмотрим.

Удивительный красный георгин поставила мне Лида на стол. Может быть, красота – это и есть то, с чем будет жальче всего расстаться? Прикинул: нет. Достоевский не прав: красота не спасет мир.

Материализм и идеализм.

Материальность мира столь очевидна, что было бы чудом, если бы материализм не начался с самого появления отвлеченной мысли. Его биологическая основа – исследовательский рефлекс (некое беспокойство). Как? Почему? Откуда? Причинные связи.

Именно они и подводили материалистов: следствие иногда очень далеко отстоит от причины.

В основе познания лежит гипотеза: не видишь причины – придумай (модель!), а потом проверяй. Если проверить просто – следует открытие материальной истины, если трудно – все равно истину подавай, хотя бы придуманную. Суррогат доказательств: повторяй и повторяй слова, описание гипотезы. Большинство людей привыкает и довольны – истина найдена, беспокойство подавлено. Так придумали богов и поставили рядом с вполне материальными объектами, заполнили бреши в причинах-следствиях. Словами заменили реальные вещи.

Чтобы окончательно материализовать духовную жизнь человека, нужно создать искусственный интеллект. Пока этого не будет, останется область для уловок идеалистов и религий.

Впрочем, так ли это важно теперь, противопоставление двух направлений философии – идеализма и материализма? Как только дело доходит до практики, все ученые согласны между собой: и те, что допускают "маленького бога", и их противники, которые говорят, что нужно просто привыкнуть к странностям мира и доискиваться до их причин, используя эксперименты и математику.

Но остается важным другое: объяснить человека и общество. Для этого мало сказать: "не бог, но материя". Материалистические гипотезы, если их выдавать за конечную истину, могут быть столь же опасны, как и крайности идеализма. Снова я веду к тому же: информационная психология, философия, социология помогут человечеству понять самого себя и снять угрозу уничтожения нашей живой планеты.

Так что же делать с материализмом и идеализмом?

Наверное, нужно снять вопрос. Для ученых "сфера бога" осталась столь малой, что уже не имеет никакого воздействия на практику, видишь то же самое.

Еще одно: возьмем этические идеи. Первая: равенство или неравенство? Смотря что увидеть в людях, как сформулировать гипотезу и как убедить в ней. В самом деле, с одной стороны, все люди одинаковы, а, с другой – столь же различны. О собственности Руссо сказал, что ее изобрел человек, огородивший клочок земли и заявивший: "Это – мое!" Нашлись простодушные, которые в это поверили. Так же обстоит дело с идеей власти. С одной стороны, во всех стаях существуют "право сильного" и вожак, с другой – всегда были также и коллективные действия. Если соединить их с идеей равенства, получим демократизм. Естественное происхождение идеологий доказывается их независимым изобретением в различных древних цивилизациях.

Дневник. 25 июля. Четверг, утро

Отпуск. Нужно попробовать, как живется на свободе. Поискать другие точки опоры. Понаблюдать за собой. Тем более что от хирургии жизни все равно нет. Даже не хочу вспоминать.

Пока директор, нужно расширить два узких места. Без меня им будет трудно. Первое: пристройка к поликлинике, там страшная теснота. Везут детишек со всей Украины. Хотелось бы построить самим, нанять шабашников, чтобы быстро. Хотя и с нарушением правил. Поэтому ищу деньги и подрядчиков. Второе – нужен еще один аппарат "Элема". Это миллион валюты. Союзный министр обещает только в 1987 году. Слишком долго.

После обхода сделали мне ЭКГ. Появились периоды полного блока. Теперь уже нет сомнений: век придется доживать со стимулятором. Имею моральное право отказаться от директорства и хирургии: "герой, но обстоятельства сильнее". Геройство мое простое – дать в институте еще лишние сотни операций, то есть жизней. Не знаю, почему они мне нужны, ведь на четвертом этаже моего мышления известно, что "все суета".

(Амосов, не притворяйся! Ты все про себя знаешь: цена тебе невысока. Небось тщеславие движет?)

Пойду в отпуск на восемь дней, а там посмотрим.

Дневник. 12 августа. Понедельник, утро

Две недели в отпуске и не садился за машинку. Напал строительный зуд, как три года назад, когда отказывался от хирургии. Из нашей второй веранды выделил и оборудовал душевую кабину. После обеда туда светит солнце и нагревает кабинку, как настоящую баню. Дело не простое. Девять дней работал часов по 7-8. Сил у меня мало, поэтому стройка шла медленно. После напряжений частота пульса снижалась до 40. Каждый удар сердца бьет в грудную клетку. Неприятно. Однако выдержал.

По пятницам ходил на работу. Веду разные консультации и разговоры по строительным делам. Ремонтники, что обманули, плохо ликвидируют долги.

Что остается мне? Ругаться! И снова пульс – 40...

Домашние дела: Катя и Володя путешествовали по Карпатам на машине. Лида всю неделю "не жила" от страха. Вернулись с помятым боком, была аварийная ситуация. Еще раз предупредил: продам машину, если переедут кого или сами пострадают. Впрочем, едва ли поможет.

Дневник. 14 августа. Среда, день

На градуснике – 28. После долгого ожидания наступило лето. Будто специально ждало – к моему отпуску. И для поправки настроения. Читаю журнал «Природа» № 6. Совершенно убили: дали ряд статей о последствиях ядерной войны. Совсем новой информации не извлек. Уже были публикации. Но когда все вместе, с новыми данными – это страшно. Вот краткое перечисление ужасов. Накоплено более 50 тысяч атомных зарядов. 13 тысяч мегатонн, до полумиллиона Хиросим, то есть хватит на 50 миллиардов человек.

За последнее десятилетие появилось новое, весьма серьезное обстоятельство: атомные электростанции, АЭС. К концу века предполагается, что их мощность составит четверть всей энергетики. Уже сейчас действуют 400 АЭС и строятся новые. Они очень выгодны для будущего:, не загрязняют среду углекислотой и отходами, сберегают нефть для химии и многое другое. Одна беда: если на АЭС бросить бомбу, даже обычную, то радиация будет как от атомной бомбы в три мегатонны, причем останется надолго. От одного реактора в 1 мегаватт – зона необитаемости 300 x 300 километров. В Европе их уже насчитывается более 200...

Практически вся Западная Европа будет непригодной для жизни, когда взорвутся все АЭС.

Есть разные сценарии войны – от избирательного удара по городам до тотального уничтожения всех значимых объектов. Очень приблизительно можно подсчитать, что при обмене полновесными бомбовыми ударами между США и СССР 90 процентов населения Европы, Северной Америки, Японии окажутся в зонах смертельной радиации. Южное полушарие пострадает от радиации меньше, только за счет выпадания радиоактивных осадков.

Но взрыв и радиация – это цветочки. Ягодки – в "атомной зиме". Но я уже писал о ней.

Теллер, "отец водородной бомбы", утверждает, что средняя температура может снизиться лишь на 5 градусов. Тоже достаточно, чтобы лишиться урожая. Для бедных стран – это смерть от голода 3/4 населения. Как ни считай, а погибнет от одного до трех миллиардов человек.

Во имя чего?!

Разобраться в мотивах трудно. Каждый обвиняет противника, причем даже в одинаковых выражениях.

Они: коммунисты попирают права своих граждан и тем же угрожают всем остальным народам. "Лучше смерть, чем потеря свободы".

Мы: империалисты ради сохранения прибылей и эксплуатации своих и чужих народов, которые мы защищаем по интернациональному долгу, хотят нас уничтожить. "Лучше смерть... и т. д.".

Потом начинаются "обоснования" – кто начал. Мы: США бросили бомбу на Хиросиму, чтобы угрожать нам. Но мы сделаем свою.

Они: Советы не распустили армию после войны, держат нас под прицелом танков и сеют революцию в "третьем мире". Для сдерживания нужна бомба. Те и другие кричат: нам угрожают!

Началась атомная гонка. Одни придумывают новую бомбу, другие догоняют и компенсируют новыми изобретениями. Сравнивать трудно, особенно при секретности, тенденциозности оценок и заведомой лжи правительства, прессы и телевидения.

В азарте гонки потеряли здравый смысл. Империалистам уже некого будет эксплуатировать, а коммунистам не с кем строить светлое будущее.

Создается впечатление, что каждый не собирается начинать войну сам, но считает своего противника сумасшедшим, способным нажать кнопку. Проблема перешла в сферу психологии.

Я написал было общую схему развития общества и роль в этом биологии и самоорганизации. Скучно получилось. Так или иначе, история шла, возникали и рушились империи и республики, перемещались народы, смешивались языки, формировались и исчезали нации.

Однако во всем этом историческом калейдоскопе явственно прослеживается "стрела времени". Вот ее черты. Развиваются науки, техника, экономика, накапливаются вещи, информация и распространяются среди граждан.

Прогрессирует демократизация государственных систем, хотя и с большими зигзагами. Возрастает гуманизация отношений между людьми внутри государств. Однако периодически вспыхивают эпидемии насилия на классовой, религиозной или национальной почвах и на уменьшается жестокость войн.

Идет все большее подчинение жизни отдельных граждан обществу: растет экономическая зависимость, распространяется единая система воспитания, усиливается пропаганда господствующей идеологии. От этого развитые общества становятся устойчивее. Но противоречия между идеологиями пока не ослабляются, и это остается стимулом для международных конфликтов. Катастрофически растет разрушительность оружия и в равной степени страх, как главный тормоз агрессии.

Возрастает также значение компьютеров в принятии решений, делая их более объективными, но одновременно увеличивается опасность "случайной" войны.

Параллельно с ростом экономики и населения идет оскудение природы. Опасность экономической катастрофы выходит на первое место, но, парализованные страхом войны, мы этого еще не оцениваем.

Дневник. 24 августа. Суббота, утро

Вчерашняя пятница была бурная. Разбор жалобы и «персонального дела». Жалоба. В прошлую неделю в кабинет явились две дамы. Из Одессы. Примерно лет 65 и 45. Мать и дочка. Больная – мать. Бумагу принесли: «грубое обращение в поликлинике, неквалифицированные врачи». Пишут, что одиннадцать лет на инвалидности, сердце совершенно больное, два порока, декомпенсация II-Б, а у вас ничего не нашли и написали: «Пороков сердца нет, в лечении не нуждается, физическую работу выполнять может».

Тетки противные на меня тоже изрядно кричали. Все проверил: болезни нет. Ушли, пообещав написать. Теперь жалоба уже пришла. Ее и разбирали. Пришлось сделать внушение врачу из поликлиники: квалифицированна, но языката. Она, конечно, не признала вины.

Жалобщице ответили: "Пороков сердца нет, но, если хотите, можем еще исследовать в стационаре". Предполагаю, что это еще не конец истории.

В поликлинике работать трудно. Приемы огромные. В весенние каникулы бывало свыше 300 человек на б-7 врачей-кардиологов. Почти всем нужно ЭКГ, ФКГ, рентген. Вот почему необходимо срочно расширяться. Много больных приезжают с мнимыми диагнозами. Когда о детишках говорят "здоров", родителям радость. Совсем наоборот – у взрослых. Некоторые годами ходят от врача к врачу, жалуются, не работают, полностью детренируются, часто имеют инвалидность. А у нас говорят: "Порока нет". Конечно – претензии, "плохие врачи".

Вообще-то жалоб на нас мало, две-три в год. Это при 30 тысячах посещений в поликлинике и 7 тысячах – в стационаре.

Второе дело было гораздо хуже. Алкоголизм и нарушение дисциплины. Есть у нас старший научный сотрудник, хирург Н. Ему уже за пятьдесят, и в клинике работает более 20 лет. Давно уже кандидат, метил на докторскую, не потянул. Хорошо делает одну операцию – комиссуротомию. К этому очень много гонора, да еще и пьет.

– Если бы больные не дарили коньяки! А тут как удержишься? Они меня и споили...

В прошлом году дело дважды доходило до увольнения. Поклялся исправиться, пожалели.

Но вот на прошлой неделе заведующий отделением пришел с жалобой:

– Все вернулось! Пьет, опаздывает, приходит в тяжелом похмелье, со всеми лается. Нет больше сил терпеть! Заберите, пожалуйста, или сделайте что другое.

– Ты знаешь, что перевести некуда, можно только выгнать. Давай докладную записку на пятницу. Будем разбирать на коллективе.

Вчера заведующий мялся и бумагу отдал только после напоминания. Я ее прочитал вслух на конференции.

– Что будем делать? Вся история вам известна...

Молчание.

– Думаю, что его нужно уволить. Есть закон об алкоголизме. Нельзя держать врача-пьяницу. Высказывайтесь.

Нет, молчат.

– Знаю, почему молчите. Хотите быть хорошими. А, между прочим, ни один заведующий отделением его не берет.

На том и разошлись. Уволить не решусь.

После конференции был генеральный ремонтный обход. В общем – дело пошло. Реанимация и операционная красят во всю мочь. Другие – послабее, раскачиваются. Старшие сестры жалуются на врачей, дескать, отлынивают. Получат в понедельник вливание. Хуже всех у Бендета, даже за кисти не брались (сам в отпуске). Убедился еще раз, что прохвосты-ремонтники ничего не делают. Приписчики.

Думаю, что удастся навести порядок. Даже пропаганду придумали: соревнование за лучший ремонт отделения. Доску с показателями вывесить и каждую неделю отмечать, сколько чего сделали. Помню, в юности на нашем заводе были такие доски с картинками, какая смена летит на самолете, какая – верхом, а кто – на черепахе.

Вот только бы больные не умирали! Жить бы можно. На работе и про сердце забудешь.

Заседание продолжается!

Дневник. 25 августа. Воскресенье, утро

Наши хирурги-ординаторы – просто герои. Работают много безотказно, операции нередко кончаются в 8-9 вечера, а если еще подкровливает из дренажа, то сидят и всю ночь. Пытался я завести строгий учет времени, чтобы компенсировать переработку отгулами, ничего не вышло. Тетрадка долго лежала у привратника, так почти пустой и осталась. Не мелочатся ребята.

Еще зимой прошел слух, что хирургам повысят заработную плату. Когда – неизвестно. Скоро– Не очень я этому поверил. Но... на позапрошлой неделе пришел приказ союзного министра: разрешается хорошо работающим хирургам, анестезиологам, реаниматорам назначить добавки к зарплате до 40 процентов в месяц.

Согласовать с коллективом и только в пределах выделенного фонда зарплаты. Последняя оговорка все может похерить... Вызвал бухгалтера, получил сведения. Финансирование зарплаты очень хитрое: даются три суммы. Первая – сколько положено, чтобы оплатить утвержденные штаты, согласно законной зарплате каждого. Очень бы хорошо. Но выделяют сумму на 10-15 процентов меньше, считая, что не все израсходуем из-за незанятости штатов и болезней сотрудников. Так обычно и бывает. Но и это еще не все. По мере течения года каждые три месяца суммы пересматривают еще раз и "открывают финансирование" еще меньше. Вот и попробуй сэкономь.

Посмотрел наши деньги за полгода. Резервов по "открытой" смете нет никаких. Но недодают по расчетам тысяч 15 в месяц. Решил я пойти заведомо на перерасход "открытого" фонда зарплаты. Думаю, сэкономим на других статьях, государство не ограбим. Мероприятие провели демократически, выбрали десять лучших хирургов, обсудили на конференции – ив приказ.

Ведь какой стыд: работают по 5-10 лет, а получают от 120 до 150 рублей. А средняя зарплата по стране – 190 рублей.

Дневник. 27 августа. Вторник, день

Сегодня и завтра – дома. Отпуск все-таки. Жара стоит под тридцать градусов. Природа отрабатывает свои летние долги. Но уже последние денечки...

На даче масса цветов. Больше красные, мой любимый цвет. Даже пчелы и бабочки появились. Я думал, что уже все вымерли от "интенсивной технологии" в сельском хозяйстве.

Вчера было две операции. Все призывают меня к благоразумию. Однако факт тоже есть: в воскресенье Катя сняла мне ЭКГ и зарегистрировала полный A-V блок, с частотой 40.

Если на этом остановиться, то еще ничего, можно без стимулятора. Сердце тренирую, осторожно бегаю 150 метров, потом 20 – шагом с глубокими вдохами. Одышки не ощущаю. И вообще настроение бодрое. А может быть, потому, что в клинике дела идут прилично. Больных поступает мало, откладывают неприятное на осень.

Во всех отделениях идет ремонт, красят. Даже нечто вроде энтузиазма. Народ ленив, но на время увлечь можно. Тем более что в рабочее время...

Занимаюсь мало. Читаю мало, только историю и науки. Время уходит не знаю куда... Думаю над проблемой бессмертия: с помощью персонального искусственного интеллекта (ИИ), в который можно переселить не только ум, но и личность – чувство и память. Кибернетики давно носятся с этой идеей. Раньше были пустые фантазии, а теперь видятся некие реальности.

Первое – микроэлектроника. Плотность информации в структурах скоро достигнет биологической. Если и меньше еще, то быстродействие компенсирует! Второе – представления о механизмах мышления. Хотя бы мои. Но есть и третье, самое спорное – трудности общения между мозгом и искусственным интеллектом. Нажиманием на клавиши и даже голосом невозможно достигнуть достаточной "многоканальноеT" связей. Остаются еще надежды на вживление рецепторов и микроэлектродов в мозг.

Теперь чуточку пофантазируем: что такое бессмертие в ИИ? Это переселение моего Я в машину. Нужно достигнуть именно этого. "Я" – это слово, в котором сосредоточено сознание: на нем замыкается отражение внешнего мира, воспринятого глазами, ушами, кожей, и внутреннего мира – ощущения с тела, самое главное – от мозга, от чувств, от памяти.

Так вот, все это доступно ИИ. Он может воспринимать внешний и внутренний миры, запоминать воспринятое, заучить память человека, иметь свое сознание.

Но окажутся два Я. Вопрос в их синхронизации, такой точной, чтобы, когда умрет естественное Я, искусственное продолжало жить, как раньше. Это – бессмертие. Сюжет для романа.

Воспоминания. Мой звездный год

Когда тебе почти 72 и сердечный блок, то часто оглядываешься назад: «Да было ли счастье?» Хотелось бы найти для написания что-нибудь приятное. Выбрал 1967 год.

Весь он был хороший. Врожденные пороки оперировались вполне прилично, а в протезировании клапанов был перерыв: ждали, как поведет себя новая наша модель.

Время шло под флагами славы и творчества. Нет, не хирургических – от литературы и кибернетики.

В начале июня мы с Катей поехали отдыхать в Гантиади, около Сочи. Это была моя вторая и последняя поездка на курорт. Вез с собой машинку, собирался написать вторую часть романа "Записки из будущего". Попутно позагорать.

Если со стороны посмотреть, то месяц был скучнейший. Море холодное, кинофильмы старые, поселок унылый. Целыми днями печатал. Катя глотала романы. Вечерами гуляли.

Главным делом, конечно, было писание романа. Когда в это дело включишься по-настоящему, то жизнь разделяется как бы на два слоя: поверхностный – разговаривать, есть, даже читать, и глубинный – переживать идеи, сюжет, фразы. Все время думать и искать.

В то лето я было серьезно возомнил себя писателем, то есть уверовал, что могу находить такие слова для выражения мыслей, которые нравятся людям. В чистом виде писательское занятие меня не прельщало, где ему сравниться с хирургией! Знал, что способности чувствовать у меня невелики, перевоплощение ограниченно, поэтому шедевров не создать. Но были широкие идеи и жажда проповедовать. Поскольку научные журналы этих идей не напечатают, можно продать их публике через роман – с черного хода. Правда, я не рассчитывал перевернуть мир (реалист!), но хотя бы высказаться.

Тогда у меня как раз началось увлечение общественными проблемами. Оптимальное общество, как оно будет изменяться под влиянием прогресса науки. Для этого и были задуманы "Записки из будущего". Ученый широкого профиля, заболевший неизлечимой болезнью, решил погрузить себя в анабиоз, чтобы проснуться, когда наука разрешит все медицинские проблемы. Это романтично само по себе, и первая часть уже была напечатана в "Науке и жизни". Но целился я на вторую часть, чтобы показать будущее общество. То оптимальное общество, которое изобретал "по науке": из психологии, техники, кибернетики. Конечно, для завлечения читателя придумывалась любовная история, набор друзей и недругов.

Ничего из этой идеи не вышло. Романтическая упаковка редакторов не обманула. Быстро рассмотрели идеологию, политику и сказали:

– Нет! Оставь любовь, искусственный интеллект и фантазии о медицине – тогда возьмем.

Я тоже сказал: "Нет!" И вторая часть "Записок" не появилась.

Впрочем, работа не пропала. Мой друг и переводчик Сент-Джордж – Юрий Григорьевич – издал обе части "Записок" за границей, и притом – широко, в нескольких странах. (Нет, не могу удержаться: в США, ФРГ, Японии, Швеции.) Но... не подумайте, что я просветил капиталистов коммунизмом или обманул советские законы, передав рукопись через границу. Вторая часть пошла через АПН. По их заказу второй мой друг – Джана Манучарова – кастрировала рукопись примерно до того уровня, как требовали наши редакции, и Сент-Джордж получил нормальный, вполне советский научно-фантастический роман. Мне его даже читать было противно, подписал чего хотели.

Ни Брэдбери, ни Шекли, ни Стругацкими я не стал. Но в Советском Союзе укороченный вариант печатать не согласился.

Всегда ли у меня было ощущение писателя?

Может быть, и всегда. Иначе почему бы в пятьдесят лет человек-профессионал вздумал заняться литературой?

В четырнадцать лет уже собирался в писатели. Вел дневник, писал роман – "Цветы будущего". Кроме названия, ничего не помню. В Череповце был ЧАПП – Череповецкая ассоциация пролетарских писателей. Я ходил на заседания, слушал и вникал. (Теперь этих РАППовских писателей бывшие "попутчики" полощут как хотят. Смех!)

После 16 лет охладел к писаниям аж до 1962 года, когда "забил ключ".

Воспоминания по поводу "ключа" такие: был действительно ужасный день – вскрытие девочки с бантами, умершей по моей вине. Потом экстренная операция по поводу аневризмы аорты, развившейся после ушивания Боталлова протока. Смерть на столе от кровотечения. Такая тоска, что нужно было напиться или выговориться. Сначала я сделал первое, а на другой день – второе. Так родился "Первый день" от будущей книги. Помню, что было чувство стыда, когда перечитывал и правил: "Зачем ты это сделал?", "Так раздеться на людях"... "Не поймут и осудят. Спрячь".

Но спрятать не мог. Нравилось. Читал и перечитывал, даже вслух. В конце концов решился представить друзьям.

Решающее слово сказал писатель Юрий Петрович Дольд-Михайлик. Умер двадцать лет назад и теперь почти забыт. Автор книги "И один в поле воин".

Дружба началась в 60-м году в нарушение правила – не общаться с пациентами, которых оперировал. Тем более раковыми. Это и был мой единственный случай. Рак легкого, консилиум, клиника, общая палата.

Юрию Петровичу удалил часть легкого. Послеоперационный период пошел легко. То было счастливое время, когда в клинике на 250 резекций умер один пациент.

Дольды – муж и жена – подарили дружбу сроком на пять лет. Через месяц после операции они пригласили нас посидеть. Оказалось очень душевно и интересно. Оба они – великие книгочеи. В добавление к информативным разговорам – отличный ужин (у них кухарка). И еще коньяк. Именно Дольд постепенно приучил меня преодолевать рвотный рефлекс и открыл отличную приправу к дружбе и приятельству. Потом я пользовался ею девять лет, иногда переходя границы. Из-за того и пришлось остановиться. А теперь я выдвинулся в активисты антиалкогольного движения.

Мы регулярно ходили к Дольдам два раза в месяц. В один из таких визитов в конце 62-го года я прочитал листки своей... Что своей?.. Рассказа, опуса, труда? Все – не подходит. Наверное – своего сердца, своей боли.

– Ты – настоящий писатель. Писать дальше! Это будет здорово!

Не очень-то поверил, но было приятно. Сказали люди понимающие – не то что друзья, хирурги.

Вдохновился. Не рассчитывал выйти в настоящие писатели, решил использовать литературу для проповеди своих научных идей.

Главы после первой были уже бледнее, но еще приличные. Кирка как-то сказал:

– Если бы ты написал первую главу и умер, то сказали бы: "Какого великого писателя потеряли!" Все остальное творчество только испортило впечатление.

Во всяком случае, я придумал фабулу и к концу 63-го года написал всю книгу. Дольды прочитали, одобрили, и Юра устроил знакомство в издательстве "Радянський письменник". Получилось очень удачно: редакторы заменили всего несколько фраз. Время было либеральное – "оттепель". Первым "Мысли и сердце" напечатал киевский журнал "Радуга" летом 64-го года.

Потом много переиздавали, наверное, раз сорок, почти во всех республиках и во многих странах. Это – не преувеличивая. Мне лень переписывать с обложек страны и издательства, но книги занимают целую полку.

Стал я писателем и даже был знаменитым. (Не заблуждаюсь, знаменитость малая, умрет вместе со мной. Но это уже не тронет.)

С Дольдом все кончилось плохо, как и ожидалось. Четыре года на снимках легких не было видно патологии. Даже появилась надежда: пронесло! Но чудеса в нашем деле бывают так редко...

В 1964 году отпраздновали 60-летие Дольда, кажется, даже орден ему дали. Написал продолжение своего разведчика.

Летом 1965 года появились признаки рецидива, потом была трудная зима умирающего ракового больного. Тяжко даже вспоминать.