Текст книги "Длань Одиночества (СИ)"

Автор книги: Николай Дитятин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 38 страниц)

– Та-а-ак, – протянул Аппендикс. – Похоже, зря я решил полюбопытствовать. Но ведь такой шанс. Разве еще будет?

Архангел странно преображался. Его деловой костюм облез, обнажив слой древней и заскорузлой грязи, почти кристаллической и твердой как броня. Крылья оказались фальшивыми наростами, они шелестели угрожающе, словно погремушка змеи. Лицо оплыло, потеряло прекрасные черты. Вместо глаз набухли пористые шишки, рот раскрылся вертикально, подвижной четырехстворчатой щелью.

– Вам. Должно быть. Интересно.

Прокряхтела тварь.

– Агент Ограниченности, – мгновенно определил Альфа. – Уходите. Я его задержу.

– В ухо себе запихни свои пафосные реплики! – воскликнула Котожрица. – Мы будем держаться вместе!

– Он не отстанет, – хладнокровно произнес прим, выходя вперед. – Девочка, ты ничего не знаешь о настоящих драках. Бегите дальше. Вы обязаны найти Только Воздающего.

– Он правду говорит, – согласился перепуганный Аппендикс. – Ни черта мы не смыслим в драках, жрица. Пойдем.

Архивариус взял девушку за руку. Та дернулась, но ее остановил взгляд прима.

– Я вернусь, – пообещал Альфа. – Заприте за собой дверь! Не дадим поднять тревогу.

Котожрица, краснея, поддалась усилиям архивариуса и побежала вон из лаборатории. Альфа, принял первый удар агента, отшвырнув назад стремящуюся тушу. Тяжело отступив, тот бухнулся на пол, и злобно заклокотал, шелестя отростками. Образы, оставляя машину, посыпались вниз, как горох. Капюшоны спадали с них, обнажая шишки и вертикальные пасти.

Альфа заревел от предвкушения. Воинственные интерпретации рвались из его груди. Он подпрыгнул, бросаясь на Гектора. Жуткие удары сокрушали бронированные пластины.

– А-та-та-та-та-та-та-та! – кричал Альфа и удары его сыпались непрерывно.

Агенты бросались на дерущихся сверху, тут же отлетая в стороны, но не сдаваясь. Вскоре прим скрылся под грудой ревнивых служителей БТВ.

– Альфа, – всхлипнула Котожрица, обернувшись в последний раз.

Аппендикс осадил подбегающих к ним агентов примерами из математики за четвертый класс, а третьему скороговоркой рассказал теорему о равнобедренном треугольнике. Нападающие отступили, зашипев.

Затем, он как истинный джентльмен, раскрыл перед рыцарем кошачества дверь, и нырнул следом.

– Закрывайся, – частил он, терзая клавишу на панели управления.

Котожрица с криком всадила ручку гребешка в шишку агента, который пытался затащить ее обратно. Монстр застонал, отпуская рукав, и тут дверь отсекла его голову. Бурый трофей стукнулся об пол, немного прокатившись вперед.

Аппендикс, тем временем, сорвал панель и принялся рыться в проводах, невнятно бормоча.

– Красный шлейф… синий… зеленый. Может быть эта плата? Клянусь правдой, в тот раз нужно было прочитать дальше вступления!

Котожрица встала рядом, утирая слезы.

– Что ты… ик… делаешь?

– Пытаюсь заклинить дверь, вот что! Но я не знаю, что тут нужно разломать…

Котожрица молча схватила пучок самых толстых проводов и рванула их на себя. Полетели искры. Дверь было двинулась в сторону, но потом заскрипела и встала, как вкопанная. Осталась только крохотная щель, в которую битва выстреливала свои звуки.

– Гениально, – выразился архивариус. – И как я сам не догадался?

– Меня Альфа этому научил, – Котожрица была мрачна как реквием. – Он мне как… Аппендикс, мы должный найти Только Воздающего! Никакого отдыха, бежим прямо сейчас.

– Никакого? – с надеждой переспросил архивариус, уже начиная сползать по стене.

– Поднимайся на ноги, солдат! – приказала рыцарь, небрежно вытаскивая гребешок из головы. – Мы, стрелять, единственная надежда нашего друга!

* * *

– Твое невежество изнуряет.

Аркас сидел один посреди каменистой степи, а на него, не мигая, смотрела галактика. Ее глаза помаргивали далекими светилами. Дыхание ощущалось в камнях. Мысли роились в разноцветных туманностях.

– Ты понимаешь, к чему стремишься?

Журналист услышал скрежет камней. Кто-то подошел к нему сзади и тоже сел. Спиной к спине. Человек почувствовал узкие лопатки. Легкую дрожь.

– Есть ли в твоих действиях хоть какой-то смысл?

Эти вопросы беспокоили галактику. Она откликалась на них вспышками сверхновых. Даже камни шевелились, когда незнакомец вопрошал. Никасу нечего было ответить на них. Разве что:

– Я хочу выбраться.

– Откуда? – сразу же спросили позади.

– Из этого положения.

– Каково твое положение?

– Я галлюцинирую. Я болен.

Дрожь усилилась. Невидимый собеседник то ли плакал, то ли смеялся. Аркас подумал, что, может быть, тот просто умирал.

– Как я буду сражаться с тобой Никас Аркас? Как, если ты не враг мне?

После этого они долго молчали, наслаждаясь тишиной. Каждый по-своему. Галактика тихо звучала, дожидаясь продолжения диалога.

– Ты Одиночество? – спросил Никас.

– Я всего лишь его Пророк, – скромно отозвался незнакомец. – Меня обзывают именем страсти, просто потому, что не могут постичь ее суть. Ты можешь называть меня как хочешь. Но из вежливости, я предложу тебе свой вариант. Например: Максиме.

Только после этого Никас понял, что, почему-то не смог сразу уловить тембр голоса. Ему отвечала женщина. Голос был хрипловатый, но приятный.

– Красивое имя, – произнес Никас с какой-то рефлекторной галантностью. – Означает…

– Большинство, да. Многим хочется назвать себя самым одиноким человеком на земле. Они думают, что это титул, влекущий привилегии. Общество, похоже, обязано выплачивать им компенсации за уединенность. Но одиночество им даже не снится. Они всегда в мыслях о ком-то. Истинная заброшенность, это отречение от всех надежд. Самопомазание на путь в абсолютной глуши. Где последний маяк… стоит в стороне.

Они снова замолчали. Аркас почувствовал, что Максиме коснулась затылком его шеи. Он колебался: ответить ли?

Решился.

Женщина задрожала сильнее, когда он коснулся ее бритой макушки.

– Я не знаю, что ты задумал, – прошептала она. – Но если со Дна есть выход… Найди его. Я хочу, чтобы ты дошел до конца.

– Почему?

– Потому что я хочу увидеть, на чью сторону ты встанешь.

* * *

Стало совсем невмоготу. Аркасу казалось, что его швыряет из кошмара в кошмар. Он ждал теперь не выздоровления. Вернутся в мир, где он куда-то двигался, вот чего хотел человек. Настолько знакомой ему показалась неволя, в которой он оказался.

Щербатые стены, хрустящий пол, безумие во тьме. Выход был напротив. Там застыло в воздухе пятно света, неровно рассеченное арматурой. Грудь онемела. Никас подумал, что у него останавливается сердце. Он глубоко задышал, глотая крик. Постыдный вой. Рыдания.

– Максиме, – произнес он, медленно разгибаясь.

Он сориентировал себя этим именем. Каждый раз все приходилось вспоминать заново. Кто он такой. Откуда пришел. Что здесь делает. Сложнее только вспоминать сны.

Никас зарычал в темноте, словно продрогший зверь. Девел, Альфа, Негатив. Последний маяк… Стоит в стороне. То, что между крайними точками всегда как будто заметает песком. Никас буквально постучал себе по голове, чтобы пробить скорлупу беспамятства.

– Роман… Роман!

Ему никто не ответил. Через несколько секунд за дверью что-то шевельнулось. Тяжело и неохотно. Регулируя свою жалкую позу, Никас даже не заметил как оконце робкого света – пропало.

– Кто здесь? – спросил журналист шепотом.

– Замолчи, мер-р-рзкий тестикуляр, – прорычало нечто.

Это странное обращение озадачивало.

– Кто-кто?

– Презренный носитель сексизма и оскорбительных органов.

– Я?

– Самодовольный трутень, паразитирующий на трудолюбивом женском сообществе.

– Чего?

– Считаешь меня своей рабыней?! – вдруг взревело нечто. – Мерзкий угнетатель!

На секунду мелькнул свет, – Никас спиной отыскал стену, ожидая чего угодно. Что-то металлическое заскрежетало снаружи, потом бешено ударило в дверь, нечленораздельно угрожая. Аркас приготовился к очередной драке с чем-то невероятным.

Роман выручил его и на этот раз.

– Дентата! Дентата остановись! Он не такой как остальные!

– Они идентичны! Все до одного!

– Нет, этот – друг нам. Он из меньшинств.

– Чего? – скромно переспросил Никас.

– Он смог раскрыть в себе священный потенциал женской природы!

Существо недоверчиво сопело, чем-то пощелкивая. Журналист понял, что от него ждут доказательств.

– В моем паху сосредоточено великое зло! – крикнул он воодушевленно. – Паршивая стигма, которая убивает во мне человека. Но я не сдаюсь, следуя совести.

– Ищешь ли ты в себе способность к всепрощению, которая доступна только фемине?

– Неустанно! – почти не соврал Никас.

– Понимаешь ли значение равенства между полами?

– Никаких уступок и компромиссов. Фемина – колыбель права, тестикуляры – немощные жрецы обязательств.

Его тюремщик засопел громче, утробно взрыкивая.

– Ладно, – произнесла она нехотя. – Ты можешь быть при мне. С чем ты пришел, Ригель?

– Сопротивление готово выслушать его. Пожалуйста, отопри дверь, прелестница.

Сопение участилось. Никас даже уловил в нем нотку смущения.

– А, льстец! – загремели ключи.

Камера обнажила тесноту. Защищаясь от света жестом загнанного вурдалака, Никас громко чихнул.

– До чего страшненький, – произнесла Дентата презрительно. – Выметайся.

Роман бросился к отцу. Подлез под руку и потянул вверх. Аркас осилил стоячее положение, ласково потрепав шевелюру мальчика.

– А ты неплохо импровизируешь, – прошептал тот. – Она приняла все за чистую монету.

– Для такого ушлого тестикуляра как я, это было несложно, – проговорил Никас, привыкая к свету.

Он вздрогнул, когда за ним захлопнули дверь и жарко задышали над макушкой. Никас медленно повернулся к Дентате. Это был могучий двухметровый образ с невыразительными феминными чертами и странной анатомией левой руки. Вместо кисти на ней угрожающе щелкали ржавые ножницы. Плотная кожа рдела пятнами. На голове сидел серебристый шлем, с изукрашенным забралом в виде умиротворенного женского лица. Розовые бутоны обрамляли его. Из полых ноздрей вырывались струи влажного пара.

– Я слежу за тобой, тестикуляр, – пророкотало это нежное лицо. – Любое неуважение ко мне будет пресечено и сурово наказано.

Помимо шлема на Дентате ничего не было, кроме набедренной повязки из скальпированных бород. Никас не мог сказать, хорошо это или плохо. В текущих обстоятельствах, последнее, что могло его посетить, было сексуальное возбуждение.

– Чрезмерный зрительный контакт! – вдруг заголосила Дентата.

Никас едва увернулся от лязгнувших ножниц.

– С ума спятила? – не выдержал он.

Любой мужчина имеет право на такой вопрос, когда ему пытаются отстричь гнусное свидетельство антифеминной природы.

– Патриархальное давление, гендерные стереотипы! – не унимался образ.

– Мария Кюри, Розалинд Франклин, Рейчел Карсон, – воззвал к ней Ригель.

– Ада Ловлейс! – тут же подхватила Дентата.

– Даешь равноправие, – рискнул Никас.

И не прогадал. Ему отвесили оплеуху, от которой он повалился на стену, после чего Дентата убежала, мило хохоча. Журналист стоял, закрыв нижнюю половину лица ладонями. Ригель вздыхал. Известняковые стены осыпались.

– Вопросы? – подал голос Роман.

– Нет, – просто ответил Никас.

– Она вызвалась сторожить тебя.

– Что вообще происходит?

– А говоришь, вопросов нет.

Журналист вздохнул.

– Ригель.

– Если коротко, мы достигли Минус-Я.

– Что это значит?

– Минус-Я, это смерть самооценки. Антиэго.

Аркас, скребнув по щетине пальцами, обрушил вниз руки. О, как они болели сейчас. Они, наконец, обратили на себя его внимание. Он держался за поручень, неслышно вопя от страха, пока дьявольский лифт легко набирал космические скорости.

Ноги под потолком.

Журналист машинально ощупал колени.

– А где остальные? – спросил он, с надеждой, что ответ будет печальным.

– Разбежались, – ответил Роман. – Но Шок сказал, что будет ждать тебя.

– Хорошо. На самом деле я предпочел бы, чтоб их размазало, но тогда придется остаться здесь навсегда.

Он помолчал.

– Что это было за безумное чудовище…

– Стоп, стоп, стоп, – перебили его. – Твое высказывание страшно некорректно. Это был смелый и отважный дух феминизма. Он просто защищался от твоего заскорузлого сексизма и агрессии.

Аркас открыл и закрыл рот.

– Я шучу, – улыбнулся Роман. – Это безумное чудовище, как ты верно выразился, худший кошмар для настоящего равенства. Он проистекает из ненависти, посторонних обид и…

– Одиночества, – продолжил Никас автоматически.

– Верно. Скажи, а ты видел его?

Вместо ответа Никас оскалился, вспомнив прикосновение ее затылка. Эта… Пророк. Она что-то пробуждала в нем. Играла с темнотой в его душе. С монстрами, которые там затаились. Девел говорил, что в пещере на них напал негатив. Значит и в нем поселилась порча. Она не завладела им, но росла и змеилась, пробиваясь в сознание.

– Я говорил с ним, – признался он. – Не могу сказать, что это было приятно.

Роман сочувственно погладил предплечье отца.

– Ты сильнее, чем думаешь. Чем они ожидают. Негативу не взять тебя.

Эти слова не могли помочь Никасу обрести душевный покой. Он знал, однако, что лучше испытывать гнев, чем отчаянье. Оптимизм – что-то сказочное, давно забытое. Гнев был его оружием. Если негатив поселился внутри, то Аркас будет использовать его, а не наоборот.

Выяснилось, что камера Аркаса была здесь не единственной. Никас, однако, был заперт в чем-то вроде изолятора. Одиночки. Остальные темницы были забраны решетками. Они шли по обе стороны некомфортно узкого коридора. Узники, сидящие друг напротив друга, могли бы при желании, коснуться пальцами, вытянув руки. Каждая камера была обжита и тщательно охранялась своим хозяином. Стоило Аркасу чуть приблизиться, как сгорбленные образы, обитающие за прутьями, тут же запирались на все замки, звеня огромными связками ключей.

Когда опасность проходила мимо, они, постанывая и ропща, отпирали их, чтобы глядеть вслед, приоткрыв жаждущие рты.

Никас, ожидавший неприятностей, беспокойно оглядывался.

– Не бойся, – сказал Роман. – Это Стонущие, паства Омеги. Они боятся ответственности и поэтому запирают себя в клетках отговорок, неуверенности и самообмана. Если их не хвалить, то они безвредны.

– Хвалить?

– Да, как и Омега, они крайне зависимы от одобрения. Это дает им возможность еще больше капризничать, стонать, запираться, возражать… И в тайне наслаждаться самоотречением.

Аркас остановился возле одной из камер. Ее обитатель, обмотанный в пахучее тряпье, забился в угол и тихонько всхлипывал, ковыряя ногтем грязный пол.

– Ты способен на большее, – сказал Никас.

Он произвел бы меньший эффект, если б закинул в колодец наступательную гранату. Стонущие, все как один, бросились к прутьям, вереща вразнобой, отказываясь от своего потенциала, кляня Никаса, кляня себя, рыдая в голос и саркастически хохоча одновременно.

– Остальные в двадцать пять покупают собственное жилье и растят второго ребенка! – роняя пену, орал потревоженный Никасом. – А я вчера в первый раз сходил без родителей в больницу. Я такой ничто-о-о-о-ожный!

– Господи!

Никас, сбрасывая пальцы, рвущие его штанины, оттолкал роман к выходу.

– Ну и дела, – добавил он абсолютно обескуражено.

– Это, по-твоему, было забавно? – грозно спросил Ригель. – Мы собираемся дойти до сопротивления, или сгинем тут, с этими маньяками? Я предупреждал тебя! Если ты выкинешь что-нибудь подобное с Омегой, то нам обоим – крышка! Ты понял меня?! Каюк! Амба! Досвидос! Ты хочешь утонуть в соплях?

Аркас мизинцем проверил дыру на штанине, которую вспороли нестриженные ногти.

– Нет, – ответил он. – Не хочу. Больше никаких экспериментов. Клянусь.

Теперь Аркас начал понимать, что ждет его впереди. Его пытались убить дважды, а ведь Анти-эго только начало открывать свое гадкое нутро.

Роман повел дальше, ворча и третируя. Они вошли в сложно устроенные подземелья. Непредсказуемая архитектура хаотично расставила арки, площадки и мосты. Широкие плато нависали над узкими тропками, древние ступени осыпались, предупреждая об опасности. От неизвестных вкраплений по камням пробегали рыжие искры. Затопленные ниши отражали высокий потолок, на котором были вытесаны гротескные картины. На многих фигурировал гигант, окруженный армией костлявых тварей негатива. Он разил их, но с каждой новой сценой все больше становилось врагов, пока гигант не скрылся вовсе. Потом Аркас видел лишь нескончаемые изображения демонов. Казалось, они рвались на волю из своих барельефов.

Они добрались до сумрачного грота, который перечеркивала бездонная расщелина. Ее края были покрыты слоем белых кристаллов, скрипящих под ногами.

Аркас остановился, в нерешительности. Моста не было. Не было никакой возможности преодолеть это препятствие. Он подошел почти вплотную к темноте, что жила внизу.

Соль?

От одного взгляда вниз, у него закружилась голова.

– Отойди, – прошептал Роман сдавленно. – Он приближается.

Никас повиновался, ступая назад.

Из расщелины донесся плач, тоскливый и отчаянный, будто умирающий звал свою судьбу, страдая от невыносимой боли. Из темноты показались плывущие вверх пузыри. Они были наполовину наполнены густой жидкостью. Достигая острых сталактитов, пузыри лопались, брызгаясь во все стороны. Камень шипел и дымился, словно его терзала едкая кислота.

Затем из расщелины выпорхнула плотная стая бумажных салфеток. Словно нетопыри, они громко шелестели мягкими крыльями, разлетаясь вокруг. Оставляя на камнях потрепанные останки, салфетки устремились прочь из грота. Аркас закрылся руками, чувствуя, как бумага облепляет его.

Повелитель стенаний медленно поднялся над расщелиной, и та закрылась за ним, словно исцеленный шрам. Оказалось, что Омега создал ее одной лишь силой самоуничижения. Он был бледен и худ, но живот раздулся от сомнений. Длинные волосы прилипали к влажным щекам, маленький подбородок нервно дрожал. С него стекали соленые струйки. Все тело Омеги было покрыто мутными кристаллическими наростами.

Его окружала мощная сфера негативной энергии. Чистое отрицание, трусость и пессимизм надежно защищали мастера жалоб от внешних воздействий.

– Омега, – Ригель кивнул без всякой приветливости. – Мы пришли, что бы предложить вам помощь одного из создателей. Объединившись, мы можем найти выход в другие миры.

Божество депрессий издало тоненький вой.

– Не-е-ет. У нас с вами ничего не получится. Миром правят наглецы и бездарность. Деньги, похоть и тщеславие. Такие как я, скромные, честные, открытые – никому не нужны-ы-ы…

Он зарыдал, содрогаясь. Аркас почувствовал болезненные импульсы чего-то омерзительного. Принц уныния, словно радиоактивный изотоп, испускал капризные омега-волны.

– Все девушки – меркантильные суки, – продолжал Омега, наращивая частоту. Его живот мелко дрожал, а слезы хлестали не переставая. – Им нужны деньги и покровительство. Настоящие чувства – для них потеряны. Моя любовь – пустой звук.

Депрессивная радиация усиливалась. Аркас наполнялся отвращением. Роман кривился, перенося боль.

– Талант отныне никого не интересует. Все погрязло в кумовстве и блате. Потребитель жрет, что ему дают. Куда податься тем, кто идет против тенденций и моды? Скромным одиночкам, готовым искать…

Аркас не выдержал.

– Клянусь фантазией, да заткнись же ты! Заткнись!

Одержимый импульсом, он подхватил с пола камень и швырнул его в герцога никчемности. Пузырь отречения поглотил удар, но Омега действительно замолчал. Слышались только частые всхлипывания.

– Ты худшее из всего того, что я видел здесь, – сказал Аркас, кипя. – Во всяком случае, пока.

– Конечно, – легко согласился Омега. – Меня никто не любит. Все поклоняются моему брату, который демонстрирует недостижимые идеалы.

– Твой брат? – переспросил Аркас. – Альфа? Он твой брат?

– Да. Мы никогда не виделись, но я знаю, что он нечестным путем обрел такую популярность. Ведь настоящие герои не должны привлекать внимания. Ты должен делать добро молча, потому что слова…

Тут уже не растерялся Роман.

– Все, достаточно! – отрезал он. – Нам не интересно. Найди остальных и оставайся с ними. Все понятно? А теперь – вон.

– Ладно, – печально согласился Омега.

Он медленно уплыл, растворившись во мраке.

Роман благодарно посмотрел на журналиста.

– В этот раз ты выручил нас обоих, – сказал он. – Он застал меня врасплох. Слишком много нытья для нормального восприятия.

Аркас потрепал его по волосам.

Покинув грот, они вышли в новую часть подземелья, которая выглядела более облагороженной и логичной. Стены здесь были ровными, как и пол. Поверхности были выложены бурым кирпичом. В неглубоких нишах тлели мумифицированные останки. Кто-то оставлял возле них подношения. Сухофрукты, вяленые овощи и семена.

Аркас шел мимо, прислушиваясь. Впереди что-то происходило. Неоднородный шум, поначалу бессмысленный, оказался приглушенным пением. Это был хор, состоящий из великого множества голосов, вдохновленный, почти благоговейный. В нем ощущалось что-то глубоко религиозное. Хвалебное.

Никасу это нравилось еще меньше, чем нытье возведенное в абсолют. Он никогда не любил фанатиков, не доверял им, и был по-своему прав. Достаточно было вспомнить, кто упрятал его сюда.

– Что на этот раз? – спросил он. – Какой-то культ?

– Можно и так сказать, – уклончиво произнес роман. – Сейчас увидишь.

Они миновали высокую арку, оказавшись у порога неясного сооружения, видимая часть которого напоминала что-то средневековое. Пение было уже хорошо различимо. Аркас прислушивался к нему, замечая нечеловеческие нотки. На богато украшенных вратах, из темного дерева, были вырезаны сложные композиции с анималистическими и растительными мотивами.

Над вратами хорошо различимая надпись гласила:

«Откажись от плоти, неуверенный, и заходи».

– Что это значит? – спросил Аркас. – Я должен проявить стойкость духа?

– О, тебе придется, – вздохнул Роман, с трудом толкая левую створку.

Никас помог ему. Они вошли внутрь.

Это был величественный неф настоящего собора. С белыми арками и резными колоннами, хорошо освещенный пламенем светильников и облагороженных факелов. Он был чист, гостеприимен и наполнен животными и птицами. Они сидели, словно люди, на длинных скамьях идущих друг за другом. Пасти и клювы механически раскрывались, из блеющих, мычащих и кудахчущих глоток доносилось мелодичное пение. Аркас различал слова благодарности, адресованные Просвещенному.

Разноцветные витражи на окнах изображали человека, принимающего желуди из копыт свиньи. Поедающего клевер вместе с коровами. Омывающего чресла вместе с рыбами. На потолке нефа яркие фрески рассказывали о том, как этот же человек огнем и мечом искоренял скверну в виде говяжьих котлет и выливал в землю галлоны натурального молока.

Звери, в основном, были одомашненными. Но встречались и дикие, вроде оленей, кабанов и уток.

На вошедших никто не обратил внимания.

– Присядем пока, – сказал Роман. – Лучше не прерывать службу.

Они с трудом отыскали свободные места. Для них потеснился большой откормленный индюк, поминутно трясущий алой бородкой.

Кафедра была довольно далеко. Аркас пытался привстать, чтобы разглядеть того, кто вел служение. Но его тут же осаживали гневным хрюканьем и щебетанием. А впереди маячили рога и гривы.

Наконец, животные замолкли. В наступившей тишине, все еще нарушаемой фырканьем и ржанием, Аркас едва различал болезненный голос, доносящийся с кафедры.

– …сказал я тогда: нет моему голоду. Убивая – умираю. Человек – выше хищника. Мясо – не пища. Это чужая плоть, какая и моя. Проклятье хозяина ее – посетит хищника. И я отказался. Что бы жив был теленок и жив был гусь, и жива была корова, и жив был кролик, и жив был петух, и жив был утенок…

Говорящий перечислял выживших довольно долго, шепелявя, глотая окончания слов и покашливая.

Аркас начал задремывать, проваливаясь в свои видения, как вдруг что-то вползло ему на щеку. Он рефлекторно смахнул пальцами. Даже не собравшись еще с мыслями, Аркас понял, что произошло нечто непоправимое. Индюк возле него испуганно заболботал. Панически заблеяла овца. Взревел пятнистый бык неподалеку.

На полу валялся полураздавленный паук. Он еще шевелил лапками, но жизнь покидала его.

– Какой ужас! – воскликнула овца.

– Убийство! – вскричал индюк. – О, беспощадное!

Он спрыгнул со скамьи, нависнув над пауком.

– А ведь он был так молод и прилежен!

– Дни мои сочтены, – пропищал арахнид. – Жалею лишь об одном, что не восхвалил Просвещенного еще тысячу раз! Сделайте это за меня…

Лапки расслабились.

– Обязательно, – всхлипнул Индюк.

И склевал крохотный трупик.

Никаса не покидало ощущение жуткой игры в куклы. Все что здесь происходило, кем-то контролировалось, вплоть до отдельной реплики. Как будто один актер озвучивал множество персонажей…

– Какая жестокость, – прохрипел кто-то над головой Никаса.

Тот вздрогнул от неожиданности, но когда увидел говорящего, чуть не закричал. Над журналистом парил истощенный образ, распятый на больших стеблях сельдерея, как кресте. Вместо зубов у него росли блеклые кукурузины, меж которых сочилась зеленая слюна. Ногти и волосы вылезали, как у чумного, глаза едва раскрывались от слабости.

– Ты пришел в обитель братства и милосердия – зачем? Что бы убивать, насмехаясь над нашим порядком? Продемонстрировать свою силу? Она вовсе не там, где истребляют беззащитного. Сила в том, кто отказался, дабы не навредить!

– Не навредить! – запищали звери.

Аркас растеряно поглядел на роман.

– Это Просвещенный, – объяснил тот. – Его жажда внимания приняла форму демонстративного вегетарианства. Он считает, что способен стать лучше, отказавшись от животной пищи, но его суть от этого не меняется. Просвещенный одинок и ненавидит всех, кто не замечает его величия.

Ну, конечно, подумал Аркас. Теперь все ясно. Это его голосом говорят звери. На самом деле они ничего не соображают. Он запер здесь сотни бессмысленных образов и занялся мастурбацией.

– Ах, Ригель, – вздохнул Просвещенный. – Обязательно говорить так резко и прямо? Впервые я вижу демиурга. И как ты меня пред ним зарекомендовал?

– Мы здесь не для того, чтобы слушать, как ты в одиночку борешься с заразой мясоедства, – отмахнулся Роман. – Демиург хочет покинуть Дно. И если вы поможете ему, он, возможно, возьмет вас с собой.

Просвещенный осклабился, демонстрируя лезущие из десен семена. Он с хохотом вознесся к потолку и ринулся вниз, словно хищная птица.

– Вон! – заорал он неожиданно громко и яростно. – Пошли прочь!

Аркас решил было, что спасителя зверей не устроило предложение, но вскоре стало ясно, что Просвещенный гнал вовсе не пришельцев. Животные в панике бросались врассыпную, оставляя на скамьях размазанный кал, клочья шерсти и насмерть раздавленную мелюзгу. Они толклись и кричали, пока их вечный друг пикировал и плевался от ненависти.

Наконец, последний крольчонок юркнул за ворота.

– Возможно, – злобно повторил Просвещенный. – Возможно, твой демиург – профан. По-твоему я приму всякого человека, как единственного мессию? Возможно, трусы и недалекие, вроде Графомании, лижут пятки самозванца. Но я не потерплю пустых обещаний. Если демиург хочет выбраться из нашего мира, то ему придется жертвовать. Ему придется сражаться! И слушать.

Просвещенный одержимо засмеялся, брызгая зеленым.

– Слушать что? – спросил Аркас неприязненно.

– Историю о том, как мы уничтожили наше будущее! – счастливо заорал Просвещенный.

Он взмыл вверх и пропал, оставив лишь планирующие обрывки салата.

– О, как мне это надоело, – пробубнил Аркас в сцепленные ладони. – Кода я уже попаду в мир, где не будет так холодно и так претенциозно?! Хоть кто-то здесь умеет сообщать хорошие новости, а не рассказывать, с надрывом, «как мы уничтожили наше будущее»! Меня уже тошнит от всего этого! От этого безумия, которое зреет тут. Люди, что, настолько растлили сами себя, что не найдется одного-единственного уголка в этой проклятой вселенной, где я мог бы хоть на секунду! Хоть на одну гребанную секунду! Увидеть что-то хорошее! А-а-а-а!

Он еще немного покричал. Потом пнул скамью. Встал и походил взад-вперед, глубоко дыша. Не выдержал, и снова принялся пинать скрипящее дерево. Схватил подсвечник и расколотил его навершие, потушив свечи.

– Мне жаль, что тебе пришлось столкнутся с этим, – произнес Роман, боязливо отстраняясь. – Но, что-то мне подсказывает, – ты увидел только вершину.

– Айсберга? – подхватил Аркас, выбросив подсвечник. – Да, я знаю. Я бы давно разбил голову о камни! Прыгнул бы в какую-нибудь ядовитую концепцию! Прямо в башмаках. Если б не верил, что в этом есть какой-то смысл. Во всех этих испытаниях. Даже в бреду можно искать нить. Я вроде бы нащупал ее. Но она тонка и постоянно обрывается.

– Расскажи.

– Не могу. Не знаю. Одиночество ключ ко всему. Может быть с ним не надо бороться.

Роман выглядел обеспокоенным и скептичным.

– То есть как это… – прошептал он. – Ты ведь сам говорил…

– Мой дорогой Роман! – вскричал Аркас. – Если есть хоть что-то, в чем я уверен, то это вот что: скорее Шок отскребет от себя засохший кал, чем я приму чью-нибудь сторону в этой заварухе! Я не верю никому! Никому!

Он растер лицо пальцами. Роман сидел очень тихо, не поднимая взгляд.

– Доверие не всегда полезно, – сказал Никас. – Пойдем. Нужно заканчивать с этим.

* * *

Агенты невежества в красных плащах обыскивали здание Администрации. Их крики слышались со всех сторон. Подкованные сапоги глухо и вразнобой стучали, подсказывая Котожрице как избежать встречи с охраной. Острые уши ловили каждый шорох.

Перебежками, скользя за портьерами, укрываясь в нишах и хоронясь между экспозициями древних чудес, она двигалась, как ей казалась, в самую глубь здания. Аппендикс прикрывал тылы. То есть, шумно и одышливо поспевал за ней. Он уже успел ушибить условное колено, порезаться о лист какого-то растения и дважды налететь на инквизиторов. Оба раза его приняли за своего, потому что Аппендикс знал язык невежества и направлял погоню на ложный след.

Котожрица была уверена, что в третий раз у него этот трюк не пройдет и архивариуса рассекут напополам.

– Мы не можем и дальше играть с удачей, – напряженно высказалась она, выглядывая из кладовки, в которой им снова повезло укрыться. – Их становится все больше.

Аппендикс тяжело дышал в ответ.

– А мы движемся наугад.

Сиплое кряхтение.

– Нам нужен план.

Сухой кашель.

– Аппендикс! – шепотом крикнула она. – Возьми себя в руки.

Тот жадно лакал из какого-то ведра, фыркая и постанывая. Потом умыл условное лицо и поднялся с колен.

– Да, – сказал он, смаргивая капли. – План – это хорошо. Отлично. Давай подумаем. Что нам нужно? Узнать, куда двигаться.

Он посмотрел на стену.

– О, отлично.

– Что? – спросила Котожрица, встав позади него.

Архивариус глядел на решетку, притаившуюся у потолка.

– Это вентиляция? – с надеждой спросила рыцарь. – Мы можем проползти по ней?

Аппендикс подпрыгнул и ухватился за прутья, с трудом подтянувшись к пыльному металлу.

– Нет, – сказал он без сожаления. – Клише сегодня к нам не благосклонны. Это канал для оптических кабелей. У них есть компьютерная сеть. Сервера. Информация. План уже имеется, жрица, нам только нужно его найти.