Текст книги "Лицом к лицу с Америкой"
Автор книги: Николай Грибачев
Соавторы: Алексей Аджубей,П. Сатюков,В. Лебедев,Г. Шуйский,Валерий Орлов,Л. Ильичев,Г. Жуков,В. Матвеев,А. Шевченко,Е. Литошко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 43 страниц)
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ЗДЕСЬ ВСТРЕЧАЮТСЯ ТЕПЛЫЙ И ХОЛОДНЫЙ ВЕТРЫ
На самолете «Боинг-707»
Перелет от Нью-Йорка до Лос-Анжелоса, от берегов Атлантического до берегов Тихого океана, занял шесть часов.
Реактивный самолет «Боинг-707» – новинка американской промышленности – только недавно начал свои регулярные рейсы. Когда было принято решение предоставить его в распоряжение Никиты Сергеевича Хрущева для полетов над территорией Соединенных Штатов, среди журналистов моментально распространились две или три невеселые истории, связанные с «Боингом». Рассказывали, что у самолета не всегда срабатывают шасси и ему уже приходилось садиться, как говорят, на «брюхо». Правда, успокаивали «опытные» путешественники американского происхождения, ни один «Боинг» не потерпел настоящей, сенсационной катастрофы. Тем из нас, кто слушал эти разговоры, начинало казаться, что эта катастрофа прямо-таки ожидается для очередной крикливой шапки на всю первую полосу газет.
Более «солидные» американские журналисты подходили к вопросу о шасси «Боинга» с иной точки зрения.
– Да, конечно, – взвешивали они все «за» и «против», – видимо, с шасси будут работать конструкторы, но для беспокойства о вашем Премьере нет ни малейших оснований. У нас в Америке все могут! Как только стало известно, что пошаливают шасси, мгновенно на помощь пришли фирмы, вырабатывающие маслянистую пену. В случае чего ею заливают всю бетонированную дорожку, и самолет садится как в масло…
И вот несколько «Боингов», на одном из которых находился Никита Сергеевич и сопровождавшие его лица, а на других – большая группа «спутников», репортеров газет, радио, телевидения, кинохроники, поднялись в воздух с нью-йоркского аэродрома «Айдл-уайлд».
Самолеты летят на высоте девяти-десяти километров. Под их крыльями распласталась живая карта Соединенных Штатов. Где-то там, внизу, подернутые сизо-серой туманной дымкой и не различимые простым глазом, проплывают заводы Кливленда, мелькают тоненькие голубые жилки великой Миссисипи и ее сестры Миссури. Раздольные степи Канзаса кажутся футбольными полями неправильной формы.
Самолеты прошли над «седьмым» чудом мира – знаменитым Гранд-Каньоном реки Колорадо. Некоторым из нас довелось во время предыдущих поездок в Америку увидеть Каньон с бреющего полета и «окунуться» на маленьком самолете в его расщелины. Картина действительно захватывает дух. Представьте себе ровную, как стол, степь, вы идете по ней. И вдруг – обрыв. Да что там обрыв – обрывище глубиной в сотни и шириной в тысячу метров. Дерзкая, своенравная река столетиями долбила, разворачивала, крушила берега, спускаясь все ниже и ниже. Она меняла русла, опрокидывала красновато-желтую податливую породу. И сейчас там перед взором путешественника нечто похожее, быть может, на лунный пейзаж. В хаотическом безмолвии замерли обрывки причудливых скал, кое-где берега напоминают амфитеатры циклопических цирков, а сферические расщелины– кратеры погасших вулканов.
Таков Гранд-Каньон вблизи, а сейчас мы слишком высоко над ним, и он представляется трещинкой вроде узенького ручейка.
Все ближе Лос-Анжелос, город, связанный для многих с историей и популярностью его крошечного собрата – Голливуда – центра и царства американской кинопромышленности. Но не только кинопроизводство определяет значение Лос-Анжелоса для Соединенных Штатов. С того сентябрьского дня 1781 года, когда на месте нынешнего города с населением в два миллиона четыреста тысяч человек было наспех поставлено несколько утлых домиков, в которых размещалось сорок четыре испанца – одиннадцать мужчин, одиннадцать женщин и двадцать два ребенка, прошло всего сто семьдесят восемь лет, но как много успели изменить эти годы в истории города Королевы Ангелов, как первоначально назывался Лос-Анжелос. И дело, конечно, не только в Голливуде.
В двенадцать часов девять минут дня по местному времени (в Москве было десять часов девять минут вечера) «Боинг» тяжело стукнулся о бетонную дорожку аэродрома.
По странному правилу, действовавшему во время всех перелетов Никиты Сергеевича Хрущева в Америке, самолет подрулил не к основному пассажирскому аэровокзалу, а куда-то в сторонку, где, как «доверительно» сказал один секьюрити-мэн (агент безопасности), «господину Хрущеву не надо будет утруждать себя приветствиями толпе любопытных».
Подали трап.
Навстречу высокому гостю спешили мэр города Норрис Поулсон, его супруга, президент Ассоциации по международным делам Роберт Миклер, президент Таунхолла (организации, занимающейся просветительной деятельностью) Фрэнсис Уилкокс и еще два-три десятка именитых горожан. Мэр изъяснялся цветисто: видимо, сказывалась южная манера.
– Я Вас приветствую, – сказал он, – в городе Ангелов, где свершается даже невероятное…
В те первые минуты пребывания на земле Лос-Анжелоса, естественно, трудно было понять, что имел в виду мэр, когда говорил о «невероятном». Впрочем, все выяснилось довольно скоро. Однако на этот раз не удалось совершить невероятного в том смысле, как его понимал г-н Поулсон. Для того чтобы было ясно, о чем идет речь, несколько слов предыстории.
Перелистывая и перечитывая сейчас кипы американских газет, отводивших визиту Н. С. Хрущева десятки страниц, легко заметить одну постоянную мысль большинства репортажей и политических обозрений. Кратко и достаточно ясно она сформулирована в известной фразе: «переспорить Хрущева или умереть». Переспорить или умереть, говоря яснее, значило продемонстрировать главе Советского правительства такую силу и мощь американской пропаганды, такое убедительное и категорическое «единство нации перед лицом коммунизма», чтобы Н. С. Хрущев вынужден был обороняться, оправдываться, сглаживать углы, обходить препятствия. В тот день, когда Никита Сергеевич прибыл в Лос-Анжелос, Р. Никсон во время посещения выставки восточных штатов в Уэст-Спрингфилде патетически обратился к двадцатитысячной толпе: «В наших интересах при всяком возможном случае демонстрировать народу Советского Союза наши убеждения».
Лос-Анжелос в этой системе «демонстраций» должен был занять, по мысли хозяев, особое место. Какое? Только поздно вечером, когда в отеле «Амбассадор» был дан большой прием в честь Никиты Сергеевича Хрущева, карты раскрылись и все стало ясно.
Пока же на аэродром подали, как всегда, закрытую черную машину (в Лос-Анжелосе щедро грело калифорнийское солнце, однако все тот же секьюрити-мэн сказал, что ехать в открытой машине небезопасно), три десятка автомобилей для журналистов и сопровождающих лиц. Вереница машин, вытянувшись на добрый километр, в сопровождении многочисленной полицейской свиты на мотоциклах двинулась в Голливуд. Через 50 минут после прилета в одном из ресторанов, расположенном на территории киностудии «XX век-Фокс», знаменитые американские режиссеры, актеры и музыканты Голливуда ждали главу Советского правительства на торжественный завтрак.
Голливуд – киномастерская Америки
Пока мы движемся к американской киностолице, стоит коротко рассказать о ней, о том, почему она занимает такое существенное место в Америке, почему для многих простых и бесхитростных девушек и парней Голливуд представляется городом грез.
Голливуд – это гигантская киномастерская нью-йоркской конторы по пропаганде и утверждению американского образа жизни. Гигантская – не преувеличение. Здесь производятся ежегодно сотни кинофильмов, которые идут не только по всей Америке, но и во многих других странах мира. Десятилетия пропаганды кино, утверждение его особого места в системе американской жизни, в образе американского мышления привели к тому, что кинофильм действительно вошел в жизнь и быт рядового американца.
Фильм заменяет американской семье книгу, музей, консерваторию, театр, спор в дружеской компании. По фильму американцы привыкли соразмерять свои поступки, одеваться, есть, устанавливать отношения в семье, относиться к возлюбленным, к детям, к мировым событиям. В кинокартине они ищут ответа на все, что волнует их: от сорта сигарет, которые стоит курить, до марки телевизора или автомобиля, наиболее выгодных для покупки. Если вы хотите узнать, почему вдруг все американские парни стали стричься под бобрик, пойдите в кино и взгляните на прическу очередной кинозвезды мужского пола. Если неожиданно, прямо как в сказке, девушки того или иного города за какие-нибудь сутки или двое сменили юбки на брюки, можете быть уверенными, это случилось «по воле» очередной кинозвезды– Ким Новак, Шерли Маклейн или какой-либо другой!
Всевластное проникновение Голливуда и его продукции в быт, в жизнь американцев происходило годами. Миллиардные средства, газеты, радио, молва, разносящая пикантные подробности из жизни популярных киноактеров, наконец, даже церковь – все отмобилизовывалось, создавая культ Голливуда, утверждая его исключительную роль на американской земле.
Конечно, Голливуд, как сильный магнит, притянул к себе и большие художнические силы. Здесь родились и расцвели великие имена американского искусства. В Голливуде начали свой путь Чарли Чаплин, Поль Робсон и многие другие истинные художники. Мы совсем не хотим сказать, что Голливуд с его десятками студий не дал для мирового киноискусства ничего впечатляющего и приметного. Нет, здесь были созданы и хорошие фильмы, здесь начали свой путь большие режиссеры и актеры.
Но в циничном безразличии к судьбе отдельных честных мастеров Голливуд всегда утверждал свое главное правило: ввинчиваться в мозги американца для того, чтобы он постоянно, днем и ночью, на работе, в семье, в школе и институте, в армии, действовал по совету и решению «богов» Голливуда, его нью-йоркских хозяев.
Американские кинопредприниматели не прочь подчеркнуть мысль о том, что фильмы Голливуда стоят вне политики, вне тенденций. Нет ничего более далекого от истины, чем это утверждение. Вся история Голливуда – это как раз история тенденций в американском искусстве. Естественно, что эти тенденции изменялись во времени и всегда принимали какое-то конкретное выражение. Были годы, когда Голливуд всеми своими силами и возможностями утверждал культ бравого парня-ковбоя и шерифа – вершителя «демократической» истории Америки. Потом начался наплыв детективных фильмов, затем фильмов о полицейских, о «сверхчеловеках», а в последнее время популярны кинокартины с утонченным, почти патологическим копанием в людских душах. Голливуд стремится стать ближе к церкви, к святым сюжетам, перекроив их, конечно, на американский манер. Все чаще появляются на экранах библейские заповеди и прочие чудеса, которыми американское киноискусство уже в открытую служит религиозной философии.
Но, какими бы волнами ни накатывалась на среднего американца кинопродукция Голливуда – полицейскими, ковбойскими, детективными, религиозными, основные принципы идеологической обработки масс, которые заложены в Голливуде еще в двадцатых годах нашего века, остаются в силе. Тогда магнаты капитала и хозяева католической церкви поставили у руля Голливуда одиозную фигуру Уилла Хейса.
Каковы эти принципы? Они были кратко сформулированы Хейсом так: «Каждый американский фильм должен утверждать, что образ жизни Соединенных Штатов– единственный и лучший для любого человека. Так или иначе каждый фильм должен быть оптимистичным и показывать маленькому человеку, что где-нибудь и когда-нибудь он схватит за хвост свое счастье. Фильм не должен выворачивать наизнанку темные стороны нашей жизни, не должен разжигать решительных и динамичных страстей».
Это последнее утверждение явно запрещало художнику мыслить революционно, стремиться изменить существующее положение вещей.
Именно в свете этого последнего «правила Хейса» так примечателен и трагичен конец голливудской деятельности Чарли Чаплина. Есть в Голливуде перед фешенебельным кинотеатром площадка из бетона, на которой «для памяти потомков» оставлены отпечатки ног и рук кинознаменитостей. На наш взгляд и вкус, это, конечно, не лучший способ для художника оставлять свой след в истории, но, видимо, авторы своеобразного «памятника» думают иначе.
Пусть будет так. Мы говорим о другом. Когда во время войны Чаплин, выступая на большом митинге, утверждал, что именно Советская Армия спасет мир от фашизма, хозяева Голливуда взбесились и решили вычеркнуть имя великого артиста из истории. Для них это казалось простым делом! Они вытащили и выбросили плиту с отпечатком ноги Чаплина. Они хотели успокоиться на этом, думая, что Чаплин перестанет существовать в памяти кинозрителей. Наконец, чтобы окончательно «добить» артиста, который всеми своими фильмами развенчивал миф об «американском рае», был другом маленького человека, чтобы унизить Чаплина в глазах американцев, был сфабрикован судебный процесс, на котором Чаплин обвинялся в том, что он соблазнил молоденькую артистку, которая начала сниматься в его фильме. Эта девица действительно исчезла из студии Чаплина, и вскоре в газетах было опубликовано ее фальшивое письмо, в котором она требовала сто тысяч долларов на воспитание ребенка, рожденного ею будто бы от Чаплина.
Первый удар был только началом, маленьким звеном в целой цепи событий, которые обрушились вскоре после окончания войны не только на Чаплина, но и на десятки других видных мастеров Голливуда. Маккартизм поверг в уныние и страх сотни тысяч честных американцев. С особой яростью Маккарти накинулся на Голливуд. Это было понятно, потому что именно здесь, в Голливуде, Маккарти и его сподручные хотели навести тот самый «порядок», который бы определил на многие годы безропотное послушание людей искусства. Чаплина вызывали в одну комиссию, в другую. Он покинул Америку, в которой прожил сорок лет, и уехал в Европу.
Может быть, в тот час, когда Чаплин покупал билеты для того, чтобы распрощаться с американскими берегами, кое-кто в комиссии по расследованию антиамериканской деятельности легко вздохнул и подумал, что с ним покончено. Но, как известно, имя Чаплина осталось в истории мирового и американского киноискусства. Любопытно, что и теперь, когда гостей Голливуда подводят к плитам, на которых остались отпечатки ног и рук Мэри Пикфорд, Дугласа Фербенкса, Дины Дурбин и многих других известных американских киноактеров и киноактрис, не бывает человека, который бы не спросил у гида: а где же здесь след Чарли Чаплина?!
Годы маккартистского угара были самыми тяжелыми для жизни и истории Голливуда. Десять видных художников американского киноискусства, обвиняемых в сочувствии идеям коммунизма, были брошены в тюрьмы. Сотни страниц исписали следователи в комиссии Маккарти, допрашивая одного за другим киноактеров, режиссеров, сценаристов. И страх опустился на Голливуд в родил то, что всегда рождает страх, – приспособленчество, маразм, угодничество.
Нужно было время, чтобы Голливуд в какой-то степени оправился, пришел в себя от ужаса, от недоверия и от доносов. Этот сложный процесс не завершен еще и по сей день, хотя, конечно, было бы неправильным утверждать, что ничего не изменилось в Голливуде, что в нем, пусть пока очень медленно и робко, не начинают вырастать силы, которые хотят более трезво смотреть на мир, на взаимоотношения между народами, на проблемы искусства…
Только 50 минут шли автомашины, на которых ехали Никита Сергеевич Хрущев и сопровождающие его лица, от аэродрома Лос-Анжелоса к Голливуду. Машины мчались по окраинам, потом они вдруг вылетели за город и начали петлять по горной дороге, потом повернули обратно. Их вели совсем не по тому маршруту, какой был объявлен заранее: кому-то не хотелось, чтобы Н. С. Хрущева встретили жители Лос-Анжелоса.
Но визит главы Советского правительства сюда ожидался с огромным интересом, и повсюду, где появлялся автомобиль, в котором ехал Никита Сергеевич, сразу же вырастали толпы людей. На завтраке, где должен был выступать Никита Сергеевич Хрущев, хотели присутствовать все самые знаменитые американские кинодеятели. Более того, мечтавших попасть на встречу было в десятки раз больше, чем мест в ресторане, где устраивался завтрак. Дело доходило до анекдотичных случаев. Разыгрывались семейные драмы, так как устроители завтрака решили пригласить на него мужей без жен и жен без мужей – только тех, кто непосредственно работал на студиях.
Почему же тот самый Голливуд, который для многих реакционно настроенных американских деятелей в области идеологии и сегодня остается центром антикоммунизма, тот самый Голливуд, который за годы деятельности комиссии Маккарти был очищен, казалось бы, от всех, даже малейших, возможностей свободомыслия, почему этот Голливуд с таким интересом ждал Никиту Сергеевича Хрущева? Потому что гигантский процесс прозрения по отношению к социализму, к Советской стране, который присущ Америке сегодняшнего дня, захватил и Голливуд, ибо советские спутники и ракеты пролетали и над Лос-Анжелосом. И так же, как американские ученые, инженеры, техники, артисты Голливуда глядели в небо и видели там не кинозвезд, а яркие звездочки советских ракет и «красную луну».
Годами американская пропаганда утверждала, что жизнь в Советском Союзе сера, безынтересна, однообразна. Голливуд не смотрел советских фильмов, не читал советских книг, не слушал советской музыки. Голливуд верил лживым басням об искусстве социалистического реализма. И вдруг блестящий, ни с чем не сравнимый успех балета Большого театра, потрясающе великолепные танцы народов Советского Союза в исполнении ансамбля Игоря Моисеева, потом выступления ансамбля «Березка», выступления Д. Шостаковича и Д. Ойстраха. Победа советских спортсменов на Олимпийских играх, победа нашей команды легкоатлетов на американской земле и сотни, тысячи других существенных, волнующих фактов опрокидывали все прежние представления. Они становились известны Америке, а значит, и Голливуду.
Многие видные деятели киностолицы Америки так же, как и политические деятели, отправились в Москву, стремясь наметить пути возможных контактов. Голливуд посетили советские журналисты, делегация работников сельского хозяйства, ученые, режиссеры и актеры наших киностудий. Правда, очень медленно, но Голливуд, так сказать, прозревал, просыпался. В этом очень сложном и только еще начавшемся процессе визиту Никиты Сергеевича Хрущева принадлежит, по признанию большинства американских кинокритиков, особое, выдающееся место.
Машины советских гостей подходят к воротам киностудии «XX век-Фокс». Все гуще, говорливее толпы народа на тротуарах. Несколько десятков мотоциклистов в черной, уж очень невеселой и как-то не гармонирующей с яркими красками окружающего мира форме оттесняют людей, не дают им даже ответить на приветствия Никиты Сергеевича. Киностудии Голливуда обнесены высоченным трехметровым забором, через их стальные ворота и мышь не проскочит, но полицейские въезжают и во двор студии «XX век-Фокс». Двумя плотными шеренгами они выстраиваются перед входом в здание. Актеры хотят пробиться к Никите Сергеевичу, пожать ему руку, но «черные ангелы» невозмутимы.
– Разве снимают очередной детектив? – слышатся довольно злые реплики в их адрес.
– Нет, видимо, начальник полиции боится, как бы не причинили какого-нибудь вреда высокому гостю!
– Но ведь здесь полицейских больше, чем нас, актеров они-то и мешают гостю.
– А ты хочешь, чтобы в Америке было больше артистов, чем полицейских?!
Разговор прерывается из-за очередного маневра полицейских отрядов, которые оттесняют актеров и работников студии еще дальше от гостя и оставляют возле него только маленькую группу хозяев студии.
Традиционная минута для фоторепортеров. Раздается щелканье доброй сотни фотоаппаратов, трещат кинокамеры, вспыхивают лампы, загораются «юпитеры» – Голливуд остается Голливудом. Наконец Никита Сергеевич, сопровождаемый президентом американской кинокорпорации Эриком Джонстоном и хозяином студии «XX век-Фокс» Спиросом П. Скурасом, появляется в зале «Кафе де Пари». Все поднимаются и горячо аплодируют советским гостям.
Радио Лос-Анжелоса назвало этот прием в Голливуде «самым большим в истории Америки собранием звезд». Оно сообщало своим слушателям, что даже Мэрилин Монро пришла на встречу за час до начала. Как объяснили нам, популярнейшая киноактриса знаменита своими вечными опозданиями даже на самые важные приемы. Кирк Дуглас, Фрэнк Синатра, Мэрилин Монро, Гарри Купер, Элизабет Тейлор, Глэн Форд, Ким Новак, Морис Шевалье, Луи Журден и сотни других кинозвезд заполнили зал. Имена многих из них, правда, мало что говорят советскому читателю, потому что в последние годы мы почти не видели фильмов Голливуда, но это действительно хорошие актеры. К сожалению, – и об этом они не прочь поговорить с вами откровенно – слишком часто им приходится играть очень незначительные и малоинтересные роли в «боевиках», изготовляемых по традиционному рецепту: он – она, любовь с первого взгляда и неожиданное богатство.
Десятки телевизионных, фото– и киноаппаратов направлены на стол для почетных гостей, за которым сидят Н. С. Хрущев и другие советские гости. «Завтрак был съеден собравшимися с рекордной скоростью, – писали американские журналисты. – Все ждали, когда на трибуне появится Эрик Джонстон, назовет имена гостей и предоставит слово советскому Премьеру». Наконец эта минута настала. Вслед за Джонстоном слово берет Спирос Скурас – хозяин студии «XX век-Фокс». Скурас– небольшого роста, широкоплечий, седой, с красноватым, изъеденным морщинами лицом. Здоровается он очень громогласно, непременно решительно похлопает гостя по плечу или по щеке, и, хотя видит его в первый раз, со стороны может показаться, что это его лучший старый Друг.
Скурас говорит каким-то простуженным, хрипловатым голосом, а его английский язык вызывает постоянные усмешки в зале. Скурас – грек по происхождению, и даже десятилетия, прожитые в Америке, не избавили его от сильного акцента, зачастую меняющего смысл фраз. Он часто напоминает о том, что вышел из людей скромного достатка, а теперь правит огромной кинокомпанией.
Скурас благодарит Никиту Сергеевича Хрущева за его согласие посетить Голливуд. Он говорит о том, что, видимо, теперь между советскими и американскими зрителями будет установлена короткая дорога. Н. С. Хрущев перебивает Скураса и предлагает ему хоть немедленно подписать договор об обмене кинофильмами.
– Товарищ Жуков, – обращается Никита Сергеевич к председателю Государственного комитета по культурным связям с заграницей, – как обстоит дело у нас с обменом по линии кинофильмов?
Г. А. Жуков отвечает, что Советский Союз уже давно подписал с Соединенными Штатами соглашение о покупке десяти американских кинофильмов и о продаже американцам семи советских, но уже в течение года юристы Голливуда никак не решатся оформить сделки и выпустить, наконец, купленные фильмы на экраны.
Весь зал смеется. Тогда Никита Сергеевич, обращаясь к Скурасу, замечает:
– У вас такие хорошие актеры и такие нерешительные юристы! Может быть, вы поможете им двинуться поскорее? За нами дело не станет. Мы готовы налаживать хороший обмен хорошими кинофильмами.
Здесь присутствует, – продолжает Н. С. Хрущев, – замечательный советский писатель Михаил Шолохов. По его рассказу сделан очень хороший фильм «Судьба человека». Проявите заинтересованность! Купите этот фильм. Он получил первую премию на мировом конкурсе фильмов. Как, господин Скурас, по рукам?!
Бурные аплодисменты долго не дают Скурасу продолжить его выступление. Так как, видимо, в отношении обмена кинофильмами Скурас считает себя побежденным, он продолжает речь в несколько ином плане. Он говорит о мощи Соединенных Штатов, о процветании всех слоев населения Соединенных Штатов Америки. Словом, его речь строится по тому самому кем-то и где-то определенному плану: во что бы то ни стало переспорить, переспорить Н. С. Хрущева!
Никита Сергеевич внимательно слушает оратора, и сотни глаз следят за ним в напряжении и ждут, что скажет он в ответ. И вот Н. С. Хрущев на трибуне.
– Я не хотел строить свою речь, – замечает Никита Сергеевич, – в том направлении, какое своей речью проложил г-н Скурас, – кое-кто мог бы заподозрить, что я приехал сюда с целью пропаганды нашего образа жизни и желаю вас, вот таких замечательных людей Америки, перетянуть к нам. А я, между прочим, хотел бы этого. Кто хочет, приезжайте – угостим вас русскими пирогами!
Зал весело смеется и очень дружелюбно, искренне отвечает аплодисментами на слова Никиты Сергеевича. А он продолжает:
– Но раз вы завели речь о путях выдвижения людей из народа, то уж позвольте мне ответить. – И Никита Сергеевич рисует перед притихшим залом убедительную картину жизни Советской страны, положения художников, артистов в нашем государстве. Он отвечает и на ту часть речи г-на Скураса, в которой напоминалось о том, что Америка в свое время помогала голодающим России. Никита Сергеевич рассказывает о пути, который прошла наша страна в первые годы Советской власти. Слушателей вновь поражает смелость и откровенность, с какой обращается к ним, людям другого склада ума, Председатель Совета Министров первого в мире социалистического государства. Н. С. Хрущев говорит о том, что Америка действительно оказывала помощь голодающим через АРА, но этой помощи могло бы и не потребоваться, если бы американские солдаты вместе с солдатами других интервентов не высадились после революции на советской земле и не навязали бы нам тяжелую войну.
Надо было видеть зал, в котором собрались выдающиеся мастера американского искусства, когда Никита Сергеевич очень просто, ярко и правдиво рассказал им о положении и месте художника в нашей стране, о том, как много сделано для высокого взлета культуры во всей жизни Советского Союза. Он обращается к залу:
– А кое-кто в вашей стране до сих пор бубнит, будто в Советском Союзе люди находятся чуть ли не в рабстве. Да какой же это рабский строй?
Разве может рабский строй обеспечить такой небывалый расцвет науки и искусства, какой мы имеем в нашей стране?
Никита Сергеевич подтверждает этот довод убедительной, точной исторической параллелью. Он подчеркивает:
– Культура Рима, как и культура Греции, уважаемый г-н Скурас, погибла потому, что эта культура была создана на рабском труде, который сковывал силы, волю, свободу людей. Наука и искусство могут добиться полного расцвета только при самой широчайшей свободе личности и свободе общества.
Слушатели Никиты Сергеевича Хрущева – люди далекие от социалистической идеологии, порой даже мало сведущие в том, что делается у нас на культурном фронте, но они вновь горячо аплодируют этим словам, потому что чувствуют в них правду, потому что эта правда все больше и больше подтверждается их личными наблюдениями о жизни Советского Союза, теми сведениями, которые все больше проникают в Соединенные Штаты Америки. Сидящим здесь действительно смешно слышать сейчас слова о «рабах коммунизма». Они, художники, особенно хорошо понимают, что только в том случае, если миллионы людей вовлечены в культурное переустройство, в стране может быть так много талантов, так много истинных звезд в искусстве.
Естественно, что эта речь Н. С. Хрущева не могла сразу и навсегда отмести все предубеждения, все неверие, всю ложь, которую слышали эти люди о нашей литературе, о нашем искусстве. Но, слушая главу Советского правительства, они из первоисточника получали убедительные сведения о действительном положении вещей, о действительном месте художника в советском обществе. Это тревожило их умы, заставляло волноваться, а главное – порождало желание знать больше о нашей стране.
Конечно, в числе сидевших в зале знаменитостей были и такие, которые читали не только Достоевского, но и советских писателей. Они могли считать себя в какой-то мере знающими, эрудированными людьми, когда речь заходила о советской литературе и искусстве.
Но очень часто оказывалось, что питались эти люди сведениями о советской жизни, преподносимыми им по принципу «экономии сил», в таком же концентрате, в каком альпинисты, взбирающиеся на горную вершину, ограничивают свою диету легчайшим минимумом – набором пищевых концентратов. Однако альпинисты возвращаются к нормальному питанию со свежей и горячей пищей, как только заканчивают восхождение и возвращаются домой.
Что же касается американцев, привыкших пользоваться «сокращенными изданиями» любых авторов, то часто всю жизнь они ходят с эдаким сверхпортативным интеллектуальным багажиком в голове и даже прибыльно эксплуатируют его, «просвещая» и «теоретизируя» с такого умственного пятачка.
Советским людям чужд подход к вещам и явлениям по принципу «экономии сил». И совершенно логично поддел М. А. Шолохов американского постановщика Карлтона, когда, сидя рядом с советским писателем на обеде в Голливуде, тот, руководствуясь самыми благими намерениями, заявил Шолохову:
– А знаете, я читал отрывки из Ваших произведений.
– Признателен, – с добрым юмором ответил М. А. Шолохов. – Когда Ваши постановки дойдут до нас, я обязательно посмотрю отрывки из них!
Оба собеседника от души рассмеялись этому обмену любезностями.
Когда Никита Сергеевич Хрущев кончил речь, в зале раздались бурные, если так можно сказать, радостные, благодарные аплодисменты. Люди как бы говорили этим: спасибо Вам за откровенный разговор, за Вашу сердечность, за прямоту, за то, что Вы с такой энергией отстаиваете дело мира, за то, что Вы даете и художнику право быть активным человеком в этой борьбе за мир.
Никиту Сергеевича и других советских гостей приглашают в один из павильонов студии, где им продемонстрировали съемку нескольких эпизодов из фильма «Канкан». После небольшой сценки, в которой участвовали американец Фрэнк Синатра и французы Морис Шевалье и Луи Журден, зрителям был показан канкан. Но прежде, чем говорить о нем, хочется сказать, что та самая девушка, которая танцевала в этом канкане главную партию, – известная американская актриса Шерли Маклейн, обратилась к Никите Сергеевичу с удивительно теплыми словами на русском языке: она приветствовала его здесь, в Голливуде, желала ему успеха во время поездки и говорила, что американские киноактеры были счастливы увидеть и услышать главу Советского правительства.
И той же девушке и ее подругам пришлось исполнить для гостей низкопробный танец. Девушки кривлялись, падали на пол, дрыгали ногами. И всем, кто видел этот танец, было ясно, что актрисам стыдно и перед собой, и перед теми, кто видит их. Они танцевали, не понимая, кому и зачем пришло в голову заставить их делать это перед Никитой Сергеевичем Хрущевым и перед другими советскими гостями. А Никита Сергеевич спокойно сидел в ложе для почетных зрителей и, когда девушки кончили танец, поаплодировал им.
