Текст книги "Письма. Том I (1896-1932)"
Автор книги: Николай Рерих
Жанр:
Периодические издания
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
Здесь встретил Жукова. Сейчас пойду обедать. Посмотрю, что за цены. Дай Бог, чтобы все удалось[215], а то столько затрат! Из данных марок осталось 140 марок. Спешу отправить. Целую крепко.
Все думаю, как получше устроить.
45
Н. К. Рерих – Е. И. Рерих[216]
9 ноября 1918 г. Суббота Стокгольм
Проливной дождь! Пишу вдогонку, при решении полагайся на расчет, но также и на Твою благую интуицию. И за и против – много данных. Но если к лету будет трудно в Финл[яндии] продовольственно, а в Питер еще трудно вернуться, то, пожалуй, Швеция – это решение. Вопрос: теперь же или к весне? Тоже – и за и против! Но, м[ожет] быть, квартиру и всё выгоднее теперь ликвидировать.
Что слышно о сейме и спокойствии вообще[217]? Не думает ли Руднев[218] сюда? Я достал бы ему визу. Ростовцев[219] работает в Лондоне.
Целую крепко. Пиши!
46
Н. К. Рерих – Е. И. Рерих[220]
15 ноября 1918 г. Пятница, вечер Стокгольм
Родной Мисик,
Сейчас приехал сотрудник Руманова прямо из Питера. Завтра буду видеть его – скажет много интересного.
Теософы пишут для нас рекомендацию в Америку в Point Loma (California)[221] Kat[herine] Tingley, в случае [если] бы мы в эту ассоциацию поехали, то нас примут. Все-таки – не мешают. У этих все дети отданы туда на воспитание. Бог знает, случайно ли я встретился с этими людьми.
Плохое настроение от газеты прошло: Бог с ними. Все будет, как должно быть. В газете сегодня опровержение[222]! Стараюсь!
47
Н. К. Рерих – Е. И. Рерих[223]
16 ноября 1918 г. Суббота Стокгольм
Сейчас виделся с корресп[ондентом] «Рус[ского] Слова» – масса интересного о Питере. Всё – безумие! О Шаляпине – позорные вещи. Ему платят 500 000 в год, вернули дома и тек[ущие] счета, за это он – к ним. Он сделал своего шута Исайку режис[сером] Мар[иинского] Театра[224].
Письмо Л. Н. Андреева Н. К. Рериху от 30 сентября 1918 г.
ОР МЦР. Ф. 1. Оп. 5–1. Д. 216.
Вымарано (вероятно, цензором) слово «политическом»
Здесь предполагается русский Комитет[225], как бы не обернулось так, что я Вас выпишу сюда. Блеснули новые возможности! Думаю, пригласить и Рудн[ева] сюда – здесь для него будет дело, и Л. Андреева. Начинаем действовать в нов[ом] направлении.
Пусть ребята учатся во всю мочь.
Целую крепко.
48
Н. К. Рерих – Е. И. Рерих[226]
20 ноября 1918 г. Среда Стокгольм
Родная моя,
Уже три дня не имею Твоих вестей – не затерялись ли. Как начали сборы? Выставка идет хорошо: сегодня [из] Национального музея приобрели из сюиты «Мален» – «Перед капеллой»[227]. Проф[ессора] Сирен и Арне, лучшие знатоки, очень одобряют[228], а главное, что противодействие немецкой и большевистской[229] партии уничтожается. Мне раскрыли все эти штуки. А шпионаж большевиков – потрясающий!
Жду вести, целую крепко.
Н. Р.
49
Н. К. Рерих – Е. И. Рерих[230]
[22 ноября 1918 г.] Пятница [Стокгольм]
Родная моя,
Получил Твои три письма. Ужасно трудно представить последовательность писем. Как Твое решение о приезде? Здесь опасаются нападения большевиков на Финляндию. Терещенко вообще очень пессимистичен, тем более что большевики стакнулись с такими же немцами.
Прожить здесь, конечно, можно, и в конце концов, всегда и помогут[231]. Да и продажа к концу выставки набежит. Недаром я поднял всех банкиров. Что-нибудь да выйдет. Говорят, сюда едет и Руманов. Если бы не опасность большевиков в Финл[яндии], конечно, можно еще рассуждать, где лучше, ибо здесь народ тоже холодный. Иностранцы все жалуются. Но сейчас, пожалуй, выбирать по существу трудно, и уже приходится выбирать по обстоятельствам. Терещенко очень пессимистичен обо всех русских делах, говорит, что англ[ичане] и фр[анцузы] не хотят понимать всемирную опасность. Другие говорят, что через Украйну пойдут. Ничего не знают. Всё толки и слухи.
С другой стороны, здесь вещи немного подешевели. Сапоги – 50 кр[он]. Готов[ый] костюм 180–200 кр[он]. Может быть, живя в пансионе, не будет Тебе хлопот с хозяйством. А то и Тебя-то пожалеть надо. Ведь скучно это. Заодно и Швецию навсегда проделаем. Потом вряд ли вернемся. Все так говорят. В основу всего надо положить благую интуицию. Что же больше?
Кончил я «Пламя»[232]. Пошлите мне заказным (страховым пакетом) «Мистерию» («Милосердие»[233]) и все мои письмена пришли (они в столе в желтом пакете) – они придут раньше, и я их перепишу для печати. Книга – скорей выйдет.
Что говорят Шейн[ин] и Розент[аль][234] о возможности ликвидации квартиры? Здесь есть г. Штюрк из Питера – говорил со мною о посылке картин в Америку. Посмотрим. Вообще о выставке резюме такое: несмотря на препятствия со стороны большевистской и немецкой (это факт!), успех солидный, ибо все худож[ественные] силы и лучшие люди отдали большое внимание. Пока общ[ая] продажа за вычетом % 14 500 крон, но будет еще (главное будет после конца – на словах поясню). Брил[лианты] не думаю продавать, ведь еще и в картинах много возможностей. Верно, завтра или послезавтра получу Твое решение и [дом.] карточки. Как бы все получше сделать. Никто сказать не может, что лучше сейчас. Дай Бог Тебе все доброе и спокойное. Целую крепко. Стараюсь.
Комната у меня в пансионе – просто келья. Малюсенькая, но жить можно. Кормят просто, но сытно. Проф[ессор] Сирен прислал мне свою книгу[235] с подписью в «Bewunderung»[236] от моих вещей. Теософы очень милы, а это американское направление, по-моему, очень жизненно. Без особой оккультности, почитая лишь первоисточники и Блаватскую; желая образовать школами гармонию жизни – новое поколение. Может быть, и неплохо, если они обо мне туда напишут, – все-таки новые возможности, а почем мы знаем, насколько старые наши возможности будут пригодны.
Сегодня вечером я буду поучать М. Я. Берлина теософии – неожиданный интересующийся.
Здесь мне кто-то говорил, что Бехтерев с большевиками работает. Половцов[237] здесь принят хорошо – вот она, наша мягкотелость. Я говорю, что Луначарский будет еще где-нибудь губернатором. Сами же говорят, что Половц[ов] только из личных выгод с ними сидел, и сами же его принимают.
Был еще раз в музее; все-таки мало туда собрали, для целой и старой страны – мало.
Арабажин мне не присылает статей – не знаю, почему.
Да, калоши здесь 20 крон. Если приедете – можно будет обзавестись кой-какими вещами. Господи, а когда же к дому? И не видно!
50
Н. К. Рерих – Е. И. Рерих
[10 декабря 1918 г.] Вторник [Стокгольм]
Родная моя,
Всё разговоры, всё вести. Все ждут близких движений, ждут эскадру[238]. А я все хлопочу о продаже. Должно еще что-то наклюнуться. Еще Лессинг и стар[ые] картины – если бы еще 15–20 000 кр[он]! Тогда и по пониженному курсу можно бы считать предприятие удавшимся. Конечно, будут расходы по пересылке в Копенгаген[239], и счет рамочника, но ведь и в Копенгагене что-нибудь набежит. А затем я думаю передвинуться не в Лондон (это далеко), а в Гельсингфорс. Еще что-нибудь подбавлю к тому времени. Я почему-то рад, что не остаемся здесь, а возвращаемся в Выборг. Может быть, ближе к цели и скорей благовест услышим. К тому же, здесь, боюсь, и детям учиться, и мне работать было бы трудно. Кроме того, вся наша колония до того перессорилась и погрязла в сплетнях, что даже неприятно. Конечно, все это расскажу на словах, но все-таки сами наши во многом виноваты во враждебном отношении шведов.
Жуков зовет меня съездить на два дня в Упсалу, а сам мне даже не заплатил 10 крон за билет на «Валькирию», который просил взять заодно. Вообще, миллионеры не понимают иных положений. Видел здесь мельком дочь Шпиндлера[240] (замужнюю).
А коллекция наша – обязательной нации – все растет. Идет говор о большой рус[ской] газете в Питере. Я закинул удочку о худож[ественном] отделе. Думаю, что новые знакомства пригодятся в будущем. Все-таки и живем, и вещи наработаны, и новые связи являются – по нынешним временам все это еще не плохо. Так ли у других? Но ко всему этому много неприятных наблюдений, но все это для осведомления необходимо.
Да, свет, как всегда, очень мал: Кушинников[241] знал Н. А. Рыжова и думал, что я женат на его дочери (откуда?), а Макареску[242] лучший друг Комайко[243]. Семеновы[244], оказывается, знают всех по «Новому Времени». Еще у нас в пансионе кажется все довольно мирно, а то в других всё ссоры и взаимные недовольства. Да и то, сборище ничего не делающих людей порождает какое-то бешенство безделия! Сегодня Рубины ведут меня смотреть коллекцию гр[афа] Спарре. Кстати, они уверяют, что Бехтерев[245] работает с большевиками и получил на свои затеи десять миллионов. Правда ли? За что-то на него обижены, но письмо взяли. Сделают ли, не знаю.
Что у вас там нового? То, что писали дети про Григорьева, – характерно.
Целую крепко, буду рад вернуться.
51
Н. К. Рерих – Е. И. Рерих[246]
12 декабря 1918 г. Четверг Стокгольм
Родная моя,
Вчера я принял такие меры против горла, что сегодня осталась лишь хрипота. Но все-таки я высижу еще день дома. Из-за этого пришлось отложить поездку в Упсалу – верно, в понедельник. Обидно, что из-за хрипоты сижу дома, – но лучше осторожнее! Сегодня пишут, что расстреляны Рухлов, Рад[ко] Дмитриев, Рузский[247]. Правда ли опять? Столько вранья!
Целую крепко.
52
Н. К. Рерих – Е. И. Рерих
[14 декабря 1918 г.] Суббота [Стокгольм]
Родная моя,
Получил письмо от 10-го, беспокоюсь, не встряхнула ли Ты себе что-нибудь внутри? Право, приезжайте в Гельсинг[форс]. Вчера я перевел 2600 марок, остальное у меня в чеках. Конечно, запасы лучше сделать. Если Тебе на чужих надоело, то как же мне-то здесь – с пенсионным[248] столом – тяжко. Несчастные все эти загнанные вместе случайные люди. Каждый что-то скрывает. Каждый стремится казаться не тем, что есть на самом деле. Вчера приехал из Питера один студент 17 лет – бежал через реку; рассказы его – повторения все того же. Хуже и хуже! И все медленно сползает. Неужели англичане еще будут медлить. Это уже бесчеловечно, ведь они же подняли революцию. Пора им выступить хотя бы в своих интересах. Сегодня сижу дома из-за насморка. Жару нет, а течет сильно. Мне так неудобно дома сидеть, еще собирался помаклачить[249] денег, а по телефону это трудно. Вообще, все эти разговоры. Рубин[штейн] сказал, что постарается уделить Бехтеревой[250] из суммы дохода вечера в пользу интеллигенции и тут же потребовал у меня картину для американского аукциона[251]. Так что, пожалуй, все будет на наши деньги. Отчего он сам ей ничего не хочет сделать и все толкует, что ее муж с ним обошелся плохо. Дай ей понять. Все-таки людей знать надо. И все буржуа из «Гранд Отеля» – вещь тяжелая!
Комнату в Гельсинг[форсе] лучше заказать, а то, правда, не найдем. Возвращаюсь с большим удовольствием. Все-таки заработал. Еще продержимся! Да, кстати, и узнал, что за учреждение Стокгольм, нет никого, кто бы не стремился оттуда уехать. Конечно, можно жить в шведской деревне, но деревня есть деревня. Говорят, что в Дании получше, но тоже скука. Посылал я депешу в Лондон, а ее задержала цензура – вот и сносись тут. Еще пошлю пару открыток, а после воскресенья уже нечего посылать. Во вторник, если насморк позволит, буду в Упсале.
Целую крепко. Спасибо детишкам за письма.
53
Н. К. Рерих – Е. И. Рерих[252]
15 декабря 1918 г. Воскресенье Стокгольм
Родная моя,
Пишу тебе последнюю открытку. Надеюсь встретиться в Гельсингфорсе. Насморк мой прошел. Пусть Бехтер[ева] немедленно напишет Рубин[штейну] заказное письмо с вопросом, передал ли проф[ессор] Рерих ее письмо. Это подвинет дело. Сегодня он обсчитал меня на 390 ф[инских] марок – вот тип! Адрес его: Schepperegatan, № 7. Consul de Perse D. L. Roubins[253].
Надеюсь, у Тебя все ладно. Рад буду увидаться. В Гельсинг[форсе] в «Finnia»[254] [свидимся].
54
Н. К. Рерих – Г. Г. Шкляверу
1 апреля 1919 г.[Гельсингфорс]
Дорогой Гавриил Григорьевич.
Посылаю Вам листы для визы, но без распоряжения из Швеции они ничего не значат. Поражаюсь отсутствием известий от Комитета[255]. Непостижимо!
Завтра Архипов едет в Стокгольм – поручаю ему запросить, в чем дело?
За Апрель здесь потребуется 75 000 марок. Имеется 13 000 от Рубинштейна и 8000 из прежних 100 000. Значит, нужно еще не менее 50 000 мар[ок].
Лагорио просит у фин[ансового] коллектива[256] ссуды под казначейские серии. У него их на 3000 руб. Он посылает доверенность Вальтеру. Надо бы ему помочь, положение тяжкое. Надо, надо нам отплывать.
Несмотря на неблагоприятные времена, выставка[257] привлекает внимание. Финны относятся лучше русской колонии[258] – всегда у нас так.
Сердечный привет мой Вашей супруге и сыну.
Искренно преданный Вам,
Н. Рерих
55
Н. К. Рерих – Г. Г. Шкляверу
5 апреля 1919 г.[Гельсингфорс]
Любезный и дорогой Гавриил Григорьевич.
Сейчас получил Ваше письмо. Янсон передаст Вам все здешние настроения. Все так плохо, что и писать не хочется. К довершению всего мне дают визу, а семье не дают, хотя все визы были выданы в один день одновременно.
Опять телеграфировал Гулькевичу[259], Броссе, Арне, Загеру. Жду ответ. Наглость, глупость и подлость состязаются! Хоть бы уехать наконец. Выставка идет морально прекрасно, а покупиально[260] плохо. Дело пропаганды русского искусства выполняется вполне, но ведь симпатиями и блестящими отзывами не проживешь. Левенсон сообщил мне через Гессена, что он давно послал мне для Андреева 10 000 марок. Что это значит? – не пойму. Такой суммы вообще около нас не было.
Не исполнить ли просьбу Сток[гольмского] Ком[итета] и не передать ли все дело теперь Особ[ому] Ком[итету][261]. Переговорите с С[ергеем] Вал[ентиновичем], и если решите, я обставлю здесь дело прилично и снесусь с Карташовым и Фену. Для проезда Серг[ея] Вал[ентиновича] сюда нужна или доверенность, или надо действовать через Hackzell’я. Второе быстрее.
А впрочем, и ехать-то сюда незачем. Листы Ваши сохраню до получения визы, без этого они ни к чему. Из Стокгольма мне не отвечает никто. Черт знает что такое!
Очень рад, что все наши мысли совпадают, и очень печалуюсь, что этим плохим пером не могу сообщить Вам что-либо хорошее. Привет Вашей семье.
Искренно Ваш,
Н. Рерих
[P. S.] Здешний франц[узский] Консул работает на немцев и никого не выпускает из тех, кто может осветить положение. Надо делать без него.
56
Н. К. Рерих – А. Галлен-Каллела[262]*
6 апреля 1919 г.[Гельсингфорс]
Мой дорогой друг!
Будь так добр, дай хороший совет: что мне делать с выставкой? Все отзывы очень хорошие и блестящие, но Atheneum[263] не появляется, и все покупатели исчезли. Возможно, я должен лично обратиться к Atheneum, но я полагаю, что такое персональное обращение неудобно. Дай мне дружеский совет.
Искренно преданный,
Н. Рерих
Поддержи.
57
Н. К. Рерих – Е. И. Рерих
[7–8 апреля 1919 г.] Понедельник [Гельсингфорс]
Родная моя,
Получил Твое письмо о Гулькевиче. Конечно, деньги надо достать, но это можно достать лишь в Сток[гольме] и Копенгаг[ене] – ведь и Особ[ый] Ком[итет] пресловутых 45 мил[лионов] еще не имеет на руках. Завтра опять иду в консульство – просто Голгофа какая-то! Сегодня читал письмо старика Баумгартена из Montreux[264] – там хороший полный пансион 9 франков!! Если франк – 2 марки, то и то 18 марок, еда там изобильна. Уже тепло и солнце.
Не понимаю, откуда у Гулевича оптимизм на этом фронте[265]? Здесь что-то не слышно. Правда, Колчак идет, но зато Венгрия и Бавария осоветились[266]? Скажи Иванову, что письмо ему мною послано. Кедрин меня удручает, ибо спелся с Виттенбергом[267]. Впрочем, что об этом говорить – надо вообще это дело кончать. Еще раз в Сток[гольме] расковырять их – и баста.
Пойду в Консульство. Имею депеши от Гулькевича и Броссе о том, что визы даны, но теперь всему боишься верить. Ведь в начале осени в Швед[ском] конс[ульстве] прямо сказали, что все в порядке, а через 2 дня вдруг откупорили – противоположное! Все это такое безобразие! Неужели Шкляверу дали бессрочную визу? Сегодня спрошу.
Обложка брошюры Л. Н. Андреева «S. O. S.»
Гельсингфорс, 1919
Прошу выслать 2000–3000[268] «S. O. S.» с черным рисунком[269] в Рус[ский] Комитет, [Ген]риховская, 20, на имя Ал[ександра] Ник[олаевича] Фену – для посылки за границу. Мы уже условились.
Нам навредил Сканд[инавский] Комитет включением меня в делегацию[270]. В силу этого [нрзб.] считают прежнюю визу недействительной. Переписываюсь с Гулькевичем. Получил письмо Макареско – помещение будет. Семье Шклявера разрешение еще не получено. Пойду через два дня – тогда напишу. Целую крепко.
Вторник
Б. Шейнин, верно, Тебе рассказал о моих походах за визами. Действую и надеюсь, все будет ладно. Вопрос о франках тоже решается. Часть устроит Гринберг, а затем Гуревич сказал, что он поручает Шкляверу поставить в мое распоряжение в Париже 25 000 фр[анков]. Расспроси Гуревича, скажи, что я Тебе писал, что он придумал какую-то особенную комбинацию со Шклявером, и Тебе хочется знать – какую. Мне хочется, чтобы он и Тебе повторил еще сам. Скажи Шкляверу, что я в четверг буду еще справляться у Швед[ского] конс[ула], и тогда ему напишу окончательно о визах.
Шклявер пишет, что будто бы Ты хочешь, чтобы я вернулся в Выборг, нужно ли это? Не его ли это выдумка? Ведь здесь каждый день то разговоры о визах, то о продаже. Как ты думаешь? Право на выезд и на въезд обратный я выхлопочу через Сенат – как раз завтра с Тальгреном иду хлопотать. Получил письмо от Макареско: пишет, что помещение найдет, хотя и очень трудно. Вечером у нас совещание у Карташова о политическом центре и о газете. Когда мы доберемся до спокойной возможности работы?!? О скором наступлении здесь нет и речи. Гессен говорит, что кто-то пускает эти слухи с целью провокации.
Позвони мне в четверг или пятницу от 9 до 9½ утра. Заказать можно с вечера из соседней кухни, № 30–71 или 30–80.
Пришли мне по 2 карточки всех для Швейц[арского] консула и по 3 карточки для Норвежского консула. Действую всюду!
80 марок за краски Гуревич мне отдал.
58
Н. К. Рерих – Г. Г. Шкляверу[271]
9 апреля 1919 г. Гельсингфорс
Любезный Гавриил Григорьевич,
В четверг сообщу Вам вести о визах. Действую неустанно – все очень осложнено. Привет Вашим.
Ваш Н. Рерих
Позвоните мне 30–80 утром [в] 9½.
59
Н. К. Рерих – Е. И. Рерих[272]
[10 апреля 1919 г.] Четверг, вечер Гельсингфорс
Родная моя,
Дайте Потоцкому в Копенгаген, [в] Mission Russa[273], депешу по-франц[узски]: Prière télégraphie grand examents russes si possible avoir visa pour tenir examents[274] – наш адрес[275]. Здесь, в Гельсингф[орсе], экзамены начинаются в конце пасхальной недели и продолжаются месяц. Книги Билевич обещал мне достать, если найдет.
Сейчас здесь перелом отношений шел лучше или много хуже. Вследствие записки Сазонова здесь требуют признания независимости[276]. Все очень сложно. Тоже как отзовутся большевики на военные действия у[277] Суоярви[278]. Все крайне неясно. Будем надеяться, что и здесь судьба вынесет. Оптимизма здесь нет. Не знаю, откуда Гулевич так полон радугой?
Все-таки хорошо, что виза будет у нас, а вещи все-таки уже мобилизованы. Конечно, теперь трудно и говорить о выставке! Ну да она окупилась и все воздействие оказала. Значит, задача решена. Ну да, впрочем, может быть, тучи и разойдутся опять. Кто знает. Конечно, никаких англ[ийских] судов не будет, а единственная надежда – Колчак.
В субботу утром я опять в Шв[едском] Консульстве – сидеть в передней. Завтра – в Норвежском Консульстве. Какая служба. Пусть Шклявер пишет письмо в Сток[гольм]. Я сам видел бумагу, где ему одному виза на 2 недели. Этот Ливен всем нам только напортил и все усложнил[279], а теперь еще какая[-то] виза на Норвегию, кто это там так дурацки действует. Если квартира не сдастся – и черт с ней. Ведь за электричество этот гном должен сбросить. Все-таки веди ликвидацию полным ходом, она потребуется или в ту, или в иную сторону. Спроси Гуревича, чтобы он сам Тебе подтвердил о своей комбинации со Шклявером во франках. Тебе удобно спросить, точно из письма Ты не поняла. Скажи Гуревичу, что я очень тронут его отношением.
Целую крепко. Действую неустанно.
Н.
Пусть и Светка учится.
60
Н. К. Рерих – Г. Г. Шкляверу
11 апреля 1919 г.[Гельсингфорс]
Дорогой и любезный Гавриил Григорьевич.
Я убедился, что и Вам Сканд[инавский] Ком[итет] исхлопотал только личную визу на две недели. Советую Вам и прошу Вас по телефону передать Тумаркину, что лучше всего подать прошение в Особый Комитет для включения в число платных вакансий, предоставленных Шведским Правительством. Вакансии еще имеются. Так мне сказал Фену. Шведский Консул, так же как и Пуаро, просто скоты. В отличие от них, Норвежский Консул принял меня сегодня трогательно любезно и обещал мне достать норвежскую визу[280].
Листы Ваши лежат у меня. Если хотите, пришлите мне прошение в Ос[обый] Комитет, и я приложу к нему и листы. Иванов приехал. Завтра ожидаю Архипова из Стокгольма. Дела все очень сложны. Приеду в четверг или пятницу – расскажу.
Мой искренний привет Вашей супруге и сыну. До чего трудно протолкнуться дальше. Точно вы пробираетесь среди лесов и дикарей.
Пожалуйста, пошлите 5000 «S. O. S.» для раздачи (черный рис[унок]) на имя А. Н. Фену, Генриховская, 20, Особый Комитет, для передачи бар[ону] Гревеницу (он обещал дать их за границу).
Преданный Вам,
Н. Рерих
61
Н. К. Рерих – Г. Г. Шкляверу
13 апреля 1919 г. Гельсингфорс
Дорогой и любезный Гавриил Григорьевич.
Вернулся М. Н. Архипов и сообщил, что Сканд[инавский] Ком[итет] сейчас имеет для Финляндии 200 000 ф[инских] марок и 100 000 рублей. Что казначей не посылал их, не имея отчета от Выборга (!?!). Так или иначе, неприятности устранены, и члены нашего Представительства могут спокойно заниматься полезным делом сбора средств без всякой, вредной для дела, поспешности. С другой стороны, и получающие субсидии могут быть успокоены. Во всяком случае, делаем, что можем, лишь бы дело военной организации не потерпело ущерба. В среду можно сообщить это собранию.
Архипов полагает, что устанавливая дружественный контакт с действиями Особ[ого] Комитета, не представляется нужды полного слияния Комитетов, ибо Особ[ый] Комитет не выдает средств на тот же предмет, как наш Скандинавский. Чувствуется, что личное воздействие в Стокгольме очень нужно, и потому наша делегация является очень уместной и неотложной. Только на месте можно будет установить план будущих средств, ибо переписка, очевидно, мало способствует ясности.
Не было ли у Вас также вестей из Стокгольма?
Вернуться надеюсь в субботу утром. Привет мой Вашей супруге и сыну[281].
Искренно преданный Вам,
Н. Рерих
62
Н. К. Рерих – Ч. Поллоку*
Май 1919 г. Стокгольм Русская дипломатическая миссия
Уважаемый г-н Поллок,
Я был бы Вам весьма признателен, если бы Вы, когда будете в Лондоне, походатайствовали о получении разрешения на въезд в Англию для меня и моей семьи.
Мне предложили провести выставку моих картин в «Leicester Gallery»[282], а это требует моего присутствия, также я бы хотел, чтобы мои сыновья имели возможность завершить в Англии свое образование.
Едва ли мне, вице-президенту Русского комитета в Выборге, нужно говорить о том, что я являюсь убежденным противником большевистского режима в России. Я покинул Россию в сентябре 1917 года и с тех пор проживаю в Финляндии.
Я располагаю достаточными средствами для проживания в Англии[283].
Являюсь членом Англо-русского литературного общества.
63
Н. К. Рерих – И. Ф. Стравинскому[284]
[16 августа 1919 г.] Лондон
Дорогой Игорь,
Пишу вторую весточку – отзовись! Как живете? Уже месяц как я в Лондоне[285]. Ставлю «Сказку о царе Салтане» и «Китеж» для Бичема (Covent Garden)[286]. Мой адрес: London, 88, Queen’s Gate.
Как твоя семья? Как дети? У меня Юрик – уже студент[287]. Мои выставки были в Стокгольме, Копенгагене, Гельсингфорсе.
Что ты творишь?
Твой Н. Рерих
64
Н. К. Рерих – И. Ф. Стравинскому[288]
29 августа 1919 г. Лондон
Дорогой Игорь,
По твоему письму вижу твое настроение и твое отношение к большевикам. У меня – такое же. Жаль, что многие наши друзья работают и делают им рекламу – этому адскому веку [нуворишей].
Наш Степа у них занимает какое[-то] значительное место, и, по словам Коутса, очень им полезен[289]. Времена!
Не думаешь ли, что к летнему сезону хорошо возобновить в новой постановке Мясина нашу «Весну». Здесь она произвела бы впечатление. Как полагаешь? Сейчас здесь интерес к русскому велик[290].
Что твои дети – велики ли? Как супруга твоя? Сейчас я много работаю.
Сердечно твой,
Н. Рерих
65
Н. К. Рерих – И. Ф. Стравинскому[291]
[Не ранее 12 ноября 1919 г.] [Лондон]
Дорогой Игорь,
Слушаю с восторгом [об] успехе твоего «Соловья»[292]. Нет ли у тебя «Весны священной»? Не пришлешь ли мне экземпляр[293]?
Не проясняются наши Русские дела! С огорчением читаю невеселые вести. Тоскливо.
Еще раз спасибо за радость в «Соловье».
Привет твоим.
Н. Р.
66
Н. К. Рерих – И. Ф. Стравинскому[294]
21 ноября 1919 г. Лондон
Дорогой Игорь,
Спасибо за весточку. Среди русского ужаса всякая дружеская рука особенно тепла – особенно, когда видишь, что весь свет мыслит, как бы унизить все русское. И сколько притом лицемерия, и сколько улыбок, и сколько блеска запломбированных зубов. И душа тоже запломбирована. Жаль, что не можешь прислать «Весну» – я ведь жду обещанный экземпляр с надписью. Вещь, мне посвященную, и вдруг ее именно не имею.
Вся Твоя часть «Соловья» прошла прекрасно. С большим успехом, и оркестр звучал очень хорошо. Зрительная часть была плоха, а третья картина шла в палатке из «Тристана». Все в Covent Garden утеряно. Вообще антреприза Бичема – сущий кабак, если не сказать хуже. Куда там наша Калуга! И работать с ним просто немыслимо. Единственно хорош оркестр, и потому положение композитора наилучшее. И как я рад сознавать, что твоя музыка настолько безмерно выше французов, показанных Дягилевым. О, там еще этот бездарный Cocteau со своей чепухой. Дягилев-то это все видит и понимает[295]?
Сейчас буду сочинять новые варианты декораций к «Весне»[296] и реставрируем «Игоря», который в пути совсем поизносился[297].
Крепко целую тебя, дорогой Игорь. Всем твоим шлем дружественный привет.
Сердечно твой,
Н. Рерих
Пришли мои картины из Финляндии, и теперь мыслю о выставке. Написал много нового.
67
Н. К. Рерих – И. Ф. Стравинскому[298]
22 декабря 1919 г. Лондон
Сердечный привет к Новому Году!
Дай Бог тебе написать во славу подлинной России еще много прекрасных вещей.
Твой Н. Рерих
68
Н. К. Рерих – Р. Тагору*
24 июня 1920 г. Лондон
Дорогой Мастер,
Пусть слова мои напомнят Вам о России, где рожденные Вами прекрасные поэтические образы несут красоту и утешение человеческой жизни, а Ваша личность окружена ореолом восхищения и почитания. Вы приносите в современную жизнь ту возвышенную духовную радость, которая дает силы искателям сияющего будущего.
Примите самый сердечный привет от русского художника.
Искренно Ваш,
Н. Рерих
69
Н. К. Рерих – М. Фрост*
20 июля 1920 г.[Лондон,] 25а Queens Gate Terrace S. W. 7
Уважаемая мисс Фрост,
Благодарю Вас за любезное письмо. Я был бы весьма признателен, если бы Вы смогли послать картины по следующим адресам: номера по каталогу 42, 58, 90, 97, 105, 138 – в Русское посольство, Chesham House, Chesham Place. Все остальные – по месту нашего проживания: 25а Queens Gate Terrace S. W. 7.
Будьте добры, оповестите, когда я смогу их получить.
Надеюсь, я не причиняю Вам слишком много хлопот. Заранее благодарю Вас.
Искренно Ваш,
Н. Рерих
Р. S. Только что получил Ваше письмо от 20-го числа и сожалею, что не могу снизить цену на каждую из упомянутых Вами картин более чем на 10 фунтов, так как по контракту обязан заплатить м-ру Марчанту[299] («Галерея Гупиль»[300]) 40 %.
70
Н. К. Рерих – Р. Тагору*
26 июля 1920 г. Лондон
Дорогой Мастер и Друг,
Уже довольно давно, с тех пор как книги Вашей поэзии стали для меня любимым чтением, я мечтал когда-нибудь встретиться с Вами.
Теперь эта мечта не только осуществилась[301], но я стал обладателем Ваших бесценных строк.
Шлю Вам сердечный привет и благодарность, которую можно выразить лишь одним из самых прекрасных русских слов «Спасибо», что означает «Да благословит Вас Бог».
Всегда Ваш,
Н. Рерих
71
Н. К. Рерих – Ю. Н. Рериху
[29 октября 1920 г.] Пятница [Нью-Йорк]
Дорогой Юрик,
Все мы радуемся Твоим письмам[302], удачам и завоеваниям. У нас пока идет работа по каталогу. Пока заявили желание иметь выставку: Чикаго, Толедо, Буффало. Каждый день ездим в Бруклин. Ждем завтра, в субботу, какого-то директора насчет Рембрандта. Все не идет так быстро, как хочется, и Бринтон не понимает, что деньги так нужны. Дал ли ты Ланману studio[303]? Когда увидишь Камурашвами? Завтра Света идет в Колумбию[304] уговариваться. В воскресенье у нас Больмы, а обедаем у Саны. За эту неделю я сделал две пастели. Теперь надо залечивать разные поломки в картинах.
Итак, все работаем. Как только решим что-либо денежное, так и напишем, чтобы ехал на воскресенье. Очень хотим Тебя видеть. Получил ли мамино письмо на Greys Holl[305]? Как Устиновы?
Крепко целуем тебя.
Н. Р.
72
Н. К. Рерих – Ю. Н. Рериху
[31 октября 1920 г.] Воскресенье [Нью-Йорк]
Дорогой Юрик,
Не получили сегодня, в воскресенье, Твое письмо и опечалились. Почему нет его? Мама все, бедная, в кухне, даже руки попортила. Вчера был директор Wyer, ему Rembr[andt] понравился очень, хоть бы ускорилась продажа!
Сегодня днем у нас Больм с Кошиц. Обедаем у Саны. В понедельник с утра опять за каталог в Бруклине. Только завтра привезут книжный ящик. Завтра страшный день – платеж за квартиру и прочие расходы. Хоть скорее получка денег!!!
Видел ли Ты Комурашвами? Что за тип он? О Тагоре так ничего и не слышно. Как выглядит Ланман? Вчера у нас были сильные стуки в стол – вечером сидел Дерюжинский. Он боится, не устарел ли Бринтон.
Пиши, милый. Все мы ждем Твои вести.
Целую крепко.
Н. Р.
73
Н. К. Рерих – Ю. Н. Рериху
[Между 4 и 7 ноября 1920 г.] [Нью-Йорк]
Дорогой Юрик,
Посылаю бумагу[306]. Только сейчас нашли поручителя. Бринтон отказался. Видимо, с Рембрандтом все затягивается. Теперь ищем заложить серьги и начать продавать мои вещи. Kingore, кажется, хочет взять на продажу. Очень радуемся Твоим успехам и сочинениям. Сеансы у нас были. Явления развиваются, но Сахнов[ский] и Дерюж[инский] еще очень далеки от гармонии. Были мы на лекциях Dinshah’а – или низший факир, или шарлатан. Видели Тагора. Он у нас [будет] в понедельник. Всякое Твое письмо нас очень радует. Не пойму, имеет ли Тагор здесь успех. Опять он говорил о приезде Твоем в Шантиникетан[307].
Нет ли в Универс[итете] материалов по «Атлантиде» – по Мексике?
Крепко целуем Тебя.
Твой Н. Р.
74
Н. К. Рерих – Ю. Н. Рериху
